назвала меня новым именем, и
было как раз одним из таких видений перемен.
  Наступило лето, и люди пришли в наш город из Чукулмаса. Мой брат по
Дому Змеевика во время скачек уже не гарцевал верхом на своем рыжем
жеребце: на нем сидела какая-то девушка из Дома Обсидиана, а он ехал рядом
на гнедой кобыле. Рыжий жеребец выиграл все скачки, и его очень все
хвалили. Говорили, что после этого лета он в скачках больше участвовать не
будет, а станет племенным производителем. Я на скачках была только среди
зрителей. Как и во время игр. Трудно сказать, что я тогда чувствовала. У
меня все время стоял колючий комок в горле, и я без конца повторяла про
себя: "Прощай! Прощай!", однако то, с чем я в те часы прощалась, уже
миновало. Я все еще оплакивала минувшее и тем не менее оставалась
спокойной. Девушка та оказалась отличной наездницей и была очень красивая,
и я подумала, что они, возможно, собираются стать мужем и женой, но это не
причинило мне боли, я даже почти не думала об этом. Мне только хотелось
уйти подальше от Телины и начать жить той жизнью, которая была мне
показана в видении перемен.
  И вот в самую жару я отправилась с Черным Дегтем в горы к Источникам
Великой Реки На, что близ Ваквахи.
  Там, на Горе-Прародительнице, я жила в гостевой комнате хейимас
Змеевика и занималась главным образом тем, что помогала их электрику
налаживать хитроумную проводку вокруг хейимас, а также в Архиве и на
Пункте Обмена Информацией.
  По утрам я выходила из дому с восходом солнца. Стоя на крыльце, я
видела вокруг только пышные белые облака тумана. Летний туман наполнял
Долину, пока первые лучи солнца не развеивали его и не освещали скалистые
вершины горной гряды. И я всегда пела, как меня научили еще в детстве:

  Здесь Долина Пумы,
Где горный бродит лев,
Где он просыпается, светясь,
Прекрасный из Седьмого Дома!

  Позже, во время сезона дождей, эта пума, видно, сама взошла на
Гору-Прародительницу, отчего вершины всех гор и Источники скрылись среди
темных облаков и серого тумана. Просыпаться окруженной молчанием этих не
дающих дождя и все скрывающих туч было все равно что просыпаться навстречу
новому сну, все равно что дышать тем же воздухом, что и горный лев.
  Живя на Горе-Прародительнице, я большую часть дня проводила в
хейимас, а спала всегда только там. Я работала вместе с учеными,
прорицателями и толкователями видений из Ваквахи над техникой повтора
видений и их изложения с помощью слов, а также - над их передачей с
помощью музыки. Я не слишком много времени уделяла танцам или рисованию,
поскольку у меня не было к этому способностей, зато упорно тренировалась в
пересказе, в переложении своих видений в словесную форму, а также - на
язык барабана.
  У меня, как и у многих людей, были несколько преувеличенные
представления о трудностях жизни прорицателей и толкователей видений. Я
считала, что они ведут напряженное аскетичное существование, всегда
устремленное к невыразимому. На самом же деле это была довольно скучная,
самая обыденная жизнь. Когда людям являются видения, они, естественно, о
себе заботиться не могут, и когда возвращаются "оттуда", то порой страшно
утомлены, или возбуждены, или ошеломлены, и в любом случае им прежде всего
необходима тишина и покой, без каких бы то ни было отвлекающих моментов и
вопросов. Иными словами, это сродни отдыху после родов или любой другой
тяжелой интенсивной работы. Совершающего тяжкий труд кто-то непременно
должен поддерживать и защищать. Возрождение видений и пересказ их словами
требуют того же, хотя и не настолько тяжелы.
  В гостевом доме я постилась перед великой ваквой; я вообще ела совсем
мало, внимательно глядя, что именно я ем, и выпивала немножко вина,
разбавленного водой. Если вы собираетесь вызвать видение или повторить
видение, являвшееся вам прежде, то вам вовсе не хочется вызывать их каждый
раз разными способами - то входя в транс, то благодаря голоданию, то под
воздействием алкоголя или конопли, или же распевая специальные песни. Во
всем этом самое главное - умеренность и постепенность. Если же человек уже
находится в состоянии экстаза, тогда, конечно, дело совсем другое; это
даже не работа, это самосожжение.
