на Гору.
   У крепких ворот ощетинились копьями дружинники в полной броне.
   - К воеводе, - небрежно бросил посыл, и копья опустились.
   - Это чьи? - вполголоса спросил Духарев. - Княжьи?
   - Княгинины, - ответил посыльный. У крыльца тоже  стояла  стража.  Но
эти, видно, были уже предупреждены и сразу расступились.  Посыльный  сам
проводил Духарева наверх. У этих дверей стояли отроки Свенельда.  Серегу
они знали.
   - Заходи, - сказали ему. - Тебя ждут.
   Великой княгине Ольге давно минуло сорок, но ее все  еще  можно  было
назвать красивой. Но точнее было бы назвать величественной. А  взгляд  у
нее был - как прикосновение холодной стали.
   Ходили слухи, будто она - побочная дочь славного Олега. Не то с  чего
бы тот повенчал со своим преемником  никому  не  известную  девчонку  из
Плескова?  Ну  да,  потом  из  сопливой  малолетки   выросла   настоящая
красавица, но мог ли об этом догадываться старый князь? Хотя,  может,  и
мог. Не зря же варяги  и  славяне  звали  князя  Вещим,  а  нурманы,  по
созвучию, - Хельги, Святым. Что, собственно, тоже означало - Вещий.
   На столе перед  великой  княгиней  киевской  стояла  золотая  ваза  с
фруктами:  виноградом  и  персиками.  Серега  знал,  что  фрукты  тут  -
редкость. Дорогая редкость. Персиков он здесь вообще никогда не видел.
   - Здравствуй, варяг.
   Киевские князья, и Олег,  и  Игорь,  держали  для  охотничьей  забавы
пятнистых пардусов: длинноногих гепардов и мускулистых тяжелых леопардов
с широкими когтистыми лапами.
   Голос у княгини -  как  прикосновение  такой  лапы:  веский,  низкий,
мягкий... Но чувствовалось, что втянутые когти могут в любой момент...
   - Здравствуй, княгиня!
   Сергей поклонился. Ниже, чем обычно.
   Но шлема не снял.
   Честно говоря, он просто не знал, каковы правила общения  с  великими
княгинями.
   Ольга разглядывала его с интересом. Но в этом интересе не было ничего
личного. И ничего женского. Так смотрят на меч. Прицениваясь.
   Пауза затянулась. Молчание нарушил Свенельд.
   - Расскажи княгине, варяг, что вы с другом сотворили в  Чернигове!  -
пробасил воевода. - И не торопись. Время у нас есть.
   Духарев в третий раз изложил события прошлой осени. Но  на  этот  раз
воевода не единожды перебивал его, уточняя некоторые детали  и  заостряя
внимание на собственной логике Сергея. Духарев  сообразил,  что  воевода
хочет не  только  ознакомить  княгиню  с  черниговской  историей,  но  и
продемонстрировать ей самого Сергея. Серега был не против. Эти двое были
действительно сильными мира сего. От  них  исходил  столь  мощный  запах
Власти, что даже такой сильный князь, как Роговолт, превращался рядом  с
ними  в  фигуру  второго  ранга.  Стоило  немного   постараться,   чтобы
понравиться таким персонам.
   Духарев закончил.
   - Угощайся, - княгиня указала на вазу. Серега взял персик,  надкусил.
Персик оказался так себе. Недозрелый.
   Ольга внимательно наблюдала за ним.
   - Ты уже пробовал эти плоды? - спросила она.
   - Да, - сказал Духарев.
   - Где?
   - Э-э-э… Далеко отсюда.
   Лишь одному человеку в этом мире было известно, откуда явился Сергей.
Наставнику Рёреху. И посвящать еще кого-то в свою личную историю Духарев
не собирался. Не потому, что  боялся  -  не  поверят.  Здешние  как  раз
поверят, никаких проблем. Но зачем лишний раз объявлять, что ты - чужой?
