Птенчиков требовалось значительно меньше
металла, чем для Разрушителя, зато значительно больше топлива, что и
являлось, по мнению Дайята, самым опасным их недостатком. Великий Кондор
отправил одну из армий буквально на край света, чтобы закупить или
выменять нужное количество горючего; на путь туда и обратно им
потребовался почти целый год, однако добытого топлива хватило бы только на
несколько дней для одного-единственного Птенчика. Люди Кондора стали тогда
изготавливать горючее из спирта, который добывали из зерна и даже из
навоза, и два Птенчика, в каждом из которых могли находиться одновременно
два человека, начали перелеты до Кулкун Эраиан и обратно. Первый день их
полета превратился в Саи в настоящий праздник. Снова все мы, женщины,
вышли из домов, укутанные в шарфы, и даже онтик веселились и танцевали,
когда над ними пронеслись на своих неподвижных черных крыльях могучие
Птенчики.
  В тот день я видела самого Великого Кондора. Он вышел на балкон
Дворца, чтобы посмотреть на этот полет. Считалось, что женщинам нельзя
смотреть на Великого, ибо они могут осквернить его своим нечистым взором,
но мне было все равно, оскверню я его или нет; я заботилась лишь о том,
как бы кто не заметил, что я украдкой смотрю на него. Он был весь в золоте
и в черном с золотом шлеме Кондоров с опущенной маской-клювом, так что я
видела, вообще-то, не самого человека, а только его блестящую оболочку -
почти ни кусочка живой плоти. Видимо, для Великого Кондоре внешность -
первое дело.
  Мой ребенок в тот день еще жил во мне, однако явно подумывал о том,
чтобы перебраться во Второй Дом, то есть в мой Дом Синей Глины. Прошло еще
несколько дней, и он окончательно решил, что пора ему родиться на свет;
так я стала матерью маленькой дочки, крепенькой и сложенной удивительно
пропорционально. Когда я впервые увидела ее "розовый цветок" и поняла, что
это девочка, то мысленно произнесла благодарственную хейю, ибо если бы она
решила родиться мальчиком, то мальчик непременно "принадлежал" бы моему
мужу и стал бы Кондором. Но поскольку она решила родиться девочкой, то
никому особенно нужна не была, кроме меня, Эзирью и Сьясип. Ее фамильное
имя было Ретфорок, и служитель их Единственного назвал ее Данарью, что
значит Женщина, Дарованная Единственному. Имя звучало приятно, и я звала
ее так в присутствии мужа и остальных родственников, но, когда мы с ней
оставались одни, я называла ее одним из тех имен, какие обычно дают
некоторым перепелкам в Синшане: Экверкве, Бдительная Перепелка. Так
называют одну птичку из стаи, которая всегда сидит на ветке и внимательно
смотрит вокруг, пока остальные спокойно пасутся на земле в сезон дождей,
до наступления брачного периода. Глазки у моей малышки были ясные, словно
у перепелки-наблюдательницы, и она была вся такая кругленькая, пухленькая,
а на макушке - небольшой хохолок: настоящая перепелочка.
  Что же касается нас, взрослых, то мы ни полнотой, ни пухлостью как
раз не отличались. Продовольствия в Саи в те годы было очень мало и еда
была скудной. Единственный некогда повелел Великому Кондору построить
Столицу на залитой лавой равнине, чтобы обезопасить ее от врагов, однако в
этой черной пустыне почти ничего не росло, и жители города вынуждены были
доставлять пищу издалека. А поскольку они упорно продолжали плодиться и
рожать как можно больше детей, им приходилось уходить в поисках пропитания
все дальше и дальше, к тому же многие из тьонов и онтик, которые раньше
выращивали зерно и овощи, или разводили скот, или охотились, были теперь
заняты на великих стройках и делали Оружие, а также снабжали это оружие
горючим. Зерно, которое должны были бы съесть люди и животные, теперь
пожирали машины. Воины Единственного стройными колоннами проходили по
улицам Саи в священных процессиях и пели:

  Наша пища - победа,
А битва - вино,
С Единственным все нам на свете дано!
  Единственный все завоюет!
  А смерти не существует!

