ди, уходи,
убирайся, тебе говорят! - Шамша взяла метлу и замахнулась ею на Лунную
Собаку, но Дьюи остановила ее и попросила:
  - Пожалуйста, погоди-ка минутку, не гони ее. Мне кажется, эта собака
поранилась и просит о помощи.
  Она вышла на улицу и внимательно осмотрела голову Лунной Собаки,
заметив у нее кровь на белой шерсти повыше глаза. Лунная Собака сперва
попятилась и зарычала, но потом поняла, что Целительница совсем ее не
боится, успокоилась и стояла неподвижно. Когда руки Дьюи коснулись ее,
собака почувствовала исходившую от них добрую силу и вовсе не возражала,
когда Дьюи принялась обследовать ее рану.
  - До чего же ты красивая, старая собака! - сказала ей Дьюи. - Хотя
для собаки окрас у тебя довольно необычный, такой бы скорее овце подошел;
к тому же ты явно не предавалась обжорству в последнее время, насколько
можно судить по твоим торчащим ребрам. Ну, что же с тобой случилось?
Налетела на ветку? Нет, пожалуй, больше похоже, что в тебя кто-то камнем
запустил, а ты увернуться не успела. Ничего, это не очень больно, старая
собака. Шамша, дай мне, пожалуйста, немного воды и чистую тряпочку, чтобы
ей ранку промыть.
  Старуха принесла тазик с водой и несколько лоскутов, ворча при этом:
  - Совсем она бесполезная, собака эта, и возиться с ней ни к чему.
  Дьюи стала промывать рану. Лунная Собака не сопротивлялась, стояла
спокойно и терпеливо, только задние ноги у нее чуть-чуть дрожали. Когда
Дьюи закончила свою работу, собака несколько раз вильнула хвостом.
  - А теперь, пожалуйста, ложись, - сказала ей Целительница.
  Лунная Собака посмотрела ей в глаза и легла, положив голову на
вытянутые передние лапы.
  Дьюи почесала ей за ухом. Шамша ушла в дом, а на порог выглянула
Фефинум. Дьюи сказала:
  - У нее, возможно, легкое сотрясение мозга. Удар был сильный.
  - А она нормальной-то будет? - крикнула из дома Шамша.
  - Наверное, - ответила Дьюи. - Скорее всего у нее уже через денек все
пройдет, если дать ей хорошенько выспаться где-нибудь в тихом уголке и не
тревожить ее. Сон - удивительное лекарство. Я сама не очень-то много
спала, к сожалению, прошлой ночью! - Она отнесла в дом тазик и тряпки.
Фефинум сидела к ней спиной за кухонным столом и резала огурцы, собираясь
их мариновать. Дьюи сказала:
  - Это ведь та самая собака, что всегда ходила вместе с Уэтт, верно?
Как Уэтт ее называла?
  - Не помню, - сказала Шамша.
  Фефинум, не поворачивая головы, проговорила:
  - Моя сестра называла ее Лунная Собака.
  - Похоже, она специально пришла сюда, чтобы отыскать Уэтт или же
помочь нам найти ее, - сказала Дьюи.
  - Она глухая, слепая и совсем выжила из ума, - сказала Шамша. - Она
бы не смогла учуять и мертвого оленя, даже если б об него споткнулась. И
вообще, я что-то не понимаю, что ты там такое говоришь? Зачем мою дочку
искать-то? Любой, кто хочет с ней повидаться, может сходить в Вакваху, и
для того, чтобы дойти туда, собака вовсе не нужна.
  Пока женщины переговаривались между собой, Камедан с сынишкой
поднялись по ступеням крыльца и остановились на веранде, услышав женские
голоса через раскрытую настежь дверь. Камедан только глянул на белую
собаку и сразу же, не говоря ни слова, вошел в дом. Мальчик же остался
снаружи и некоторое время внимательно смотрел на Лунную Собаку. Та лежала,
положив голову на передние лапы, и тоже смотрела на него. Ее хвост
тихонько мел доски веранды. Анютины Глазки шепотом сказал ей:
  - Лунная Собака, ты знаешь, где она?
  Лунная Собака нервно зевнула, показав все свои желтые зубы, и,
лязгнув ими, захлопнула пасть. Потом посмотрела на мальчика.
