стренке. Почему-то от этой мысли  замечательное  настроение  у
Духарева стало чуточку менее замечательным.

Глава двадцать вторая
В КОТОРОЙ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ СТАРОЕ ПРАВИЛО: ЕСЛИ ДЕЛА ИДУТ ХОРОШО - ЖДИ НЕПРИЯТНОСТЕЙ, ЕСЛИ ДЕЛА ИДУТ ОЧЕНЬ ХОРОШО - ЖДИ БОЛЬШИХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

   Лафа кончилась. В город вернулся Скольд.
   От Чифани примчался заполошенный пацаненок.
   "Княжий наместник зовет!"
   Пошли.
   Чифаня, один, без Сычка, ждал у Детинцовых врат.
   - Что стряслось? - спросил Духарев.
   - Посыл ко мне прибежал  от  Скольда,  -  мрачно  сообщил  Чифаня.  -
Желает,  мол,  наместник,  чтоб  явились   пред   его   очи   устроители
неподобающих игрищ.
   - И что теперь? - глуповато спросил Серега.
   - Поглядим, - буркнул Чифаня, отводя глаза. - Может, и обойдется...
   "Боится, - подумал Серега. - Мог бы сказать: во что ты  меня  втянул?
Не скажет. Гордый".
   Деревянные стены Детинца уже примелькались Духареву, стали такими  же
знакомыми, как месяц  назад-площадь  перед  метро  "Балтийская".  А  вот
внутри он с того, первого, раза больше не бывал.
   Ворота, так же как и  в  тот  раз,  были  приотворены.  Их  никто  не
охранял, в отличие от городских. Понятно почему. Большой вражеский отряд
незаметно не подберется, а малого Скольдовой дружине бояться стыдно.
   Ворота не охранялись, но на крылечке сидел незнакомый гридень: зрелый
мужик с обвязанной серебряной нитью косой. Раз с косой - значит, с  юга.
Северяне кос не плели, а варяги и вовсе  стриглись  коротко,  чтоб  шлем
носить сподручнее да живность всякая не заводилась.
   - Кто такие? - не потрудившись встать, спросил гридень.
   Друзья назвались.
   Гридень кивнул, поднялся, свистнул.
   Появился отрок. Молодой. Лет шестнадцати, но уже опоясанный мечом.
   - Этих двоих - к батьке, - распорядился гридень. И Мышу:
   - А ты куда? За тебя никто не говорил.
   - Я - с ними! - пискнул было Мыш, но гридень поймал его за шкирку.  -
Сказано - стой! А вы че ждете? Пинка под зад?
   Серега удержался от того, чтобы выразить  свое  мнение  о  Скольдовом
воине вслух. И так ясно, что подарков им дарить не станут.  И  не  стоит
прямо с порога нарываться на скандал. Тем  более  что  оперативность,  с
которой княжий наместник осуществлял наказание виновных,  Духарев  видел
собственными глазами.
   Отрок, в отличие от южанина, Чифане был знаком.  Поэтому  он  рискнул
спросить:
   - Сам - как?
   -  Увидишь!  -  посулил  отрок.  По  его  физиономии   чувствовалось:
приятного зрелища Чифане ждать не стоит.
   Увидев, куда их привели, Чифаня,  судя  по  всему,  окончательно  пал
духом.
   Длинный зал, хорошо освещенный, с  высоченными  стрельчатыми  окнами.
Свежий ветерок невозбранно гулял по обширному помещению. Летом это  было
приятно, а зимой, наверное, не очень.
   "О чем я думаю! - одернул себя Духарев.  -  Да  нас,  похоже,  сейчас
судить будут!"
   Собравшиеся в зале действительно напоминали трибунал.
