сушки фруктов, куда легко можно было подъехать, чтобы
перевезти продукты на тот берег. Но Воители продолжали слоняться группами
вокруг, наблюдая за лагерем Кондора; а многие жители Унмалина вообще
отказались давать что-либо людям Кондора или разговаривать с ними; они
даже смотреть в их сторону не хотели и стали часто собираться в Обществе
Воителей. Обсидиан из Дома Обсидиана, которая была родом из Унмалина,
тогда стала главной выразительницей их недовольства.
  В Тачас Тучас какая-то девушка из Дома Обсидиана подружилась с одним
из людей Кондора и пожелала стать его женой; но, поскольку ей было всего
семнадцать и кое-какие слухи ее пугали, она попросила разрешения на брак в
своей хейимас - чего в свое время не сделала моя мать Ивушка. Люди Дома
Обсидиана из Тачас Тучас послали своих гонцов в Унмалин, чтобы тщательно
обсудить этот вопрос, и танцовщица Обсидиан из Дома Обсидиана сказала:
  - Почему все люди у Кондора мужчины? А где же его женщины? Может, они
уродины или сделаны из дерева? А может, они двуполые, как гинкго? Нет уж,
пусть люди Кондора и женятся, и рожают, как там им самим нравится. А мы не
допустим, чтобы дочь нашего Дома взяла себе в мужья бездомного!
  Я только слышала об этом, но так и не знаю, согласилась ли та девушка
с подобным требованием или продолжала ходить на свидания со своим молодым
солдатом. Но, разумеется, замуж она за него не вышла.
  Между Танцами Травы и Солнца члены Общества Воителей из Верхней и из
Нижней Долины провели несколько очистительных обрядов на Старой Прямой
Дороге и на берегах Реки На. Во всех городах мужчины начали вступать в
Общество Воителей, пока люди Кондора оставались в Долине. Сын моего
побочного деда и его родной внук тоже вступили в это Общество, поэтому вся
их семья была занята тем, что ткала для них специальные одежды - особые
туники и плащи с капюшонами из темной шерсти, похожие на те, что носили
солдаты Кондора. В Обществе Воителей своих Клоунов не было. Когда
несколько Кровавых Клоунов из Мадидину явились на один из их очистительных
обрядов, Воители, вместо того чтобы вместе с ними пускать воздушных змеев
или просто не обращать на них внимания, стали их толкать и прогонять.
Получилась даже небольшая драка, и было немало обид.
  Вокруг этих Воителей вечно витало какое-то сексуальное напряжение, и
вечно они со всеми ссорились. Некоторые женщины из Синшана, чьи мужья
присоединились к Воителям, жаловались на их строгие правила насчет
полового воздержания, но другие женщины только над ними посмеивались;
зимой обычно столько всяких ритуальных воздержаний и постов для всех, кто
хочет танцевать Танец Солнца или Танец Вселенной, что добавление еще
одного особой погоды не делало, хотя, возможно, именно оно и было той
последней каплей, что переполнила чашу.
  В тот год моя бабушка танцевала Танец Внутреннего Солнца, а я впервые
праздновала Двадцать Один День и каждую ночь спускалась в хейимас и
слушала пение впавших в транс.
  Это был странный праздник. Каждое утро в ту зиму наплывал туман, не
поднимавшийся даже днем, висел у самой подошвы Горы Синшан, так что мы
жили словно под низкой крышей; а по вечерам туман снова сползал в Долину,
окутывая ее целиком. И в тот год больше чем когда-либо было Белых Клоунов
- именно в тот год! Даже если некоторые из них и пришли в Синшан из других
городов, все равно их было слишком много; некоторые, наверно, явились
прямо из Четырех Небесных Домов, из Дома Облака или Пумы, по этому
влажному белому туману, что скрывал весь окружающий мир. Дети боялись
отойти от домов. Даже балконы в сумерках казались им страшными. Даже сидя
в гостиной у камина, ребенок мог, взглянув нечаянно в окно, увидеть там
белое лицо и уставившиеся на него глаза и услышать, как щелкают чьи-то
зубы.
  Готовясь к празднику, я посадила свои саженцы в укромном местечке - в
лесу, за второй грядой холмов, к северу от города и довольно далеко от
дома. Мне ужасно хотелось, чтобы они стали настоящим сюрпризом для матери
и бабушки. Оказалось, очень трудно заставлять себя ходить туда в одиночку
и ухаживать за растениями в течение Двадцати Одного Дня; особенно потому,
что я ужасно боялась Белых Клоунов. Стоило какой-нибудь птичке или белке
зашуршать или пискнуть на ветке, как я уже застывала, холодея от страха.
