зобраться на неоседланного коня.
   Рёрех взял поводья.
   - Побудь с ним, - велел  он  Духареву,  шевельнул  коленями,  щелкнул
языком - и конь с места взял ровной рысью.
   - Ой молодец! - похвалил черноусый. По-русски он говорил без акцента.
   - Хочешь? - он кивнул на кобылу.
   Духарев покачал головой.
   Рёрех вернулся минут через десять. Неловко сполз  на  здоровую  ногу,
дал коню купленную, видно, по пути морковку и похромал к кобыле.
   Ее пробовал тоже минут десять, вернувшись, спросил черноусого:
   - С седлом продаешь?
   - Нет, - качнул головой тот. Варяг повернулся к Сереге.
   - Дай ему семь гривен, - сказал он. Черноусый открыл  было  рот...  и
закрыл. Сергей вручил торговцу деньги, тот передал Духареву лошадей.
   - Не много дал? - позже спросил он варяга. - Вон хоть те и покрупнее,
а стоят дешевле.
   Рёрех фыркнул, но тем не менее снизошел до объяснения.
   - Те, - сказал он, - хоть и крупнее, да на  подножном  корму  и  сене
росли. А наших хузарин зерном подкармливал, потому и ценит дороже.  Зато
им четырех лет нет, а уже в полной силе. И выезжены. А что мелки, так им
корму меньше надо, а повыносливей крупных будут. Я эту породу знаю.
   Поехали покупать седла. То есть варяг ехал  на  кобыле,  а  жеребчика
Духарев вел на поводу и по указанию  Рёреха  угощал  морковкой.  К  себе
приучал.
   У седельника они провели почти час. Варяг придирчиво изучал  товар  и
наконец выбрал два седла. Довольно потертых.
   - На новом, необмятом ляги сотрешь, - сказал он ученику.
   Кроме седел, купили еще большие  перекидные  сумки  и  охапку  разных
ремней с пряжками и без. Ремни старик сунул в одну  из  сумок.  Туда  же
спрятал и стремена.
   -  Они  те  токо  посадку  испортят,  -  буркнул   он.   Сделав   что
планировалось, Рёрех немедленно двинулся  в  обратный  путь.  Задержался
только чтобы поесть.
   Серега был огорчен.  Он  уже  Бог  знает  сколько  времени  не  видел
людей... И женщин. Пока жил в лесу, об этом как-то не думалось. Да и  до
женщин ли, когда тебя вумат затрахал одноногий свирепый дедок? Но стоило
глазу увидеть знакомые выпуклости и изгибы...
   Варяг, сучок корявый, Серегиным намекам не внял.
   "У самого, небось, с этим делом уже лет двадцать - никаких  проблем!"
- злобно размышлял Духарев.
   В трактире им принесли кучу всякой  снеди  -  в  дорогу.  Еще  подали
горячей похлебки, горшок тушеных овощей. Серега умял все. Соскучился  он
по овощам. В лесу все мясо да мясо.
   За длинным столом они сидели, считай, одни. Ни слева, ни справа никто
не подсаживался. Словно вокруг варяга была обозначена черта, за  которую
заступать не смели.
   Уезжали верхом, по  хорошей  дороге,  поначалу  довольно  оживленной.
Однажды им навстречу попался отряд из дюжины  воинов.  Молодые,  крепкие
парни, кто - с бородой, кто брит, шли налегке, сгрузив  поклажу,  в  том
числе и брони, на нескольких вьючных лошадей, которых вели в поводу двое
мужчин невоинственного вида. Рабы. Один из  воинов,  что  нес  на  плече
здоровенный боевой топор, неожиданно шагнул в сторону и заступил  дорогу
Рёреху. Серега напрягся, а варяг и бровью не повел. И  даже  не  подумал
придержать кобылку. Парень  оглушительно  свистнул,  хузарская  лошадка,
испугавшись,  едва  не  вскинулась  на  дыбы,  но   Рёрех   осадил   ее,
прикрикнул...
