велеваю!
   На площади стало еще тише. Каждый ждал. Все глядели на судью,  только
Гудым  и  Духарев  глядели  на  смоленского  посадника.  Серега   -   из
любопытства, а Гудым - потому что ждал: не  возьмет  ли  Фрелаф  обратно
отданное Мятлику право суда?
   Наверное, того же ждал и Мятлик, поскольку огласил приговор не сразу,
а после довольно длинной паузы:
   -  Повелеваю!  Не  признавать  за  сотником  Хайнаром  право   мести,
поскольку вина варяга Серегея не показана ни людьми, ни богами.
   Нурманы недовольно заворчали, но судья не обращал на них внимания.
   - Признать за варягом Серегеем право на убийство  Хайнара,  искавшего
его смерти вопреки правде, и считать с этого времени Хайнара не сотником
и человеком смоленского посадника, а просто человеком Хайнаром.  По  его
собственному волеизъявлению.
   Недовольное ворчание перешло в гневный ропот. Мятлик повысил голос.
   - Назначить виру князю за человека Хайнара, в  одну  гривну,  которую
следует истратить  на  погребение  Хайнара,  если  у  него  не  отыщется
родичей...
   Нурманы, окружившие тело человека Хайнара, возмущенно завопили, но на
этот раз уже сам посадник смоленский вмешался, гаркнул:
   - Тихо!
   Ропот смолк, а Мятлик продолжил:
   - Доспехи и оружие человека Хайнара следует передать  варягу  Серегею
по праву победителя.
   Прочее имущество - родичам Хайнара, если таковые объявятся. С них  же
причитается вира  в  десять  гривен  за  убийство  свободной  женщины  и
головное в восемь гривен  мастеру-корабельщику  Чутке  за  убийство  его
водимой жены. Это все. Что скажете, люди смоленские?
   Народ одобрительно завопил. Варяги  злорадно  поглядывали  на  хмурых
нурманов.
   За спиной нурмана-посадника  неподвижной  стеной  стояли  дружинники.
Серега пытался разглядеть, как  отнеслись  к  приговору  они,  но  шлемы
дружинников были сдвинуты по-боевому, а у иных даже кольчужная сетка  на
лицо опущена. Видеть же сквозь железо Духарев не умел.
   Толпа начала рассасываться.
   Прошло совсем немного времени, и на площади остались  только  варяги,
нурманы и оружные воины посадника.
   Серега чувствовал: все чего-то ждут.
   Ждали, что скажет Фрелаф. Суд и Правда  -  для  народа.  Для  дружины
приговор - приказ старшего. Хотя старший,  не  следующий  правде,  очень
скоро остается без дружины.
   - Ты, ты и ты! - произнес посадник  негромко,  поочередно  указав  на
Серегея, Устаха и Гудыма. - Идите за мной!
   Повернулся и вошел в кремлевские ворота.
   - Пойдем? - настороженно спросил Устах.
   - Не боись, - успокоил Гудым. - Не тронет. Не  захочет  Роговолта  со
Свенельдом под стенами увидеть. А Мятлик-то каков! За сотника Хайнара по
Правде виру в восемьдесят гривен надо брать. А за человека Хайнара - как
за смерда: сколько судья назначит. И Серегея обелил. Скажи-ка, как брат,
ты убил ульфхеднара Виглафа?
   - Да, - подтвердил Духарев.
   - Кулаком, - добавил Устах.
   - То есть Виглаф и впрямь оказался волколюд,  -  Гудым  кивнул.  -  А
признал бы вину, Серегей, если бы Мятлик тебя прямо спросил?
   Духарев пожал плечами.
   - Может быть. - И поинтересовался:
   - А почему он, кстати, не спрашивал прямо?
   - Как можно? - усмехнулся Гудым. - А если ты не убивал Виглафа? Он  -
судья. Его слово - как замковый  камень, а Мятлик не воевода, а такой же  сотник,
как Хайнар. Если вина твоя не будет доказана, ты вправе вызвать  его  на
перекрестье дорог, чтобы кровью смыть обиду. Никто  не  знал  наверняка,
что ты убил Виглафа, но все видели убитого тобой  Хайнара.  Значит,  или
боги на твоей стороне, или рука твоя оказалась слишком тяжела  даже  для
Хайнара. Здесь трое родичей его, но никто не решился бросить тебе вызов.
