ся  побывать  на  войне,  в  госпитале,  вернуться,  снова
поступить, на этот раз уже не на матмех, а на жур, вылететь,  опять-таки
без всяких трагических заламываний рук, -  с  того  же  третьего  курса,
сменить полдюжины работ... И при этом внешне ни на йоту  не  измениться.
Ну вот и пожалуйся такому, что  начальник-сука  второй  месяц  бабок  не
платит, а он, вместо того чтобы посочувствовать и сообщить, что  у  него
такие же проблемы, немедленно предложит: "Не платит? Пошли, дадим ему  в
грызло!" Вот поэтому у Сереги  Духарева  было  море  приятелей,  табунок
любовниц - и ни одного настоящего друга. Не то чтобы вообще  никогда  не
было. Были двое школьных приятелей, с которыми Серега вместе болтался по
стройкам и занимался рукопашкой. И еще один, Сенька, - по спорту.  Более
успешный, чем Духарев, поскольку  не  разбрасывался  на  разное,  Сенька
четко шел по выбранному спортивному профилю - от медали к  медали  -  до
призера Европы,
   Целых трое, но...
   Сенька-биатлонист канул где-то в Канаде, а одноклассники -  в  земле.
Одного убили в Чечне, второй на  зоне  отравился  какой-то  дрянью.  Три
минус три...
   Такая вот была у Духарева проблема. Собственно, он  ее  проблемой  не
считал, полагая, что так и должно быть. А чего?  Или  ему  не  с  кем  в
кабаке посидеть или по летнему времени  на  байдарочках  сплавиться?  Да
его, Сереги, компании куча народу обрадуется.
   Вот тут  он  был  прав.  Повеселиться  в  клубе  или  пробежаться  по
Карельскому перешейку - лучше Духарева не найти. А ежели девочек  снять,
так Сереге в этом вообще равных нет.
   Вот и вышло, что ничего действительно настоящего  у  Сереги-то  и  не
было. Ни друзей, ни любви, ни дела-работы. Однако понимать  это  Духарев
начал только здесь. Когда  уловил  разницу  между  приятелем  Чифаней  и
другом Мышом. Между девушкой Сладой, которая  глядит  на  него  сияющими
глазами, Сладой, которую он  не  осмеливается  тронуть,  и  какой-нибудь
молоденькой бабенкой из Торжка, с которой барахтался на сеновале.
   Да, Серега начинал кое-что  понимать  и,  понимая,  присматривался  к
другим, к варягам и воям Гораздовой ватажки,  к  понурым  челядникам,  к
тому, как полочанин Зубок разговаривает со своей молодой женой  Неленей,
к самому Горазду, у которого тоже  не  было  друзей,  равных,  из  числа
нынешних спутников. Но при этом Серега чувствовал, что  вообще  у  купца
настоящие друзья есть. Может быть, в Полоцке или Киеве...
   В общем, Серега присматривался  к  своим  спутникам,  а  те,  в  свою
очередь, присматривались к нему.
   Когда сидишь у одного костра да еще и ешь из одного котла  -  общение
налаживается быстро. Полугодом раньше  Серега  просто  отметил  бы,  что
компания подобралась неплохая. И все. Теперь же он глядел чуть  поглубже
и видел немного больше. Он видел, что в паре двух лучших воинов. Драя  и
Устаха, первый взирает на второго с тем  восхищением,  с  каким  младший
брат-второклассник глядит на старшего - восьмиклассника. Он  видел,  что
из семерых воев, что рангом пониже  варягов,  некоторые  повязаны  между
собой настоящей дружбой, например Теша с Зубком, кривичи из  Полоцка.  И
их дружбе ничуть не мешает, что Зубок недавно  женился  и  взял  жену  с
собой. Полочане, кстати, охотнее других общались  с  Серегой  и  Сладой,
звали садиться рядом с собой за стол, норовили положить в  миску  лучший
кусок, что, как уже  знал  Духарев,  было  здесь  таким  же  проявлением
симпатии, как и там, в прежней жизни, - угостить кружкой пива.
