не жили, а только росли деревья, перистые травы, ивы на берега Реки да еще
высокие тростники. Здесь было тихо, очень тихо; ни перепелок в кустах, ни
бранчливых голубых соек на ветках; ни крика, ни шороха крыла; и ничьих
шагов. Один лишь туман проплывал в тростниках, широкими лентами скользил
меж ив. А потом прямо из Горы вышли они, те двое; вышли откуда-то из
глубин мира, изнутри. Они стали перепелкой, явившейся в широкий мир, и
сойкой, и дятлом; они стали древесной крысой и дикой собакой, мотыльком и
большим кроликом, лягушкой-квакшей и королевским питоном, овцой и быком;
они стали всеми живыми народами Долины, впервые родившимися на свет,
впервые вышедшими наверх, впервые пришедшими сюда. С точки зрения людей,
они были обычными людьми, женщиной и мужчиной. Они пришли сюда, в это
самое место, на луг у подножия Горы, на поляну, окруженную ивами. Походка
у них была красивая, легкая, изящная, как у пугливых оленей, но
стремительная, как полет колибри, и шли они смело. Они постояли здесь
босиком на траве и сказали друг другу: "Давайте поселимся в этом месте".
Но тут кто-то обратился к ним. И они услышали незнакомый голос.
  ПУМА (из-за деревьев):
  - Это моя страна.
  Вам ведомы ваши души?
  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  И они, услышав ее, заговорили: "Кто там? Чей это голос? Выйди же к
нам!"

  Служитель выходит справа, доходит до края полукруга и останавливается
лицом к Путешественнику - как бы на противоположном берегу водоема. Теперь
на нем маска Облачной Пумы.

  ПУМА:
  - Это я сказала. Вы зашли на мою территорию. Если вы встретитесь со
мной, то совершенно переменитесь. Если коснетесь меня - тем более. Все,
созданное здесь, ведет к разрушению; все, кто здесь встречаются,
непременно расстаются; все живые существа изменяются.
  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Кто ты?
  ПУМА:
  - Я - та единственная,
Что проходит насквозь.
  ХОР:
  - Она - единственная,
Кто проходит насквозь.
  Она есть сон.
  До твоего прихода
Она была всегда.
  Она твое дитя.
  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Пусть подождет родиться, раз так, ибо эти двое должны жить.

  Пума отступает назад, за спины хористов, и уходит вправо. Пока
Путешественник рассказывает свою историю, двое танцоров пантомимой
изображают ее сюжет.

  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Они не знали этой пумы. И сами не были пумами. Они были всеми
существами, всеми народами, кроме народа Пумы. Они были существами
женского пола, порожденными огнем, бушующим под корнями Горы в немыслимых
глубинах, и мужскими особями были они, порожденными водой из глубинных
ключей, что бьют под Горой. И мужские и женские существа были живые, они
пришли вместе, кто ж их разделит? Она ложится с ним, а он с нею, она
отдается ему, он ею овладевает, и в тот же миг они умирают. Их смерть
стала светящимся белым облаком, туманом, что окутал луг и затопил Долину.
Это в свой дом вошел Молчаливый, вернулся в свой дом белого безмолвия.

  Пума выходит вперед и танцует, пока танцоры Огня и Воды лежат без
движения, как мертвые, внутри полукруга, образованного участниками хора.

  ПУМА:
  - Дети мои, я скорблю,
Отец мой, я скорблю,
Мать моя, я скорблю,
О вашей смерти скорблю!
  Живите снова, вернитесь!
  О, изменитесь! О, превратитесь!

  Оба танцора поднимаются и танцуют вместе с Пумой, изображая в танце
то, о чем рассказал Путешественник.

  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Из середины луга вдруг вырвался столб пара, светящихся испарений.
Из тумана, из дымки туманной вырвался он, взлетая выше, чем перистые
травы, чем даже ивы, и светясь на солнце.
  ХОР:
  - Хвавгепрагу,
Прагу, прагу.
  (Сиянье солнца,
Сиянье, сиянье.)
ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Столб огненной воды снова опал, уронив свои перистые струи в водоем
среди высоких трав, и затих. Но стоило Пуме обернуться, стоило ей
вздохнуть, как они вновь соприкоснулись, и белое сверкающее перо восстало
над травой.
  ХОР:
  - Там, где тело воды возляжет на тело огня в темных земных глубинах,
там возникнет источник. Это Омут Льва, молчаливого танцора с неслышной
поступью, живущего в доме мечты. А это - падает из солнечного света, едва
успев подняться из тьмы ему навстречу.
  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - О, прекрасная Хранительница Дома Седьмого, славься!
  ПУМА:
  - Кто ты, человек из Долины?
  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Певец из Унмалина. Принадлежу к Дому Змеевика и пришел напиться из
Омута Льва, из источника Пернатой Воды, чтобы в песнях моих звучало
великое молчание льва.
  ПУМА:
  - В великом молчании льва заключены все песни мира. Пей, человек.