  Но я-то держала в своих руках крохотное смертное существо, я кормила
ее грудью, давая ей пищу - иначе новорожденная просто умерла бы. Ну а она,
моя Бдительная Перепелка, в. свою очередь, давала пищу моей душе - своей
жизнью, своими нуждами поддерживала меня. Даже если Единственный - это не
просто слово, то что иное, кроме пищи, способно поддержать его плоть?
  Жертвоприношения, которые совершали Дайяо, должны были принести им
благополучие и покой, когда их Птенчики отправятся на войну. Беда только в
том, что все люди, жившие где-либо по соседству со страной Кондора, давно
уже перекочевали в другие места или же, если и остались, готовы были
воевать, но не платить дань ни продуктами, ни рабами, ни чем-либо еще. Это
стало ясно уже всем и, по мере того как жизнь в Саи становилась все
труднее, тот давешний план Тертеров - передвинуть Столицу к югу, в более
благодатные и цветущие районы, - снова начал широко обсуждаться.
Беспокойный дух кочевников Дайяо все еще был жив в них, и образ их жизни
по большей части был куда лучше приспособлен к условиям кочевья, а не
оседлости. Женщины в семье Ретфорок вовсю вели разговоры о том, чтобы
отправиться под крылом Великого Кондора к югу, где, конечно же, будет
полно еды, много травы и деревьев, где много скота и всяких интересных
вещей, и, надо сказать, мужчины слушали их с любопытством, хотя вроде бы
на болтовню женщин, считавшуюся глупым пустословием, им не следовало
обращать внимания. Но поскольку у Дайяо не принято было обсуждать что-либо
публично, на каком-нибудь собрании или совете, как это обычно делают все
нормальные люди, то и не находилось способа уладить все разногласия и
прийти к общему решению. Так что в итоге бродившие в воздухе идеи стали
мнениями, согласно которым люди со временем разделились на разные,
враждебные друг другу группировки.
  Кондоры Ретфорок все же оказались среди тех, кто требовал, чтобы
Столица осталась на прежнем месте, там, куда указал Палец Света, а по
огненному следу Птенчиков пусть идут только солдаты, когда начнется война.
И хотя женщины у нас в доме продолжали лелеять мечту о более подходящем
месте для житья, они тоже боялись переселения, потому что большая их часть
всю свою жизнь провела за стенами города, в домах, на женской половине.
Они так же мало знали о других городах и народах, как и я в детстве, когда
впервые ходила с бабушкой в Кастоху. Даже Воины Кондора были весьма
невежественны в том, что касалось жизни других народов, особенно их
обычаев и образа мыслей, хотя порой по несколько лет жили среди
чужеземцев. В Обществе Искателей говорили, что торговля и познание мира
идут рука об руку, как и невежество с войной. А еще, по-моему, раз Дайяо
считали, что все на свете принадлежит Единственному, то и решали все
просто: не так, так эдак. Они и представить себе не могли, что решений
может оказаться более двух.
  Экверкве еще не исполнилось и года, когда начались волнения среди
захваченных в рабство людей, которых заставляли работать в полях, на
шахтах и в мастерских; к тому же некоторые тьоны тоже начали вольничать,
воровать и даже уходили в леса или на восток, где жили вместе с зайцами в
зарослях полыни. На одной из шахт в горах, недалеко от Круглого Озера,
несколько мужчин-онтик убили охранников и сбежали далеко в Серебряные
Горы. Я узнала об этом потому, что Великий Кондор приказал убить десятерых
онтик из числа жителей Столицы, чтобы отплатить за смерть десяти солдат
Кондора, убитых на шахте. Это было бы справедливо, если бы все Кондоры
были по одну сторону, а все не-Кондоры - по другую: либо так, либо этак.
Десять мужчин привязали к столбам напротив Дворца Великого в самом конце
широкой красивой центральной улицы. Воины Единственного громко помолились
Единственному, и солдаты Кондора подняли ружья, прицелились и расстреляли
этих онтик в упор. Связанных. Этого я сама не видела, но мне об этом тут
же рассказали. Это называлось Экзекуцией; она осуществлялась согласно
Закону Единственного. Когда я об этом услышала, то в моей душе будто
что-то оборвалось. Я увидела залитую солнечным светом центральную площадь
в Кастохе, но не мать свою я увидела там: я увидела черных стервятников,
которые, опустив головы, рвали клювами собственные животы, вытаскивали
внутренности и пожирали их. Я бросилась в комнату к Экверкве, взяла ее на
руки, и мы долгое время сидели с ней на полу в уголке, пока кошмарное
видение не растаяло у меня перед глазами и не прошла вызванная им дурнота.