   Вообще-то, как узнал Духарев, и до Серегиного появления в  Гораздовой
ватажке Сладу и Мыша привечали  не  как  иных  рабов-челядников.  Может,
оттого, что остальные холопы, за  исключением  одной  женщины,  были  из
других племен. Может, оттого, что Слада - лекарка.
   Лекарка... Вроде бы и не  такая  важная  профессия  в  мире  здоровых
людей. С одной стороны. А с Другой... Попробуй-ка себе представить  мир,
где нет не только больниц-поликлиник, но и аптек, в которых можно купить
простейший анальгин или йод. Где некому ни вколоть пенициллин,  ни  даже
наклеить на ссадину бактерицидный лейкопластырь. Где  пустяковая  ранка,
промытая болотной  водой,  может  гноиться  неделями...  Если  рядом  не
окажется целителя. А от раны серьезной можно и вовсе помереть на  месте,
если не знать, как остановить кровь. Конечно,  каждый  более  или  менее
опытный воин мог прижечь, наложить жгут, зашить хотя бы вкривь и  вкось,
заткнуть колотую рану паутиной, смоченной в собачьей  слюне...  Конечно,
любой раненый или  болящий  предпочел  бы  помощь  не  юной  девушки,  а
седобородого волоха, знающего не только  травы-настои,  но  и  заговоры,
способные и кровь остановить, и злую силу от раны  отвести.  Но  никакой
волох не станет сопровождать купеческий караван. Разве что  по  собствен
ной надобности. Короче, любой из этих людей понимал, что в любой  момент
его здоровье, а то и жизнь могут оказаться во власти  юной  черноволосой
булгарки. Трудно этого не понимать, когда даже Серега врубился  с  ходу,
что Гораздова ватажка - не столько торговая,  сколько  воинска  дружина.
Сплоченный военный отряд,  передвигающийся  по  потенциально  враждебной
территории.
   По местным масштабам это была довольно сильная команда. Кроме наемных
охранников  в  ватажку  входили  еще  девять  приказчиков,   родичей   и
домочадцев Горазда, которые трудились не за плату, а  за  стол,  кров  и
положенную долю прибыли. Эти тоже умели в случае чего помахать  топорами
или стрелой попасть чуть пониже шапки. А самого Горазда  можно  было  по
уровню мастерства причислить даже не к воям, а к воинам, элитным  бойцам
вроде варягов. В общем, вместе с Серегой ватажка насчитывала теперь  два
десятка бойцов. И  представляла  слишком  зубастую  добычу  для  обычных
разбойников. И правильно, поскольку Горазд  вез  на  торг  одной  мягкой
рухляди - двое саней. А ведь за иную шкурку ромеи серебром по весу дают.
А за доброго горностая или черного соболя - так и золотом.  А  еще  мед,
воск, моржовую кость, купленную у северян, большой мешок необработанного
янтаря, купленного еще у кого-то... И рабов.