   Скольд, Князев наместник, в блестящей броне, восседающий  на  высоком
кресле. По правую руку от него - аскетического  вида  старик  с  гладкой
белой бородой, увешанный всякими фенечками и прибамбасами, с посохом,  в
колоритной шапке с желтыми  оленьими  рогами  -  тяжелый,  должно  быть,
головной уборчик. Дед - наверняка жрец кого-то из местных богов.  Скорее
всего, Волоха. По левую руку от Скольда расположился городской старшина,
тоже дедушка, заслуженный, из  "гостей".  "Гостями"  же  здесь  называли
купцов, что ходили дальше прочих. В  Царьград,  например.  Очень  важный
дедушка и очень сердитый. Серега не ко времени вспомнил, как  слыхал  от
Мыша: дедушка этот трижды, через домочадцев,  ставил  на  проигравших  и
влетел, вероятно, на приличные бабки.
   "Надо было ему презент сделать!" - подумал Серега, но эта мысль  явно
припозднилась. Поздно пить боржом, когда почки отвалились.
   Среди прочих важных  персон  Духарев  углядел  знакомого  огнищанина,
старшину деревянных  дел  мастеров  (этот  глядел  с  сочувствием)  и...
старого приятеля Горазда.
   - Слыхал я, - начал наместник, - затеяли вы люд  честной  обирать  по
ромейскому обычаю?
   - Почему по ромейскому? - удивился Духарев.
   - Молчи! - прошипел Чифаня.
   Наместник вроде и не услышал реплики.
   - Людей обирать да в игры играть, что лишь в священных местах  да  во
славу великих пращуров играть положено, - продолжал Скольд. - А дело это
худое и большую беду кличет. Признаете вину свою?
   - Да, - тихо проговорил Чифаня.
   - Нет! - громогласно заявил Сергей.
   - Чужак, он и есть чужак! - фыркнул Горазд. - Его это умысел! И богов
отчих наших он хулил...
   - Это как же, интересно, я их хулил? - возмутился Духарев столь явным
поклепом.
   - Да всеми деяниями своими непотребными! - усмехнулся Горазд.
   - В огонь кощуна! - грохнул посохом длиннобородый.
   Ни хрена себе! Он что, всерьез?
   Серега покосился на Чифаню. Тот стоял бледный и несчастный.
   - Кто еще слово молвит? - грозно вопросил Скольд.
   - Я! -  произнес  старейшина  плотников.  Серега  глянул  на  него  с
надеждой. Напрасно.
   - Чужаку - смерть, - сухо сказал старейшина. - А за Любимова внука  я
так скажу. Соблазнил его чужак, потому негоже убивать  парня.  И  Любима
обидим: то ж родич его. Наказать нужно. Дюжину плетей дать - и ладно.
   - Дюжину? - скривился городской старшина.
   - Да не сдюжит он боле! - настаивал "деревянный"  мастер.  -  Вишь  -
хлипкий! К работе родовичей не годный. Потому и к дурному пристал.
   - Верно, - поддержал плотника огнищанин,  которого  Серега  пару  раз
видел на Любимовом подворье. - Дюжины хватит. А чужака Перуну отдать!
   - Пускай, - согласился городской старшина. - Но хищенное  обкраденным
возвернуть следует.
   - Сначала - вира князю! - строго произнес Скольд.
   "Да это же они наше имущество делят!" - сообразил Серега.
   - Чужака Перуну отдать не годится! -  возразил  Горазд.  -  Он  -  не
добыча  воинская  и  не  рода  нашего.  Чужак,  я  слыхал,  белому  богу
поклоняется. Так? - Он обращался не к Духареву, а к Чифане.
   - Так, - упавшим голосом подтвердил тот.
   - Вот! Сей дар не утолит Перуна, а осквернит! - объявил Горазд.
   - Огонь все очистит! - бухнул посохом  фенькастый  жрец.  -  В  огонь
кощуна!
   "Ах ты пердун рогатый!" - подумал Серега. Поглядел на окна. Выскочить
можно... Если стрела не догонит. А если не догонит - то дальше что? Куда
бежать? И к кому? И где гарантия, что эти не решат  на  Мыше  со  Сладой
отыграться? За родича.
