то по отношению к нему. Мы теперь заранее читаем
то, что наши ораторы еще только собираются сказать нам. Использование
компьютеров тем более повышает ценность письменной формы языка: слова
стремятся существовать исключительно в визуальной форме.
  У Кеш существует несколько видов письменных текстов, которые не
подлежат устному воспроизведению, но, поскольку у них также есть несколько
весьма важных форм устной речи, которые не подлежат записи, они не
идентифицируют устную и письменную речь как формы или аспекты одного и
того же явления; для Кеш это два разных языка, каждый из которых может
быть переведен на другой, если это полезно или допустимо.
  Алфавит, которым они пользовались во время нашего пребывания у них в
Долине, был создан несколько веков назад группой ученых из Общества
Земляничного Дерева в Ваквахе, которых совершенно не удовлетворял прежний
алфавит. То ли потому, что он был заимствован из другого языка, или же
потому, что Кеш со временем привнесли в него много новых фонем, и этот, и
без того чрезвычайно громоздкий, алфавит фесу стал практически условным.
Фесу насчитывал 67 букв, представлявших 34 фонемы языка кеш. Айха, новый
алфавит из 29 букв (плюс отдельные просодические значки, связанные с
языками Пяти и Четырех Домов), был почти чисто фонетическим (расхождения
помечены в приведенной ниже таблице). Написание букв самым суровым образом
было "очищено от завитушек" и, пожалуй, стало чересчур
рационализированным. Ученые и сейчас учатся читать на фесу - исключительно
из любопытства, свойственного "любителям древностей" - однако все
документы, представляющие какой бы то ни было интерес, давно уже
переписаны и переизданы на айха.
  Кеш пишут с помощью пера и кисточки. Наиболее распространены стальные
перья в деревянных "вставочках" (металлурги Кас-тохи производят сталь в
достаточных количествах, чтобы ее хватило на стальные перья, швейные иглы,
лезвия ножей, бритвы и некоторые другие мелкие бытовые предметы и машинные
детали). В хейимас пользуются также иглами дикобраза, но не гусиными
перьями, потому что сами перья уже считаются словами. Кисточка, сделанная
из пучка шерсти, закрепленной в бамбуковой палочке, также весьма
популярная письменная принадлежность. Большинство поэтов, например,
предпочитают писать именно кисточкой, может быть потому, что она как бы
вдыхает жизнь в довольно однообразные буквы алфавита айха.
  Чернила для письма (для перьевой ручки) делаются из чернильных
орешков дуба или из грецкого ореха с добавлением железного купороса и
индиго и разливаются в маленькие с широким донышком серые керамические
горшочки очень симпатичной формы. Тушь для кисточки делают из сажи (сжигая
древесную смолу или масло), смешанной с клеем и камфорой. Ей в итоге
придается форма лепешечек или палочек, как и китайской туши. Печатная
краска представляет собой смесь канифоли, льняного масла, дегтя, сажи и
индиго.
  Бумагу делают самых разнообразных сортов и качества, веса и текстуры,
используя смеси еловой пульпы и пульпы других деревьев, хлопок, лен,
камыш, тростник, молочай и практически любые волокнистые растения. В
бумажной мастерской Цеха Книжников в Телине я видела поэму, написанную
кисточкой на матовой бумаге, которую сам поэт изготовил, использовав
пушистые головки одуванчиков и пух чертополоха, подвергнутые тщательному
прочесыванию. Стихи его, на мой взгляд, запоминались куда меньше, чем эта
удивительная бумага.
  Цех Книжников и Общество Дуба обеспечивают население всех городов
Долины бумагой, чернилами и прочими письменными принадлежностями и
приспособлениями для книгопечатания, а также - всем необходимым для
использования этих приспособлений.