Ладно, пойдем.  Воевода  Фрелаф  показал  себя  достойным  воеводой.  Не
заставим его ждать!

Глава двадцать вторая
В КОТОРОЙ СЕРЕГА ДУХАРЕВ СНАЧАЛА ЛИШАЕТСЯ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО В ГОРОДЕ СМОЛЕНСКЕ, ПОТОМ ИМЕЕТ ЛИЧНУЮ БЕСЕДУ С ПОСАДНИКОМ ФРЕЛАФОМ И, НАКОНЕЦ, ПОЛУЧАЕТ ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПОСТОЯННУЮ РАБОТУ

   Серега думал, что они  пойдут  втроем,  но  с  ними  отправилась  вся
варяжская ватага. Правда, в сам кремль вошли только те,  кого  звали,  и
еще один варяг, десятник из Фрелафовой дружины.
   Фрелаф принял их один. Даже  без  охраны.  Храбрость  показывал.  Или
доверие?
   - Доволен, Гудым? - буркнул посадник. -  Замутил  мне  дружину?  Суду
моему не поверил!
   - Ты нурман, - сказал полоцкий сотник.
   - Когда я вас, варягов, обижал? - сердито спросил посадник.
   - Ты - нет, - спокойно ответил Гудым. -  А  нурманы  твои  на  землях
моего князя безобразничают.
   - Это где же?
   - Да хоть под Витебском.
   - Это мои земли! - сердито возразил Фрелаф. Гудым пожал плечами.
   - Не мне с тобой спорить, - сказал он. - Я своему  князю  служу.  Для
меня это земли Полоцка.
   - Может, и Смоленск уже не мой?
   - Смоленск твой, - признал Гудым.
   - Ну, успокоил! - буркнул посадник. Снаружи раздался звучный  шлепок.
Затем - хохот стражи.
   Фрелаф поморщился. Взял с пояса короткий метательный  нож  с  кольцом
вместо рукояти, повертел в руке...
   - Слушай меня, Гудым! - произнес посадник негромко  и  веско.  -  Даю
тебе сроку до завтрашнего вечера. Лед с реки сошел. Садись в свою  лодью
и убирайся в Полоцк. Хватит тебе моих лучших дружинников друг  на  друга
натравливать! И этих, - жест в сторону Духарева  и  Устаха,  -  с  собой
забери. Родичи Хайнара, что у меня в дружине, их  все  равно  живыми  не
оставят.
   - Сдается мне, ты  за  своих  гридней  беспокоишься,  а  не  за  моих
братьев, - заметил Гудым.
   - Я тебе волю свою сказал, - отрезал посадник. - Теперь идите. А  ты,
- острие метательного ножа обратилось к Духареву. - Ты останься.
   Трое варягов вышли. Посадников отрок закрыл  за  ними  двери,  а  сам
остался снаружи.
   Духарев ждал.  Посадник  играл  ножом,  не  поднимая  глаз.  Молчание
затянулось, Серега не решался нарушить его первым.
   - Есть у меня к тебе просьба, варяг, - наконец произнес посадник.
   Голос его прозвучал неожиданно мягко и как бы с  натугой.  Совсем  не
так он разговаривал с Гудымом.
   - Ты вправе мне отказать, поскольку  просьба  эта  не  принесет  тебе
выгоды. - Фрелаф еще немного помолчал, потом продолжил:
   - И скажу тебе прямо: будь ты нурман, я  не  стал  бы  тебя  об  этом
просить... - Он опять замолчал.
   Духарев ждал.
   - Мятлик отдал тебе зброю и доспех Хайнара, - после паузы  проговорил
Фрелаф. - Откажись от них.
   - Почему? - Духарев смотрел прямо в глаза посадника. Он хотел,  чтобы
Фрелаф понял: это не дерзость, а просто желание узнать причину.
   - Хайнар был моим сотником, - сказал посадник. - Я любил его,  варяг,
и хочу, чтобы его предали огню в  его  собственном  облачении  и  с  его
собственным мечом. Что скажешь?