  Путешественник опускается на колени и пьет из водоема.

  ПУТЕШЕСТВЕННИК:
  - Явилось мне и сразу же исчезло.
  Живет и умирает столь внезапно.
  В глубинах исчезает и взлетает.
  Сверкнет, исчезнет,
Вновь сверкает, недолговечно,
Как туман под солнцем,
То явится, то сразу исчезает.

  Пума в маске танцует.

  ХОР:
  - Мягко ступает, ведет за собою,
Самого первого,
О, светящийся, дивный.
  Недолговечный, как туман под солнцем,
То явится, то сразу исчезает.

  Путешественник и хористы уходят со сцены налево, Пума Огонь и Вода
уходят направо, звучит Мелодия Завершения, не барабаны молчат.

  ЧАНДИ

  Большая часть пьес в Долине служила лишь основой для импровизации: в
самых общих чертах обрисованный сюжет некая рамка для ситуации, обычно
хорошо знакомой зрителям - на основании этого артисты создавали каждый раз
новую и неповторимую драму.
  Для записи такой пьесы хватило бы и клочка бумаги: это было всего
лишь перечисление действующих лиц да наброски отдельных диалогов, так
называемые колышки - всего десять-двадцать, не больше. Эти "колышки"
действительно оставались неизменными - сохранялись и слова, и очередность
реплик. Все, что говорилось и делалось в промежутках между ними, было
полностью на совести актеров. С наибольшим напряжением и удовольствием
зрители смотрели именно те куски, которые разыгрывались в промежутках
между ключевыми строками, знакомыми по другим спектаклям, но возникавшими
в них совершенно по-другому.
  Разработка сюжета могла достигнуть такой степени изысканности и
сложности, что ключевые строки буквально терялись в длинном драматическом
действе и имели весьма относительное родство с исходным вариантом пьесы;
или же они могли служить отправной точкой в потоке блестящих монологов,
если данная труппа была особенно сильна в искусстве поэтической
импровизации; а порой в этих строках заключался весь текст данного
представления - если спектакль ставился труппой танцоров, исполняющих
пьесу йедао, то есть "посредством движения", и раскрывающих сюжет в
основном за счет пантомимы и танца.
  Представление, которое я попытаюсь описать далее, было дано труппой
молодых актеров из Телины, заслуживших благосклонность зрителей главным
образом благодаря музыке и танцу. Этот спектакль шел на большой сцене,
установленной в главном зернохранилище Синшана, в честь Танца Лета.
Световые эффекты создавали иллюзию различных пространств и успешно
воздействовали на настроение аудитории.
  Как и почти вся драма Долины, пьеса "Чанди" носит некий символистский
или аллегорический характер, и явления жизни обобщаются здесь до
философских категорий. Схожесть сюжета с одной из великих библейских
историй поразительна, однако же не менее поразительны и различия.
  Имя "Чанди" означает "Древесная Крыса". Настоящая древесная крыса,
живущая на западе Америки, - это симпатичный зверек, который строит
большие сложные гнезда из палочек и травы и хранит там порой целую
коллекцию самых различных предметов, которые, видимо, кажутся ему весьма
ценными с эстетической точки зрения; среди этих предметов частенько
прячутся и даже живут мыши, небольшие змеи и другие животные, пользуясь
гостеприимством древесной крысы.
  Традиционно автором "Чанди" считался некто Хукаи (Королевский Питон?)
из Чумо - личность столь же древняя и гипотетическая, как наш Гомер
(однако слепым, подобно Гомеру, он не был, хотя и был совершенно глух);
ему приписывается по меньшей мере половина пьес, написанных с помощью
предложений-"ко-лышков".
  Пытаясь одновременно описать спектакль и представить исходный текст,
я выделила строки-основы курсивом. Чтобы понять, с чем в данном случае
приходится работать актерам, читатель может прочесть одни лишь эти строки,
опуская все остальное.

  "ЧАНДИ": ОПИСАНИЕ СПЕКТАКЛЯ.