Утром, в день солнцеворота я отправилась за своими саженцами в таком
густом тумане, что и в пяти шагах ничего разглядеть было невозможно.
Каждое дерево в лесу казалось мне Белым Клоуном, готовым меня схватить.
Вокруг царила полная тишина. Все буквально тонуло в тишине и тумане. Все
было неподвижно среди этих белых холмов. Двигалась лишь я одна. Я
промерзла до костей, у меня даже внутри все заледенело. Я зашла в Седьмой
Дом, Дом Облака, и не знала, как мне оттуда выбраться. Но упорно шла
дальше, хотя лес казался таким таинственным и незнакомым, что мне все
чудилось, будто я сбилась с пути. И все-таки я добралась до своих
маленьких саженцев! Я спела молитву солнцу почти не разжимая губ, потому
что любой звук казался пугающим в этой неколебимой тиши, выкопала саженцы
и пересадила в горшки, которые сама для них сделала; но все время я
тряслась от страха, спешила и все делала неуклюже; может быть, даже корни
повредила. Теперь мне нужно было отнести саженцы в Синшан. И вот ведь что
странно: когда я уже шла по знакомым виноградникам на вершине холма и
понимала, что дом совсем близко, я отчего-то вовсе не была рада этому.
Словно какая-то часть меня предпочла бы мерзнуть, дрожать от страха и
блуждать там, в горах, и остаться в Седьмом Доме, но не возвращаться в дом
Высокое Крыльцо. Однако путешествие мое было закончено. Я поднялась на
веранду и стуком в дверь разбудила всю нашу семью - навстречу Солнцу.
Ивушке я подарила саженец конского каштана, Бесстрашной - саженец дикой
розы, а отцу своему - юный дубок из Долины. Этот дуб и сейчас растет там,
где мы его тогда посадили, с западной стороны дома - раскидистый,
аккуратный, крепкий, с еще не слишком толстыми ветвями. Конский каштан и
дикая роза погибли.
  До Танца Солнца и некоторое время после него мой отец жил с нами в
доме Высокое Крыльцо и каждую ночь ночевал там, и по утрам завтракал с
нами. Моя бабушка, которая в тот год танцевала и Танец Солнца, и Танец
Вселенной, почти все время проводила в хейи-мас. Ивушка в тот год не
танцевала совсем, а отец, разумеется, не интересовался ни танцами, ни
праздниками. Тогда я еще ничего не знала о его народе и считала, что отец
вообще никаких обрядов не соблюдает, никаких священных песен не поет и
никому в мире не приходится родственником, разве что, может, своим
солдатам, которые беспрекословно слушаются его приказов, моей матери и
мне. В ту зиму он и Ивушка все свободное время проводили вместе, в нашем
доме. После праздника Солнца низкие стелющиеся туманы уступили место
дождям и холодной измороси со снегом, ложившимся на склоны Горы Синшан и
оседавшим на волосах точно мучная пыль, а порой по утрам случались
заморозки, и траву покрывал иней. У отца было несколько отличных красных
шерстяных ковров, которые он привез с собой, чтобы украсить ими свою
палатку; он давно уже перетащил их в наш дом, и теперь ими была украшена
наша гостиная. Мне нравилось валяться на них. Они сладко пахли шалфеем и
еще чем-то таким, названия чего я не знала: то был запах страны, откуда
пришел мой отец - находившейся где-то далеко на северо-востоке от Синшана.
У нас было много дров для камина, причем яблоневых, потому что в городе
вырубили сразу два старых яблоневых сада, посадив новые. У нашего камина
этими долгими вечерами царил мир и покой - как для родителей, так и для
меня. Мне вспоминается мать, освещенная пламенем камина, в расцвете своей
красоты, как раз на границе "возраста печали". Это было так прекрасно -
все равно что смотреть на костер, горящий среди дождя.
  Но вот посланники Кондора спустились в Долину, перевалив через горный
хребет, и принесли донесение командующему армией.
  В тот вечер, после ужина, отец сказал:
  - Нам придется уйти еще до вашего Танца Вселенной, Ивушка.