   Что человек может  быть  товаром,  для  Духарева  было  не  такой  уж
новостью. Видел он рабов и в более цивилизованном мире, причем не только
в Чечне, но и в как бы "европейском" Питере. Однако помня о том, как  он
сам попал в этот мир, Серега поначалу поглядывал на челядников Горазда с
интересом: а ну как (чем черт не шутит!) окажется  среди  них  такой  же
кочевник-междумирок, как он сам? Только менее удачливый. Но очень  скоро
Духарев  присматриваться  перестал.  Не  было   среди   челяди   никаких
междумирных  кочевников,  а  были  здешние  неудачники,  большей  частью
сломленные люди, из воинской добычи тех же нурманов. Здешний же человек,
чудин  ли,  вятич  или  кривич,  будучи  выдернут  из  своего  рода,  из
привычного окружения, вырван с кровью, унижен  и  потоптан,  уподоблялся
выпавшему из гнезда птенцу. Безвольное, покорное существо. Был лишь один
чудин, который, предоставь его самому себе, мог бы сбежать в лес и  даже
добраться домой, если только дом его и хоть  кто-то  из  родичей  уцелел
после свирепого нурманского набега.  Потому  на  чудина  надели  цепи  и
присматривали за ним не в пример строже, чем за какой-нибудь купленной у
тех же нурманов запуганной рабыней. Вообще-то, такой социальный  порядок
Сереге не слишком-то нравился. Не  дело  это,  когда  безответного  раба
палкой по голове лупят, чтоб ногами  быстрей  шевелил,  а  рабыню,  если
Горазд разрешит, можно пользовать хоть всем кругом. Не  порядок  это,  а
какой-то бандитский беспредел. Но когда Серега поделился своими  мыслями
с Тешей, тот обиделся.
   - Все знают, что мы,  словене,  с  челядью  по-доброму  обходимся!  -
запротестовал молодой кривич. - Ты б видел, что с полонянниками  нурманы
творят! Зато и нурманский полон - самый спокойный! - тут же сделал  Теша
неожиданный вывод. - Сколь  челяди  ни  водили  -  от  нурманских  рабов
никакого озорства.
   -  И  много  ты  таких  вот,  -  Духарев  кивнул  на  понурую  череду
невольников, - в Киев водил?
   - Да по четвертому разу уж! - не без гордости ответил Теша.
   - А если тебя самого нурманы схватят и вот  такому  же,  как  Горазд,
продадут? - осведомился Духарев.
   - Того не будет! - твердо ответил Теша.
   - Почему ты так думаешь?
   - Перун не позволит. А если случится... - Теша малость  помрачнел.  -
Нурманы воев в холопы не берут. Могут в ватажку свою, хирд, взять,  если
ты им почему-то полюбился, ну там  бился  крепко  или  некого  за  весло
посадить. Но это редко бывает. Чаще если захватят воя или гридня живьем,
то мучат до смерти. Так что,  ежели  что,  нурманам  в  полон  лучше  не
попадать. И своих не отдавать. Лучше их самому  убить...  -  Тут  обычно
веселый Теша стал совсем мрачен. Вероятно, его  мнение  основывалось  на
фактах, а не общих предположениях.
   Ночевала ватажка, как правило, на постоялых дворах,  но  иногда  и  в
самом лесу. Шатров  не  ставили.  Прогревали  землю  огнем  и  ночевали,
завернувшись в шкуры. Челядь - по-овечьи сбившись в  кучу,  остальные  -
кому как нравится. Костры жгли всю ночь. Для тепла. Даже самая  голодная
волчья стая не  рискнула  бы  напасть  на  такую  толпу  людей.  Но,  по
требованию Устаха, кроме костровых выставляли  и  дозорных.  Больше  для
порядка, чем по необходимости.
   Беда пришла в одну из таких "лесных" ночей. Пришла не от  природы,  а
от человека.  Беда,  в  очередной  раз  круто  изменившая  жизнь  Сереги
Духарева.

Глава одиннадцатая
НУРМАНЫ

   Они вышли прямо к кострам. Четверо. Серега даже не  успел  удивиться,
каким образом они обошли  дозорного.  Из  темноты  появились  еще  двое,
волоча Тешу. Дотащили, бросили в освещенный огнем круг.
   Кто-то из женщин сдавленно вскрикнул.
   Теша, ударившись оземь, застонал, попытался ползти. Прямо в костер.
   К нему подскочил Зубок, удержал.
   Шестеро словно и  не  заметили  этого.  Рослые,  самый  высокий  -  с
Духарева ростом. В полных бронях, с закинутыми за спину щитами. Мечи - у
каждого. И сулицы. У двоих еще - боевые топоры, широкие, с "бородками".
   - Нурманы... - прошептал Мыш.