  Зрители, сорок или пятьдесят человек, сидят на полу склада на тех
подстилках или подушках, которые принесли с собой, или же на старых кипах
соломы, разложенных специально, чтобы люди могли не только сидеть на них,
но и откинуться на них спиной.
  Мужчина и женщина из Цеха Мельников наладили освещение и управляют
им. Сильный, яркий прожектор направлен на левую часть сцены, выделяя ее;
более слабо освещена правая часть и овальная "соединительная" часть,
изображающая "Стержень". Темнота, в которую погружено пространство вокруг
сцены и за нею, достаточно глубока, чтобы всякое движение вне сцены было
незаметным.
  Музыканты расположились за сценой, вне света прожектора, они едва
различимы. Музыка в течение всего спектакля практически не прекращается.
  После того как в течение нескольких минут играется Мелодия Начал и
зрители постепенно успокаиваются, слева на сцене появляется Чанди: это
красивый мужчина во цвете лет, высокий, отлично одетый. Поверх черных
штанов и хлопчатобумажной рубахи с длинными рукавами на нем традиционно
длинный праздничный жилет синего, фиолетового и зеленого цветов, густо
покрытый вышивкой, а поверх накинут удивительно изящный, совершенно
прелестный плащ из перьев - одно из тех сокровищ, что хранятся в хейимас
Змеевика в Синшане и выдаются исключительно для подобных представлений.
Этот волшебный плащ плывет и покачивается у Чанди за плечами, когда он
легко вбегает на сцену с распростертыми навстречу солнцу руками и
поворачивается, приветствуя восходящее светило.
  ЧАНДИ:
  - Хейя хей хейя!
  Хейя хейя!
  Прекрасное, светишь ты над Долиной!

  С трудом оторвавшись от созерцания воображаемой зари, он смотрит на
лица зрителей с доброй, открытой улыбкой. Голос его звучен, приятного
тембра и полон энергии.

  ЧАНДИ:
  - Итак, вы здесь, жители моего города, ступающие легко и красиво,
доброжелательные, вежливые. С добрым утром! Да, это действительно доброе
утро!

  Зрители отвечают ему традиционным приветствием: "Итак, ты здесь,
Чанди! Здравствуй!" Они говорят тихо, очарованные и умиленные; а одна
женщина прибавляет: "И пусть этот день у тебя пройдет хорошо, Чанди!"

  ЧАНДИ:
  - Вечером этого долгого дня я должен танцевать Танец Лета; так что,
прежде чем уйти в поле, мне стоит немного потренироваться.

  Музыканты начинают играть один из самых сложных и величественных
танцев - Танец Цапли из Летней ваквы Дома Змеевика, - и Чанди танцует его
один на левой сцене энергично и грациозно, подобный великолепной
мифической птице в разноцветном наряде и плаще из перьев.
  Как только танец кончается, первые пять хористов выходят на сцену и
встают слева - это горожане, отправляющиеся на весь день работать в поле.
В последнем великолепном движении Чанди, кажется, летит по воздуху, и
зрители ахают. А Чанди сбрасывает плащ из перьев и передает его кому-то,
ожидающему вне освещенной прожектором части сцены. Танец окончен, Чанди
отправляется на работу вместе со всеми. Далее следует пантомима: Чанди
вместе с хористами изображает, как полет сорняки и рыхлит землю. Люди
разговаривают о погоде, добродушно подшучивают по поводу местных событий и
соседей, и хотя я плохо понимаю смысл этих шуток, они неизменно находят
самый живой отклик у зрителей. Потом среди обмена репликами со зрителями
вдруг вновь возникают строки-основы.

  ХОРИСТ 1 (мужчина):
  - Как, хороша кукуруза Чанди,
Как высока и какие листья,
Да и початки почти созрели!
  ХОРИСТ 2 (женщина):
  - Он мудрый земледелец, этот Чанди. Знающий и внимательный.
  ХОРИСТ 1:
  - Да, он, похоже, на верном пути. Что за отличное поле у его семьи!
  ХОРИСТ 3 (мужчина):
  - У его семьи есть не только хорошее поле. А этому Чанди просто все
время везет! Надо же, женился на Дансайедо! (На языке кеш "Она Видит
Радугу".) И землю отлично возделывать умеет, и засеять знает как, и
заботится об урожае, да и урожай собирает с этого клочка земли такой, что
только в Садах Ночи собрать можно!
  ХОРИСТ 4 (женщина):
  - Заткнись, глупец. Что за грязные сплетни!
  ХОРИСТ 3:
  - А я завидую, вот и все. Я ему завидую.
  ХОРИСТ 5 (женщина):
  - Что за красивые дети родились от этого брака - настоящие Дети
Радуги! Как я завидую Чанди, что у него такие дети.
  ХОРИСТ 4:
  - Молчите, молчите! Легкий ветерок, как известно, раздувает лесные
пожары.

