нав об этом, пошел в
хейимас и честно рассказал там, что было на самом деле. Потом он покинул
Чукулмас, поднялся на Гору-Прародительницу до самых Истоков На, а потом
переселился в Нижнюю Долину. Он жил неподалеку от Тачас Тучас, в лесу, и
никогда не участвовал в Танцах и не посещал своей хейимас. Когда начинался
Танец Луны, он всегда уходил высоко в горы, на юго-запад. Однажды он
оттуда не вернулся. Ивовая Лоза жила в Чукулмасе до глубокой старости.
Выходя из дому, она всегда надевала маску, чтобы не пугать детей своим
обезображенным лицом.

  Примечание:
  Хотя данная история носит явно предупреждающе-нравоучительный
характер, имеются определенные свидетельства того, что все это имело место
в действительности; обстоятельства описаны необычайно точно, да и люди
Дома Обсидиана в Чукулмасе считают себя потомками семейств Ивовой Лозы и
Гагата.

  ХРАБРЕЦ

  Жил-был один человек, который отличался исключительной храбростью и
всегда сам шел навстречу опасности. Еще мальчишкой, когда жил в Кастохе,
он как-то раз отправился с приятелем за черной смородиной. Его дружок шел
впереди и в кустах чуть не схватился рукой за гремучую змею. От страха он
так и застыл на месте, но тот смелый мальчик не растерялся и, хотя под
рукой у него не было никакого оружия, даже просто палки, быстро схватил
змею за шею, так чтобы та не смогла извернуться и укусить его, раскрутил
ее в воздухе и зашвырнул что было сил далеко-далеко в кусты.
  Он был еще подростком и носил одежду из некрашеного полотна, когда из
северо-западных краев в Долину пришли огромные стада диких свиней, которые
не только поедали все желуди и опустошали поля, но и нападали на людей,
так что не только ходить в лес, но и просто выходить из дому стало очень
опасно. А этот юноша один ходил охотиться на диких свиней и не брал с
собой даже собак; а вооружен он был даже не ружьем, а луком. Он их убил
такое великое множество, что потом люди всем миром носили в город из
лесных тайников припрятанные им свиные шкуры. Будучи в Обществе
Благородного Лавра, он без веревки взбирался на самые крутые и высокие
скалы и даже на Отвесный Уступ, а еще он прожил целых полгода с народом
Фаларесовых островов, учась у этих людей не бояться морских глубин и
плавать по морю в маленьких утлых лодчонках.
  Затем он вступил в Общество Искателей и долго скитался в дальних
краях, вдоль и поперек исходив чужие земли и узнав, как живут многие
народы; бывал он и за Внутренним Морем, и за Горами Света, и три года
провел на берегах Оморнского Моря, плавая оттуда через Пороги в страну
пустынь и каньонов, до самых Райских Гор. В страшных безлюдных местах, где
даже его мужественным спутникам часто бывало не по себе от томивших их
предчувствий, он не ведал ни страха, ни тревог. Он клал голову на камень,
под которым притаился скорпион, и в итоге оба спали спокойно. Он охотно
отправлялся даже в одиночку в зараженные районы, и, поскольку его не
грызло беспокойство и не подгонял страх, он не вредил ни себе, ни другим,
напротив, следуя картам и указаниям, полученным по Обмену, а также
благодаря собственному опыту, осторожности и неутомимости, отыскал запасы
свинца, меди и других ценных металлов. Его стали звать Колокол, потому что
те экспедиции, в которых он участвовал, разведали так много месторождений,
что вновь расцветший Цех Кузнецов теперь в достатке выплавлял бронзу и
делал из нее колокольчики для овец и коров, а также музыкальные
инструменты и колокола. Колокола, отлитые из бронзы, обладают самым чистым
звоном, и вот люди в благодарность дали этому молодому Искателю такое имя.
  Совершив несколько столь полезных путешествий, Колокол решил на
какое-то время осесть и вскоре женился на женщине из Пятого Дома (сам же
он принадлежал к Дому Четвертому). Они жили в любви и согласии, он
продолжал учиться в Обществе Искателей, а еще ходил к ученым людям в
Вакваху, на Пункт Обмена Информацией. Жена его занималась виноградарством
и виноторговлей и входила в Цех Виноделов. Потом она забеременела, и
беременность протекала у нее очень тяжело. На шестом месяце у нее случился
выкидыш, и она долго болела после этого, да так и не поправилась. У нее
продолжались кровотечения, она худела, плохо ела и очень мало спала. Врачи
не находили причин для операции, а лекарства облегчения не приносили. Был
совершен необходимый обряд. Целители спели все нужные песни, однако она
вместе с ними петь не могла. Однажды Колокол пришел домой и обнаружил, что
жена лежит одна, совсем ослабевшая, и горько плачет. А потом она сказала
ему:
  - Колокол, я скоро умру.