   - Что Перуну угодно - мне решать, волох! - осадил дедушку  Скольд.  -
Говори дальше. Горазд.
   - Я вскорости в Киев на лодьях  побегу,  -  сказал  купец.  -  Чужака
возьму и вместе с прочей челядью продам. Они за своих единоверцев добрый
выкуп дают. А не дадут - так продам, но это вряд ли. Ихний он. Там в  те
ж игры играют. Остах, ты к ромеям ходил: правду я говорю?
   - Правду, - неохотно согласился городской старшина.
   - А я говорю - в огонь кощуна!  Иль  кровь  ему  на  священном  месте
отворить! - закричал жрец, вскакивая. - Накличешь беду, воин!
   - Может, себе его возьмешь? - спокойно спросил Скольд.
   - Мой господин крови не радуется. - Дед тут же успокоился  и  сел  на
место.
   - Это мы знаем, - сказал один из княжьих воев. - Твой  господин  иное
любит, да мы слыхали, чужак и в этом не промах.
   Присутствующие заухмылялись. Напряжение в зале чуточку спало.
   Серега, который все это время лихорадочно думал, как  вывернуться  из
ситуации, кажется, отыскал лазейку.
   "Была не была! - подумал он. - Терять мне нечего. Сожгут, зарежут или
в рабство продадут. Хрен редьки не слаще!"
   - А можно мне сказать? - крикнул он.
   - Твоя вина установлена! - отрезал Скольд.
   - А я не о моей вине говорить хочу!
   - О чьей же?
   - О твоей! - дерзко бросил Духарев.
   В зале на несколько мгновений стало совсем тихо.
   - Что ты сказал? - грозно сдвинув брови, осведомился наместник.
   - Ты слышал! - с вызовом заявил Сергей. - Дашь мне говорить или как?
   И как в  их  первую  встречу,  уловил  в  глазах  воина  нечто  вроде
одобрения: любил Скольд отвагу.
   Горазд шевельнулся, порываясь что-то сказать, но не рискнул.
   - Говори! - сурово произнес наместник.
   - Помнишь ли ты, грозный в битве любимец великого  Перуна,  как  я  к
тебе пришел однажды проситься в гридни? - спросил Серега.
   "Грозный в битве" и прочее пришло ему на ум  только  потому,  что  он
понятия не имел, как следует обращаться  к  военному  вождю.  А  уж  про
Перуна  он   ввернул,   чтобы   опровергнуть   Гораздово   обвинение   в
богохульстве.
   - Помню, - кивнул наместник, не догадываясь, куда клонит  Духарев.  -
Только какой из тебя гридень! Смех один!
   -  А  что  ты  мне  сказал,  бесстрашный  сеятель  вражьих  погостов,
помнишь?
   - Ну речет! - вполголоса произнес один из  княжьих  воев  другому.  -
Чистый нурман!
   - Что я тебе сказал? - нахмурился Скольд, пытаясь вспомнить,  что  он
такое наговорил чужаку.  Нет,  не  вспомнить.  Только  ему  и  дел,  что
разговоры свои со всякими бродягами запоминать!
   - А сказал ты мне так, гроза  недобрых  гостей...  -  Духарев  сделал
торжественную паузу:
   - "Иди-ка ты лучше на торгу народ веселить!" Не помнишь?
   - А-а-а... - Лоб Скольда разгладился: он тоже вспомнил. - Да,  я  так
сказал.
   - И от слов своих не отказываешься?
   - Я от своих слов не  отрекаюсь,  чужак!  -  Наместник  снова  грозно
сдвинул брови. - Дальше говори, если есть что сказать.
   - А я все сказал, - Серега изобразил крайнюю наивность. - Ты велел  -
я и пошел. На торг. Народ веселить.
   Купец Горазд задрал бородищу и стукнул себя по колену: до него дошло.
   До Скольда дошло мгновением позже, а Серега тем же  невинным  голосом
продолжал:
   - Вот я и веселил как умел. А что кому-то не шибко весело было, так и
это  нормально.  Веселых-то  все  равно  больше.  Можно  хоть  у  народа
спросить?
