и подружились
со мной сразу, как только получили на то разрешение. Их жизнь на женской
половине дома была очень скучна, утомительно скучна, и появление нового
человека представлялось им огромным событием. Другие отнюдь не стали ко
мне расположены больше прежнего. Мне бы хотелось, чтобы отец ничего им не
приказывал на мой счет и не так сурово заставлял их проявлять ко мне
должное почтение: он-то хотел помочь мне, защитить меня, но каждый поклон,
трусливая заискивающая улыбка и шлепок по лбу в его присутствии
оборачивались злобной насмешкой, или выговором, или еще какой-нибудь
гадостью, когда он уходил, а я оставалась среди них одна. Все это было
удивительно лживым и двусмысленным, но мне казалось, что только так и
может быть в доме, устроенном по образцу наших загонов для химпи.
  Мать моего отца давно умерла, и дед так больше и не женился; вдова
брата моего отца была самой главной среди женщин этого дома. У Дайяо
повсюду, казалось, должны были быть какие-то "самые главные". Если их
случайно оказывалось хотя бы двое, то один, конечно же, доказывал, что он
главнее другого. Все, что они делали, было как-то связано с войной. Даже
когда они работали все вместе, один непременно становился "самым главным",
как будто работа - это военные действия; даже когда дети играли, один
обязательно указывал остальным, что и как нужно делать, хотя дети-то, в
конце концов, из-за этого все-таки ссорились. Итак, моя тетка Тертер
Задьяйя Беле была генералом среди женщин этого дома, и мое присутствие
здесь было ей явно не по вкусу. По-моему, она стыдилась родства со мной,
какой-то онтик, полузверенышем. Все это, к сожалению, было мне слишком
хорошо знакомо еще по моему детству в Синшане, так что тетку я ненавидела.
Теперь я думаю, она меня просто боялась. Она видела во мне, чужеземке,
варварке, животном, единственную дочь Кондора Тертера и боялась, что я
захочу отнять у нее власть и высокое положение в доме. Если бы мы с ней
могли работать вместе и разговаривать, то в конце концов лучше узнали бы
друг друга и все бы понемногу наладилось, потому что она, в общем-то,
злобной не была. Однако мешали их идиотские традиции. Понять друг друга мы
не могли: она слишком ревниво относилась к собственному высокому положению
и власти и слишком презирала меня. Она, например, ни за что не
прикоснулась бы ко мне и старалась даже не подходить ко мне слишком
близко, потому что я была пурутик, "нечистой".
  Образ мыслей Дайяо, пути их души - это, наверно, самое главное, о чем
я могла бы рассказать; кое-что я смогу, должно быть, поведать вам попутно
с рассказом о своей собственной жизни среди них, но что касается их
обрядов и ритуалов, их сокровенных верований и представлений, то здесь я
сумела узнать лишь очень немногое. Книг там не было вообще. Чему и как
учили мужчин, я понятия не имею. Девочек и женщин не учили ничему, кроме
ведения домашнего хозяйства. Женщинам даже в собственном доме запрещалось
посещать некоторые священные комнаты, которые они называли дахарда; самое
большее, мы могли войти в вестибюль, куда выходили двери дахарда, и
послушать пение, доносившееся оттуда во время некоторых праздников.
Женщины не принимали никакого участия в общественной жизни Дайяо; их не
только держали взаперти, но и как бы вне общества. И не мужчины, а именно
женщины Дайяо сообщили мне, что у женщин вообще нет души. Из этого вполне
естественно следовало, что пути души и душевные движения были им
совершенно не интересны. Все, что мне удалось узнать, я узнавала по
кусочкам, урывками, то там, то здесь, и эти отрывочные сведения никак не
складывались в полную картину; так что вот самое большее, что я могу
рассказать о духовном мире Дайяо.
  Сперва существовало Ничто. Из него Единственный создал все.
Единственный бессмертен и всемогущ. Все мужчины сделаны по его образу и
подобию. Единственный - это не Вселенная, но он создал ее и повелевает ею.
Вещи вообще не являются его частью, как и сам он не есть часть их, так что
