о
такой эффект, однако замечал это и по себе. Я же сказал, что чувствую,
будто наконец вернулся к настоящей, полнокровной жизни. Но, так или иначе,
через пару дней, питаясь тем же, что и жители островов, я совершенно
излечился от своего безумия, и все женщины стали для меня похожи на
морские водоросли. Теперь я хотел только одного: как можно скорее
отправиться отсюда куда-нибудь еще, даже если придется и дальше плыть по
морю на лодке.
  Здешние жители совсем не плавали вдоль побережья Внутреннего Моря в
это время года, однако часто уплывали в океан ловить крупную рыбу. Но они
были людьми великодушными и пообещали нам, что непременно отвезут нас в то
место на побережье, которое они называли Тубурхуни; там у одного из
островитян жили родственники. Нам так или иначе нужно было выбираться с
этого острова, так что мы согласились, хотя не особенно представляли себе,
где этот Тубурхуни находится. Жители Фаларесовых островов составляют карты
морей и проливов, однако почти совсем не обозначают на них сушу, к тому же
ни одно из известных нам названий прибрежных городов не соответствовало их
собственным названиям. Впрочем, нас устраивал любой способ добраться до
Южного Полуострова.
  Пока мы плыли на юг, ветерок был совсем слабым, а волны - низкими.
Туман так и висел над нами, почти не поднимаясь. Мы проплыли мимо
нескольких одиноких скал и островов, и где-то к полудню, проплывая мимо
одного из них, длинного и плоского, островитяне сказали: "Столица". В этом
тумане мы не могли хорошенько ее разглядеть; остров выглядел как голая
плоская скала, поросшая кое-где мохом и прибрежными водорослями; а еще мы
сумели увидеть две высокие и с виду хрупкие башни или мачты с проволочными
растяжками. Островитяне с большим уважением и страхом говорили о них: "Вот
только дотронься - и сразу умрешь!", и тут же изображали, как погибают то
ли от удара током, то ли от удушья, то ли от удара молнии. Я никогда
прежде ничего подобного не слышал насчет Столицы, но никогда прежде ее и
не видел, правда, и потом тоже. Может быть, они просто, как всегда,
подшучивали над нами, а может, действительно испытывали какой-то суеверный
страх, не знаю. Они, безусловно, были не слишком образованными людьми, эти
жители затерянных в тумане островов, до которых так просто не доберешься.
Они никогда не пользовались Пунктом Обмена Информацией, расположенным в
Седе, как если бы и это тоже представляло для них опасность. А вообще они
были людьми скромными и застенчивыми и становились решительными и смелыми
только на море.
  Оказалось, что на наших картах Тубурхуни называется Гохоп; это был
небольшой городок, расположенный чуть южнее северной оконечности
полуострова, в бухте, которая укрывала его от бесконечных туманов пролива.
По всему городу росли авокадо, и плоды как раз начинали созревать, когда
мы прибыли туда. Как только тамошние жители могут оставаться такими
тощими, понятия не имею, но они были действительно очень тощими и
какими-то чересчур белокожими, как, впрочем, и жители Фаларесовых
островов. Однако все-таки здесь они не были такими буками, охотно
встречались и беседовали с путешественниками и с удовольствием помогли
Золотому нанести маршрут нашего дальнейшего путешествия на карту. У них в
гавани не было судов, способных плавать на далекое расстояние, и они
сказали, что вообще крупные суда в их маленький порт заходят крайне редко,
так что мы двинулись на юг пешком.
  Горы полуострова, отделяющие океан от Внутреннего Моря, настолько
разрушены землетрясениями и обвалами и настолько подвержены всяческим
сбросам и подвижкам, что идти по ним - все равно что пробираться по лесу,
залезая на каждое встреченное дерево, а потом спускаясь обратно на землю.