   - Хаг! - сердито рявкнул на свистуна другой воин.
   Свистун захохотал, отпрыгнул в сторону. Тот, кто кричал, подскочил  к
нему, грубо схватил за руку и показал на Рёрехову деревяшку.
   Свистун сразу перестал ржать,  приложил  кулак  к  груди  и  наклонил
голову. Рёрех тоже чуть заметно кивнул. Духарев расслабился.
   - Это кто? - спросил он, когда они разминулись.
   - Нурманы, - буркнул Рёрех.

Глава четырнадцатая
ЛОШАДЬ-ДРУГ ЧЕЛОВЕКА

   Своего жеребчика Серега назвал Пеплом. По масти. И ладили они  просто
прекрасно. Не без помощи варяга, разумеется. Держаться в  седле  Духарев
научился довольно быстро. Даже и без  стремян.  Но  оказалось,  что  для
всадника умение не вывалиться из седла -  необходимое,  но  не  главное.
Задачей номер  один  было  поддержание  четвероногого  друга  в  рабочем
состоянии. Для этого коня надо было регулярно кормить,  поить,  чистить,
не перегружать сверх меры, а  меру  эту  можно  было  определить  только
опытом. Конь мог заболеть, повредить ногу или спину, сожрать  что-нибудь
не то. Сообщить об этом хозяину животное, естественно, не могло и в этом
было сродни автомобилю. Вот только  заменить  поврежденную  деталь  было
невозможно. Да и жаль животину: ей же больно. Таковы были азы всадницкой
науки. Кроме этого, воин, намеревавшийся  биться  в  седле,  должен  был
научиться с седла  же  рубить  и  колоть,  отбиваться  и  уворачиваться,
стрелять на скаку из лука (желательно  попадая  в  цель),  перепрыгивать
через препятствия и не ломать при этом костей ни  своих,  ни  животного.
Еще   нужно   было   уметь   пересекать   водные   преграды,   мгновенно
останавливаться (но так, чтобы лошади не было больно), мгновенно бросать
коня вскачь, разворачиваться... Короче, много чего было нужно,  чтобы  в
дороге или после окончания боя конь остался цел и не сменил хозяина. Все
это требовало нешуточного упорства. Пепел оказался коньком понятливым...
Если ему понятно объяснять. Варяг умел. И  учил  Серегу,  попутно  школя
собственную кобылку. Очень скоро Серега понял, почему  варяг  взял  себе
эту лошадку, а ему отдал  Пепла.  Жеребец  был  значительно  толковее  и
спокойнее. Уже через несколько  недель  он  стал  понимать  и  выполнять
голосовые команды и никогда не  устраивал  сцен,  вроде  битья  задом  и
попыток укусить хозяина. Кобылка же  -  пыталась.  Но  с  варягом  такие
номера не проходили. Зато Пепел был добряк, что для начинающего всадника
- плюс,  а  для  боевого  коня  -  минус.  Однако  к  зиме,  под  мудрым
руководством варяга, удалось внушить жеребцу кое-какие  понятия  о  том,
когда и кого можно и даже должно ошарашить копытом по макушке.  Впрочем,
если у Духарева  и  возникала  мысль,  что  после  приобретения  лошадей
занятия его сведутся к одной верховой езде, то он быстро убедился  в  ее
ошибочности.   Уроки,   преподаваемые   варягом,   были   интенсивны   и
разнообразны. И их в равной мере нельзя было назвать  ни  приятными,  ни
спокойными. Единственное исключение - строительство конюшни.

Глава пятнадцатая
В КОТОРОЙ СЕРЕГА ДУХАРЕВ ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ОМУТ И ОБНАРУЖИВАЕТ У СЕБЯ ДАР ЯСНОВИДЕНИЯ

   - Пей! - Рёрех протянул Духареву деревянную фляжку.