  Стихотворение или несколько стихотворений, например, могут быть
написаны на большом листе бумаги, а коротенькие произведения чаще пишутся
на свитках, приклеенных одним концом к деревянному ролику, на который
потом наматываются. Книги делаются точно так же, как и у нас - скрепляются
клеем и прошиваются нитками с одной стороны. Переплет обычно картонный,
обтянутый телячьей кожей, шевро или же плотной тканью. Люди, которые
достаточно много времени посвящают писательскому труду, обычно сами делают
для себя бумагу и первые экземпляры книг. "Чистые" копии, а также печатные
издания тех или иных литературных произведений - удел копиистов и
печатников из Цеха Книжников. Эта работа называется вудадду, что значит
"пройти все снова с начала до конца", а также - "толкование и
представление". Это слово используется также для устного пересказа, для
постановки пьесы на сцене или же для воспроизведения вслух какой-либо
музыкальной пьесы.

  Следует отметить, что порядок букв в алфавите айха - это весьма
последовательное продвижение от заднеязычных согласных к переднеязычным и
губным, и дальше к гласным. Глайды оу и ай включены в алфавит как
отдельные буквы, в то время как не менее часто встречающиеся глайды эй
(эй) и ои (об) в алфавит не включены, и никто не может мне объяснить
почему. Символ или буква ( ), обозначающая Пять Земных Домов или Земной
Язык, звучит как з, символ Четырех Домов ( ) являет собой нулевую фонему;
эти знаки, а также знак удвоения буквы в алфавит не включены.
  Текст пишется и читается слева направо и сверху вниз, но клоуны часто
пользуются "реверсивным" письмом, то есть снизу вверх и справа налево, а
также переворачивают буквы "лицом" в противоположную сторону.
  Заглавных букв у Кеш нет; предложения разделяются с помощью знаков
препинания и пробелов. Гласные обычно пишутся крупнее, чем согласные.




  ОСОБЕННОСТИ ЗЕМНОГО И НЕБЕСНОГО КЕШ

  Значительная часть разговорного кеш имеет форму, которая в данной
книге встречается лишь однажды, в одном из диалогов в главе из романа
"Опасные люди". Согласно правилам Пяти Домов, человек, говорящий с живыми
людьми или о них, а также о реально существующих на Земле местах, должен
прибавлять к существительным и глаголам (или к вспомогательным глаголам)
предложения звук з, если повествование ведется в одном из настоящих
времен. Это делается даже в самой обыденной разговорной речи.
  Форма, характерная для Четырех Домов или Небесной Речи, должна
обязательно быть использована во всех разговорах, касающихся жителей
Четырех Домов и тамошних мест (а также нерожденных и мертвых людей, тех, о
ком думают, кого воображают, того, что снится или относится к дикой
природе, и т. п.). Эта форма используется также во всех прошедших и
будущих глагольных временах и со вспомогательными словами сослагательного,
оптативного и условного наклонений, а также при отрицаниях, при извлечении
отрывка из контекста, при цитировании "общих" мест, при произнесении вслух
сакральных текстов, при риторических высказываниях, а также во всех
художественных литературных произведениях, как письменных, так и устных.
Существует специальная буква алфавита для фонемы з, символа Земной Речи,
но, видимо, ею пользуются крайне редко. Люди, которые в реальной жизни
разговаривают вполне по-земному, непременно постараются использовать
Небесную Речь даже в самой реалистической истории или романе.
  Итак, если в обычном разговоре кто-то скажет, например: "Пандораз,
Синшанзан гехмзес хеш оху" ("Пандора, ты сейчас живешь в Синшане?"), то
оба имени собственных и одна глагольная форма будут произнесены в "земной
манере". Но тот же самый вопрос в пьесе или любом другом литературном
жанре прозвучит так: "Пандора, Синшанан геховес хай оху". Отрицательной же
формой, неважно, разговорной или торжественной, будет такая: "Пандора
Синшанан пегехов хай" ("Пандора сейчас в Синшане не живет"). А прошедшее
время всегда будет в Небесной форме: "Пандора Синшанан йиньегегохов айеха"
("Пандора действительно некоторое время жила в Синшане").