Но с этого дня у меня уже не осталось ни желания, ни терпения быть
Женщиной Кондора и следовать законам Единственного.
  Я окончательно поняла, что живу среди людей, которые идут по ложному
пути. И мне хотелось одного: чтобы моя дочь, прежде всего, ну и я сама,
конечно, оказались от них подальше - где угодно, только в другом месте.
  Прошло довольно много времени, прежде чем я смогла воплотить свои
мечты в жизнь, ибо Саи все больше и больше походил на гигантский
муравейник, который ведет войну с другим таким же муравейником: город был
заперт и полон отчаяния. Когда Великий Кондор послал своих Птенчиков,
чтобы они сбросили зажигательные бомбы на леса и деревни народа Зиаун,
живущего к юго-западу от Кулкун Эраиан, то некоторые соседние народы
присоединились к народу Зиаун, чтобы вести ответную войну. Они строили
совместные планы, встречались и обсуждали их, а также передавали друг
другу секретные сведения через Пункты Обмена. Они, разумеется, не могли
причинить никакого вреда Птенчикам, когда те находились в полете, даже
если все одновременно стреляли из ружей, и не могли пробраться на поле, с
которого Птенчики взлетали и куда возвращались, ибо оно охранялось целой
армией солдат Кондора; однако кто-то из них в одиночку, возможно мужчина
или женщина из числа беглых онтик, которые отлично знали, что и где
расположено и как следует вести себя с Кондорами, ночью пробрался на склад
и поджег цистерны с хранившимся в них топливом. Цистерны взорвались. Этот
человек выбраться не успел и сгорел заживо, но Птенчики остались без
горючего. Пока создавался новый запас топлива, Великий Кондор приказал
молодым воинам на планерах облететь деревни народа Зиаун и обстрелять их,
однако планеры сбить было очень легко, так что ни один из них назад не
вернулся. Что же касается урожая этого года, то осенью не только зерно, но
и картофель, турнепс и прочие корнеплоды были превращены в топливо для
Птенчиков; амбары Столицы были буквально выпотрошены; в ход пошли даже
семена диких трав. Все песни были только о том, как славно умереть во имя
Единственного. Мужчины Дайяо должны были стремиться перебить всех врагов
до одного, а женщины - восхвалять их за это.
  Однажды ранней осенью, когда Экверкве шел третий годик, у меня
появилась возможность пойти в гости в Дом Тертеров вместе с еще одной
женщиной из Дома Ретфороков, у которой там тоже были родственники. Мы
много раз просили на это разрешение, и наконец нам его дали и велели
нескольким рабам-мужчинам сопровождать нас. Экверкве сама шла за руку со
мной от Дома Ретфороков до Дома Тертеров по столичной улице, с обеих
сторон окруженной слепыми стенами домов. Единственный раз в жизни она
проделала этот путь.
  Тертер Гебе умер год назад, и теперь главой семейства стал мой отец,
однако он давно уже жил взаперти, как женщины Дайяо, словно желая быть
позабытым Великим Кондором и Воинами Единственного, которые теперь каждый
день производили Экзекуции тех, кого называли врагами Великого Кондора -
словно вырывали свои собственные внутренности.
  Тертер Абхао не видел своей внучки целых два года.
  Отец сидел в той самой комнате, куда несколько лет назад водили меня,
чтобы познакомиться с Тертером Гебе. Он выглядел сильно постаревшим, был
очень бледен, совершенно облысел и сильно горбился, словно сгибался под
непосильной ношей. Сердце у меня сжалось, когда я увидела его таким: я не
ожидала, что он так ослабеет. Впрочем, и все остальные в этом доме
выглядели плохо. Отец казался совсем больным, однако, взглянув на
Экверкве, улыбнулся в точности так, как когда-то в Долине улыбался мне. Во
всяком случае, так мне показалось.
  - Так, значит, это и есть Данарью Белела, - проговорил он, когда
девочка подошла к нему. Она его совершенно не боялась; ей вообще нравились
все мужчины, как это часто бывает с маленькими девочками.