   Серега понюхал... М-да! Оставалось надеяться, что вкус лучше  запаха.
Духарев зажмурился и, стараясь не дышать, втянул содержимое фляжки. Вкус
был не лучше. Хуже. Вяжущее, как неспелая хурма, и жгучее, как чилийский
перец. Серегу аж передернуло.
   - Это что, гнилой мухомор или настойка бледной  поганки?  -  кривясь,
сострил Духарев.
   - Нет, - совершенно серьезно ответил варяг. - Это  другие  грибы.  Не
плевать! - рыкнул он грозно, увидев, что Серега собирается  сплюнуть.  -
Давай полезай на ветку, сядь туда, в развилку, и смотри в воду.
   - А чего там?
   - Омут. Лезь!
   Серега вспрыгнул на  толстую  ветку,  пробежал  по  ней,  наслаждаясь
собственной ловкостью, до развилки, сел верхом.
   - Не так! - рявкнул варяг. - Скрести ноги! Духарев  послушно  поменял
позу. Под ним была ровная черная вода с зелеными рисками ила.
   - Просто сидеть и смотреть? - спросил Серега.
   - Да. И думай о том, кто думает о тебе. Это все.
   Не оборачиваясь, Духарев следил, как уходит варяг. Слушал,  как  мнет
траву  деревяшка,  как  поскрипывает  кожа.  По  звуку   он   чувствовал
расстояние и направление так хорошо, что мог бы навскидку,  с  разворота
послать стрелу... От которой наставник, впрочем, увернулся бы.
   Во рту и горле все онемело. Экую дрянь он выпил, честное слово!
   Серега поглядел вниз. Черная как  смола  вода,  гладкая.  Без  единой
рябинки. Над ухом раздалось  ликующее  зудение  комара.  Скоро  слетится
целая орава. На прощальный осенний пир. Серега  не  обращал  на  комаров
внимания. Его всерьез  прикололо,  что  лесные  звуки  как  будто  стали
намного отчетливей. Ну точно! Это началось, когда уходил  Рёрех,  только
Духареву тогда это  показалось  естественным.  Оказывается,  не  совсем.
Раньше такого не было. Чтобы он различал каждый насекомий цвирк,  шелест
каждого куста... Нет, такого с ним точно не было. То ли он вдруг страшно
окрутел, то ли дело в варяговом зелье. Последнее более вероятно.
   "Кто же обо мне думает? - подумал  Духарев.  -  Родители?  (Надо  же,
вспомнил!) Нет, родители - это вряд ли. Папаша думает только о марках  и
конкурентах-филателистах,     а     мать     шляется      со      своими
онанистами-евангелистами и учит, как Бога любить.  По-американски.  Нет,
хорошо,  что  Серега  -  поздний  ребенок   и   нет   у   него   младших
сестер-братьев. С такими-то родителями. Хотя,  в  сущности,  их  ли  это
вина? Не поперли бы  папку  с  работы  и  не  превратилось  бы  хобби  в
призвание. И не дал бы он маме в это говно влезть..."
   "Можно поду мать, ты - замечательный сын..." -  сказал  он  сам  себе
самокритично.
   "Так кто же обо мне думает?" - вернул себя Духарев к теме занятия.
   Тут же понял - кто. И попытался увидеть в  черном  зеркале.  Сначала,
конечно, не увидел ничего. А потом поверхность воды  вроде  как  поплыла
вверх ("Или это я падаю?" - успел подумать Серега.), встала у  ног,  под
самой развилкой, и он увидел.  Четко.  Как  на  экране  монитора.  Сразу
обоих. Сладу и Мыша. В лавочке. Серега подумал, что надо  бы  удивиться,
но почему-то не  удивился.  Только  смотрел,  как  Мыш,  сосредоточенно,
высунув кончик языка, шьет что-то кожаное, а Слада перебирает  крупу  на
струганом столе и,  кажется,  что-то  напевает.  Но  звука  не  было.  У
Сладиных босых ног вертелся пятнистый щен размером  с  крупную  крысу  и
примерно такого же вида и цвета.