   -  Выходит,  это  я  тебе  велел  непотребные  игрища   затевать?   -
осведомился Скольд.
   - Выходит, ты, - ответил на чисто риторический вопрос Серега. - А  уж
если я что не так сделал - моя вина, это признаю! И виру заплачу,  какую
скажешь, без базара, то есть сколько назначишь - столько и заплачу!
   Он очень надеялся, что сумма не окажется запредельной.
   В  зале  повисла  напряженная  тишина.   Серега   гордо   выпрямился.
Собственная логика показалась ему безупречной. И не ему одному.
   - Заплатишь, - грозно произнес наместник. - И немало. А теперь ступай
отсюда! - Скольд наклонил  голову,  но  Духареву  показалось,  что  губы
Скольда, спрятанные густыми усами,  кривятся  в  улыбке.  Нет,  классный
мужик этот Скольд!
   - Выдр, убери его с глаз моих! - бросил наместник.
   - Ступай! - отрок подтолкнул Серегу. - Слыхал, чего ведено?
   А виру наместник назначил, точно, немалую. Ободрал как липку.  Чифане
еще и у деда занять пришлось. Вот такие дела.

Глава двадцать третья
В КОТОРОЙ ДРУЗЬЯ СТРОЯТ ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ

   В общем, бизнесмен из Сереги не вышел. Ни там, ни здесь.
   Кучка резаного серебра, пара-тройка заморских монет, одежка да нож  в
дареном чехле.
   Вечером, как обычно, друзья собрались на постоялом дворе.
   - Эх-хо! - горевал Чифаня. - Скоро ж летние  Дажьбоговы  празднества!
Народу съедется - тьма.
   - Брось, - махнул рукой Мыш. -  На  празднике  княжьи  гридни  биться
будут да волохи чудеса чудесничать. Куда уж нам!
   - Не скажи. Мышка! - возражал Чифаня. - На воев заклад не  поставишь,
а мы...
   - Сычок, а как ты, новгородец, к Любиму в закупы  угодил?  -  спросил
Духарев
   - Как,  как...  Обычно!  -  Сычок  отхлебнул  меду,  закусил  румяным
крендельком.  -  Подрядился  купчине  одному  служить.  Приехали   сюда,
расторговались.  Я  долю  свою  взял...  Ну  и  погулял  маленько...  До
заморозков. Че делать? Пошел к Любиму и продался. А Любим меня к  Чифане
приставил. Грит, внук у него умом востр, да телом слаб. Гляди,  чтоб  не
обидели. Ну я и гляжу.
   - По своим не скучаешь? - спросил  Духарев.  Он  знал,  как  трепетно
местный люд относится к родичам.
   - Скучаю, как не скучать, - согласился Сычок.
   - А по дому?
   - А че по нем скучать? - удивился Сычок. - Я - пятый  сын.  Век  буду
под старшими ходить да спину гнуть со света до ночи. Вот кабы меня Любим
к чанам приставил - может, и скучал бы, что не на свою кровь тружусь.  А
так... Мне моя жисть нравится!
   - А дальше - что? - не унимался Духарев. - Теперь, когда  Скольд  нам
на торгу бороться запретил, что теперь делать станешь?
   - То пусть Чифаня думает! - отмахнулся Сычок. - Он умный. Небось  уже
и надумал чего-нибудь.
   Сычок оказался прав. Чифаня надумал. Податься из городка. Сразу после
Дажьбоговых празднеств. Конь у них есть. Повозку, с верхом,  он  уже  на
своем подворье присмотрел. Ломаную, но починить можно. Если отправиться,
пока дороги сухие, на прокорм да зимовку заработать можно.  Скоморохи  ж
зарабатывают. Если Мыш с Серегой захотят - пускай присоединяются.
   - Хотим! - тут же заявил Мыш.
   - А Слада как же? - спросил Духарев.