  - Да, - сказала я, - для народа Дайяо она, конечно, Данарью, но у нее
есть и свое собственное имя: Экверкве. Так у нас называют ту перепелку,
которая громко выкрикивает свое имя "Экверкве!", заметив опасность, и
тогда вся стая спасается бегством и прячется или улетает,
Он посмотрел на меня как-то очень внимательно, но моя дочка пошлепала
его по руке, чтобы привлечь к себе внимание, и сказала:
  - Это меня зовут Экверкве.
  - Очень хорошее имя, - одобрил он. - Ну а ты, Айяту, как поживаешь?
  - Скучаю, - сказала я. - Здесь совсем нечего читать. - Я нарочно
использовала глагол языка кеш - "читать".
  Он снова некоторое время молча смотрел на меня.
  - Сова, - сказал он тоже на кеш и снова улыбнулся. - У тебя еды-то
хватает? Ты очень худая.
  - Для живота вполне хватает, но голодает мой ум, - ответила я. -
Отец, мы с тобой когда-то проделали путешествие только в одну сторону.
  Он кивнул, но еле заметно. Какое-то время он наблюдал за малышкой,
что-то изредка говорил другим людям, бывшим в той же комнате. Кондорам и
дочерям Кондора из его семьи и Дома Ретфороков. Но через некоторое время
он наклонился и сказал мне, но так, чтобы никто больше не слышал:
  - Когда они будут вспоминать обо мне, то, возможно, вспомнят и о
тебе...
  В его глазах я видела площадь перед Дворцом, столбы с привязанными
людьми и лужи крови на каменных плитах.
  - И прежде всего нам нужно спасти девочку! - договорил он.
  Сердце мое так и подскочило; я выдохнула:
  - Так ты пойдешь?..
  Он покачал головой и шепнул:
  - Погоди.
  Вскоре, когда люди из Дома Ретфороков собрались уходить, отец заявил:
  - Эту ночь Айяту Беле проведет здесь; я так давно не видел своей
внучки!
  Женщины Ретфорок в замешательстве зашептались; старшая из них сказала:
  - О, могущественный Кондор, муж этой женщины, Кондор Ретфорок Дайят,
возможно, будет этим весьма недоволен, ибо он не давал своей жене
разрешения ночевать здесь.
  Другая поддержала ее:
  - Ведь это же не внук, а всего лишь внучка!
  Ну а третья, самая вредная ханжа, намекнула:
  - Могущественный Кондор Тертер Абхао мог бы тоже оказать честь Дому
Ретфороков, если бы когда-нибудь сам посетил его.
  Никогда не смогли бы мужчины превратить женщин в рабынь, сделать их
полностью от себя зависящими, если бы сами женщины этого не захотели. Я
всегда ненавидела мужчин Дайяо за то, что они вечно повелевали своими
женами; еще более ненавистны мне были их женщины за то, что подчинялись
этим приказам и охотно их выполняли. Я вся вспыхнула, точно больше уже не
в состоянии была удерживать накопленный за эти долгие годы жизни в Саи
гнев; но тут, к счастью, вмешался мой отец - поистине великий и хитроумный
военачальник:
  - Ну хорошо, но ведь могущественный Кондор Ретфорок Дайят не станет
так уж сердиться на свою жену, если она задержится здесь всего на
несколько часов? Я сам отошлю ее домой сегодня же вечером, после обеда.
  С этим они спорить не могли и удалились, оставив меня у отца, и
Эзирью осталась со мной вместе. Стоило им уйти, как отец быстро послал
одного слугу туда, другого сюда и велел нам приготовиться к бегству. У
него было очень мало времени, и он мог дать нам в сопровождение только
двух человек из своего дома, но сам поехать с нами или хотя бы послать с
нами своих солдат, как он надеялся, уже был не в состоянии. Я сказала:
  - Но они же пошлют за нами погоню?
  - И он ответил:
  - Ранним утром я тоже уеду из дому - отправлюсь с патрульным отрядом,
и они, конечно, погонятся за мной, предполагая, что я взял тебя с собой,
как и в тот раз, когда впервые привез тебя сюда.
  Мы переоделись в одежду тьонов и стоя попрощались в вестибюле Дома
Тертеров. Я спросила отца:
  - А ты когда-нибудь приедешь ко мне?