   "Надо же, - подумал Духарев. - Где они такого ублюдка нашли?"
   У Сереги запершило в горле. То ли от нежности, то ли от дедова зелья.
Захотелось  сгрести  обоих,   расцеловать   Сладу,   потискать   Мыша...
Захотелось спрыгнуть с ветки... туда.  Только  Серега  не  мог.  Ног  не
чувствовал. И еще вертелась где-то на задворках сознания  мыслишка,  что
туда прыгать - нельзя.
   Слада закончила с крупой, щенок напрудил на пол, и его выгнали.
   "Слада, Оладушка!" - мысленно позвал Серега. Он ужасно захотел, чтобы
она повернулась, захотел заглянуть ей в глаза...  И  она  повернулась  к
нему. Или он сам как-то ухитрился... Ее нежное лицо вдруг  стало  совсем
близко, черные загнутые ресницы  почти  касались  Серегиных  бровей,  он
видел каждый волосок...
   Но Слада-то его не видела. Внутри Духарева что-то оборвалось... И Мыш
со Сладой пропали. Вместо них появился завернутый в меха мужик  примерно
Серегиных лет, который лежал на спине, на какой-то  деревянной  решетке.
Кожа у лежащего была очень бледная - до  подбородка.  От  подбородка  до
переносицы - загорелая  до  черноты,  а  выше  -  снова  бледная.  Этого
человека Духарев точно видел в первый  раз  в  жизни.  Мгновением  позже
лежащего заслонила чья-то спина, а еще через секунду хозяин  этой  спины
обернулся... и встретился взглядом с Духаревым. В  какой-то  миг  Сереге
показалось, что этот человек тоже  его  видит.  Наверное,  так  и  было,
потому что тот мотнул головой, словно отгоняя наваждение-Серегина голова
моталась из стороны в сторону, потому что Рёрех методично лупил  его  по
морде; слева, справа, слева, справа...
   - Х-хорош... - выдавил Духарев,  и  поднятая  для  очередной  оплеухи
ладонь замерла.
   Серега лежал на песочке, варяг стоял над ним на коленях, и физиономия
у него была, мягко говоря, озабоченная. Это у Рёреха,  который  даже  из
трясины вытаскивал Серегу в последний момент и с ехидной усмешечкой.
   - Ты чего? - удивленно спросил Духарев. Но тревога уже сошла  с  лица
варяга.
   - Выкарабкался, значит, - проворчал он обычным голосом. - Сядь,  чего
разлегся!
   Серега сел и сразу почувствовал,  как  накатила  слабость.  И  голова
заболела.
   - Видишь как? - спросил Рёрех.
   - Мутно, - ответил Серега.
   - В глазах не двоится? Тени видишь?
   - А чего бы мне их не видеть? - удивился Духарев.
   - Где видишь?
   - Да вот1 - Серега, крайне удивленный, показал на собственную тень на
песке.
   - Я про другие тени спрашиваю! - рявкнул варяг. - Видишь - нет?
   Серега потер лоб. Соображалось плохо - башка буквально раскалывалась.
   - Нет, - проговорил он. - Других теней не вижу, только обыкновенные.
   - Ага, - сказано было таким тоном, что не понять:  хорошо  или  плохо
то, что Духарев не видит этих самых "других теней".
   - В седле усидишь? - спросил Рёрех.
   - А может, я тут останусь? - пробормотал Духарев.
   Мысль о том, как  отзовется  на  тряску  его  несчастная  голова,  не
принесла радости. Оно, конечно, воин должен стойко переносить  боль,  но
совсем не обязательно при этом быть мазохистом.
   Вместо ответа варяг взял Серегу за бородку,  запрокинул  ему  голову,
заглянул в зрачки.