не должно восхвалять вещи; следует восхвалять только Единственного.
Единственный, однако, обрел свое отражение в Великом Кондоре; так что
Великого Кондора следует и восхвалять, и повиноваться ему. А Истинные
Кондоры и Воины Единственного, которых называют еще Сыновьями Кондора или
Сыновьями Его Сына, - это отражения Великого Кондора, в котором обрел свое
отражение Единственный, и, стало быть, их тоже следует восхвалять и
подчиняться им. Тьоны - это весьма смутные, слабые и совсем далекие
отражения отражений Единственного, но даже и в них заключено достаточно
его могущества, чтобы их можно было назвать людьми. Все остальные существа
- это не настоящие люди. Онтик, в число которых входят женщины, чужеземцы
и животные, вообще не имеют с Единственным ничего общего; все они пурутик,
нечистые, грязные существа. Они были созданы Единственным, чтобы
подчиняться и служить Сыновьям Его Сына. Именно так они утверждали, и тут
я начинала немного путаться, потому что дочери Кондора вовсю командовали
тьонами и говорили о них так, словно те были грязными животными; однако
такие противоречия не волновали Дайяо: ведь все дочери Кондора жили в
Столице и редко даже просто видели земледельцев-тьонов. Должно быть,
многое было совсем иначе, когда Дайяо были кочевниками, но, возможно,
отношение к тьонам и чужеземцам складывалось уже тогда. Вожди из ревности
старались сохранить своих жен и дочерей "чистыми", а женщины сами
старались держаться подальше от чужеземцев, которых встречали в пути, и в
конце концов сложилось мнение, что быть настоящим человеком - это главным
образом стараться выделиться и отделиться ото всех и ото всего.
  По мнению Дайяо, раз было время, когда Единственный создавал все
сущее, то наступит и срок, когда все исчезнет, то есть Единственный
уничтожит все созданное им. Тогда начнется Эпоха Безвременья. Единственный
уничтожит на своем пути все, кроме Истинных Кондоров и Воинов
Единственного, которые всегда и во всем повиновались ему и были его
верными рабами. И тогда они сольются с отражением Единственного, станут
частью Единственного и будут существовать вечно. Я уверена, что в этом еще
следовало бы покопаться, чтобы понять до конца тайный смысл их учений; мне
его выяснить не удалось.
  Кое-какие знания, полученные мною в Союзе Ягнят в Синшане, схожие с
тем, чему учат мужчин в Обществе Воителей, как оказалось, были основаны на
сведениях, почерпнутых у людей Кондора в течение тех лет, когда они
подолгу жили в Долине; члены нашего Общества Воителей считали, что
обладают истинными знаниями Кондоров. А на самом деле разбирались в этом
даже хуже, чем я. Они считали, что мужчины лучше женщин и что все на
свете, кроме Единственного и мужчин, в общем-то, не имеет значения, однако
во всем остальном страшно путались. По-моему, большая их часть не понимала
даже такой простой вещи, что Единственный-то действительно только один.
Наверное, души их и умы были для этого слишком грязными. Та часть
представлений Дайяо, где говорилось насчет "нечистых", в какой-то степени
была мне понятна. Для того чтобы хорошо отражать, зеркало должно быть
совершенно чистым. Чем чище оно будет, чем яснее и святее, тем лучше будет
отражение. Воины, Истинные Кондоры, могли быть отражениями Единственного,
лишь очистившись от всего остального, что существует на земле, старательно
вымывая его из своих душ и умов, убивая мир вокруг себя, чтобы самим
оставаться абсолютно чистыми. Вот почему мой отец был назван "Убийцей". Он
должен был жить вне мира, убив все вокруг и расчистив его пределы, чтобы
ярче засияла слава Единственного.
  Наверное, в моих словах есть доля издевки, но такова уж моя клоунская
природа - я не могу без шутовства, без двусмысленностей. Вот у Дайяо
никаких клоунов, шутов и шутовства не было и в помине: там не было ни
превращений, ни двусмысленных шуток - все было прямолинейно, раз и
навсегда определено, страшно!