  Теперь Чанди подходит ближе к остальным, опирается на мотыгу и
обращается к ним. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что
на самом деле никакой мотыги у него в руках нет.

  ЧАНДИ:
  - Послушайте, вы меня не стесняйтесь. Я нечаянно услышал вашу беседу
- ветер дул в мою сторону. Но это правда, то, что вы говорили. Я стараюсь
быть осторожным и все обдумывать, все делать вовремя и так, как нужно;
однако ведь и другие не менее осторожны и разумны, а им не дано столь
многого, как мне. Не знаю, почему это так получается. Дом моей матери
красив, и ее семья пользуется всеобщим уважением, как и семья моей жены.
Родители мои - щедрые и добрые люди, а те двое, что сделали меня отцом,
умны и уже славятся своими талантами - моя дочь поет в Обществе Целителей,
а мой сынок, что до сих пор носит некрашеную одежду, - такой
жизнерадостный и многообещающий мальчик. А чтобы воздать хвалу моей
Дансайедо, у меня просто слов не хватает! Она - как ласточка над вечерним
прудом. Она - как первый дождь осенний, как цветок дикого миндаля весною
ранней. Она достойная хозяйка дома, щедра и отдает охотно, как полноводная
река! В ее хозяйстве овцы каждый год приносят ягнят-двойняшек, коровы
величавы и здоровы, быки спокойны. Поля же наши становятся богаче год от
года, плодоносящие деревья как град роняют спелые оливки. Все это мне
даровано! Что в жизни совершил я, чтобы все это случилось?
  ХОРИСТ 2:
  - Все, что тебе даровано, ты сам дарил всегда, о, Чанди.
  ХОРИСТ 1:
  - Да, Чанди очень щедр!
  ХОРИСТ 5:
  - Тот плащ из перьев он отдал своей хейимас!
  ХОРИСТ 2:
  - А кукурузу - в общие амбары, овечью шерсть он отдал в Мастерские!
  ХОРИСТ 3:
  - Монеты золотые - музыкантам, медь - актерам!

  (Это произносится лукаво, с намеком, и вызывает смех у зрителей.)

  ХОРИСТ 1:
  - Все в доме у него прекрасно, прочно, сделано на славу, используется
с толком. Всего там много, все очень красиво, и двери вечно у него открыты
друзьям, а также всем соседям.
  ХОРИСТ 3:
  - Ты и впрямь богатый человек, Чанди!
  ХОРИСТ 5:
  - Щедрое сердце - лучшее богатство, как говорится.

  "Перевод этих двух ключевых строк исключительно слаб. Амбад, в зависимости
от контекста, может иметь следующие значения: "благополучие",
"благополучный", "отдавать", "щедрость". Здесь значения эти сложным
образом переплетаются, вступая в невыразимую нашими средствами игру."

  В течение всей этой сцены действие сопровождается только Мелодией
Продолжения - слабым, слегка варьирующимся звуком больших рогов "хомбута".
Затем постепенно вступают другие инструменты, и музыка сопровождает весь
остальной спектакль, негромко аккомпанируя диалогам и довольно активно
заполняя паузы - а также искусственно создавая их-с помощью ударных
инструментов.

  ЧАНДИ:
  - Я чувствую себя ослом безмозглым, о, мои друзья! Я рад бы сделать
что-нибудь для вас и дать вам то, что вам понравится самим, все что угодно.
  ХОРИСТ 4:
  - Не правда ли, он замечательный парень?
  ХОРИСТ 1:
  - Да, кто может не любить его, нашего Чанди.
  ЧАНДИ:
  - Что же мне дать вам? Я надеюсь, вы разделите со мной эту кукурузу,
когда она созреет? На этом участке земли так легко работать, не захотите
ли вы использовать его в следующем сезоне? Ах, сестра моя по Дому
Обсидиана, я как раз собирался сказать тебе: у нас опять скопилось много
перьев, и мы подумывали, не сделать ли еще один плащ для нашей хейимас,
для Общества Крови - как тебе кажется, имеем ли мы право? Сестрица,
Дансайедо весь год пряла ту белую шерсть, которую дали нам наши овцы
прошлой весной, а я помню, тебе вроде бы белая шерсть нужна была. Тебе
какую: тонкую или потолще? Ты ведь знаешь, как хорошо прядет моя Дансайедо.