Серега  -  варяг.  По  варяжскому  закону  воин,  вступивший  в  военное
братство, как бы рождается заново. Он может сохранить  свое  прошлое,  а
может и "забыть" его. И в этом случае выспрашивать варяга о том, кем  он
был раньше, считается нетактичным. "Закон признаешь? Перуна уважаешь?  В
сече крепок? Остальное - твое личное дело.
   Прирожденный варяг Свенельд это правило  знал.  Дочь  варяга  и  жена
варяга княгиня Ольга - тоже. Конечно, ей было  любопытно,  но  развивать
тему она не стала. Вместо этого сделала неожиданный вывод:
   - Хочешь своего Скарпи заиметь, воевода? Услышав имя "Скарпи"  Серега
нахмурился... А Свенельд ухмыльнулся.
   - Хочу, - признал он. - Ты поняла.
   - У твоего гридня не нурманская хитрость, - заметила  княгиня.  -  Он
мыслит как ромей.
   - Ты так полагаешь? - воевода с сомнением поглядел на Серегу.
   Ольга поглядела на персиковую косточку и не удержалась, спросила:
   - Ты служил ромеям, варяг Серегей?
   - Нет! - твердо ответил Духарев.
   - Бою его варяг учил, это точно! - добавил Свенельд.  -  Ты  все  еще
считаешь, что великому князю незачем знать о воровстве своего боярина?
   - Мой муж не отдаст Скарпи, - ответила Ольга. - Скарпи ему нужен.
   - Чтобы противостоять тебе?
   - И тебе.
   - Но закон. Правда нарушена?
   - Ну и что? -  Княгиня  полюбовалась  изумрудом  на  одном  из  своих
перстней. - Мой муж и так знает, что Скарпи - нурман. И закон нурмана  -
"бери все, до чего можешь дотянуться" - он тоже знает. Ничего нового  ты
ему не расскажешь.
   - Значит, великий князь нам поверит!
   - Ну конечно! Только одно дело поверить, а совсем другое  -  признать
это прилюдно. Прилюдно он скажет, что твой варяг  лжет.  -  Она  уронила
руку на колено. - А что ты сможешь сказать ему, варяг?
   - Я скажу: пусть боги рассудят, кто прав! - тотчас ответил Духарев.
   Княгиня вновь перевела взгляд на Свенельда.
   - Твой варяг настолько хорош? - спросила она.
   - Не уверен, - с сомнением ответил воевода.
   - Я надеюсь, ты не думаешь, что богов действительно  беспокоит  такая
мелочь, как ваш спор? - вновь обратив взгляд на  Духарева,  осведомилась
Ольга.
   - Нет, я так не думаю, - мрачно сказал Духарев.
   - Скарпи - отличный боец, - заметила княгиня. - И он - ближний боярин
князя. Ты ему не ровня.
   - По Правде он должен ответить, - возразил Сергей.
   - Это верно, - подтвердил воевода. - Может, рискнуть?
   - Не стоит. Я знаю своего мужа. Если он сочтет, что  его  боярину  не
победить, он не разрешит тому биться. По Правде Скарпи не обязан  биться
сам. Он может выставить бойца. И,  учитывая  важность  решения,  я  даже
знаю, кто будет этим бойцом.
   - Кто?
   - Асмуд. Я же сказала, что знаю своего мужа.
   - А-а-а...  Тогда  нет  смысла.  Духарев  вопросительно  поглядел  на
воеводу. Для него "Асмуд" было всего лишь именем.
   Но великие не снизошли до объяснений.
   - Значит, забудем, - резюмировал Свенельд.
   - Да, - кивнула княгиня. И, обращаясь к Духареву:
   - Ты мне понравился, варяг. Но ты слишком  высоко  себя  ставишь  для
того, чье время брить голову еще не пришло<Бритая голова  с  оставленным
на макушке "оселедцем" - варяжский знак вождя>.
   - Оно придет, - сказал Свенельд.  -  Если  его  не  найдет  печенежья
стрела этим летом. Княгиня тонко улыбнулась.