   - Так мы ж вернемся! - сказал  он.  -  Побродяжничаем  малость,  а  к
урожаю - домой. Так, Чифаня?
   - Можно и так. Поглядим, - солидно ответил Любимов внук.
   - Это дело верное! - с энтузиазмом произнес Мыш. - Всяко лучше, чем с
Шубкой на Черные Мхи идти!
   Серега вышел  во  двор,  по  надобности,  заодно  поглядел  на  небо.
Солнышко уже спряталось.
   Вернувшись под крышу, он быстренько дохлебал пиво и встал.
   - Счастливо, братки, я вас покидаю! - сообщил он. - У меня тут дельце
одно.
   - Знаем, знаем! Дельце с тельцем! Гы-гы гы! - сострил Сычок.
   Шутка, впрочем, была не его - Чифанина. Но Чифаня пошутил однажды,  а
Сычок уже раз десять.
   Серега вернулся домой с первой звездой. Мыш был уже дома. После  того
как княжий наместник "закрыл" их "фирму", кореша не оставались за столом
до полночи.
   Брат и сестра сидели в дворике. Мыш  -  просто  так,  а  Слада  плела
лечебный браслетик из собачьей шерсти. Темнота ей не мешала.
   - Как потетешкался? - с ухмылочкой осведомился Мыш.
   Серега пихнул его в бок: болтай меньше. Духарев еще не  сделал  Сладе
официального, так сказать, предложения. И его отношения с юной  девушкой
были совершенно целомудренны:  они  даже  не  поцеловались  ни  разу.  И
все-таки...
   - Мыш говорит: вы на заработки собрались? - спросила Слада.
   - Есть такая идея, - без особой охоты  подтвердил  Духарев.  -  После
ваших праздников.
   - Это не наши праздники! - строго и  важно  поправила  Слада.  -  Это
буйство еллинское, дикое, христианам неподобающее.
   - Ха! - воскликнул Мыш. - Это ромеям нельзя, а  нам  можно!  Ты  сама
как, будешь травы в Сварожью ночь собирать?
   - Так то травы, - смутилась Слада. - Про  травы  в  книге  ничего  не
написано.
   - В какой книге? - заинтересовался Духарев.
   - Мудрого святого Прокопия всеобщем лечебнике,  -  ответила  Слада  и
повторила то же самое по-гречески, чего Серега, разумеется, не понял.
   - У тебя есть эта книга?
   - Нет, - огорченно ответила Слада. - Мы ее продали. Но я наизусть все
помню, так что это ничего. А про травы там ничего не сказано.  Зато  про
жертвы кровавые да игры похотливые - сказано: великий грех.  А  пастыря,
чтоб исповедовал да прощение от Господа Христа даровал, - нет.
   - А я слыхал: в Киеве храм Господень строить будут! - вмешался Мыш. -
Князь дозволяет.
   - А сам князь - не христианин? - заинтересовался Духарев.
   - Да ты че! - воскликнул Мыш. -  Князь  же  воевода,  первый  Перунов
жрец! Как ему христианином быть можно?
   - А гридню можно?
   - Среди княжьих  варягов,  из  тех,  что  ромеям  служили,  многие  -
истинной веры! - вмешалась Слада.
   - Значит, гридню можно! - сделал вывод Мыш. - Да тебе  что,  Серегей?
Ты ж гриднем не будешь?
   - Это почему? - слегка  обиделся  Духарев,  который  еще  не  оставил
надежды примкнуть к воинскому сословию.
   - Потому. А вот я мог бы, кабы  меня  Скольд  в  детские  взял.  Будь
батька наш - из дружины, он бы меня точно взял. А ты,  Серегей,  уже  не
годишься. Старый. Поздно тебе ратному делу учиться. А я бы...
   - Пошли спать! - решительно заявила Слада. - Мне до свету вставать. И
тебя, Мыш, тоже подниму. Пойдешь репу полоть.
   - Ну...  -  протянул  Мыш,  которому  такая  перспектива  радости  не
доставила.