  - В такую погоду я никуда не пойду, - откликнулась мать.
  - Нет, - сказал он. - Лучше не надо. Наступило молчание. Зато громко
говорил огонь в камине.
  - Чего - "лучше не надо"? - спросила мать.
  - Когда мы станем возвращаться домой... тогда я лучше за тобой и
заеду, - пояснил он.
  - О чем это ты? - не поняла мать.
  Они снова начали все сначала, он рассказывал ей, как армия Кондора
отправится воевать на побережье, а потом будет возвращаться назад и он
заедет за ней, а она не желала признаваться, что давно уже обо всем
догадалась. В конце концов она сказала:
  - Так это действительно правда? Ты говоришь о том, что собираешься
покинуть Долину?
  - Да, - сказал он. - Но ненадолго. Мы ведем войну с жителями
внутреннего побережья. Таков план Великого Кондора.
  Она не ответила.
  Он сказал:
  - Если бы я мог взять тебя с собой, то непременно взял бы, но это,
конечно, было бы глупо и чересчур опасно. Если бы я мог остаться... Но
нет, этого я не могу. Ты просто подожди меня здесь, хорошо?
  Мать встала и отошла от камина. Мягкий красноватый отблеск пламени
больше не падал на ее лицо, теперь оно было скрыто в тени. Она сказала:
  - Если не хочешь оставаться, уходи.
  - Послушай, Ивушка, - сказал он. - Послушай же меня! Неужели это так
уж нечестно - просить тебя подождать? Ведь если бы я отправлялся на охоту
или с торговцами в дальнюю поездку, разве ты не подождала бы меня? Ведь
жители Долины тоже порой ее покидают! И возвращаются назад - и жены в
таких случаях ждут своих мужей. Я вернусь. Обещаю тебе. Я твой муж, Ивушка.
  Она некоторое время постояла там, словно на границе света и тьмы,
потом обронила:
  - Когда-нибудь.
  Он не понял.
  - Когда-нибудь, лет через девять, - пояснила она. - Один разок,
может, два. Ты мой муж, но ты и не мой муж. Мой дом - для тебя. Если
хочешь, оставайся в нем или уходи. Выбирай.
  - Я не могу остаться, - сказал он.
  Она повторила тихо, тоненьким голосом:
  - Тебе выбирать.
  - Я командующий армией Кондора, - сказал он. - Я сам отдаю приказы,
но обязан и подчиняться приказам тех, кто выше меня. В этом смысле выбора
у меня нет, Ивушка.
  Тогда она совсем отошла от камина - скрылась в тени на другом конце
комнаты.
  - Ты должна понять, - сказал он умоляюще.
  - Я понимаю, что ты предпочел не делать никакого выбора.
  - Ты не понимаешь! И я могу лишь просить тебя: пожалуйста, подожди
меня.
  Она не ответила.
  - Я вернусь, Ивушка. Сердце мое навсегда здесь, с тобой и нашей
девочкой!
  Слушая его, она молча стояла у двери, ведущей во вторую комнату. Моя
постель была как раз напротив двери, и я видела их обоих и чувствовала,
как разрывается надвое ее душа.
  - Ты должна подождать меня, - сказал он. Она ответила:
  - Ты уже ушел.
  И прошла во вторую комнату и закрыла за собой дверь, которую держали
открытой, чтобы от камина туда шло тепло. И стояла в темноте. Я лежала, не
шевелясь. Он сказал за дверью:
  - Вернись, Ивушка! - Подошел к двери и еще раз окликнул ее по имени,
позвал сердито, в голосе его слышалась боль. Она не ответила. Мы обе точно
застыли. Прошло довольно много времени, в той комнате было тихо. Потом мы
услышали, как он резко повернулся, отошел от нашей двери, выскочил из
гостиной и загрохотал по лестнице.
  Мать прилегла рядом со мной. Она ничего не сказала и лежала
совершенно неподвижно; и я тоже. Мне не хотелось вспоминать сказанное ими.
Я попыталась заснуть, и вскоре мне это удалось.
  Утром мать свернула красные коврики, принесенные отцом, и положила их
вместе с его одеждой на перила балкона возле входной двери.