  Конец второй части

  ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

  ЗАМЕЧАНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ТЕАТРА В ДОЛИНЕ

  Единственный постоянно действующий театр находился в Ваквахе, с
северо-западной стороны огромной площади для танцев, и походил на хейимас,
то есть основное его помещение было под землей, а крыша в форме
ступенчатой пирамиды обеспечивала доступ достаточному количеству воздуха и
света. Зрительный зал имел форму широкого овала; сцена располагалась на
возвышении; зрители сидели на удобных скамьях со спинками. В зале
помещалось более двухсот человек.
  В Кастохе и Телине специального здания театра не было, но имелись
подмостки, которые хранились в разобранном состоянии, пока не требовались
для очередного спектакля. Такая сцена состояла из двух больших платформ,
соединяемых посредине круглой платформой меньшего размера, обычно
возвышавшейся над первыми двумя на фут или чуть больше. Левая платформа
выдвигалась чуть ближе к зрителям. Такую сцену устанавливали обычно на
городской площади и, если это было необходимо, устраивали над ней навес.
  В маленьких городах сцен не было вообще. Когда каким-либо Обществом
или хейимас ставился спектакль или же в город приходили бродячие актеры,
то центральная городская площадь размечалась по форме хейийя-иф, и зрители
размещались ближе к ее Левой Руке; или точно такая же разметка делалась на
полу какого-нибудь большого хранилища или мастерской.
  Если же сцену все-таки строили, то старались достаточно приподнять ее
над землей, чтобы музыканты, сидящие прямо перед нею на земле или на полу,
не загораживали актеров. А если она была просто нарисована, то музыканты
садились полукругом за ее центральной частью.
  Левая часть сцены являла собой Землю; правая - Небо; центральная,
приподнятая платформа должна была восприниматься как Стержень, хейийя-иф,
как Гора или как Перекресток Путей.

  СВАДЕБНАЯ НОЧЬ В ЧУКУЛМАСЕ

  Спектакль "Свадебная ночь в Чукулмасе" обычно шел на сцене в Ваквахе
перед ритуальным драматическим действом "Авар и Булекве", на второй вечер
Танца Вселенной.
  Рукопись пьесы, с которой был сделан данный перевод, принадлежала
одному актеру и состояла только из реплик; ремарки относительно декораций
и мизансцен сделаны самими актерами и затем, после просмотра спектакля,
несколько расширены переводчиком.

  Сцена должна быть разделена как обычно и представлять собой две Руки
Вселенной. Стержень - это центральная, чуть приподнятая часть сцены.
Земляничное дерево, которое непременно находится в центральной части сцены
во время следующего за спектаклем ритуального действа, может быть
установлено заранее - живое молодое деревце в большой кадке из древесины
того же земляничного дерева. В этом спектакле левая часть сцены
представляет собой город Чукулмас и внутреннюю часть дома, где проживают
люди из Дома Змеевика; правая часть сцены - это площадь для танцев в
Чукулмасе и выходящая на нее хейимас Синей Глины; за помещенным в
центральной части сцены земляничным деревом сперва проходит тропа,
связывающая две Руки города, а позже там располагается дом Общества
Черного Кирпича. Музыканты играют "увертюру" - Мелодию Начал. В левой
части сцены появляются мужчины, поющие одну из песен Танца Вселенной, по
традиции исполняемых на второй его день представителями Дома Синей Глины:
это песни, посвященные тем животным, на которых охотятся, - например,
Песня Танцующего Оленя или что-нибудь менее сложное, вроде Песни Белки:

  Бегу вверх и вниз
Кекейя хейя, кекейя хейя,
По стволу сосны, по своему миру
Кекейя хейя,
По стволу сосны, по своему миру!

  Поющие мужчины минуют Стержень и выходят на площадь для танцев,
окруженную пятью хейимас. С помощью жестов каждый из них по очереди
показывает, что он спускается по лестнице внутрь хейимас. Когда все они
спускаются в хейимас, музыка умолкает.

  СПИКЕР ХЕЙИМАС:

  - Настало время подать ужин каждому из тех мужчин нашего Дома,
которые собираются вступить в брак. Теперь мужчина покинет жилище и Дом
своей матери, но будет еще возвращаться туда, хотя всегда будет уходить
снова - и лишь после смерти вернется он домой, в Дом Синей Глины. Сегодня
вечером эти молодые мужчины покидают нас, чтобы впервые вступить в брак.
Подайте же им свадебный ужин!
  (Хор обычно состоит из девяти человек, но в данном случае в нем
десятеро. Говорят хористы по одному, всегда по очереди, если в тексте нет
иных указаний.)

  ХОРИСТ 1:
  - Все готово. Старики накрывают на стол.
  СПИКЕР:
  - Почему же ты им не помогаешь?
  ХОРИСТ 1:
  - Я подумал, что лучше съем этот ужин, чем буду подавать его другим.
  СПИКЕР:
  - Но ты уже три раза был женат!
  ХОРИСТ 1:
  - И только один раз мне был подан настоящий свадебный ужин. Стоило
стараться!
  СПИКЕР:
  - Убери-ка руки от этих пирожков!
  ХОРИСТ 1:
  - Хорошо, хорошо, хотя для троих едоков здесь слишком много еды.
Молодые идиоты! И чего их так тянет жениться? Единственная польза от брака
- это свадебный ужин. А потом, парни, начинается совсем другая жизнь.
Малютка-жена - о да, конечно, это приятно, ничего не скажешь! - но потом
еще и теща, а это уже не так приятно, а потом еще и младшая тетушка милой
женушки тут как тут, и старшая ее тетушка, что уже сильно портит
настроение, ну а потом, потом появляется сама старуха - бабушка жены! О,
вы еще не знаете, что творите! Вы еще понятия не имеете, во что вляпались!
И ни одна не подаст вам ужин даже вполовину этого!
  СПИКЕР:
  - Все готово. Теперь самое время спеть женихам застольную песнь.