   - Согласен, - лаконично ответил  Духарев.  У  него  была  собственная
броня и собственный меч. И не было  ни  малейшего  желания  ссориться  с
могущественным правителем Смоленска.
   - Благодарю тебя, варяг,  -  негромко  произнес  посадник.  -  Теперь
можешь идти.
   Варяги ждали Духарева во дворе. Молошные гридни, что несли  стражу  у
дверей, поглядывали на них настороженно.
   - Что он хотел? -  спросил  Устах,  когда  Серега  вышел  из  терема.
Духарев ответил.
   - И что ты?
   - Да пусть забирает! - Серега махнул рукой. - Не обеднеем!
   - Ха! - Гудым хлопнул Духарева по спине. - Ты - варяг! Иди ко  мне  в
дружину, Серегей!
   - Устах? - Духарев повернулся к товарищу.
   Тот шевельнул облитыми кольчужной сталью плечами:
   - Я уже ответил: да.
   - Я не один, - уточнил Сергей. - И своих здесь не оставлю.
   - У меня большая лодья, - заметил Гудым. - Ты видел.
   - Значит и для моего коня место найдется? - поинтересовался Духарев.
   - Ты - варяг! - Гудым глядел на Серегу с явным удовольствием.
   - Найдется?
   - Я же сказал: у меня большая лодья!
   - Что я должен делать? - спросил Духарев.
   - Что? - полоцкий сотник, не понимая, поглядел на Серегу.
   - Он - настоящий муж, но плохо знает обычаи,  -  с  усмешкой  пояснил
Гудыму Устах. - Мы принесем клятву,  Серегей,  и  разопьем  братину,  не
смешивая крови. Если ты пожелаешь уйти - ты уйдешь. Но только  во  время
мира. Верно, Гудым?
   - А как же иначе? - удивился полочанин. - Мы все - варяги.
   Уже когда они покинули кремль, Серега не выдержал и шепнул Устаху:
   - Помнишь, я говорил тебе,  что  не  поплыву  в  Киев?  Ты,  кажется,
сомневался?
   - Зачем, ты это говоришь? - спросил синеусый варяг, останавливаясь  и
глядя на Духарева с внезапным интересом.
   - Да просто  так,  -  сказал  Серега  и  засмеялся.  -  Просто  чтобы
запомнилось.

Глава двадцать третья
СБОРЫ

   В  гостиницу  Духарев  вернулся  только  в  полдень  следующего  дня.
Поцеловал Сладу, спросил:
   - Все в порядке?
   - Да, все хорошо.
   Никаких вопросов типа: где был, с кем, почему не ночевал дома уже  на
вторую ночь после свадьбы?
   - Собирайся, Сладушка. Мы уходим.
   Слада кивнула. Она не спрашивала, куда, и  зачем.  Муж  скажет,  если
надо.
   Сборы не заняли много времени. Немного одежды, сумка со снадобьями  и
лекарскими  инструментами,  свернутые,  упакованные  в   вощеную   ткань
пергаменты, оставшиеся Сладе от отца. Она собралась быстрей, чем Духарев
набил своим барахлом седельную сумку. Во  второй  сумке,  упакованное  с
большим тщанием, хранилось оружие. Трофейная броня, колчан со  стрелами.
Лук он так и не купил. Не нашел на торжке ничего подходящего.
   - Где Мыш?
   - У Горазда. Сергей... - Слада запнулась.
   - Да, моя хорошая?
   - Не зови его с нами.
   Духарев поглядел на нее очень внимательно, потом кивнул.
   Комната Горазда была раз в десять просторней, чем та, в которой  жили
Сергей и Слада с Мышом.
   Парнишка действительно был здесь. И еще Го-ломята, Трещок  и  третий,
смоленский приказчик Горазда, с которым Сергей был не знаком. Ну  и  сам
купец, конечно.
   - Я не иду с вами в Киев,  -  с  порога  сказал  Духарев.  -  Прости,
Горазд!
   - Не виновать себя, - прогудел купец, поднимаясь ему навстречу.  -  Я
все знаю. Передай от меня добрые слова Роговолту.  По  зиме  приходи  за
своей долей. Или я сам привезу... Коли жив буду.
   Он замолчал, и Духарев тоже молчал.