И никакого обходного пути не было. Иногда, правда, удавалось идти по
пляжам, однако чаще всего никаких пляжей там не было - горы отвесными
стенами спускались прямо в море. Так что мы упорно тащились, вверх-вниз,
вверх-вниз, и с высоты видели океан справа, а Внутреннее Море слева от
нас; впереди и позади уходили вдаль бесконечные складки гор. Чем дальше на
юг мы продвигались, тем чаще попадались нам длинные узкие заливы и бухты,
и, обойдя их, было трудно определить, следуем ли мы по-прежнему вдоль
основного хребта или попали на другую горную гряду, которая может привести
нас на какой-нибудь пустынный мыс, где мы посмотрим на море и будем
вынуждены возвращаться назад миль на десять-пятнадцать, а потом начинать
все сначала. Никто не представлял, насколько устарели уже те карты, что
были у нас с собой; они когда-то были получены по Обмену, но на сегодня
явно уже не годились. По большей части нам даже не у кого было спросить,
правильно ли мы идем; нам встречались только овцы и изредка пастухи. Люди
жили внизу, на дне глубоких каньонов, где была пресная вода и деревья. Они
к чужеземцам были непривычны, и мы проявляли осторожность, стараясь их зря
не беспокоить.
  В этой стране молодые мужчины, недавние подростки и те, что чуть
постарше, часто сколачивают отряды и уходят в горы, где живут в
одиночестве, как наши Охотники или члены Общества Благородного Лавра,
только правил и ответственности друг за друга у них гораздо меньше. Этим
бандам разрешено, например, драться друг с другом, охотиться друг на
друга, совершать набеги на любые селения, за исключением своего родного
города, и брать там что им захочется: орудия труда, пищу, животных - все
что угодно. Подобные набеги порой, разумеется, приводят и к убийствам, так
что некоторые из юных бандитов никогда уже не возвращаются домой и не
заводят семьи, а остаются в горах и живут, как наши лесные люди; а
некоторые и вовсе сходят с ума и начинают убивать просто так, ради самого
убийства. Жители тамошних городов часто вспоминают своих одичавших
соплеменников и живут в вечном страхе, опасаясь их появления; так что мы
четверо, все люди молодые и совершенно чужие в этих местах, должны были
вести себя очень осторожно и вежливо, стараясь держаться на расстоянии от
селений, чтобы нас не приняли по ошибке за мародеров или убийц.
  Однако стоило им убедиться в том, что мы не принесем никакого вреда,
как они становились щедрыми и разговорчивыми и сами давали все, что, по их
мнению, было нам необходимо. Города их по большей части были очень малы,
однако расположены в очень красивых местах; дома были кирпичными, с
деревянными балками и стропилами, стены обычно оштукатурены и покрашены в
белый цвет, что среди тенистых авокадо выглядело замечательно. Они весь
год проводили в этих домах и не переселялись в летние хижины, потому что
там отдельная семья не могла бы чувствовать себя в безопасности из-за
бандитов; однако они рассказывали, что раньше тоже на лето переселялись
повыше в горы и что только в течение последних двух десятилетий отряды
молодых людей стали вести себя подобным образом. Мне показалось изрядной
глупостью с их стороны позволять молодежи творить подобные безобразия,
впрочем, возможно, у них для этого имелись какие-то свои причины. Племена,
жившие в многочисленных каньонах, говорили на нескольких различных языках,
однако их города были очень похожи, а сам уклад жизни практически
одинаков. В городах всегда находились такие люди, которые знали язык ТОК,
так что мы легко могли объясниться. На одном из Пунктов Обмена Информацией
мы послали сообщение в Вакваху о том, что с нами пока что все в порядке, и
попросили передать это членам Общества Искателей и нашим собственным
семьям.
  Ближе к той части полуострова, которая примыкала к внутренним
районам, горные хребты стали постепенно понижаться, и мы оказались в
раскаленной песчаной пустыне, где люди не жили совсем на протяжении двух
полных дней пути, то есть до самого юго-западного побережья Внутреннего
Моря. Берега там были широкими и низкими, местами заболоченными; кое-где
среди дюн встречались солоноватые болотистые озера, иногда на несколько
миль уходившие в глубь полуострова; дальше к югу опять поднимались крутые,
пустынные горные хребты, протянувшиеся с востока на запад. Внутреннее Море
у этого побережья было очень мелким, с большим количеством отмелей и
островков. Вот на этих-то островках здешние люди и выращивали хлопок.