   Слада, всхлипнув, подалась назад, соскользнула с бревна и  спряталась
за спину Сереги.
   Нурманы неторопливо приблизились. Один из них опустился на корточки у
огня, снял рукавицу, содрал сосульки со светлых усов,  бросил  в  пламя.
Молча. Кривичи тоже молчали, поглядывали на Горазда.
   Купец сделал знак: одна из молодых челядниц  налила  в  чашу  горячий
сладкий медовый вар, поднесла тому, что  присел  на  корточки.  Тот,  не
обращая внимания, демонстративно глядел на огонь. Внезапно один  из  его
спутников грубо схватил женщину, та  вскрикнула,  уронила  чашу.  Нурман
грубо, спиной, притянул ее к себе, укусил за  шею.  Женщина  вскрикнула,
попыталась вырваться. Нурман захохотал, сдавил ее, укусил еще раз, затем
отшвырнул в сугроб.
   Серега увидел, как заходили желваки  у  сидящего  справа  от  Горазда
Устаха.
   Но никто из кривичей опять ничего не сделал. И Серега тоже. Хотя  ему
очень хотелось.
   Непонятки. Конечно, пришельцы в броне и при оружии, а Гораздовы - кто
в чем есть. Но нурманов всего шестеро, а Гораздовых - почти два десятка.
Втрое против нурманов. Чего ж эти вотано-вы ублюдки борзеют? И почему им
позволяют бор-зеть.
   - Мыш, - шепнул Духарев. - Мой меч. "Учил же Рёрех меня,  дурака:  не
клади оружие дальше протянутой руки!" - сердясь  сам  на  себя,  подумал
Серега.
   - Ты че, Серегей... - испуганным шепотом начал Мыш.
   - Живо! - прошипел Духарев.
   Мыш скатился с бревна и, пригибаясь, как будто ждал стрелы, кинулся к
тюкам.
   Двое нурманов схватились за сулицы, но,  разглядев,  что  это  только
мальчишка, остановились.
   Их вожак все так же сидел у костра, глядел в пламя. Как будто  вокруг
- никого. На спину  его  поверх  рыбьей  чешуи  доспеха  была  наброшена
вольчья шкура. Белая, с темной полосой по хребту.
   Хищные глаза нурманов посверкивали в круглых прорезях шлемов.
   Мыш подбежал, сунул Сереге меч в ножнах и сразу  присел,  прячась  за
Серегину широкую спину.
   Нурманы это видели. Тут же один из чужаков - на нем тоже была  волчья
шкура, только не белая, а серая - обогнул  костер  и  уселся  на  бревно
рядом с Духаревым. Глянул на него нагло и вызывающе, ухмыльнулся. Воняло
от нурмана, как от бомжа.
   И сразу еще двое сошли с мест. Один быстрым движением  выхватил  нож,
отмахнул от подвешенной кабаньей туши  красную  полоску,  вытянул  из-за
пазухи мешочек  с  солью,  сыпанул  и  стал  жрать  сырое  мясо.  Второй
плюхнулся на бревно  рядом  с  Зубковой  женой.  Неленей,  скинул  шлем,
встряхнул спутанными волосами и вдруг ухватил Неленю за пшеничные  косы,
запрокидывая молодой женщине голову...
   Зубок,  вскрикнув,  бросился  к  ней...  Нож  нурмана,  евшего  мясо,
свистнул в воздухе и ударил Зубка между лопаток. Брони на Зубке не было,
и нож вошел почти на ладонь. Кривич споткнулся,  широко  раскрыл  рот...
Беззвучно, как рыба... И упал.
   Над  поляной  прокатился  дружный  вздох.   Мгновением   позже   дико
вскрикнула Неленя, нурман  зажал  ей  ладонью  рот  и  засмеялся,  когда
женщина попыталась укусить его ладонь.