  Так что та жизнь, которую я вела в Ваквахе, была скучной и мирной,
каждый день примерно одинаковой от сезона к сезону, и она совершенно
устраивала меня, она была мне приятна, она успокаивала мою душу и разум, и
я ничего иного для себя не желала. Работа, проделанная мной за эти годы на
Горе-Прародительнице, заключалась в повторе и пересказе того видения
Девятого Дома, которое было мне даровано самым первым; я передала все, на
что была способна, ученым из Дома Змеевика для записей и толкований. Они
были добры ко мне, среди них я чувствовала себя как в своей родной семье,
это и была моя семья, мой Дом, и в этом Доме я снова ощущала себя
ребенком, а не человеком, добровольно отправившимся в ссылку. Мне
казалось, что я наконец пришла домой и всю оставшуюся жизнь буду
рассказывать свои сны, играть на барабане, погружаться в транс и выходить
из него, буду танцевать на прекрасной площади Пяти Высоких Домов и утолять
жажду из Источников Великой Реки На.
  Танец Травы в тот год, мой третий год жизни в Ваквахе, танцевали
поздно. Через несколько дней после его окончания и за несколько дней до
начала Двадцати Одного Дня я как раз собиралась подняться по лестнице
хейимас Змеевика, когда ко мне подошла Женщина-Ястреб. Я думала, что это
одна из обитательниц хейимас, пока она не крикнула по-ястребиному: "Кийир,
кийир!" Я обернулась, и она сказала:
  - Танцуй Танец Солнца на вершине Горы, Дятел, а после этого ступай
вниз. Пожалуй, пора тебе уже научиться красить свою одежду. - Она
рассмеялась и вылетела как ястреб прямо в дверь у меня над головой.
  Ко мне подошли какие-то люди, я же все стояла в молчании у лестницы.
Люди слышали крик ястреба, а кое-кто и видел, как птица вылетела в дверь
хейимас.
  После этого у меня не было ни новых видений, ни повторных видений
Девятого Дома, ни каких-либо еще.
  У меня отняли этот дар и освободили меня. Этот дар на самом деле
оказался тяжким бременем. Трудно было возвращать назад собственные
видения, делить их с кем-то, отдавать их и терять навсегда снова и снова.
Все это было свыше моих сил, и я вовсе не жалела, что перестала заниматься
этим. Но когда я поняла, что скорее всего вообще утратила всякую
способность видеть подобные сны и вскоре должна буду покинуть Вакваху, то
весьма опечалилась. Я вспомнила о тех людях, которых считала своей семьей
давным-давно, когда еще была ребенком, еще до того как мной овладел тот
страх. Они ушли из моей жизни, и теперь я тоже должна уйти, оставить
теперешнюю свою семью, этих родных мне людей, и жить среди чужих всю
оставшуюся жизнь.
  Один мужчина из Дома Змеевика, житель Ваквахи по имени Олений Язык,
который многому научил меня, и пел со мною вместе, и всегда дарил меня
своей дружбой, заметил, что я подавлена и мрачна, и сказал:
  - Послушай. Ты, наверно, считаешь, что все для тебя кончено? Ничего
подобного! Ты думаешь, что все двери закрыты? А они все распахнуты
настежь! Помнишь, что сказала тебе Койотиха в самом начале?
  - Она сказала, чтобы я не боялась, - ответила я. Олений Язык кивнул и
засмеялся.
  - Но Женщина-Ястреб сказала, чтобы я потом спустилась с вершины Горы,
- сказала я.
  - Она же не сказала, чтобы ты никогда туда больше не возвращалась.
  - Да, но я утратила свою способность, и видения ко мне больше не
приходят!
  - Но у тебя ведь осталась голова на плечах! Ну вот где, по-твоему,
центр твоей жизни, Дятел?
  Я подумала, хотя и не слишком долго, и ответила:
  - Там. В том первом видении. В Девятом Доме.
  Он сказал:
  - Твоя жизнь вращается вокруг этого центра. Только не ослепляй свой
разум страстным желанием вернуть то видение! Ты же понимаешь, что видение
- это не настоящая жизнь, это не ты сама действуешь в нем. Даже ястреб
кружит вокруг своего ястребиного желания. И ты обойдешь вокруг своего Дома
и обнаружишь, что дверь его открыта настежь.