  - Нет, - воскликнул он, - ничего подобного! Ты не умрешь.
  - Я боюсь, - сказала она.
  - Какой прок бояться, - сказал он. - Да и бояться-то нечего.
  - А разве смерти не стоит бояться? - удивилась она.
  - Не стоит, - сказал он уверенно.
  Жена только отвернулась от него и продолжала молча плакать.
  На другой день, когда Колокол пришел домой, она чувствовала себя так
плохо, что не могла даже руку поднять.
  - Послушай, женушка, - сказал он ей, - если ты так боишься умирать,
то я умру вместо тебя.
  Это заставило ее улыбнуться, и она сказала:
  - Смелый ты мой дурачок!
  Но он совершенно серьезно возразил:
  - Нет, это правда, жена моя! Я умру вместо тебя, не бойся.
  - Никто на такое не способен, - сказала она.
  - Если ты дашь мне свое согласие, я смогу это сделать, - заверил он
ее.
  Она решила, что он, как ребенок, все еще не воспринимает всерьез
того, что жизнь ее на исходе. И она сказала:
  - Хорошо, дорогой, я согласна.
  Он сидел на краешке ее постели, однако, услышав ее слова, встал, весь
вытянулся, широко расставил ноги, раскинул руки, а лицом обратился к
небесам. И громким голосом воззвал:
  - Приди, о Мать! Приди, Отец! Придите из вашего Небесного Дома,
придите ко мне из вашего Дома, где стены из падающего дождя!
  Потом он посмотрел на лежавшую в постели жену и попросил:
  - Пожалуйста, не называй меня больше моим прежним именем; с твоего
согласия я только что отдал его. Теперь у меня только одно имя: Медведь.
  Потом он расстелил в углу ее комнаты покрывало и лег на него.
  Ночью пошел сильный дождь. Ужасная грозовая туча наползла с
северо-запада, молнии сверкали, освещая лес и город, грохот грома эхом
перекатывался среди гор, и дождь лил стеной. В ту ночь многих птиц ветром
выбросило из гнезд и утопило, а земляные белки утонули в своих норках.
  Каждый раз когда гремел гром, человек, назвавшийся Медведем, громко
вскрикивал, а стоило блеснуть молнии, со стоном закрывал лицо ладонями.
Жена его разволновалась и попросила свою сестру придвинуть ее постель
поближе к нему, потом взяла его за руку, но так и не могла успокоить.
Тогда она послала сестру за матерью своего мужа. Свекровь ее пришла и тоже
стала спрашивать сына:
  - Что случилось, Колокол? Что с тобой такое?
  Он ничего не отвечал ни той, ни другой, но лежал и дрожал, и все
прятал лицо. Наконец жена вспомнила, что он велел звать его Медведем, и
сказала:
  - Медведь! Почему ты так ведешь себя? И тут он ответил:
  - Я боюсь.
  - Чего же ты боишься?
  - Я должен умереть.
  Свекровь спросила женщину:
  - Почему он так говорит? Та ответила:
  - Он сказал, что хотел бы умереть вместо меня. И я дала свое согласие.
  Свекровь и сестра женщины в один голос воскликнули:
  - Никто на такое не способен! Это невозможно!
  Тогда женщина обратилась к своему мужу:
  - Послушай, я не согласна, чтобы ты умирал вместо меня! Хоть я и дала
тебе свое согласие, но теперь беру его обратно!
  Но он ее, похоже, не слышал. С треском рассыпались раскаты грома, и
дождь молотил по крыше, а ветер продолжал бушевать.
  Дождь лил всю ночь, и весь следующий день, и следующую ночь тоже.
Долину залило водой так, что она превратилась в озеро от Унмалина до
Кастохи.
  Тот человек, который теперь назывался Медведем, все время пока шел
дождь, лежал, дрожал и прятал лицо; он ничего не ел и совсем не спал. Жена
его оставалась с ним рядом, тщетно пытаясь его успокоить и утешить.