   - Зачем? - глухо произнес Горазд. Предводитель отвернулся от огня - к
Горазду. На нем был пластинчатый панцирь без рукавов и нашейника. Из-под
панциря торчали рукава кольчужной рубахи.
   - Виру стребуешь, Словении? - негромко  поинтересовался  он.  -  Или,
может, - кровь за кровь возьмешь?
   Говорил он по-своему, но Горазд понял. Да все поняли, даже те, кто не
знал языка.
   - Князь возьмет, - совсем тихо ответил купец.
   - Если узнает. - Нурман глядел на Горазда, а Горазд  -  в  утоптанный
снег.
   Нурман сдвинул на затылок шлем. Лицо у него было строгое и спокойное.
Красивое мужественное лицо вождя-воина.
   Его товарищ тем временем давил пальцами лицо Нелени. Женщина  уже  не
кричала, подвывала на одной ноте, как собачонка. Нурман распахнул на ней
полушубок...
   "Эта сука нас провоцирует! - подумал Серега. - Ну ладно же!"
   Он сжал рукоять меча,  нажал  большим  пальцем,  и  клинок,  щелкнув,
выдвинулся из ножен. Тотчас  сидящий  около  Духарева  нурман  небрежным
движением обнял  Серегу  за  шею,  царапнул  горло  железными  бляшками,
нашитыми на раструб рукавицы. Его шлем  был  тоже  сдвинут  на  затылок.
Нурман выдохнул прямо Сереге в  лицо,  ухмыльнулся-оскалился,  полностью
уверенный в своем превосходстве рыжебородый наглец...
   Духарев ударил его локтем, снизу вверх, в нос. Меховой рукав  куртки,
конечно, смягчил удар, но голова нурмана мотнулась назад,  и  хватка  на
шее Серегиной ослабла.
   Духарев, разворачиваясь, врезал нурману по зубам  оголовьем  меча,  с
удовольствием  услышал  хруст  и  перекатом  ушел  назад,   одновременно
стряхивая с меча ножны.
   Брошенная в него сулица с шелестом вспорола  снег.  Серега  встал  на
ноги, увидел,  как  Мыш  лаской  метнулся  к  упавшему  нурману,  скорее
почувствовал, чем заметил еще одну сулицу,  прыгнул  и  выхватил  ее  из
воздуха  буквально  в  метре  от  Мышовой  спины,  развернулся,   увидел
оскаленную пасть бросившего  копье  нурмана  и  метнул  сулицу  обратно.
Нурман присел, и сулица прошла мимо.
   Боковым зрением Духарев увидел, как Устах  опускает  меч  на  затылок
схватившего Неленю разбойника, перескочил  через  костер  и  из  верхней
позиции рубанул нурманского вожака, схватившегося с Гораздом.
   Нурман затылком угадал опасность, отскочил, и меч впустую звякнул  по
панцирю, отхватив клок волчьей шкуры.
   Нурман вертанулся волчком.  Жало  его  меча  прочертило  параллельную
земле линию в сантиметре от Серегиной куртки, упало вниз, и  Серега,  не
отдерни он ногу, - остался бы калекой.
   Свист... Серега инстинктивно присел - и клинок другого нурмана пропел
у  Духарева  над  макушкой.  Приседая,  Серега  боковым  зрением  увидел
набегающего третьего, взлетающий топор...
   Духарев  кувыркнулся  ему  навстречу,  с  кувырка  оттолкнулся-ударил
нурмана ногами  в  грудь  -  и  тот  исчез  из  поля  зрения.  А  Серега
кувыркнулся обратно - меч второго разбойника с маху врубился  в  мерзлую
землю там, где только что был Духарев, - кувыркнулся и встал: нос к носу
с нурманским вожаком.
   Вот это было зрелище!  В  общем-то  довольно  красивое  лицо  нурмана
перекосила страшная гримаса. Из оскаленного рта набороду обильно стекала
слюна, расширенные зрачки, красные белки глаз...
   Даже если Серега и  собирался  испугаться,  то  не  успел.  Горазд  с
кряканьем рубанул нурмана по спине.