   - Мнится мне,  что  печенежья  стрела  -  не  единственное,  что  ему
угрожает. Ты ступай, варяг. Пусть Перун сделает твой меч непобедимым - и
мы еще увидимся!
   Серега поклонился низко, а когда разогнулся, Свенельд и Ольга  уже  о
нем забыли. Они глядели друг на друга, и глядели так, что  Серега  понял
то, о чем лучше не говорить вслух, чтобы не накликать большую беду.
   Поэтому он тихонько вышел из светлицы  и  тихонько  закрыл  за  собой
дверь.
   Напоследок Свенельд сделал Духареву воистину княжеский подарок: отдал
ему в десяток Машега и Рахуга. Но  оценил  этот  подарок  Серега  только
тогда, когда увидел "белых" хузар в деле. Вот  тогда  он  и  понял,  что
воевода действительно желает заполучить Духарева в свою дружину.  Отдать
таких  воинов  простому  десятнику  -  все  равно   что   прикрепить   к
какому-нибудь  отделению  пехоты,  возглавляемому   сержантом-срочником,
персональный вертолет огневой поддержки. Такое могло случиться только  в
одном  случае:  если  этот  сержант  существенно  ценней  вертолета.   А
поскольку высокая "ценность" благородных хузар была очевидна, то  Серега
немедленно возгордился. И было с чего.

Глава двенадцатая
В КОТОРОЙ СНОВА-СОЛЯНОЙ ТРАКТ. ЧУМАКИ

   Оп-па! Сергей привстал на коротких стременах,  прикрылся  ладонью  от
солнышка... Точно, пыль! А  поскольку  пыль  сама  по  себе  так  высоко
поднимается редко, то, определенно, кто-то катит навстречу.
   Серега повернул лошадь, порысил вниз,  поднял  две  скрещенные  руки;
стой.
   Увидели. Остановились.  Знаками  Духарев  показал:  двое  -  ко  мне,
остальным - ждать. Соскочил с  лошадки,  размял  ноги,  заодно  проверил
амуницию. В порядке амуниция: ножны  гладкие,  стрела  из  колчана  сама
выскакивает. Может, стоит ребятам уйти с дороги в Степь? Так ведь  табун
все равно в траву не положишь. Черт с ним, с табуном! Но - раненые?
   Пока он раздумывал, подскакали товарищи. Машег и Гололоб.
   - Чего  там?  -  с  показной  ленцой  осведомился  Гололоб.  -  Опять
степняки?
   - Кто-то едет, - Сергей взобрался на Пепла,  а  заводную  хлопнул  по
крупу, чтобы отошла.
   Машег уже взлетел на взгорбок, не останавливаясь,  поскакал  вниз.  С
макушки наблюдать лучше, но и сам наблюдатель заметнее.
   Духарев и Гололоб нагнали его через минуту.
   - Возы идут, - спокойно сказал Машег. Серега прищурился: ни хрена  не
видать. Как глазастый хузарин ухитрился определить, что - возы? По пыли,
что ли?
   - По пыли, - подтвердил Машег. - Верховые по-другому пылят.
   Нельзя сказать, что встреча с торговым караваном  не  сулила  никакой
опасности. Иной купец, что путешествует с сильной охраной, при случае не
откажется присвоить имущество более слабого коллеги. Или присоединить  к
своей челяди еще десяток рабов.
   - Проверить надо, - сказал Гололоб.
   - Проверим, - согласился Машег и пустил коня легким галопом.
   Боевой конь  у  хузарина  был  знатный,  поджарый,  мускулистый,  зад
широкий, а  голова  -  махонькая,  аккуратная.  В  скачке  этот  конь  с
легкостью доставал Пепла. Правда, у Пепла и всадник был  килограммов  на
тридцать тяжелей.
   Машег оказался прав. Действительно, возы. И никакой  охраны.  Человек
двадцать смердов, дюжина тяжелогруженых телег. Соль.