   - Ну че, Горазд, я  пошел  собираться?  -  проговорил  в  наступившей
тишине Мыш.
   Купец и Духарев одновременно посмотрели на мальчишку.
   - Оставь его мне!
   - Ты можешь остаться с Гораздом! - сказали они  тоже  одновременно  и
оба засмеялись.
   - Но... - Мыш колебался. - Ты не берешь меня с собой, брат?
   Духарев подошел к нему, наклонился, шепнул в самое ухо:
   - Если ты сам хочешь, иди с ним, Момчил. Так правильно. Ты хочешь?
   - Хочу... - смущенно проговорил парнишка. -  Но...  кто  будет  учить
меня биться?
   - Драй. Я попрошу его. - Сергей выпрямился и перевел взгляд на купца.
- Я доверяю тебе своего брата. Горазд, - произнес он со значением.
   - Не беспокойся, - пробасил тот. - Я сделаю из него доброго купца.
   - Такого, как ты? - улыбнулся Духарев.
   - Не такого толстого, - ухмыльнулся Горазд.  "Как  я  мог  ненавидеть
этого человека?" - подумал Серега.
   - Горазд! - это сказала Слада, которая все это время тихонько  стояла
у двери.
   - Да, женщина?
   - Позволь спросить?
   - Спрашивай.
   - Вы пойдете в Киев... И дальше?
   - Может быть. Слада кивнула.
   - Можно мне попрощаться с братом, Сергей?
   - Ну конечно!
   - Погоди! - сказал Горазд, и Духарев взглянул а него удивленно.
   - Я не пил меда на вашей свадьбе, - усмехнулся купец.
   - Так уж вышло, - смущенно проговорил Сергей. - Но мы  еще  выпьем  с
тобой и меда, и пива... Обещаю!
   - Непременно, - кивнул купец. - Но это будет не  скоро.  А  сейчас  я
хочу сделать свадебный подарок твоей жене. Ты позволишь?
   Не дожидаясь ответа, он  открыл  один  из  коробов  и  достал  оттуда
холщовый мешочек.
   - Подставь ладошки, молодица!  -  сказал  он.  -  Роди  мужу  столько
красных сыновей, сколько здесь камушков!
   И положил в руки Слады гранатовое ожерелье. То самое.
   Мыш и Слада стояли посреди пустой комнаты.  Брат  и  сестра,  которые
никогда раньше не расставались.
   - Если вы пойдете дальше Киева...  -  глядя  в  сторону,  проговорила
Слада. - Если вы пойдете дальше и если, да не допустит этого Господь,  с
вами случится беда, скажи людям, что ты Момчил, из Радов Скопельских.
   - И что будет? - тихо спросил брат.
   - Не знаю, -  теперь  Слада  смотрела  на  него,  и  глаза  ее  стали
блестящими от влаги.
   - Рады Скопельские - наши родичи?
   - Да.
   - А Скопель - это где? - Мыш оживился, даже забыл,  что  прощается  с
сестрой, может быть, надолго, может быть, очень надолго.
   - Скопле. Это город. Там  родился  наш  батюшка.  Там  его  помнят...
наверное. Момчил...
   - Да, Сладислава?
   - Возвращайся...

Глава двадцать четвертая
КОГДА-НИБУДЬ...

   Их провожала целая толпа. Кроме Гораздовой ватажки,  почти  в  полном
составе. Мятлик Большое Ухо с отрядом отборных гридней, - Фрелаф  послал
приглядеть, чтоб опять не возникло каких-нибудь эксцессов.  Еще  шестеро
смоленских  варягов,  тоже  из  Фрелафовой  дружины,  но  явившихся   по
собственному почину: мало ли  что?  Ну,  разумеется,  еще  толпа  зевак,
которым было любопытно поглядеть на того, кто зарубил самого Хайнара  и,
по слухам, единолично прикончил дюжину  (некоторые  утверждали,  что  не
дюжину, а всего десяток) нурманских волколюдов.
   Процессия спустилась к  Днепру,  к  причалам.  Лодья  полочан  стояла
отдельно от прочих. По бортам ее висели круглые красные щиты. Деревянная
конская  голова  с  медвежьими  клыками  грозно  глядела  на  причал   с
закругленного носа.