   Может, у купца с возрастом ослабел поставленный удар. Может, двойная,
на  совесть  выкованная  броня  нурмана  оказалась  тверже   кривичского
клинка... В общем, панцирь выдержал, а брошенный ударом  нурман  налетел
на Духарева.
   Встретить его мечом Серега по близости дистанции не  мог,  поэтому  и
ударил с левой, в кадык,  ощутив,  как  вминается  внутрь  хрящ.  В  шее
нурмана что-то хрустнуло, и вождь разбойников  тяжело  рухнул  навзничь.
Купец замахнулся, но один из противников  Сереги  вихрем  пронесся  мимо
Духарева и успел подставить под удар щит.
   Третий, тот, что с топором, уже давно был на ногах и рубился с  тремя
кривичами.
   Серега быстро огляделся. Из шести  нурманов  в  состоянии  активности
остались только трое. Вооруженный  топором  -  раз.  Тот,  что  бился  с
Гораздом (теперь уже не только с Гораздом, а еще и с Драем),  -  два.  И
еще третий, что рубился сейчас аж с четырьмя. Правда, сразу было  видно,
что из этих четырех реально опасен  для  нурмана  только  Устах,  прочие
всего лишь путаются под ногами.
   Серега остановился буквально на пару мгновений - перевести  дух...  И
за  этот  ничтожный  промежуток  времени  нурман  с  топором   ухитрился
разрубить бедро одному, развалить голову  вместе  со  шлемом  второму  и
отсечь правую кисть третьему кривичу. Третьего он тут же и прикончил бы,
но Духарев опомнился и бросился на выручку.
   Нурман бился классно! Он подхватил щит одного из кривичей и  встречал
им Серегин клинок так ловко, словно Духарев  только  по  щиту  и  целил.
Здоровенный топор нурмана летал, как бабочка, разбойник наседал,  давил,
страшно рычал, норовил прижать к какому-нибудь дереву. Но  Духарев  тоже
не вчера родился, и напугать его рыком  было  трудновато.  Да  и  бегать
спиной  вперед  он  не  любил,  поэтому  пропускал  нурмана  мимо  себя,
заставляя разворачиваться и терять напор. Но всякий  раз,  когда  клинок
бесполезно скользил по наплечнику или отлетал назад, отброшенный  щитом,
у  Сереги  возникало  отвратительное  ощущение  бессилия,  невозможности
уязвить противника.
   Лунный свет пробивался между крон, отражался  от  снега,  изрезанного
четкими черными  тенями  ветвей.  Хруст  снега,  звон  металла,  тяжелое
дыхание...
   "Когда ж ты, медведь, выдохнешься?" - думал Духарев,  уворачиваясь  и
ускользая.
   Но выдыхался он сам. Бились они уже не  на  утоптанной  поляне,  а  в
лесу, по колено в снегу, что существенно помогало нурману.  Духарев  был
быстрее, и реакция у  него  была  лучше,  но  опыт  нурмана  сводил  эти
преимущества на нет. Серегу поддерживала только мысль о том,  что  он  в
любой  момент   может   прекратить   бой   и   ретироваться.   Вряд   ли
тяжеловооруженный противник сумеет его догнать...
   И только Духарев подумал о том, чтобы  смыться,  как  нурманов  топор
чиркнул его по ноге.
   Чуточку задел, самым кончиком, но меховые штаны вспорол  и  мышцу  на
добрый сантиметр в глубину - тоже.
   Боли Серега не почувствовал, зато теплую струйку, побежавшую по ноге,
- ощутил. Сознание его сработало с потрясающей быстротой. Миг - и он уже
валится на бок. Нурман, который знал, что попал, который учуял кровь, но
оценить в темноте, насколько опасна рана словенина, не мог, - действовал
привычно. Отшвырнул  щит,  хватил  топор  двумя  руками  и  нанес  уд