  Я танцевала тогда Танец Солнца на самой вершине Горы-Прародительницы,
как велела мне та Женщина-Ястреб, и после этого почувствовала, что мне
пора уходить. В Ваквахе было несколько человек, которые вызывали у себя
различные видения путем длительного голодания или принимая наркотики и
жили постоянно среди галлюцинаций; они, видимо, так никогда и не узнали,
что такое видение, порожденное воображением, мечтой, и жили как-то
нечестно, все время переделывая мир. Я боялась, что если останусь там, то,
возможно, вскоре начну подражать им, как о том предупреждал меня Олений
Язык. В конце концов, я уже однажды ступала на этот ложный путь. Так что я
распрощалась со всеми своими друзьями и холодным ясным утром отправилась
вниз, в Долину. Молодой краснокрылый ястреб кружил с криками надо мной, и
крики эти - "кийир! кийир!" - звучали так печально, что я даже заплакала.
  Итак, я вернулась в дом своей матери в Телине. Мой дядя женился и
переехал, так что в моем распоряжении теперь оказалась отдельная небольшая
комнатка; это было чудесно, потому что моя двоюродная сестра вышла замуж и
родила ребенка и дом стал ужасно перенаселенным и беспокойным. Впрочем, он
и прежде был таким. Я снова стала работать вместе со своим отцом,
набираясь у него опыта как в теории, так и в практике, и через два года
стала членом Цеха Мельников. Мы с отцом по-прежнему часто работали вместе.
Жизнь моя была почти такой же спокойной, как и в Ваквахе. Иногда я
проводила несколько дней в хейимас, играя на барабане; видения меня более
не посещали, однако безмолвие, что возникало как бы внутри барабанного
боя, было именно тем, что мне требовалось.
  Один сезон сменялся другим, а я все думала над теми словами
Женщины-Ястреба. Как-то раз я делала новую электропроводку в старом доме
Семь Ступеней на северовосточной окраине Телины. Был жаркий полдень, один
из жильцов этого дома принес мне лимонада, и мы с ним разговорились и
продолжили нашу беседу на следующий день. Он был из Дома Синей Глины,
родом из Чукулмаса; когда-то он женился на женщине из Дома Змеевика, и у
них родилось двое детей, но младший оказался больным севаи. И эта женщина
бросила детей и мужа, оставила дом своей матери и перебралась на другой
конец города, чтобы там выйти замуж за мужчину из Дома Красного Кирпича. Я
ее знала, в детстве мы с ней когда-то вместе играли и безобразничали, но с
этим мужчиной я никогда прежде не встречалась. Его звали Тихая Вода, и жил
он по-прежнему в доме бабки своих детей. Он работал в основном аптекарем,
да еще иногда дубил кожи и занимался домашним хозяйством. Мы с ним много
разговаривали и очень сошлись характерами. Мы и потом не раз встречались,
чтобы поговорить. Потом стали заниматься и любовью и решили пожениться.
  Отец мой был против этого, потому что у Тихой Воды было уже двое
детей, так что мне иметь детей, видимо, вообще не следовало; но это меня
вполне устраивало. Бабушка и мать вообще как-то не слишком тепло
относились ко всем моим начинаниям, потому что в итоге я всегда их
разочаровывала, к тому же они совсем не хотели, чтобы в нашем доме
поселилось еще трое людей - там и так повернуться было негде. Но и это
тоже, как ни странно, меня устраивало. В итоге все, о чем я мечтала в
течение долгих лет, воплотилось в жизнь.
  Мы с Тихой Водой и его малышами устроились на нижнем этаже в доме
Семь Ступеней, а на втором этаже жила бабушка мальчиков. Это была женщина
довольно ленивая, но добродушная и очень любила своего зятя и внуков, и мы
с ней отлично уживались. Мы прожили в этом доме четырнадцать лет, и у меня
всегда было все, что я хотела, и я была довольна и счастлива, как овца с
двумя ягнятами на безопасном пастбище, где полным-полно сочной травы. Все
эти годы прошли точно один долгий летний день на огороженном крепкой
оградой поле или в тихом доме, где плотно прикрыты все двери, чтобы в
комнатах сохранилась прохлада. То был день моей жизни. До него и после
него были сумерки и тьма, когда вещи и их тени сливаются воедино.