  - Ну тогда пошли, - сказал Анютины Глазки. Он подумал было, что надо
бы сказать отцу, что он уходит искать свою маму, но все взрослые в этот
момент разговаривали где-то внутри дома, а ему не хотелось оказаться
сейчас там, среди них. Он был, правда, не прочь снова повидать ту
женщину-Целительницу, только ему было стыдно, что он тогда написал на пол.
Он так и не вошел в дом, а стал спускаться по ступеням крыльца,
оглядываясь через плечо на Лунную Собаку.
  Лунная Собака встала, слегка поскуливая, потому что ей одновременно
хотелось поступить так, как велела Дьюи, и сделать то, о чем ее просил
Анютины Глазки. Она снова нервно зевнула, а потом, опустив голову и хвост,
пошатываясь, последовала за мальчиком. На нижней ступеньке он остановился
и стал ждать, чтобы собака пошла вперед и показала ему дорогу. Она тоже
немного подождала, чтобы как следует разобраться, чего именно он от нее
хочет, а потом направилась прямо к Реке. Анютины Глазки вполне поспевал за
ней и шел рядом. Когда собака остановилась, он погладил ее по спине и
сказал:
  - Ну что, пошли дальше, собачка? - И они пошли дальше. Вскоре город
остался позади, а они все шли и шли на северо-запад по заросшему ивняком
речному бережку, по самой кромке воды, вверх по течению Великой Реки На.

  ПРИМЕЧАНИЯ

  ...Ни в ту ночь, ни потом.
  Рассказ Камедана в некоторых деталях отличается от событий того
вечера, когда исчезла Уэтт, рассказанных автором романа в первой главе.
  ...Уэтт-видение, или же Уэтт во плоти? Небесный вариант имени и
земной: Уэттез - Уэтт.
  ...Мать этой собаки была хечи, а отец - дуй. Породы собак; см. главу
"Некоторые другие народы Долины" в Приложении.

  ПАНДОРА, КРОТКО ОБРАЩАЯСЬ К БЛАГОСКЛОННОМУ ЧИТАТЕЛЮ

  Eогда я возьму вас с собой в Долину в конце сезона дождей, вы увидите
слева и справа голубые холмы, радугу над ними, а под радугой виноградники.
И вы, возможно, скажете:
  "Вот оно где, то самое!". Но я отвечу: "Нет, чуть дальше". И я
надеюсь, мы пройдем еще немного, и вы увидите крыши домов в небольших
городках, и склоны холмов, желтые от дикого овса, и канюка, высоко
парящего в небе, и женщину, поющую на берегу заводи, у ручья, и, возможно,
вы скажете: "Давай остановимся здесь, это оно!" Но я попрошу: "Нет,
пройдем еще чуть дальше". И мы пойдем дальше, и вы услышите перепелов,
кричащих у истоков Великой Реки, а оглянувшись, увидите, как струится
среди диких холмов эта Река, огибая их, извиваясь и поблескивая на
равнине, и вы скажете: "Разве это не твоя Долина?" И тогда я смогу
ответить только одно: "Напейтесь воды из этого источника и немного
отдохните здесь: у нас впереди еще долгий путь, и я не могу пойти по нему
без вас".

  ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ
ЧАСТЬ 3

  Я сперва считала Дом Цайя в Южном Городе очень богатым, великолепным,
но куда ему было до Дома Тертеров! В семьях Кондоров ничего отдавать
другим не полагается, поэтому убранство их домов поражает порой своей
роскошью и изобилием самых различных вещей; а поскольку слуги и рабы,
обслуживающие эти дома и хозяйства, живут там же, то и людей в этих
поместьях великое множество и отношения между ними очень сложны. Дом
Тертеров представлял собой как бы целую деревню, кочевое племя, осевшее в
одном месте. Я хоть и редко выходила за стены, окружавшие сад, но
воспринимала Дом Тертеров как чрезвычайно процветающий и богатый. Таким он
и оказался, однако с некоторых пор я поняла, что Дайяо оценивают богатство
и процветание несколько иначе, чем Кеш: они гордятся теми вещами, которые
у них скопились.
  Чем ближе родство Истинного Кондора с Великим Кондором, тем выше его
могущество и общественное положение и тем больше бывает при этом богатство
его дома. Тертеры по мужской линии восходили к двоюродному брату самого
Великого Кондора. Тертер Гебе в юные годы был выбран Великим себе в
приятели и компаньоны и оставался его советником в течение многих лет, и
сейчас он все еще был в чести у сына Великого Кондора, который должен был
стать следующим Великим. Однако старый Кондор все больше боялся утратить
власть, видя, как взрослеет его сын, и в конце концов пошел против него, а
стало быть, и против Тертера Гебе, и зеркало славы Тертеров замутилось.