   На всадников чумаки<Чумак - солевоз. Правда, более вероятно, что само
слово возникло позже Х века> поглядели настороженно, но поздоровались.
   Сергей с Машегом отъехали в сторону, предоставив говорить Гололобу. У
высоченного Духарева был уж очень грозный вид. А Машег, наоборот, был  с
виду совсем не страшен. Хотя для понимающего человека хватило  бы  разок
взглянуть на выгнутый  наружу  лук  хузарина,  чтобы  усомниться  в  его
безобидности.
   Минут через пять Гололоб подъехал к своим, а чумацкие возы поскрипели
дальше.
   -  "Ничего  не  видели,  ничего  не  слышали,  ничего  не  знаем!"  -
передразнил солевозов Гололоб.
   - Думаешь, врут? - предположил Духарев.
   - Может, и врут. А может, и впрямь этой дорогой теперь  никто,  кроме
них, не ездит. И баб с ними нету, - добавил он с огорчением.
   Машег засмеялся.
   - Поскачу к нашим, - сказал Гололоб. - Скажу: можно двигаться.
   Он развернул коня, обогнал возы, перевалил через  пригорок.  Поднятая
пыль повисла в неподвижном воздухе.
   Духарев и хузарин остались вдвоем.
   - Что-то мне в этой ситуации не нравится... - пробормотал Сергей.
   - Ты о чем, старшой?
   - Не нравится мне что-то, а что - понять не могу.
   - Они нас видели, - флегматично произнес Машег.
   - Ну не убивать же их теперь?
   - Можно и убить. Догнать?
   Светлые,  широко  посаженные  глаза  его  на  загорелом  лице  -  как
прозрачные лужицы. Кивни Духарев - и  через  пару  минут  возчики  будут
мертвы.
   - Мы не нурманы,  -  сказал  Сергей.  Машег  неотрывно  глядел  вслед
возчикам. Если бы выбор предоставили ему, он бы не колебался.
   Но Духарев так не мог. Хотя и понимал: оставить  чумаков  в  живых  -
значит, рискнуть жизнями своих друзей. И все равно  он  не  мог  убивать
людей просто из осторожности. Даже в этом мире, где жизнь смерда  стоила
столько же, сколько хорошая лошадь. Или вообще  нисколько.  Один  щелчок
тетивы, один взмах меча... И все - по Правде, черт возьми!
   - Поехали, - отрывисто бросил Духарев. - Чему быть, того не миновать!
Глава тринадцатая СОН

   Устах отобрал у чумаков телегу. Возможно, это была ошибка. Такая  же,
как то, что возчиков оставили в живых. Но телега была нужна для раненых.
Волов, правда,  отдали  хозяевам.  Вместо  них  запрягли  пару  лошадей.
Потеряли больше часа, пока переделывали упряжь.
   Вопреки ожиданиям, раненный в бок Вур чувствовал себя неплохо, а  вот
парню с продырявленным плечом становилось все хуже. Из-за него  пришлось
остановиться на ночлег до захода солнца и развести  костер.  Устах  поил
его целебным настоем и дал макового отвару, чтобы уменьшить боль.
   А спасенный парс к вечеру совсем ожил. Бормотал что-то  по-своему,  а
потом взял да сунул руки в огонь. И продержал  в  пламени  почти  десять
ударов сердца. Видевшие это  Понятко  и  Шуйка  так  и  ахнули.  Понятко
схватил ладонь парса. Множество подживших царапин, алое пятно татуировки
посередине... И никаких следов ожога.
   - А еще так сможешь?
   Парс криво улыбнулся и снова сунул руку в костер.
   - Как ты это делаешь? - жадно спросил Понятко.
   - Ты не поймешь, - сказал парс.
   - Глянь-ка, - сказал Сереге Устах. - Что там твой полоняник творит?
   Они присели на корточки у огня.
   - Ну-ка, еще! - потребовал Устах. Парс в третий раз коснулся огня.
   - Видел я, как на угольях пляшут, - заметил Устах. -  Такого  еще  не
видал. Что ж ты, чародей, печенегам так просто дался?