  Где-то около полудня отец пришел снова, поднялся по лестнице, даже не
взглянув на ковры и развешанную на перилах одежду. Мать была дома; на него
она не смотрела и не отвечала ни на одно его слово. А когда он чуть
посторонился, бросилась в дверь и побежала в нашу хейимас. Отец хотел было
последовать за ней, но оттуда сразу же выскочили несколько мужчин из Дома
Синей Глины и удержали его, не давая войти в наше святилище. Отец был
похож на помешанного, он вырывался и никого не желал слушать, но им
удалось его успокоить. Девять Целых объяснил ему, что, согласно обычаям
нашего народа, любой мужчина может уйти и прийти, когда ему вздумается, и
любая женщина имеет право принять его назад или не принять, но дом
принадлежит именно ей, и если она захлопнет перед носом мужчины дверь, то
лучше ему не пытаться ее открыть. Собралась целая толпа любопытных, потому
что сперва они с отцом кричали друг на друга, и многие находили это
чрезвычайно смешным, тем более что нужно было объяснять такие простые вещи
взрослому мужчине. Особенно над ним насмехалась Сильная, спикер Общества
Крови. Когда отец сказал: "Но она ведь принадлежит мне... и это мой
ребенок!", Сильная принялась ходить вокруг него с видом надутого индюка,
как ходят Кровавые Клоуны, и стала кричать: "Ой, никак у моего молота
месячные!" и еще кое-что похлеще. Кое-кому из жителей города было приятно,
что так унижают представителя Великого Кондора. Я это сама видела,
притаившись у нас на балконе.
  Отец снова вернулся в наш дом и поднялся наверх. Он в гневе пнул
скатанные в трубку ковры и одежду, словно разозлившийся мальчишка. Я
возилась у кухонного стола и плиты - пекла кукурузные лепешки, а он
остановился в дверях. Я продолжала работать и на него не глядела. Я просто
не знала, что мне делать, как себя вести, и ненавидела отца за то, что он
заставляет меня испытывать такую неуверенность и чувствовать себя такой
жалкой и несчастной. Я была даже немного рада, что Сильная так над ним
издевалась; мне и самой хотелось посмеяться над ним, потому что он вел
себя ужасно глупо.
  - Сова, - вдруг спросил он. - А ты будешь ждать меня?
  Я вовсе не собиралась плакать, однако слезы полились сами.
  - Если я останусь в живых, то обязательно вернусь - к тебе, - сказал
он. Он так и не переступил порог, а я так и не подошла к нему. Я только
обернулась, посмотрела на него и кивнула. В этот момент он уже надевал
свой шлем Кондора, скрывавший его лицо. Потом повернулся и вышел.
  Бабушка весь день ткала; ее станок стоял во второй комнате у окна.
Когда домой наконец вернулась моя мать, бабушка сказала ей:
  - Ну что ж, вот он и ушел, Ивушка. Лицо матери было бледным и
каким-то измятым. Она ответила:
  - Я тоже ушла - отказалась и от него, и от этого имени. Теперь я
стану называться своим первым именем.
  - Зяблик, - сказала бабушка нежно; так мать впервые произносит имя
своего новорожденного. И сокрушенно покачала головой.
  Конец первой части.

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Иду туда...
  Глаголы в этом стихотворении и в других подобных стихотворениях,
написанных на языке кеш, а также - в мифах, пересказах снов, в разговорах
об умерших и в обрядовых речитативах употребляются в настоящем времени.
  Мы шли по руке жизни.
  Глава "Устав Дома Змеевика" может прояснить некоторые из этих
образов. В Левой Руке хейийя-иф, символе Целого, пять цветов - черный,
синий, зеленый, красный, желтый - разбегаются от центра или стремятся к
нему; Правая Рука этого символа совершенно белая. Левая Рука символизирует
смерть и смертность, Правая - вечность.
  Песнь Щитомордника... тропа пумы... "Песнь Щитомордника (Медной
Змеи)", видимо, была составной частью ритуала исцеления от ревматизма.
Гора Ама Кулкун (т. е. Гора-Прародительница), Источники, дающие начало
Реке На, а также город у этих Источников, Вакваха, считаются священными
местами для жителей Долины. Путь на вершину Ама Кулкун - "тропа пумы",
"тропа коршуна" - означает некое путешествие в одиночестве,
предпринимаемое для освоения нового духовного опыта; такое путешествие,
рано или поздно, совершает почти каждый житель Девяти Городов и иногда по
многу раз.