  Наш старший сын - к великому удовольствию моей бабушки - отправился
учиться в Общество Целителей на Белый Сернистый Источник, едва надев
некрашеные одежды, а к тому времени как ему исполнилось двадцать, он уже
по большей части даже и жил в хейимас у Целителей. Младший умер, дожив до
шестнадцати лет. Постоянное соседство с жестоко страдающим от боли, все
больше слабеющим, теряющим способность управлять своими конечностями и
неумолимо слепнущим братом и заставило нашего старшего сына стать
Целителем. Что же касается меня, то мне радостно было жить рядом с
бесстрашной душой младшего мальчика. Он был похож на ястребка, который
залетел к вам на минутку, чтобы согреться, и даже дался в руки, отважный и
не способный причинить вреда, но только смертельно раненный. Когда он
умер, Тихая Вода ужасно затосковал и стал мечтать о своем старом доме.
Вскоре он перебрался в Чукулмас и стал жить в доме своей матери. Иногда я
ходила его навестить.
  Я же вернулась в дом своего детства, где по-прежнему жили моя
бабушка, мать, отец, тетка, двоюродная сестра, ее муж и двое ее детей. И
по-прежнему семейство не знало покоя, вечно все были чем-то заняты и очень
много шумели; я там себя чувствовала совершенно не к месту. Я часто ходила
в хейимас играть на барабане, но и это было совсем не то, чего мне
хотелось. Мне очень не хватало Тихой Воды, но время было упущено, и поздно
нам было начинать снова совместную жизнь. Нет, мне хотелось чего-то
другого, но чего именно, я никак не могла понять.
  В Обществе Крови однажды мне сказали, что Молоко, которая теперь
стала действительно ужасно старой, перенесла удар. Мой сын пошел со мною
вместе навестить ее и очень хорошо подлечил; и, поскольку она жила совсем
одна, я переехала к ней на время, чтобы быть под рукой, пока она еще
нуждалась в помощи после болезни. Это оказалось удобно и приятно нам
обеим; но она в это время была занята поисками своего последнего имени и
училась умирать, так что, хотя я и могла оказать ей в этом некоторую
помощь, а также кое-чему от нее научиться, все равно это было не то, чего
хотелось мне самой.
  Однажды, незадолго до Летних Танцев я работала в хранилищах над
Лунным Ручьем. Цех Мельников установил там новый генератор, и я занималась
проверкой провода, подключенного к молотилке, который кое-где нуждался в
дополнительной изоляции; должно быть, над проводом изрядно потрудились
мыши. Я работала там, вдали ото всех, в темной, пыльной узкой щели, слушая
мышиную возню у себя над головой и под стенами сарая. Вскоре я краем глаза
заметила, что в этой щели со мной вместе находятся еще какие-то люди,
внимательно наблюдающие за моими действиями. Кожа у них была
серовато-коричневого цвета, руки длинные, гибкие и тонкие, а ладошки и
ступни очень белые; глаза у них ярко горели. Я никогда их раньше не
видела, но они почему-то показались мне знакомыми. Я сказала, продолжая
работать:
  - Я бы хотела, чтобы вы не оголяли провода, потому что может начаться
пожар. Мне кажется, в таком большом зернохранилище можно найти еду и
получше изоляции!
  Эти люди тихонько засмеялись, и самый темнокожий из них сказал
высоким нежным голосом:
  - Нам спать пора. - И они, оглянувшись на меня, бесшумно и быстро
исчезли.
  Но там остался кто-то еще. От страха у меня слегка екнуло сердце.
Сперва я никак не могла как следует разглядеть этого человека в полумраке;
потом увидела, что это Черный Деготь.
  - Ты уж больше не ездишь верхом на лошадях, Дятел? - спросил он.
  - Езда верхом - это для молодых, Черный Деготь, - откликнулась я.
  - А ты разве старая?
  - Мне скоро сорок.
  - И неужели ты совсем не скучаешь по скачкам?
  Он поддразнивал меня в точности так, как когда-то дразнили меня за
то, что я влюблена в рыжего жеребца.
  - Нет, об этом я не скучаю.
  - О чем же ты скучаешь?
  - У меня сынок умер.
  - Почему же ты должна скучать о нем?
  - Он же мертв.
  - Как и я, - сказал Черный Деготь. И это было правдой. Он умер пять
лет назад.