   - Нет, - отрезал он. - Здесь не останешься. Ухватил Духарева  ладонью
за затылок и вдавил железный палец Сереге в  лоб.  Чуть  повыше  бровей.
Боль, только что бывшая просто нестерпимой, превысила всякие  пределы  -
Серега не удержался, застонал. Но вырваться и не пытался.  И  правильно.
Достигнув  максимума,  боль  внезапно  исчезла.  Совсем.  Обратилась   в
звенящую пустоту.
   - Как ты это сделал? - восхитился Духарев. - Научи!
   Варяг отрицательно покачал головой.
   - Вставай и пошли, - сказал он. - Не знаю, как ты, репка-сурепка, а я
проголодался.

Глава шестнадцатая
ТУМАННЫЕ ТРОПЫ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ

   Этот же эксперимент они повторили еще два раза. Недель  через  шесть,
на том же самом месте, но уже ночью, безлунной  и  безветренной.  Серега
сидел и глядел, а Рёрех стоял над ним, держа в  руке  факел.  А  третий,
последний раз - уже зимой и опять там же, над  омутом,  но  на  сей  раз
Духареву пришлось изрядно потрудиться, чтобы прорубить лед, и  сидел  он
уже не на ветке, а на толстом войлоке.
   Слады и Мыша он больше не видел. Один раз, совсем недолго, видел того
незнакомого  человека,  уже  не  завернутого   в   меха,   а   нормально
(по-местному)  одетого,  с  заметным  усилием  ворочающего  большое   и,
вероятно, тяжелое весло. Еще  Серега  видел  какую-то  молодую  женщину,
очень сердитую и тоже незнакомую. Прочие образы  были  совсем  смутными,
особенно - по третьему разу. Хотя именно  к  третьему  "глядению"  Рёрех
поставил Сереге совершенно конкретную задачу.  Думать,  за  каким  таким
хреном он, Духарев, явился сюда из мира духов или из какого там он  мира
явился...
   Нельзя сказать, что Сереге ответ на этот вопрос был безразличен.  Сам
он уже раз триста задавал его себе. Особенно когда от перегрузки или еще
по какой причине не мог сразу заснуть.  Иногда  Духареву  представлялось
некое инфернальное существо, выдергивающее его, Серегу, из катящейся  по
трас-, се машины и зашвыривающее в сей дивный  мир.  Дабы  он,  Духарев,
изменил его к лучшему: наказывал зло, освобождал царевен и творил добрые
дела. Правда, образы, возникавшие у Сереги в сознании, больше напоминали
всякие фантастические фильмы, а  могущественное  существо  подозрительно
смахивало на дедушку варяга. Ах, мечты, мечты...
   Нельзя  сказать,  что   неведение   относительно   своего   "великого
предназначения" очень огорчало Серегу. Где-то в глубине души Духарев был
уверен, что рано или поздно все и так станет известно и торопить события
-   чревато.   Потому   что   единственное   действительно   неоспоримое
доказательство существования посмертного бытия  человек  может  получить
только в одном случае. Более того, всякий человек получит его наверняка.
Когда помрет. Экспериментировать же в этой области  Духареву  как-то  не
хотелось.
   Пожалуй, Рёреха вопрос о предназначении Духарева волновал значительно
сильнее, чем самого Духарева. Потому что варягу страшно надоело  жить  в
лесу и хранить священное место, как велел ему  когда-то  волох.  Дедушка
все еще лелеял надежду, что Духарев - тот  самый  кадр,  которому  можно
будет  передать  бессрочную  вахту.  То,  что  Серега  -   крещеный   и,
следовательно, не очень-то близок по духу  местным  божествам,  конечно,
смущало. Но с другой стороны, Духарев проявлял недюжинные способности во
всех науках, в коих натаскивал его варяг.  А  науки  эти,  издревле,  от
варяговых пращуров, да и не только варяговых, но  и  прочих  славянских,
что полян, что ильмян, - считались вотчинами исконных местных  богов,  в
особенности же - воинственного и кровожадного Перуна. О Христе же  варяг
имел понятие самое поверхностное и  считал  его  почему-то  покровителем
богатства. Логика его была проста. Кто поклоняется Перуну -  тот  здоров
насчет подраться. А кто поклоняется Христу, у того карманы полны  злата.