  Хлопковый народ сам себя называет Узудегд. Он довольно многочисленный
и насчитывает несколько тысяч человек, которые живут на островах и на
побережье в таких местах, где с гор спускаются реки - соленой воды у них
там хватает, а вот пресной маловато. Море в этой стране очень теплое, и
климат тоже, но там не бывает такой жары, какая, по рассказам местных
жителей, царит за пустынными горами на берегах Оморнского Моря. Однако там
есть несколько чудовищно зараженных и очень опасных районов; впрочем,
благодаря сухому климату, ядовитые вещества остаются в земле, а не
распространяются по всей территории, и границы тех районов, куда ходить не
нужно, всем прекрасно известны.
  На противоположном берегу Внутреннего Моря, то есть на
северо-востоке, народу Хлопка видна самая высокая вершина Гор Света,
которую у нас называют Южной Горой, а у них - Горой Старого Льва. А больше
обычно в той стороне ничего и разглядеть нельзя из-за темной тучи пепла,
извергаемого вулканами, расположенными к югу от этой горы. Гора Старого
Льва занимает весьма важное место в душах и мыслях Хлопкового народа,
однако они никогда к ней не ходят. Они считают ее священной и говорят, что
тропы к ней проложены не для того, чтобы по ним ходили люди. Хотя в таком
случае не понятно, как быть с народом Гонгон, который живет как раз у
подножия Южной Горы? Впрочем, подобные заблуждения типичны для народа
Хлопка. В отношении некоторых вещей они удивительно неразумны.
  По-моему, люди, жизнь которых слишком тесно связана с морем и
различными судами, страдают тем, что мозги у них немножко набекрень.
  Может, это и не так, но их города сильно отличаются от городов
жителей полуострова. Хлопковые люди роют для своих жилищ ямы в земле и
строят их так, чтобы стены не более чем на два фута возвышались над
поверхностью, а окна устраивают на самом верху, как у нас в хейимас. Крыши
у них напоминают по виду довольно низкий шатер и покрыты дерном, так что
даже с небольшого расстояния вы, в общем-то, видите перед собой не город,
а некоторое количество невысоких холмиков. Среди этих земляных крыш растут
самые разнообразные кустарники и деревья, а также вьющиеся растения,
характерные для этих мест, и, разумеется, пальмы, авокадо, апельсиновые и
лимонные деревья, грейпфруты и финиковые пальмы. Еще там есть точно такие
же эвкалипты, как и у нас, но много и таких деревьев, каких я никогда
раньше не видел. Вьющиеся растения цветут изумительно красиво. Деревья
бросают на землю густую тень, и в домах, которые расположены практически
под землей, всегда прохладно; их устройство с первого взгляда
представляется довольно-таки странным, однако в нем определенно есть свой
смысл. У них нет, например, необходимости высушивать свои дома подобно
тому, как мы просушиваем свои хейимас, потому что в этих краях удивительно
сухо; хотя там, разумеется, тоже идут дожди, иногда они бывают очень
сильными, и вот тогда их жилища совсем затопляет, так они сами
рассказывают.
  Их священные места обычно расположены на некотором расстоянии от
города и представляют собой нечто вроде искусственных горок или холмов с
целым ритуальным лабиринтом троп, вьющихся вокруг. На вершине такой горки
красуется изящное небольшое строение или специально огороженное место. Мы
в эти дела свой нос не совали. Терпеливый сказал, что лучше держаться от
чужеземных святынь подальше, если, конечно, местные сами тебя туда не
пригласят. Он сказал, что одна из причин, по которой ему так нравится
народ Амаранта, у которого он часто бывал, - это как раз полное отсутствие
каких бы то ни было святых мест. Обычно самое слабое место у любого народа
- это отношение к его святыням.
  А народ Хлопка и так был на нас сердит. И хотя они не ответили нам ни
разу даже с помощью Обмена, мы сразу поняли, что рассержены они тем, что
мы, во-первых, отослали обратно их ткани, а во-вторых, не прислали
должного количества вина. Так что мы оказались в весьма затруднительном
положении: стоило нам сообщить, что мы прибыли из Долины Реки На, и оводы
тут же принялись жужжать.