   - Так вышло, - спокойно ответил парс. - Я не чародей.
   - А кто?
   - Ясновидец. Ведун по-вашему.
   - Ведун, ведун, а степнякам попался! - засмеялся Шуйка.
   - Язык придержи, - одернул Устах.
   - Не слушай его, -  сказал  варяг,  обращаясь  к  парсу.  -  Молодой,
дурной.
   Серега пододвинул к  себе  чье-то  седло.  Не  умел  он  долго  -  на
корточках.
   Парс через огонь глядел на него.  Морда  ободрана,  одежка  с  чужого
плеча, сущий бомж. Но взгляд - как у рыси.
   - Что уставился? - с нарочитой грубостью бросил Духарев.
   Ведуны, колдуны...  Что  чуют  они  в  нем  такого,  что  одни  сразу
заискивать начинают, а другие посохом огреть норовят.
   Парс вместо ответа еле заметно подмигнул подбитым глазом. Мол,  мы-то
с тобой знаем...
   Духарев на людях выспрашивать его не стал. Еще наболтает  лишнего.  А
командир должен об авторитете заботиться. И о деле.
   - В карауле сегодня Чекан, Гололоб, Рахуг и Щербина,  -  распорядился
он. - Всё. Костер гасить и спать.
   И ушел, не дожидаясь выполнения команды. Хороший командир и мысли  не
допускает, что его распоряжения пропустят мимо ушей.
   К середине ночи раненному в  плечо  стало  совсем  худо.  Он  бредил,
выкрикивал незнакомые  имена,  звал  родовичей.  От  его  криков  Серега
просыпался раз шесть. Вдобавок  и  снился  ему  какой-то  кошмар.  Голый
человек, привязанный к четырем вбитым в землю кольям.  Вокруг  -  черные
тени в печенежьих шапках. Серега видел все как  будто  сверху.  И  очень
отчетливо. Распятый на земле был избит.  На  безволосой  груди  -  сизая
татуировка: две когтистые птичьи лапы. Какого он роду-племени  -  Серега
во сне определить  не  мог.  Ясно  только,  что  не  славянин  и  не  из
скандинавов.
   Привязанного  пытали.  Без  особых  изысков  -  раскаленным  железом.
Пытуемого Серега видел очень  ясно,  а  вот  палачи  выглядели  смутными
тенями. У них были отрывистые угрожающие голоса. Привязанный сначала  не
говорил  ничего.  Только  вопил,  когда  жгли.  Серега  видел,  как   он
извивается, как дергаются птичьи лапы на блестящей  от  пота  груди.  Не
только видел, но даже обонял вонь паленого  мяса...  Тот,  кого  мучили,
внезапно разразился длинной торопливой речью. Серега не понял ни  слова,
но понял, что человек сломался. И точно.  Мучить  его  сразу  перестали.
Тени-палачи расступились.
   Вот этого Серега видел так же отчетливо, как и голого.  Широкоплечий,
смуглый, увешанный золотом. Черная борода главы палачей был заплетена  в
тонкую косицу. Но  даже  с  этим  сомнительным  украшением  он  выглядел
властно и устрашающе. Пленник, трясясь и поскуливая,  произнес  короткую
речь. Серега, не понимая смысла, тем не менее ощущал, что голый  говорит
о нем, Духареве. Серега протянул длинную-длинную руку, взял пленника  за
горло... Но восковые пальцы не сжимались, и пленник продолжал говорить.
   Властному  речь  понравилась.  Пленника  освободили,   мазали   ожоги
каким-то вонючим жиром. Пленник кричал...
   Серега проснулся, сел.  Дурной  сон  все  еще  стоял  перед  глазами,
Духарев помотал головой, отгоняя кошмар, огляделся...
   Светало. Раненый перестал кричать, бормотал что-то жалобное. Рядом  с
ним сидел Устах.