  И тут я поняла, о чем именно я тосковала, чего хотела. Это было всего
лишь желанием не быть больше запертой в Земных Домах. Мне бы совершенно не
требовалось то входить туда, то выходить, если бы я могла видеть тех, кто
это делает постоянно. Вот как Черный Деготь, И он тоже посмеялся немножко,
как те мыши.
  Он больше ничего не говорил, но просто наблюдал за мной из темного
уголка. Когда я закончила свою работу, он исчез. Когда я уходила из
хранилища, то заметила, что там, на одной из балок живет сова; она спала.
  Я пошла домой, то есть к Молоку. За ужином я рассказала ей о Черном
Дегте и о мышах.
  Она внимательно слушала и вдруг начала тихонько плакать. После удара
она очень ослабела, и ее яростный нрав порой оборачивался слезами. Она
сказала:
  - Ты всегда была впереди меня, всегда шла впереди!
  Я никогда прежде не понимала, что она мне просто завидует. И сейчас
очень опечалилась, узнав об этом, но все же мне хотелось смеяться над тем,
как бессмысленно мы тратим порой свои чувства.
  - Кто-то же должен отворять двери! - сказала я. И показала ей на
людей, что входили в комнату, это были люди, похожие на тех, каких я
обычно видела в раннем детстве. Я понимала, что они мне родня, но не
знала, кто они такие. Я спросила Молоко:
  - Кто они?
  Сперва она была ошарашена моим вопросом да еще и видеть как следует
не могла, она все время жаловалась на это. Но потом те люди стали что-то
говорить ей, а она - им отвечать. Порой они говорили на нашем языке, а
порой я совсем не понимала их речи; но Молоко отвечала им с охотой.
  Когда Молоко устала, они тихонько ушли прочь, и я помогла ей улечься
в постель. Когда она уже совсем начала засыпать, я увидела, как вошел
маленький ребенок и лег с нею рядом. Она обняла его рукой. И каждую ночь
после этого, до самой зимы, когда Молоко умерла, этот ребенок приходил к
ней и спал в ее постели.
  Как-то я заговорила с ней об этом, спросив: "Это твоя дочка?" И
Молоко посмотрела на меня своим единственным зрячим глазом, как прежде
яростно - точно хлыстом ударила, - и заявила: "Не моя, а твоя!"
Так что теперь я живу в этом доме с дочерью, которую никогда не
носила во чреве - это дитя моей первой любви. Здесь же живет и остальная
моя семья. Иногда, подметая пол, я вижу, как клубится в солнечном луче
пыль, танцует, кружится, завивается в спирали, посверкивает.

  ПРИМЕЧАНИЯ

  ...ветулу
Игра, несколько напоминающая поло. В нее играют, сидя на спине лошади
и используя специально открытую с одного края плетеную корзинку на длинной
ручке, с помощью которой мяч подхватывают и бросают; см. главу "Игры" в
разделе "Приложения".
  ...севаи
Севан значит "заключенный в оболочку". Это генетическое заболевание,
поражающее двигательные нервы и главным образом симпатическую нервную
систему. Очевидно, происхождением своим севаи обязано остаточным
промышленным токсинам, до сих пор содержащимся в почве и воде. В некоторых
регионах планеты севаи встречается довольно редко; в других - весьма
часто. В Долине примерно каждый четвертый новорожденный рождался мертвым
из-за севаи; точно такому же заболеванию подвержены и животные. Как
говорит Дятел, чем позже болезнь проявит себя, тем более медленно и щадяще
она развивается, однако всегда неизбежно ведет к утрате способности
двигаться, к слепоте, параличу и смерти.
  ...ученые
Айяш означает одновременно и "учитель" и "ученик", учащийся и
получивший знания, как, впрочем, и наше слово "ученый". Учеными в хейимас
были как женщины, так и мужчины с религиозными или исследовательскими
склонностями; они и были хранителями Дома.
  ...в обоих Мирах...
  Не очень часто встречающийся образ двух Рук Мира, то есть Пяти Домов
Земли и Четырех Домов Неба.

  НЕСКОЛЬКО КОРОТКИХ ТЕКСТОВ ИЗ ДОЛИНЫ

  СОВА, КОЙОТ, ДУША

  Из библиотеки Ваквахи
Сова летала во тьме, махая крыльями совершенно бесшумно. Тогда не
существовало никаких звуков И сова сказала себе: "Ху-гу, ху-гу". Сова
слышит