  Хотя мое замечание относительно двух вариантов речи и демонстрирует,
скорее то, что Кеш не отличают "фактической" (документальной) литературы
от художественной (т. е. вымышленной), как это делаем мы, однако сама
точность, с которой они используют эти языковые формы, указывает на весьма
отчетливое представление о том, сколь различно "действительное" и
"воображенное".

  СХЕМА ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ЖАНРОВ И ПРИМЕЧАНИЯ К НЕЙ

  Основной принцип нашего мышления двоичный: вкл./выкл.,
твердый/мягкий, настоящий/фальшивый и т. д. Наши категории повествования
следуют тому же принципу. Повествование либо основано на фактах
(документальная проза), либо является вымыслом (художественная проза).
Различие между ними очевидно, а более мелкие формы, такие, как
"романизированная биография" или "документальный роман", которые пытаются
не обращать на эти различия внимания, лишь демонстрируют неколебимость
основного принципа.
  В Долине подобная классификация имеет весьма относительный и весьма
путанный характер. Тот тип повествования, который рассказывает о том, "что
случилось на самом деле", никогда достаточно ясно не определен ни рамками
жанра, ни стилем, ни иными чертами, которые отделяли бы его от истории о
том, что "как будто бы случилось". В некоторых "романтических историях
(сказках)" явно пересказываются реальные события; порой серьезнейшие
исторические отчеты и труды описывают события, которые мы никак не можем
причислить к категории действительных или возможных. Но, разумеется, есть
и разница: весь вопрос в том, где ты остановишься и скажешь: "Здесь
реальная действительность кончается".
  Если в литературе Кеш реальный факт и вымысел недостаточно четко
отделены друг от друга, то истина и ложь в ней отделены со всей
определенностью. Сознательная ложь (клевета, хвастовство и т. п.) так и
называются своими именами и не рассматриваются в рамках литературного
творчества вовсе. Я, пожалуй, сказала бы, что наши категории в этом смысле
даже менее ясны, чем у них. "Классификация" Кеш тоже имеет свой вполне
определенный смысл, на который мы часто вообще не обращаем внимания,
позволяя называть откровенную пропаганду публицистикой, то есть
разновидностью литературы, тогда как Кеш вообще исключают пропаганду из
разряда литературных произведений как откровенную ложь.
  Приведенная выше схема - попытка продемонстрировать соотношения
жанров и их границы в нашей литературе и литературе Кеш.

  УСТНАЯ И ПИСЬМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

  Некоторые тексты в Долине являются неписьменными в двойном смысле
этого слова. Во-первых, они еще пока никем не записаны. Во-вторых, они
никогда вообще не были написаны, поскольку это устные произведения.
Тексты, принадлежащие к последней группе и включенные в эту книгу, были,
таким образом, переведены дважды - с кеш на английский и с устного языка
на письменный - и, если угодно, они могут быть снова переведены с
письменного языка в "слова-дыхание", ваше дыхание, читатели.
  Итак, у Кеш строго противопоставлены письменная и устная речь,
написанное и сказанное слово: это не две версии одного и того же, но
различные виды деятельности как бы на одной территории; различные языки,
имеющие высокий уровень общности, но не всегда общий уровень
переводимости. Кеш усматривают первостепенное различие между устным и
письменным текстом именно в том, "какого качества отношения" установились
между ними.
  Без сомнения, кто-то может и сказать (и скорее всего скажет) то, чего
никогда не напишет. (А может, и не скажет, понимая, что это будет записано
на пленку.) Одиночество писателя может представляться максимальной
свободой творчества, однако мгновенно завязывающиеся отношения между
рассказчиком и слушателями могут эту свободу значительно расширить,
увеличивая и доверие к автору. (Писатель, разумеется, может оставаться
анонимным, тогда как рассказчик не может, однако анонимность или
использование псевдонима, как бы отрицая авторство, отрицают также и
возможность полного доверия.)