Приходили люди из Общества Целителей, но он говорить с ними отказывался и
не желал слушать их пение; затыкал уши и стонал. В городе стали
поговаривать:
  - Этот храбрец умирает вместо своей жены; он занял ее место в обители
смерти.
  И действительно, было похоже, что это так и есть, однако никто не был
уверен, возможно ли это и можно ли допускать такое.
  Пришли люди из Общества Земляничного Дерева и уселись рядом с женой у
ложа ее мужа. Они сказали ему
  - Послушай, ты заходишь слишком далеко! Разве тебе не страшно?
  И он громко заплакал и ответил:
  - Да, мне теперь страшно! Но уже слишком поздно.
  - Но ты еще можешь вернуться, - сказали они. И снова он заплакал и
сказал:
  - Я никогда не знал, какой он, медведь. А теперь сам стал медведем.
  Наконец дождь перестал, воды вернулись в реку, и установилась обычная
для этого сезона погода. Но тот человек так и не смог больше подняться; он
все лежал, дрожал и ничего не ел. Кишки его не выдержали столь длительного
голодания, началось кровотечение, его мучили сильные боли, он громко
кричал и стонал. Это был такой крепкий и здоровый человек, что ему
потребовалось очень много времени, чтобы умереть. Прошло четырнадцать
дней, и он уже совсем обессилел и не мог говорить, а еще через четыре дня
люди начали петь в его комнате песни Ухода На Запад До Самого Восхода,
однако он и после этого еще прожил целых девять дней, ослепший,
исстрадавшийся, стонущий, пока смерть не взяла его.
  После смерти мужа эта женщина пыталась переменить свое имя, хотела,
чтобы ее называли Трусихой, однако большая часть людей отказывалась
называть ее так. Она совершенно выздоровела и прожила еще очень долго, до
глубокой старости. Каждый год в день Сожжения Имен, во время Танца
Вселенной, она бросала в огонь имена своего мужа - его детское имя, и его
имя Колокол, и его последнее имя Медведь; и хотя обычно имена сжигают лишь
однажды, никто не мешал ей делать это каждый год - из-за его последнего
имени и из-за того, что он сделал ради нее. И она поступала так очень
долго, и эта история помнилась людям тоже очень долго, помнят ее и сейчас,
хотя женщина та давным-давно умерла.

  У ИСТОЧНИКОВ ОРЛУ

  Она носила одежду из некрашеного полотна уже целых пять лет. Имя ее
было Адсевин, что на языке кеш значит "Утренняя Звезда". И вот пошла она
как-то в Чукулмас, чтобы принести воды из Источников Орлу для Танца Воды.
  Она и раньше бывала в горах у этих источников, но всегда приходила
туда с людьми из своей хейимас, а не одна. Когда Адсевин поднялась на
вершину горы, то прислушалась к звуку воды, бегущей на дне ущелья. Заросли
терна и карликового дуба вокруг были очень густы, и нигде не видно ни
одной тропки, протоптанной человеком. Девушка стала спускаться вниз по
оленьим следам и вышла из зарослей в том месте, где из стены ущелья
выступала большая округлая красная глыба, похожая на крыльцо. Стоя на этой
скале, Адсевин посмотрела на журчащий внизу ручеек и увидела пьющих рядом
оленя и мужчину. Мужчина стоял на коленях и пил прямо из ручья в том
месте, где вода перекатывалась через камень. Он был совершенно наг, и его
кожа и волосы были в точности того же цвета, что шкура оленя. Он, видно,
ее не заметил и не слышал, как она вышла из зарослей и остановилась на той
красной скале. Напившись вволю, мужчина поднял голову и что-то сказал
ручью. Адсевин по движению его губ поняла, что он произносит хвалебную
Песнь Воды, хейя ваквахана, хоть и не слышала его голоса. И тут он
выпрямился и заметил девушку. Они смотрели друг на друга через ручей.
Глаза у мужчины были оленьи. Он ничего не говорил, и Адсевин тоже молчала.
Потом он опустил глаза, попятился, повернулся и исчез в прибрежных
зарослях. Огромные ольховины, росшие там, скрыли его из виду. Исчез он
совершенно беззвучно, девушка не услышала ни единого шороха.