  Он прижимал к себе внучку, которую все время держал на руках. Она
была сонная и уютно устроилась у него на плече, головкой прижавшись к шее.
Он чуть отвернулся, склонившись щекой к головке ребенка, так что я даже не
сразу поняла, с ней он говорит или со мной.
  - Скажи своей матери, чтобы больше не ждала - не ждала меня, -
проговорил он. Потом погладил Экверкве по волосам своей огромной ручищей и
бережно передал ее мне.
  - Но тебя ведь накажут... тебя ведь... - Я не могла выговорить это
слово - столбы, веревки, кровь стояли перед глазами.
  - Нет, нет, - сказал он. - Ты убежала, когда не входила больше в мою
семью и жила в другом доме. Да и меня утром здесь уже не будет, так что
наказывать будет некого. Мне дан приказ пройти с патрульным отрядом в
западном направлении от Белой Горы; мы просто выйдем чуть раньше, вот и
все. Ничего там, в горах, со мной не случится.
  И тут до меня дошло, что он утром отправится в то самое ущелье, где
тогда привиделся мне лежащим ничком. Но подобные знания невозможно
высказать вслух, и ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить неизбежное;
так что я поцеловала его, и он на мгновение крепко прижал меня и девочку к
себе, а потом мы ушли, оставив его в том доме.
  Мы выбрались на улицу через заднюю калитку в сгущавшихся ранних
сумерках.
  Один из наших сопровождающих был мне знаком: он был в отряде отца,
когда я приехала вместе с ними из Долины; это был умелый мрачноватый
человек по имени Арда. Второго я не знала, имя его было Дорабадда, и он
служил под началом моего отца во время похода в Страну Шести Рек. Они
обладали той верностью своему хозяину, что так высоко ценилась Дайяо; они
были похожи на пастушьих собак, надежных, всегда готовых действовать и
безрассудно смелых; они подчинялись только приказам хозяина и его тайным
желаниям, во всем ориентируясь лишь на него одного.
  Ворота города всегда тщательно охранялись, и те, кто входил и выходил
из него, подвергались порой настоящему допросу, но у нас никаких
осложнений не возникло. Дорабадда сказал, что Эзирью и я - служанки одного
из высокопоставленных лиц во Дворце, но теперь нас отсылают обратно в
деревню: "обе уже никуда не годятся, обе беременны". Последовало множество
шуток на тему Воинов Единственного, которые по Закону должны были бы
оставаться девственниками в течение всей жизни и которых простые солдаты
ненавидели и боялись. Дорабадда болтал с охранниками легко и свободно и
вывел нас из Столицы без малейших подозрений и задержки. И вот мы
оказались за пределами Саи. Огни города, оставшегося позади, сверкали и
переливались среди черной равнины в вечерних сумерках, и это было дивное
зрелище. Всю ночь, пока мы медленно пересекали залитую лавой равнину,
Столица светилась у нас за спиной. Мы передавали спящую Экверкве друг
другу; но порой она ненадолго просыпалась и внимательно вглядывалась во
тьму: наша перепелочка стерегла стаю. Ей прежде редко доводилось видеть
звезды.
  Едва забрезжил рассвет, мы свернули с большой дороги и пошли по
самому краю равнины, а с наступлением дня укрылись в какой-то пещере и
весь день проспали там. А еще мы разговаривали в пути, и я узнала многое
такое, о чем понятия не имела, живя в Доме Ретфороков. Арда сказал, что мы
непременно должны держаться подальше от деревень и ферм тьонов, потому что
те, весьма вероятно, нападут на нас, чтобы ограбить или убить мужчин и
изнасиловать женщин. Я сказала:
  - Но вы же Кондоры! Вы можете приказывать тьонам!
  - Когда-то это действительно было так, - ответил он.
  Вот я и выяснила, что за пределами городских стен все приказы
Великого и подчинение им кончаются и начинается беззаконие и беспорядок.
Мы шли через земли Дайяо по ночам, прячась, стараясь держаться подальше от
человеческого жилья.
  Потом началось то, что Дайяо называют "попасть из мясорубки в котел с
кипящим супом", а мы - "из огня да в полымя": покинув владения Великого
Кондора, мы оказались на территории тех народов,