Между писателем и читателем посредником является текст. Может быть,
правильнее было бы рассматривать эти отношения как некую коммуникативную
связь, а не общение. Если пользоваться понятиями Кеш, связь между
писателем и читателем совершается не в настоящем времени: она
осуществляется именно в ненастоящем, в Домах Неба, на Небесном языке - и,
таким образом, вся письменная повествовательная традиция основана на
использовании Небесной Речи. Однако пересказ текста, специально
подготовленный или импровизированный, перед аудиторией порождает отношения
между людьми в рамках Пяти Домов, некую мгновенно возникшую связь
современников, "которые дышат вместе".
  Написанное слово находится там, оно существует всегда, для любого
человека и в любое время. Таковы его постоянные характеристики. Слово
сказанное находится здесь, оно принадлежит тебе только в данный момент.
Оно эфемерно и невоспроизводимо. (Можно, конечно, поставить под вопрос
последнее определение; однако механическое воспроизведение, даже в
звуковом кино, разумеется, напоминает о чем-то, но не восстанавливает саму
ситуацию, время, место или тогдашних людей.)
Доверие, которое может возникнуть между писателем и читателем, вполне
реально, хотя существует исключительно в пределах общего менталитета; с
обеих сторон оно основано на желании оживить, спроецировать свои
собственные мысли и чувства на некое единство с будущим или возможным
читателем или с писателем, который, может быть, давно уже умер. Это
чудесное и совершенно символическое явление - подмена лиц во времени и
пространстве.
  Когда исполнитель (артист) и его аудитория собираются вместе, их
сотрудничество носит совершенно реальный и светский характер; оно обретает
форму благодаря голосу рассказчика и реакции слушателей. Подобное
сотрудничество, а в политике так часто и происходит, может быть извращено
в том случае, если говорящий (исполнитель, артист) присвоит себе всю
власть, подчинив себе аудиторию и эксплуатируя ее. Когда же сила подобных
отношений используется правильно, когда доверие является взаимным -
например, когда кто-то из родителей рассказывает сказку своему малышу, или
учитель открывает сокровищницу человеческого разума перед своими
учениками, или поэт читает свои стихи одновременно для слушателей и вместе
с ними, от их имени тоже - вот тогда достигается истинная общность; и
каждый случай такого единения поистине священен.
  Однако возникнет некоторая путаница, если начать соотносить устную
литературу Долины с литературой сакральной, а письменную - со светской:
бинарного противопоставления сакральная/светская для них как раз в
литературе и нет. Да, действительно существуют некоторые песни, драмы,
наставления и другие устные тексты, связанные с большими праздниками, а
также со священными местами и ситуациями; эти тексты у Кеш записи не
подлежат - ни с помощью пера, ни с помощью магнитофона. Например,
Свадебная Песня, исполняемая каждый год во время Танца Вселенной,
известная каждому взрослому в Долине, никогда в записи не существовала; по
их словам, она принадлежит "дыханию", и воспроизвести ее письменно было бы
в высшей степени нехорошо. И не потому, что текст ее так уж сакрален, но а
потому, что сама его суть - устное/временное/совместное исполнение. (Когда
мне мягко намекнули, что записывать эту песню неуместно, я отнеслась к
подобной вежливой просьбе с большим уважением. Специальное и очень ценное
исключение было сделано для меня по поводу записи песен смерти. Песен
Ухода На Запад До Самого Восхода, приведенных в главе "Как умирают в
Долине" и упоминаемых далее.)
Нам обычно кажется, что не только хорошо, но и желательно, чтобы все
слова, даже служебные записки, даже записи частных разговоров, даже
бабушкины сказки были непременно записаны, напечатаны, остались на пленке
магнитофона, в компьютере, хранились бы в библиотеках... Вряд ли кто-то из
нас может сказать, зачем мы храним такое безумное количество слов, почему
уничтожаем наши леса, изготавливая бумагу, почему перегораживаем плотинами
и губим наши реки, чтобы электростанции давали электричество, способное
питать наши компьютеры с их памятью;
Однако мы делаем это, словно одержимые навязчивой идеей, словно в
страхе перед чем-то, словно отдавая кому-то несчетные долги. Может быть,
мы боимся смерти, боимся того, что наши слова, сказанные лишь однажды, тут
же умрут, оставив для рождения новых слов молчание и тишину? А может, мы
ищем пути общения, утраченные и невосстановимые?