  Насколько я могла понять из разговоров дочерей Кондора - а некоторые
из них были весьма строптивыми и осведомленными особами, хоть и сидели,
взаперти за высокими стенами, - с тех пор как Кондоры поселились в Саи,
они поставили себе целью славить Единственного путем умножения
собственного богатства и власти, захватывая чужие земли и жизни, заставляя
другие народы служить им. В течение трех поколений их армии насаждали
такую политику среди народов Страны Вулканов. Однако этот край был
довольно малолюден, да и тамошних жителей не всегда удавалось застигнуть
врасплох. Койоты и дикие лошади, люди и гремучие змеи. - никто из
обитателей этой страны не желал становиться рабом. На скудной земле здесь
произрастали лишь жалкие кустарники, сорные травы да шалфей, так что
теперешний Великий Кондор приказал своим войскам отправиться на юг и на
запад, пока не найдут богатые, плодородные земли, за которые бы стоило
"биться и выиграть". Мой отец, Тертер Абхао, и был одним из предводителей
тех армий, что были посланы на розыски подобных земель. Он продвинулся
далее других на юго-запад, первым добрался до Чистого Озера и до Долины
Реки На. Его армия по пути не чинила никаких разрушений и не воевала с
местными жителями, а просто шла все дальше и дальше, как это делают
торговцы или народ Свиней, ненадолго останавливаясь то там, то тут, иногда
прося помочь продуктами, иногда крадя их, выясняя все о наличии дорог и
полезных ископаемых. В итоге они прошли Долину насквозь и на какое-то
время задержались в ней. Из своего первого похода в Долину, во время
которого он и женился на моей матери, отец вернулся в Саи и заявил:
"Долина Реки На - самое прекрасное место, какое я когда-либо видел". Его
отец, Тертер Гебе, пошел к Великому Кондору и сказал: "Наши армии должны
отправиться на юг и на запад и расчистить путь следующим за ними солдатам,
тьонам и женщинам, которые будут строить новую Столицу в этой Долине во
славу Единственного".
  Сперва Великий Кондор следовал этому плану, воюя с народами, жившими
к юго-западу от Страны Черной Лавы; но поскольку жители Страны Вулканов
предпочитали отступать и скрываться, но не вступать в бой, а еще потому,
что каждый из военачальников постоянно восхвалял его и льстиво утверждал,
что он, Зеркало Единственного, дескать, способен совершить все что угодно,
он верил во всемогущество своих армий, готовых повиноваться любому его
приказанию. И, веря в это, он послал одну из армий на северо-запад, в
Страну Шести Рек, чтобы подчинить себе прибрежные города, а другую - вниз
по течению Темной Реки, чтобы собрать дань с живущих там народов, а потом
еще одну, под командованием моего отца, отправил далеко на юго-запад,
чтобы они попытались завоевать Долину и вернулись с богатой добычей
тамошнего вина по дорогам, которые должны были построить для этого
обращенные в рабство местные жители. А еще они должны были построить
большой мост через Болотную Реку и еще один - через Темную Реку. Когда мне
это рассказали, я сразу вспомнила, как мой отец пытался построить мост
через речку в Синшане.
  Тертер Гебе и Тертер Абхао оба пытались объяснить Великому Кондору,
что невозможно решить все задачи сразу, как невозможно "биться и выиграть"
все эти обширные земли и покорить столько разных народов; они убеждали
его, что к такой цели следует продвигаться значительно медленнее, взяв за
исходную точку какой-либо свой приграничный город, но Великий Кондор
воспринял подобный совет как оскорбительный для воплощенного в нем
Единственного и не внял ему. Когда же сын его стал с ним спорить,
вступившись за обоих Тертеров, Великий решил, что вот подходящий повод и
пришла пора дать выход своему гневу и ревности. Он велел запереть
собственного сына в дальних комнатах Дворца, и там сын Великого жил с тех
пор уже долгие годы. Так рассказывали мне женщины. Кое-кто из них, правда,
считал, что сын Великого был отравлен и давно умер, другие полагали, что
он еще жив, но ему постоянно дают малыми дозами яд, который настолько
ослабил его разум, что он превратился в злобное и тупое животное. Тертер
Задьяйя Беле даже слышать подобных разговоров не желала и болтунов
наказывала. С ее точки зрения, Великий Кондор не мог совершить подобной
несправедливости, как не мог и сын Великого хоть в чем-то стать
неполноценным. Однако она отлично понимала, что та семья, в которую она
некогда вошла, теперь пребывает в немилости.