  Она еще долго сидела на краешке скалы, глядя, как бежит ручей. Стояло
уже позднее лето; от зноя умолкли все птицы. Наконец девушка сошла к
ручью, спела ему хейю, набрала воды в кувшин из синей глины, опустила
кувшин в плетеную сетку, чтоб удобнее было нести, и отправилась в обратный
путь, вверх по крутой стене ущелья. Однако прежде, взобравшись на скалу,
нависавшую над ручьем, все же обернулась и сказала вслух:
  - Завтра у нас в Чукулмасе праздник Воды, и мы будем танцевать в ее
честь.
  А потом по оленьим тропам, через гору отправилась к себе домой.
  Она отнесла в хейимас воду из источника Орлу для завтрашнего
праздника, а после сразу пошла в свой Дом Кошачьи Усы. Дома она спросила
брата своей бабушки, одинокого старика, жившего в семье сестры, наставника
из хейимас Синей Глины:
  - Кого это я видела у Ручья Орлу - существо из Дома Синей Глины или
же из Дома Ветра?
  - А как этот человек выглядел? - спросил ее старик.
  - Похож одновременно и на оленя, и на человека.
  - Ну что ж, ты, вполне возможно, видела Небесное Существо. Время
сейчас священное, а ты к тому же занималась священным делом. Этот человек
что-нибудь говорил?
  - Он разговаривал с водой, после того как напился.
  - А с тобой он разговаривал?
  - Нет. Я разговаривала с ним. Я сказала, что мы празднуем Танец Воды.
  - Тогда, может быть, этот человек придет на праздник, - сказал старик.
  Все время, танцуя на площади, Адсевин посматривала в сторону троп,
ведущих с охотничьей стороны, с севера; однако в тот день так и не увидела
человека с Ручья Орлу.
  А он все же пришел, однако в город войти побоялся - там было полно
танцующих людей. Прошло слишком много времени с тех пор, как он покинул
племя своих сородичей. Он не знал, как ему себя вести с ними. Испуганный,
он спрятался под крутым берегом ручья и оттуда наблюдал за танцующими. Но
на него с лаем и рычанием набросились собаки, и он спасся бегством -
убежал по руслу ручья в горы.
  После Танца Воды жара стала еще сильнее, и в Чукулмасе в полдень все,
казалось, замирало в недвижимости, лишь стервятники кружились над Холмом
Канюка. И в такой вот жаркий полдень Адсевин снова пошла в то ущелье, к
Источникам Орлу. Она отыскала ту оленью тропу, что вела вниз, к большой
красной скале, и спустилась по ней. Ручей пересох. На его берегу никого не
было. На красной скале лежали четыре крупных зеленых желудя. Должно быть,
их забыла там белка или еще какой-то зверек. Адсевин взяла желуди, а на их
место положила то, что принесла с собой: изящную забавную вещицу -
хехоле-но из дерева оливы, вырезанную в виде спирали и гладко
отполированную. Негромко и не глядя вниз, на дно ручья, она проговорила:
  - Я вскоре ухожу в Путешествие за Солью. После этого я снова приду
сюда.
  А потом поднялась наверх и отправилась домой в Чукулмас.
  После Путешествия за Солью, еще до Танца Вина, она снова пришла на
красную скалу. Хехоле-но исчезла; но на ее месте ничего не было. А даже
если бы и было когда-то, то, конечно же, белки, сойки или древесные крысы
могли утащить подношение или просто закатить куда-то. Адсевин отыскала
осколок обсидиана и нацарапала им на красной скале знак Дома Синей Глины.
Потом выпрямилась и сказала:
  - Скоро в нашем городе будут праздновать Танец Вина.
  А тот человек, что потерял свое имя, все слышал, спрятавшись на дне
ущелья, под крутым берегом высохшего ручья. Он всегда слушал ее.
  Когда в тот вечер Адсевин пришла домой, брат ее бабушки сказал ей:
  - Послушай, Адсевин. Я тут потолковал кое с кем из охотников, что
бывают в ущельях, расположенных выше окаменевшего леса и выше Горы
Коршуна. Им об этом человеке-олене известно. Он когда-то давным-давно жил
здесь в Доме Сорока Пяти Секвой, но потом отправился жить в леса. Раньше
он принадлежал к Дому Змеевика, однако теперь, по их словам, лишился
всякого Дома. Это пропащий человек. А такие люди особенно опасны, ибо они
совершают неразумные поступки. Может быть, лучше тебе больше не ходить в
ущелье Орлу? Ты, возможно, даже пугаешь его, когда ходишь туда.
  Она спросила:
  - А охотники знают, где он живет?