  Чанди продолжает говорить, музыка становится такой громкой, что почти
заглушает его голос. Хористы из первого хора толпятся вокруг него, а он
все говорит и раздает все подряд, делая это искренне, от всей души, хотя и
немного истерично. Пока продолжается раздача даров, на сцене справа
появляется второй хор: четыре человека, босые, держатся очень прямо, в
темных капюшонах и тесных темных одеждах (они одеты как Плакальщики из
Общества Черного Кирпича во время Танца Вселенной). Они выходят один за
другим, медленно, поджидая друг друга, и выстраиваются в линию, проходящую
через всю правую часть сцены. Первый из них, стоящий у самого "Стержня",
говорит ровным, лишенным признаков пола голосом, и предваряет его речь
резкий, вызывающий озноб вопль тованду (см. главу "Музыкальные
инструменты").

  ВТОРОЙ ХОР, ХОРИСТ 1:
  - Чанди!

  Но, занятые раздачей и получением даров, Чанди и его приятели не
обращают на хориста внимания. Человек в черном вновь окликает его по
имени. И только в третий раз, услышав наконец собственное имя, Чанди
оглядывается через плечо и, смеясь, подходит к человеку в черном, неся
что-то в руках.

  ЧАНДИ:
  - Вот, друг мой, возьми это, пожалуйста! У меня этого слишком много!

  Человек в черном остается недвижим, руки его висят вдоль тела. Звучит
громкий металлический звук струны, музыка смолкает, и наступает мертвая
тишина.

  ХОРИСТ 1 ИЗ ВТОРОГО ХОРА:
  - Дансайедо разливала по бутылям масло, прекрасное оливковое масло,
из тех олив, что принадлежат ее семье. Вдруг откуда ни возьмись вырвалось
пламя - может, ветром принесло? - и масло вспыхнуло. Огонь перекинулся на
Дансайедо, загорелись ее волосы и одежда - она была похожа на факел, горя
заживо. Вся охваченная пламенем, она бросилась вон из дома, но дом тоже
загорелся. И все сгорело. Она мертва.

  Человек в черном капюшоне склоняется низко в позе Плакальщика и,
сгорбившись, опустив голову, сидит, раскачиваясь, у ног Чанди. Между ними
только "Стержень". Чанди замер; медленно опускаются и безжизненно повисают
его руки. Весь первый хор отшатывается от него, хористы что-то бормочут и
переговариваются между собой.

  ПЕРВЫЙ ХОР, ХОРИСТ 1:
  - Сгорела? Дансайедо? И дом такой огромный? Весь дом сгорел? И все
хозяйство? Сгорела заживо?..
  ЧАНДИ (в горестном порыве):
  - А моя дочь! И мой сынок!
  ХОРИСТ 1:
  - С ними все в порядке... должно быть, с ними все в порядке, Чанди.
  ПЕРВЫЙ ХОР, ХОРИСТ 2:
  - Их дома не было. Лишь Дансайедо одна сгорела при пожаре. Все
остальные успели выйти.
  ХОРИСТ 5:
  - Но ведь и дома больше нет! Один фундамент от него остался.
  ХОРИСТ 3:
  - И все сгорело там дотла.

  Чанди неуверенно делает шаг или два, словно намереваясь вернуться в
город.

  ЧАНДИ:
  - О, Дансайедо, жена души моей, прекрасная и добрая такая! Жестоко!
Жестоко! Жестоко!

  Его голос, трижды повторяя это слово, "стержень" пьесы, звучит все
громче, как вопль раненого зверя; потом он снова замирает, потрясенный
собственным страстным горестным порывом. С болью в глазах озирается,
заглядывает людям в лица и наконец говорит с печальным достоинством.

  ЧАНДИ:
  - Пойду... пора... мне петь с тобою, Дансайедо, и для тебя песни
Ухода. Но нужно, чтоб и дети мои пошли со мною... Пусть явятся сюда!

  На сцене слева появляются сын и дочь Чанди. В то же самое время
второй человек в черном из второго хора начинает движение к центру сцены с
вытянутой вперед правой рукой. Сын Чанди идет к отцу, и они обнимают друг
друга, но дочь проходит мимо, оборачивается, чтобы посмотреть на отца, но
не останавливается, а идет навстречу человеку в черном, бере