  Когда мой отец во второй раз покинул Долину, то рассчитывал вернуться
туда примерно через год с очень большой армией, состоящей как из Истинных
Кондоров, так из простых солдат, чтобы основать в Долине новую Столицу.
Однако Великий Кондор передумал и отослал его на юг - завоевывать Долину -
с отрядом в сто сорок человек.
  К этому времени жители всех земель между Столицей Кондора и Долиной
Реки На были готовы воевать за свои владения с солдатами Кондора. Моему
отцу тогда потребовалось шесть лет, чтобы снова попасть в нашу Долину.
Когда наконец он вышел к Чистому Озеру и путь этот его стараниями стал
относительно безопасным, то на этом пути полегли почти сто человек из его
отряда. Многие погибли в бою, кое-кто позорно бежал. Мой отец тогда в
одиночку пошел в Синшан, осознав, что скорее всего этот город он никогда
больше не увидит. Он понимал, что непременно должен вернуться в Саи и
доказать Великому Кондору, что, следуя его приказу, выиграл крайне мало,
зато потерял очень много. Те, кто принимает на себя власть, обязаны
принимать на себя и вину, и мой отец был готов к этому.
  Сперва все складывалось не так уж плохо, лучше, чем того опасались
отец и другие члены его семьи. Великий Кондор, разумеется, результатами
похода был недоволен, однако дурные вести понемногу уже просачивались во
Дворец и раньше - через посланников и благодаря Обмену Информацией (только
одному Великому во всей Столице было дано право пользоваться системой
компьютерной связи, и происходило это всегда во Дворце). Между тем
советники Великого Кондора строили новые планы и старательно вкладывали их
в голову своему престарелому повелителю, и он гораздо больше интересовался
этими планами, чем поражениями находившейся в походе армии.
  Я не понимаю, почему сами военачальники позволяли ему, никогда не
покидавшему Дворца, воплощать все эти идеи в жизнь и губить столько людей,
но именно так и обстояли дела.
  Все планы по-прежнему были направлены на ведение войны, но теперь,
вместо обычных ружей, армии должны были быть оснащены куда более
разрушительным, поистине ужасным оружием. Я много слышала об этих планах,
когда уже вышла замуж и жила у мужа.
  Ну а теперь пора рассказать и о том, как я вышла замуж.
  Живя в Доме Тертеров, я вскоре заболела. Кожа у меня стала нездорово
бледной, я не могла спать по ночам, зато днем вечно была сонной, мерзла и
тряслась от озноба. Если бы я была дома, в Синшане, я бы непременно
провела четыре-пять ночей в своей хейимас, спела бы там целительные хейи,
как следует выспалась или попросила бы кого-нибудь из Целителей зайти к
нам и дать мне какое-нибудь лекарство. Да если бы я была дома, я бы вообще
не заболела. В Саи я плохо себя чувствовала прежде всего потому, что
постоянно сидела взаперти. Если отец приходил ко мне, я всегда просила его
вывести меня погулять. Он делал это дважды: приводил мою дорогую гнедую
кобылку, а сам садился верхом на своего мерина, и мы на целый день уезжали
в заснеженные дикие места, заваленные черными обломками лавы. Во время
второй прогулки отец повел меня куда-то вниз, в одну из выжженных лавой
пещер - длинную трубу, по которой лава текла, как река, выжигая нутро
скалы, теперь холодное и черное, точно сам страх. Зимние ветры со свистом
мели по этим пустынным землям, и все же они были красивы, и, даже когда от
холода у меня выступали на глазах слезы, все-таки лучше было быть на таком
ветру, чем в душных комнатах Дома Тертеров. Даже в чужой черной пустыне я
была ближе к Долине, чем за закрытыми дверями отцовского дома. Там, за
этими дверями, я сама всегда оставалась чужой.