  (Остальные хористы в это время разыгрывают пантомиму - изображают,
как накрывают для пира столы. После этого Спикер и шесть человек из хора
встают справа и поют первые слова Свадебной Песни, к сожалению, оставшейся
незаписанной. Четверо хористов садятся напротив них - как бы за низенький
пиршественный стол. Один из них сидит к зрителям спиной.)

  ХОРИСТЫ (шепчут в унисон):
  - А это кто такой?
  СПИКЕР:
  - Итак, вот четверо мужчин, собирающихся вступить в брак.
  ХОРИСТ 2:
  - Но мы готовили свадебный пир для троих!
  СПИКЕР:
  - Кто же это - вон там?
  Сидит он справа
И одет в одежды прошлой ночи.
  Послушай, молодой жених,
Не можешь ты есть эту пищу,
Когда покрыты пеплом твои руки!

  ("Одежды прошлой ночи" - это траурные одежды, которые надевают члены
Общества Черного Кирпича в первую ночь Танца Вселенной, во время церемонии
Оплакивания Усопших. Четвертый юноша в тесных, черных, плотно облегающих
ноги и руки одеждах, а босые ступни и ладони его натерты белым пеплом.
Пока женихи не сели за стол, он прятался среди хористов. Теперь же всем
виден его наряд и то, что лицо его скрыто под красивой, тонкой, черной
вуалью.)

  ХОРИСТ 2:
  - Я принесу воды.
  СПИКЕР:
  - Омоешь ли ты руки водой, налитой из кувшина синей глины в глиняную
чашу?
  ХОРИСТ 2:
  - Ну вот, вода готова.
  СПИКЕР:
  - О, юноша, жених,
Не можешь ты жениться,
Доколе ты в молчанье погружен!

  (Четвертый жених не отвечает, а сидит и раскачивается из стороны в
сторону - как люди во время церемонии Оплакивания Усопших, происходящей в
первую ночь Танца Вселенной.)

  СПИКЕР:
  - О, юноша, назвать ты должен
Своей супруги имя
И имя ее Дома.
  ЧЕТВЕРТЫЙ ЖЕНИХ:
  - Ах, Бирюза зовут ее, и
Змеевик ей Домом стал.
  ХОРИСТ 3:
  - Этот человек, должно быть, из другого города, он так странно
говорит. Возможно, он даже и не из Долины. Может, это человек, не имеющий
Дома? Что он здесь делает? Зачем сюда явился?
  ЧЕТВЕРТЫЙ ЖЕНИХ:
  - Мой Дом - Дом Синей Глины.
  И я пришел на собственную свадьбу.
  СПИКЕР:
  - Тогда садись за этот ужин -
Iы в честь твою готовили его
В твоей хейимас Синей Глины,
В твоей земной обители,
А мы пока тебя представим
В песне твоей невесте, будущей жене,
И Дому твоему по браку,
В котором твои дети будут рождены.

  (Спикер и хористы подают угощение четверым женихам, те с
благодарностью принимают его. В это время в левой части сцены появляются
женщины, и основное действие перемещается туда; мужчины из Дома Синей
Глины неподвижно сидят или стоят на коленях в правой части сцены. С пением
выходят женщины, бабушка невесты и хор из десяти, реже девяти, женщин,
исполняя одну из песен Второго Дня Танца Вселенной. В данном случае это
песни Дома Змеевика - например, Перечисляющая Травы Песня. После того как
все женщины выйдут на сцену, песня как бы замирает вдали, а женщины
начинают живо и весело исполнять быстрый танец-пантомиму, имитирующий
уборку дома.)
БАБУШКА:
  - Пусть все скорей готово будет.
  Давайте, милые, спешите, торопитесь!
  ХОР (все фразы произносятся разными голосами):
  - Куда же веничек для очага запропастился?
  Постелена ль постель?
  Я не могу найти веревку!
  Да нет, зачем им эта лампа!
  Я простыни им новые несу!
  (И далее импровизируют в таком же духе.)
Ну, вот и все готово!
  БАБУШКА:
  - Но где же наша детка,
Где невеста наша,
Что нынче станет мужнею женой?