  - Нет, у него нет никакого дома, - ответил он. Адсевин вовсе не
хотелось огорчать старика, однако того мужчину из ущелья Орлу она совсем
не боялась и не понимала, каким это образом могла испугать его; так что,
дождавшись дня, когда старик был особенно занят во время уборки урожая,
она снова пошла туда по северной тропе.
  Дожди еще не начались, однако деревья уже могли вдоволь напиться
воды, поступавшей к ветвям от корней, да и в ручье тоже было много воды;
она казалась особенно глубокой там, где крупные камни. Грязь на берегу
ручья была жидкой, и в ней - полно оленьих следов. На красной скале, рядом
с тем знаком Дома Синей Глины, который вырезала она, тоже был сделан
рисунок. Это был глаз койота, знак Восьмого Дома. Увидев его, она сказала:
  - Хейя, хейя, Койот! Так, значит, ты все-таки здесь, житель дикого
края! Вот это мой дар - для того из обитателей твоего Дома, кому он
понравится. - И она положила на скалу то, что принесла с собой: несколько
виноградных листьев, в которые были завернуты вымоченные ячменные зерна,
смешанные с изюмом и кориандром, а потом ушла назад тем же путем, каким и
пришла.
  Встретившись со своим старым дядюшкой вечером, после того как он
возвратился с поля, Адсевин, чуть помедлив, сказала:
  - Дорогой матайкеби! Тот человек сказал мне, что живет в Доме Дикой
Природы. Я не думаю, что тебе стоит за меня бояться, когда я хожу туда.
  - А что, если я пойду с тобой и хорошенько принюхаюсь? - спросил
старик.
  - Что ж, двери этого Дома ведь не заперты, - ответила Адсевин.
  И вот ее дядя тоже отправился в ущелье Орлу. Он увидел знаки на
красной скале, а рядом с ними - камешек, гематит со дна ручья,
отполированный до блеска и очень красивый. Он камешек не взял. Просто
долгое время сидел на этой скале, дремал и слушал. Он не видел и не слышал
того человека, однако был уверен, что он где-то неподалеку, возле больших
ольховин на противоположном берегу ручья. Старик спел хейю воде и вернулся
в Чукулмас. Там он сказал Адсевин:
  - По-моему, опасностью в этом ущелье не пахнет. И ручей уже полон. А
еще там, на скале, лежит красивый камешек со дна этого ручья.
  Когда Адсевин снова пошла туда, она взяла камешек и на его место
положила веревочную сумку, которую сплела сама, и сказала:
  - У нас в городе скоро будут праздновать Танец Травы. Все обитатели
дикого края тоже приглашаются на этот праздник.
  И тут она заметила, что этот человек следит за нею и слушает ее речи.
Он спрятался за огромным земляничным деревом из шести стволов, росшем на
том берегу, но она разглядела его плечо, волосы и глаза. Почувствовав, что
девушка его заметила, он тут же присел и весь скорчился. Адсевин
отвернулась и пошла прочь, в гору.
  Итак, один праздник сменял другой, дождливый сезон сменялся сухим, а
Адсевин все ходила и ходила к Ручью Орлу и всегда приносила какой-нибудь
маленький подарочек. Усевшись на край скалы, она рассказывала пропащему
человеку об очередном празднике и всегда с благодарностью принимала его
подарок, если он что-нибудь клал для нее на красную скалу. Иногда ей
удавалось увидеть и его самого. Он же видел ее всегда.
  Когда в Чукулмасе умирала одна старая женщина, что жила в Доме Сорока
Пяти Секвой, Адсевин сходила в ущелье Орлу и рассказала тому человеку об
этом, думая, что, может, та старуха была ему родственницей и он захочет
спеть для нее песни Ухода На Запад, если только совсем не позабыл их.
  В Первый День Танца Вселенной она под проливным дождем снова пришла в
ущелье Орлу. Ручей бурлил, грохотал среди камней и плевался клочьями
желтой пены; птицы, что жили в ущелье, попрятались, свернувшись клубочками
в гнездах и на ветках. Девушке было очень трудно спускаться по крутому
склону до красной скалы, глина так и скользила под ногами. Под шум ветра и
грохот гальки в разбушевавшемся ручье она крикнула:
  - У нас в городе празднуют Танец Вселенной; его танцуют и здесь, в
диком краю. Завтра - Свадебная Ночь. И завтра меня выдадут замуж за
человека из Первого Дома.
  Но дождь так шумел