   До сих пор он отлынивал от сельскохозяйственных работ  под  предлогом
занятости. Но после запрета "тотализатора" оправдываться стало нечем.
   Серегу тоже с утра ждала работа. Такая  же  неквалифицированная,  как
прополка. Чифаня "подписал" его и Сычка на строительные работы.  Плотник
из Духарева был никакой, зато спина здоровая, а бревна таскать  можно  и
без специальной квалификации.

Глава двадцать четвертая
КАНУН ДАЖЬБОГОВА ПРАЗДНИКА

   - А кто найдет папоротников цвет, тому все тайное  откроется:  клады,
схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и  даже
самой Морены-Смерти... - Мыш закатил  глаза  и  всей  своей  веснушчатой
мордашкой изобразил ужас и восхищение. -  А  цветет  он,  папоротник  то
есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя.
   Мыш и Серега сидели на берегу Сулейки с удочками. А в  соседней  роще
вовсю кипела подготовка к празднику. Практически  все  население  Малого
Торжка, исключая разве младенцев да совсем ветхих старцев, готовилось  к
трехсуточному непрерывному веселью.
   За три дня до этого Скольд  собрал  всех  вольных  мужчин,  способных
носить оружие, и увел вместе с дружиной на Перунов холм.
   Духарева, как иноверца, не пригласили, чем  он  был,  честно  говоря,
огорчен. Перуновы игры почитались тайными, сокрытыми от женщин и  чужих.
Вообще по старине полагалось, что каждый род творит их самостоятельно от
прочих. Но в последнее время эта традиция претерпела изменения. Хотя  бы
потому, что первый воин Торжка и, следовательно, первый Перунов жрец был
пришлым варягом, а не коренным кривичем. По Перуновой Правде  любой  мог
оспорить право Скольда, скрестив с  варягом  оружие  пред  его,  Перуна,
идолом.  Кровь  проигравшего  считалась  жертвенной,  но  ни   один   из
торжковских исконных родовичей, даже совсем глупый и  самонадеянный,  не
был самонадеян и глуп настолько, чтобы не знать совершенно  точно,  чьей
именно кровью вымажут после поединка усы  и  губы  идола.  Только  среди
Скольдовых гридней были достойные  противники  княжьему  наместнику.  Но
гридень никогда не пойдет против "батьки".
   В общем, пришлый  варяг  Скольд  успешно  насаждал  принятую  на  юге
традицию: за несколько дней  до  Дажьбоговых  празднеств  устраивал  для
будущего возможного ополчения военные сборы. Поселяне-кривичи относились
к этому "новшеству"  с  большим  неодобрением,  поскольку  предпочли  бы
вместо этого работать на своих полях. Вероятность же нападения врагов  в
полоцком княжестве была существенно ниже, чем на киевских землях, где до
Великого Поля-рукой подать. Но "район" здешний был "промышленный", а  не
сельскохозяйственный, и Скольд  мог  не  прислушиваться  к  недовольному
ворчанию огнищан.
   Зато к нему прислушивался Духарев и поэтому был неплохо осведомлен  о
том, что происходит на  "тайных  Перуновых  Играх".  Однако  ж  пойти  к
наместнику   и   попросить   разрешения   присоединиться    к    местным
"партизанам" - не рискнул. Потому что именно этого требовал  волох  на
княжьем суде. А Скольд вполне мог внять просьбе христианина и взять  его
с собой... вместо одного из  пяти  рабов,  которых  назначили  в  жертву
языческому богу. К роли же великомученика Духарев пока  не  считал  себя
готовым.
   Перьевой поплавок заплясал, и Серега проворно  подсек  и  вытащил  из
воды рыбешку с мизинец длиной.
   Мыш издевательски захихикал. Серега отцепил малька и выкинул обратно.
   - Это не рыбалка, а позор один, - сказал он. - Пошли лучше туда! - он
махнул в сторону рощи.
   - Иди, - отозвался Мыш. И добавил завистливо:
   - Тебе можно! Тебе Сладка ничег