  Мы были вынуждены поскорее взять одну из их лодок - весьма ненадежную
плоскодонку - и плыть на самый главный их остров объясняться. Едва мы
отчалили, как мне тут же снова стало нехорошо, несмотря на полное
отсутствие волн. У меня очень чуткий вестибулярный аппарат, и
неустойчивость лодок для него мучительна. Хлопковые люди вообще не
способны были понять, что со мной такое происходит. Островитяне хотя бы
просто добродушно подшучивали надо мной, а эти люди выказывали явное
отвращение к моей слабости и вели себя грубо.
  Мы миновали множество довольно крупных островов, а местные жители
каждый раз показывали пальцами и твердили:
  - Хлопок, хлопок, видите, какой хлопок? Всем известно, что мы
выращиваем самый лучший хлопок! Даже жители дальнего севера, обитающие
возле Озера-Кратера, его знают! Нет, вы только посмотрите, какой у нас
хлопок... - и так далее.
  Поля хлопчатника особого впечатления в это время года не производили,
однако мы кивали, улыбались и старались проявить должную вежливость,
соглашаясь со всем, что они говорили.
  Проплыв вдоль берегов очень длинного и плоского острова в несколько
миль длиной, мы повернули на северо-восток и причалили к небольшому
островку, откуда открывался замечательный вид на весь южный конец Гор
Света и на голые, безжизненные вершины Хребта Хавила на юге. Весь этот
остров представлял собой город - сотни земляных крыш-холмиков высились
перед нами; некоторые из них были покрыты дерном, некоторые просто
посыпаны чистым песком; между этими холмиками были красиво рассажены
деревья и кустарники, сделаны клумбы, и между клумбами вились узенькие
тропинки. Они там были просто помешаны на этих тропинках, причем следовало
хорошо знать, по которым из них можно ходить.
  Мы плыли целый день, а если вспомнить, то и еще тридцать дней до
этого провели в пути, и солнце уже садилось, когда мы высадились наконец
на этот остров, однако нам едва позволили наспех пообедать и сразу же
потащили на собрание городского совета. А уж там нам и слова доброго не
сказали, хотя мы сами приехали к ним в такую даль, чтобы все как следует
выяснить. Но они тут же на нас набросились: "Где сладкие бетеббес? Почему
вы отослали наши ткани обратно? Разве между нами не заключено соглашение
еще шестьдесят лет назад? До сих пор все к нему относились с должным
уважением и каждый год возобновляли его! Так чего ж вы, долинные,
теперь-то так носы задрали, да еще и слово нарушили?"
Они хорошо знали ТОК, но все время говорили "дулина" вместо "долина"
и "уино" вместо "вино".
  Терпеливый правильно поступил, когда взял себе свое теперешнее имя.
Он молча выслушивал их упреки и оставался совершенно спокоен, сохраняя
холодную голову, и даже ни разу не нахмурился, не покачал головой. Сапсан,
Золотой и я вовсю старались ему подыгрывать.
  После того как выступила уйма рассерженных людей, которые вылили на
нас целый ушат упреков и оскорблений, поднялась какая-то маленькая женщина
и рядом с ней - маленький мужчина. Оба оказались горбунами, были очень
похожи и выглядели не поймешь как - не то старыми, не то молодыми. Один из
этих близнецов сказал:
  - А теперь пусть выскажутся и наши гости. - И второй прибавил:
  - Да, теперь пусть говорят "дулинные" люди. - Они явно пользовались
здесь уважением, эти крохотные близнецы, потому что остальные тут же
замолкли, как устрицы.
  Терпеливый выждал несколько минут, пока установится полная тишина, а
потом заговорил, и голос его был одновременно суров и тих, так что им
приходилось хранить молчание, если они хотели расслышать, что он говорит.