   Что-то мелькнуло в траве. Собачонка. Мышей ловит, бездельница! Вокруг
лагеря паслись кони. Трава была влажной от выпавшей росы. Серега  смочил
ладони, провел  по  лицу.  Затем  подошел  у  Устаху,  присел  рядом  на
корточки:
   - Как?
   Вместо ответа его друг размотал повязку. Края раны почернели, от  нее
шел дурной запах.
   Устах провел указательным пальцем по горлу.
   - Дай ему день, - попросил Духарев. - Может, выправится?
   Синеусый варяг кивнул.
   - Поднимай бойцов, -  сказал  Сергей.  -  Тронемся  пораньше.  Как-то
мне... беспокойно.
   "Рассказать ему сон? Ладно, еще успеется".
   Выяснилось, что ночью парс смылся. Серега напустился на часовых:  кто
прохлопал?
   Но за караульных вступился Машег, напомнил:
   - Он же чародей. Глаза отвел. Пускай. На что он нам?
   - Да, - поддержал хузарина  Устах.  -  Сбег  -  и  хорошо.  Без  него
спокойней.
   Серега так не считал. У него имелись к сбежавшему кое-какие  вопросы.
Но и друзья были в чем-то правы. По крайней мере, он их понимал.
   Позавтракали наскоро, собрали коней, двинулись. По утреннему  холодку
ехать было - одно удовольствие.
   Духарев с Машегом ускакали далеко вперед. Холмы кончились.  Степь  до
самого горизонта  была  ровная,  как  море  в  тихую  погоду.  Ровная  и
безлюдная.  И  степь,  и   дорога.   Серега   расслабился.   Наслаждался
спокойствием, ровным движением коня, размышлял... В общем, из  дозорного
стал путешественником. С Машегом такое  можно  себе  позволить.  Хузарин
зорче и опытней.
   - Серегей, у тебя жена из каких булгар,  волжских  или  дунайских?  -
спросил Машег.
   - Из дунайских.
   - Хорошего рода?
   - Да.
   - Тогда ничего, - кивнул хузарин.
   - В какого смысле - ничего?
   - У вас, христиан, одна жена. Законных  сыновей  только  она  рожает.
Коль благородной крови женщина, значит, и сыновей родит добрых.
   - Одного уже родила, - Серега невольно улыбнулся. - А у тебя,  Машег,
сыновья есть?
   - Есть. Шестеро. Законных.
   - Сколько-сколько?
   Хузарин засмеялся:
   - Мы, Серегей, народ избранный. Нам можно и больше одной жены  иметь.
Мой первенец родился, когда мне  шестнадцать  зим  миновало.  А  первого
врага я убил в двенадцать! - добавил он с гордостью.
   Однако!
   - И кто это был?
   - Разбойник. Мы с братьями в волжских протоках уток били, а тут  они.
Я его стрелой убил, - добавил Машег не без гордости. - В глаз.
   - А вас сколько было? - спросил Духарев.
   - Два брата и я. Но братья - старше. Больший меня тогда на  два  года
старше был.
   - А разбойников сколько?
   - Пятеро, - и уточнил  с  огорчением;  -  Один  ушел.  Там  тростник.
Сыскать трудно. Отец после нас сильно ругал.
   - Ага... Понятно.
   Трое пацанов, старшему из которых - четырнадцать, нечаянно  наскочили
на пятерых вооруженных дядек - и получили от батяни выговор, что один из
дядек ухитрился смыться. Суровая, однако, семейка.
   - А где теперь твои братья?
   - Там! - Машег показал пальцем в небо.
   Некоторое время ехали молча, потом хузарин спросил:
   - Ты ведь не из кривичей, Серегей?
   - Нет.
   - А из каких ты славян? Какого рода?
   - Я варяг.
   - Это ясно, - отмахнулся Машег. - Я спросил: какого ты рода?
   - Мой род - далеко, - сухо ответил Духарев.
   - Ты - изгой?
   Духарев покачал головой.
   - А как твой род зовется?
   - Русские, - машинально ответил Духар