  Когда я болела, дочери Кондора стали ко мне добрее, и Тертер Задьяйя
Беле даже выделила мне с помощью занавесей отдельный уголок, где мы с
Эзирью могли укрыться ото всех. Там мы разговаривали, пряли или шили, там
я могла рассказывать Эзирью о родном доме и уноситься туда душой. Я
поведала ей о Копье, а она мне - об одном молодом человеке, который
отправился в качестве конюха вместе с армией в Страну Шести Рек. Мы часто
говорили о своих возлюбленных и о том, удастся ли нам снова их увидеть,
думали вслух, какими они были и какими могли бы стать.
  Моя затянувшаяся болезнь беспокоила отца, но его беспокоило и многое
другое. Я понимала: он жалеет, что взял меня с собой в свою страну, в
Столицу Кондора. Мое появление здесь сослужило ему дурную службу. Другие
Истинные Кондоры говорили, метя в него:
  "Мужчины порой, бывает, совокупляются с животными, да только щенков
своих домой не притаскивают и всякую грязь тоже в дом не тащат". А Тертер
Задьяйя прямо заявила мне, что, пока я буду жить в Доме Тертеров, отцу
никогда уже не вернуть своей былой славы.
  - Тогда отошлите меня назад, - сказала я. - Отпустите меня в Долину.
Я дорогу знаю!
  - Не болтай глупостей, - сказала она.
  - Ну так чего же вы от меня хотите? Чтобы я умерла? - рассердилась я.
  - Ничего я от тебя не хочу, - прошипела Тертер Задьяйя. - И лучше бы
ты помолчала. Дай Тертеру Абхао жить спокойно. Ты, девчонка, тревожишь его
своими капризами и всякими глупостями. Он великий воин!
  Я уже не раз слышала эту песню, но она продолжала:
  - Теперь ты человек, а не животное. И если будешь вести себя как
человек, для тебя можно будет подыскать приличного мужа.
  - Мужа! - потрясенная, воскликнула я. - Но я же еще девственница!
  - Рада это слышать, - сухо сказала она.
  Я страшно смутилась и пробормотала:
  - Но для чего же девственнице муж?
  Тут уже потрясена была она.
  - Замолчи сейчас же! - крикнула она. - Дрянь! - И вышла из комнаты, и
не разговаривала со мной снова в течение целого месяца, и даже не смотрела
на меня.
  Примерно в то время когда в Долине празднуют Танец Вселенной, отца
моего послали в Страну Шести Рек, чтобы помочь тамошней измученной армии
вернуться домой, в Саи, через населенные враждебными народами земли. Это
было опасное путешествие, мне нечего было и надеяться поехать с ним
вместе. Прошли весна и лето, а он все не возвращался.
  Один за другим миновали все Великие Танцы - но только здесь никто их
не танцевал.
  Я попыталась спеть Песню Двух Перепелок и еще кое-какие песни, но
голос мой звучал отчего-то фальшиво - слишком он был одинок в этой чужой
стране. Когда настало время Танца Воды, я вспомнила о кувшине из синей
глины в нашей хейимас и о том роднике, что впадал в Ручей Синшан под
азалиями и душистыми кустарниками, а над ними, выше по склону росли
карликовые сосны, темные ели и красные земляничные деревья. Я попыталась
спеть некоторые Песни Воды, принадлежавшие моему Дому - спеть в этой сухой
стране. Я вспомнила о той слепой женщине, теперь уж, наверно, умершей, о
Старой Пещере, которая все это предвидела. И чуть с ума не сошла от тоски.
Я вытащила перо большого кондора, которое хранила в своей заветной
корзинке, положила его на черепичную крышку электронагревателя в нашей
комнате и подожгла. Оно отвратительно завоняло и скрючилось. И там, где
оно только что было, я увидела мужчину в военных доспехах Кондора, который
лежал ничком в узком ущелье среди сушняка и колючего чертополоха, рот и
глаза его были открыты и неподвижны, как у мертвого: это был мой отец. Я
стала плакать и кричать, ухая, как сова, и никак не могла остановиться.
  Ко мне привели доктора, мужчину, который дал мне какого-то зелья,
чтобы я успокоилась и уснула. Когда на следующий день я проснулась, вся
разбитая и со смущенной душой, врач пришел снова, пощупал мне пульс и
осмотрел меня. Он вел себя как-то странно: отчасти уважительно, потому что
я все-таки была дочерью Кондора, а отчасти насмешливо и презрительно,
потому что я была женщиной; ну а когда он обнаружил, что у меня
менструация, то стал очень раздражительным и едва сдерживал отвращение,
словно я была больна какой-то отврат