Он был очень осторожен и вежлив. Он много сказал по поводу пользы старого
договора и удобства подобной формы обмена; сказал и о непревзойденном
качестве узудегдского хлопка, известного от Озера-Кратера до Оморнского
Моря, от океанского побережья до Райских Гор - здесь он проявил
поразительное красноречие; затем он некоторое время помолчал и заговорил
еще тише и очень грустным тоном о том, что Время, дескать, тупит даже
самый острый нож и до неузнаваемости меняет порой значение слов и мыслей в
человеческих душах и умах, и о том, что в конце концов даже самый лучший
узел всегда приходится перевязывать заново, и даже самые искренние слова,
сказанные когда-то, необходимо порой повторить. И только после этого он
сел.
  Наступила мертвая тишина. Я уж решил, что ему удалось пробудить в них
разум и теперь они сразу с ним согласятся. Увы, я был слишком молод! Та же
самая женщина, которая начала говорить первой и говорила больше всех,
выждав паузу, встала и заявила:
  - Но почему же вы все-таки не прислали причитающиеся нам сорок
баррелей сладкого "уина" бетеббес, как раньше?
  И тут я понял, что самое трудное еще только начинается. Терпеливый
был вынужден снова ответить на этот вопрос, а также сказать, почему мы
отослали их ткани. Однако он весьма долго подбирал нужные выражения и
никак не мог этого сказать прямо, а продолжал высказываться с помощью
метафор и образов, кружа вокруг самого главного; и через некоторое время
маленькие скрюченные близнецы начали ему отвечать примерно в том же роде.
И тут, прежде чем было сказано хоть что-нибудь стоящее, оказалось, что уже
очень поздно, и заседание объявили закрытым. Ночевать нас отвели в
какой-то пустой дом, где не было отопления и светила только одна крохотная
электрическая лампочка. Кровати были высокие, на ножках, и очень жесткие,
с какими-то бугорчатыми матрасами.
  Заседание продолжалось еще три дня. Даже Терпеливый сказал, что никак
не ожидал столь длительной дискуссии и что, возможно, причина здесь в том,
что они чего-то стыдятся. Если это так, то нам надо постараться не
заставлять их испытывать еще больший стыд. Так что мы не стали ничего
говорить об отвратительном качестве хлопка-сырца, который они поставляли
нам в течение последних нескольких лет, и не упоминали о том рванье,
которое они пытались нам всучить под видом тканей. Мы всего лишь старались
сохранить спокойно-печальное выражение на лицах и говорили, что
действительно жалеем, что не отправили морем те сладкие вина, которые
изготавливаем исключительно для них, но ни слова не сказали о том, почему,
собственно, их не отправили. Ну и, разумеется, мало-помалу выяснилось, что
на них в последние пять лет свалилось огромное количество разных бед и
несчастий: появился какой-то, поражающий листья хлопчатника вирус, с
которым было исключительно трудно бороться; потом три года стояла засуха;
потом было несколько сильных землетрясений, в результате чего некоторые
острова вообще ушли под воду, а на остальных вода оказалась настолько
соленой, что даже их выносливый хлопчатник не выдержал. Все это они,
похоже, считали своей виной и очень этого стыдились. Они все время
повторяли: "Мы пошли неверными тропами!"
Терпеливый и Сапсан, который тоже выступал от нашего имени, ни словом
не обмолвились об их несчастьях, но в ответ стали рассказывать о тех
бедах, что постигли за это время нашу Долину. Надо сказать, им пришлось
довольно-таки сильно преувеличивать, потому что в последнее время у нас
все шло очень хорошо, а четыре и пять лет назад мы собирали исключительно
большие урожаи винограда как сорта ганаис, так и сорта фетали; однако,
когда имеешь дело с землей, всегда найдется достаточно проблем, чтобы о
них поговорить. И чем больше Терпеливый и Сапсан рассказывали или скорее
придумывали насчет внезапных, несвойственных сезону, заморозков или
неудачно начавшихся процессов брожения, тем больше говорили о своих
неприятностях и люди Хлопка, пока не рассказали все. И тут им вроде бы
значительно полегчало, они повеселели и даже предоставили нам куда более
удобный дом для жилья, хорошо освещенный и теплый, с маленькими тропинками
по всей крыше, выложенными по краям бел