  Поэзия Кеш существует как в письменном виде, так и в устном. Стихи
можно импровизировать, декламировать наизусть перед аудиторией или в
одиночку, читать вслух с листа, но даже если читающий стихи находится в
комнате совершенно один, он должен читать их вслух. Значительная часть
стихотворений и песен, приведенных в этой книге, не были даже записаны их
авторами или исполнителями, однако им доставило удовольствие, когда это
сделали мы. Если то или иное поэтическое произведение представляет собой
некую разновидность диалога, вы можете даже не пытаться записать его
целиком, однако действительно оцените потом те наиболее яркие отрывки,
которые сумели записать. Некоторые приведенные здесь стихотворения были
записаны самими авторами и переданы затем в хейимас. Там все подобные дары
хранят в "сокровищнице" или в библиотеке, а через некоторое время
подвергают разборке и сортировке: бумага идет на макулатуру, а сам текст
кто-нибудь из желающих переписывает и забирает к себе домой, если он ему
нравится. Позже он может любым способом распространить его. Другие
литературные произведения читались вслух на занятиях в Обществах или на
церемониях в хейимас; некоторые из них считаются общественной
собственностью, иные были переданы "с дыханием" кем-то одним (автором или
владельцем текста) кому-то одному: такие произведения - личная
собственность и воспринимаются как подарок частного лица частному лицу.
  Я даже не пыталась отличить лирические стихотворения от песенной
лирики. Когда я просила записать мне слова какой-нибудь импровизации или
песни, певец обычно охотно соглашался, хотя и не всегда. Как сказал мне
четырнадцатилетний мальчик, когда я попросила его повторить одну
импровизацию, чтобы записать ее на магнитофон:
  "Это была песня стрекозы, а стрекозу нельзя заставить вернуться".
  Когда Кеш записывают песни с некими "матричными" словами, они обычно
фиксируют только синтаксически значимые слова и опускают "матричные",
которые зачастую представляют основной текст песни и наиболее глубоко
"прочувствованную" ее часть. Однако, с их точки зрения, значимость
привносится в песню "музыкой и дыханием", а при письменной фиксации такая
песня только "портится". Я думаю, что они правы.
  Наставления и описания ритуалов и порядка проведения церемоний
существуют как в письменном виде, так и в устном. Мне не приходилось
встречаться со сколько-нибудь определенными правилами на этот счет.
Герметическая литературная традиция с одной стороны и сильное
сопротивление герметической и эзотерической практике с другой в Долине
развивались параллельно. Перевернутая ситуация с "доверием" (между автором
и читателем или слушателем), о которой я говорила выше, сводится, в конце
концов, к тому убеждению, что тайна лучше всего хранится "вместе с
дыханием"; записать слово - значит опубликовать его, предать публичной
огласке. В своей истории Говорящий Камень упоминает о некоторых культовых
таинствах Союза Ягнят и Общества Воителей; несмотря на то что все это
давно уже было обнародовано и обсуждалось открыто, она все еще не могла
заставить себя написать об этом.
  Песни и наставления Ухода На Запад являются как эзотерическими, так и
общеизвестными, существуют как в письменном виде, так и только в устном.
Эти песни, которые люди поют для умирающего и вместе с ним, весьма ими
почитаются. Учат этим песням строго отобранные наставники, члены Общества
Черного Кирпича; и обучение такого рода происходит в строго определенное
время года, в строго определенном месте, обязательно вдали от города, в
специально для этих занятий построенном доме. И тем не менее вокруг самих
этих песен никакой тайны не существует. Все взрослые рано или поздно
выучивают их, дети слышат, как их поют в Первую Ночь Танца Вселенной.