Вот те же ромеи: грабят их грабят, а богатства их все прибывают.  Потому
что христиане. Спорить с ним Духарев даже и не пытался. Ему  ли,  символ
собственной  веры  помнившему  через  слово,   наставлять   закоренелого
язычника. Пусть  лучше  язычник  Серегу  научит  грибную  шляпку  копьем
подхватывать. В галопе.
   Язычник учил. Честно. А  когда  понял,  что  Духарев  воинскую  науку
освоил вполне прилично, а можно ли его брать в ведуны - своими силами не
выяснить, Рёрех решил прибегнуть к помощи специалистов. Но это случилось
позже.

Глава семнадцатая
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА

   Мишку они выследили еще осенью, до снега. Выслеживали  аккуратно.  Не
потому, что боялись. Не медведица  с  медвежатами,  чай,  а  здоровенный
лесной хозяин. Такой зря рисковать  не  станет,  предпочтет  убраться  с
человечьей дороги. Вот то-то и оно. Уйдет - и ищи его потом. А так - вот
он. Хороший мишка. Жирный. Такой как осенью заляжет - так до самой весны
проспит.
   По указанию наставника Серега наблюдал за зверем  очень  внимательно.
Как ест, как двигается, как купается. Днем наблюдал,  а  вечером  слушал
варяговы байки про варяжских воинов, что у могучего мишки воинскому делу
учились. А иные даже сами  медведем  перекидывались  при  необходимости.
Сила зверя, помноженная  на  человеческий  ум  и  отвагу  (сам-то  мишка
трусоват), вершили чудеса. Тем более что такого оборотня сталь не берет,
а только особое, с наговором, оружие.
   Серега в байки насчет оборотней не  очень-то  верил,  тем  более  что
Рёрех честно признался, что таких, перекидывающихся, сам он не видел,  а
только байки слыхал. А вот к "звериной" технике относился серьезно.  Еще
с "той", цивилизованной жизни. "Школа богомола", "Школа обезьяны"...
   Один из варяговых горностаев взобрался на Серегино плечо. Только  так
их Духарев и различал: один признал нового человека, второй - нет.
   Несмотря на немалый рост,  Духарев  предпочел  бы  "школу  горностая"
"школе медведя". Рядом со стремительным, обтекаемым, как пуля,  зверьком
Топтыгин выглядел неуклюжим увальнем.
   Медведь  перестал  есть  обычную  пищу,  зато  жрал  траву,  какую-то
глину... в общем, малосъедобные вещи. Постился по-своему, по-медвежьи.
   - Скоро заляжет, - определил Рёрех. И точно. Мишка еще несколько дней
пошатался по лесу, помечая территорию, а потом забрался  в  берлогу  под
вывороченной старой березой и больше не объявлялся.
   - Всегда тут спит, - заметил варяг.
   - Зачем тогда мы его пасли? - осведомился Серега,  который  предпочел
бы не за мишкой ходить, а лишний раз с мечом или копьем поработать.
   - Надо - вот и пасли, - отрезал варяг. - Больше сюда не ходи.  Пускай
спит до времени.
   За  мишкой  пошли  после  третьего  снега.  Точнее   сказать,   после
зарядившего на целую  неделю  снегопада.  Пошли  на  лыжах,  коротких  и
широких, подбитых снизу остистым мехом. На голове у Духарева  красовался
шлем, похожий на строительную каску:
   Формой и натянутыми изнутри кожаными ремешками. Правда, в отличие  от
каски, шлем