  ...двуполые, как гинкго
Дерево гинкго является двуполым. Эти деревья обычно не сажают
поблизости друг от друга, ибо если произойдет опыление, то плоды будут
иметь отвратительный запах. В литературе кеш дерево гинкго - синоним
гомосексуальности.
  ...Нам придется уйти еще до вашего Танца Вселенной... Не слишком
хорошо знакомый с тонкостями употребления глаголов кеш, Тертер Абхао
пользуется местоимением "мы". которое включает и того человека, к которому
он обращается, а также глаголом "ходить, гулять, прогуливаться", так что
Ивушка понимает его примерно так: "Нам с тобой хорошо бы прогуляться
вместе как-нибудь до начала Танца Вселенной".
  И еще кое-что похлеще...
  У Клоунов язык импровизаций был предназначен для уничижительного
воздействия (как и в сюрреалистской системе образов). Абхао же ошибся
нечаянно, сказав, что его жена и ребенок "принадлежат" ему. Грамматика
языка кеш не имеет средств для выражения отношений обладания между живыми
существами. Это язык, в котором глагол "иметь" является непереходным, а
смысл выражения "быть богатым" передается тем же словом, что и глагол
"дарить", и зачастую кеш может сыграть с иностранцем, говорящим на нем,
или с переводчиком весьма злую шутку, превращая его чуть ли не в клоуна.

  УСТАВ ДОМА ЗМЕЕВИКА

  Данный текст, выполненный в старинной каллиграфической манере,
является единственным письменным вариантом Устава среди прочих его
вариантов, представляющих собой пиктографические символы. Эта небольшая
складная книжечка в форме "гармошки" хранится в Центральной библиотеке
города Ваквахи

  "Девять Домов живых и мертвых - это Дома Обсидиана, Синей Глины,
Змеевика, Желтого Кирпича, Красного Кирпича, Дождя, Облака, Ветра,
Безветрия. Цвета четырех Домов мертвых - белый и радужный. Те народы, что
живут вместе с людьми, - обитатели Земных Домов; народы дикого края живут
в Домах Небесных. Птицы обитают в Четырех Небесных Домах, вылетают из
Правой Руки Вселенной и могут приносить послания мертвых живым и наоборот;
перья птиц - это слова, сказанные мертвыми. Когда из Четырех Домов должен
явиться на свет ребенок, то он рождается и живет в Доме своей матери.
Небесные Дома танцуют Танец Земли, а Земные Дома танцуют Танец Неба. Дом
Синей Глины танцует Танец Воды; Дом Желтого Кирпича танцует Танец Вина;
Дом Змеевика танцует Танец Лета; Дом Красного Кирпича танцует Танец Травы;
Дом Обсидиана танцует Танец Луны. Солнце вместе с другими звездами танцует
Путь Возврата. Хейийя-иф и есть изображение этого Пути и Дом Девяти Домов".
  Приведенный выше текст дает краткое представление о структуре
общества, временах года и строении Вселенной - с точки зрения жителей
Долины.
  Все живые существа, названные среди обитателей Пяти Земных Домов,
зовутся Земным Народом; сюда включается и Земля как таковая, камни и
почва, различные геологические образования, Луна, все водные источники,
ручьи и озера с пресной водой, все в настоящее время живые люди, животные,
на которых ведется охота, домашние животные, некоторые другие животные,
являющиеся собственностью отдельных людей, домашняя и живущая главным
образом на земле птица, и все растения, которые собирают, выращивают или
как-то используют люди.
  Небесный Народ, или Жители Четырех Домов, или Люди Радуги - это
Солнце и звезды, океаны и моря, дикие животные, на которых люди не
охотятся, и все животные, растения и люди, рассматриваемые как вид или
племя, а не как отдельные представители или отдельные личности, а также
все народы и существа, являющиеся во сне, в видениях, герои сказок и
легенд, большая часть птиц и все мертвые и нерожденные существа.
  В таблице (стр. 25-26) перечислены эти Девять Домов, цвет и сторона
света, ассоциируемые с каждым из них, ежегодный праздник, за который
каждый из них является ответственным, а также Общества, Союзы и Цехи,
находящиеся под началом каждого Дома. Таблица крайне схематична, а
примечания к ней весьма упрощенны. Однако она может служить чем-то вроде
глоссария для тех, кто захочет разобраться в значении того или иного
термина или изречения, а также некоторых вольных интерпретаций отдельных
понятий в литературных и фольклорных текстах Долины, приведенных далее;