  (Две молодые хористки выходят вперед. Одна одета в яркое свадебное
платье желтых, оранжевых и красных тонов, а вторая в темном траурном
одеянии "прошлой ночи".)
ХОР (шепчут в унисон):
  - А та, вторая, кто?
  БАБУШКА:
  - Подойди-ка ближе,
Дай глянуть на тебя,
Свет солнца летнего!
  Ха, так это ж мой жилет!
  И я в нем замуж выходила!
  А кто ж вторая?
  ПЕРВАЯ НЕВЕСТА:
  - Не знаю, мама.
  БАБУШКА:
  - Ах, летняя заря, лучи восхода!
  Что ж, этот человек из Дома Синей Глины
Мудр и удачлив.
  Мы рады его видеть.
  И пусть с тобою вместе
Живет под этой крышей
И в Доме своих деток.
  Пусть он теперь войдет!
  Пусть он войдет, жених твой!
  ХОРИСТКА 1:
  - Бабушка, послушай:
  Там есть вторая,
Невеста - чужеземка!
  БАБУШКА:
  - Кто эта женщина?

  (Вторая невеста стоит неподвижно и молча. Ее лицо покрыто тонкой
черной вуалью.)

  БАБУШКА:
  - Ты, должно быть, ходила по углям очага, девушка: у тебя ноги
перепачканы золой и пеплом. Ты, должно быть, сожгла хлеб, девушка; у тебя
все руки в саже. А уж не лазила ли ты по деревьям, девушка? Вон у тебя
царапина какая на лице. Не хочешь ли умыться перед свадьбой? Ты кто? Зачем
пришла в мой дом? Сегодня Свадебная Ночь, вторая ночь праздника Вселенной.
  ХОРИСТКА 2:
  - Но почему она в слезах?
  Ведь в Свадебную Ночь не плачут!
  БАБУШКА:
  - Ты из какого Дома?
  ВТОРАЯ НЕВЕСТА:
  - Змеевика.
  БАБУШКА:
  - А из какой семьи и где твое жилище?
  ВТОРАЯ НЕВЕСТА:
  - Дочь Паводка и внучка Дикой Розы.
  БАБУШКА:
  - Я их не знаю, странно! И слышать о такой семье не приходилось у
нас, в Чукулмасе. Должно быть, ты откуда-то еще? Ну так туда и
возвращайся! Нельзя тебе здесь, в этом доме выйти замуж. А кто твой
суженый?
  ВТОРАЯ НЕВЕСТА:
  - Я выхожу за Грома из Дома Синей Глины!

  (Когда она говорит это, мужчины в дальней, правой части сцены встают
и начинают двигаться к центру, медленно танцуя и тихонько напевая первый
куплет Свадебной Песни.)

  БАБУШКА:
  - Я его не знаю. Нет в нашем городе такого! Должно, ты разум
потеряла, незнакомка! А может, ты из леса и слишком долго прожила одна? Ты
перекраиваешь мир, а этот мир нас создал! Сегодня мы танцуем в его честь.
Танцуй же с нами вместе, но прежде сними одежды черные, умой лицо и руки,
но только замуж выйти в этом Доме ты не можешь: здесь не твое жилище, и не
твоя семья, и мужа для тебя здесь нет.
  ВТОРАЯ НЕВЕСТА:
  - Я мужа приведу сейчас
В дом нашей дочери.
  ХОР (шепчут в унисон):
  - В дом ее дочери! (и т. п.)
БАБУШКА:
  - О чем ты говоришь? Ведь это невозможно! Ты, верно, все-таки сошла с
ума. Довольно, хватит, уходи теперь. Ну, что ж ты ждешь? Ступай! Туда
вернись, откуда ты сюда явилась. Ты праздник портишь нам. Ступай!

  (Вторая невеста поворачивается и медленно идет к центру сцены, а
женщины стоят неподвижно и смотрят ей вслед. Мужчины, вереницей с пением
выходящие из хейимас, тоже застывают и смотрят на четвертого жениха,
который выходит вперед. Невеста и жених останавливаются у Стержня под
земляничным деревом и смотрят друг на друга.)

  НЕВЕСТА:
  - Увы, ни Дома, ни надежды.
  ЖЕНИХ:
  - Но ведь они для нас поют, на нашей св