   Серега спешился, вынул из седла Сладу, передал повод мерина Мышу.
   - До свиданья, брат!
   - До свиданья!
   Устах уже вел своего коня по сходням на борт лодьи.
   Попрощались.
   Сергей ласково похлопал Пепла по шее  и  потянул  за  собой.  Жеребец
фыркнул недоверчиво, но пошел,  громко  стуча  копытами  по  неструганым
доскам.
   Слада быстро поцеловала Мыша.
   - Помни, что я сказала, - шепнула она. Когда она спрыгнула с борта на
палубу, сам сотник Гудым подал ей руку.
   Слада смутилась. В Полоцке были другие обычаи, чем в Новом  Торжке  и
даже близком Витебске.
   - Добро пожаловать, молодица! Как звать тебя?
   - Сладислава! - ответил за Сладу подошедший Сергей.
   Сотник поклонился. Слада ответила тем же. Три десятка лиц, на  каждом
- длинные варяжские усы, - повернулись к ней.
   - Мы рады тебе, Сладислава!  -  торжественно  провозгласил  Гудым.  -
Если, конечно... ты умеешь готовить!
   Громовой  хохот  прокатился  над  палубой.  Слада   шагнула   вперед,
решительно взяла сотника за левую руку,  перевернула  ладонью  вниз.  На
тыльной стороне, ближе к запястью, краснел глубокий рваный  рубец.  Даже
неопытному Духареву было ясно, что рана нехорошая.
   - Лучше бы я увидела его неделю назад, - громко сказала Слада.
   - Пустяшная царапина, - пренебрежительно  отозвался  Гудым.  -  Такие
мелочи не беспокоят воина.
   - Даже если воин может остаться без руки? - сердито спросила Слада.
   Это могло выглядеть  забавно:  огромный  варяг,  которого  отчитывает
девушка, чьи глаза на уровне его грудной бляхи. Но на этот раз никто  не
смеялся.
   - Ты не говорил, что твоя жена - лекарка. У  нас  найдется  дело  для
нее, - сказал Гудым Духареву. - Как удачно я подоспел к  тебе  вчера  на
торгу, брат-варяг.
   - Ты еще не раз это  повторишь,  -  сказал  Устах.  -  Клянусь  усами
Перуна!
   А Серега Духарев глядел на  белые  стены  Смоленска,  на  темно-синюю
днепровскую воду, по которой медленно плыли редкие  ноздреватые  льдины.
Плыли вниз, мимо неведомых городов со знакомыми названиями, мимо  лесов,
через степи, к Черному морю, которое сейчас называют Ромейским,  но  (он
помнил) через какую-нибудь сотню лет будут называть - Русским. Льдины не
доплывут  до  моря,  а  он,  Серега  Духарев,  доплывет.   Когда-нибудь.
Обязательно.

Послесловие от автора, не обязательное для чтения, но по-своему интересное

   История - занятнейшая вещь, друзья мои, дамы и господа. Особенно  для
писателя. Прежде всего потому, что  сама  историческая  наука  оставляет
невероятный простор для воображения и вместе с тем создает некие узловые
точки, совершенно определенные и реальные. Например, если при  раскопках
городища   десятого-одиннадцатого   века   где-нибудь    в    Белоруссии
обнаруживается арабская монета, датированная примерно тем  же  временем,
мы можем только предполагать,  как  она  туда  попала.  И  рассматривать
разные версии, за исключением лишь той (если у нас хоть немного мозгов),
что монету подкинули сами археологи, дабы обдурить честной народ.  Итак,
есть арабская монетка. И что теперь с ней делать? Ученому  сложнее,  чем
писателю. Выдвигая научную версию, должно  ее  обосновать.  И  доказать.
Например, назвать место, где можно найти еще одну монетку. Если  ее  там
найдут, значит, гипотеза верна. А вот  если  не  найдут...  Тоже  ничего
страшного. Подождем. История - не классическая физика.
   Есть такая притча.  Некий  царь  призвал  трех  мудрецов  и  попросил
объяснить следующий факт: почему  если  в  кувшин,  доверху  наполненный
водой, опустить рыбу, то вода не выливается. Двое  мудрецов  представили
подробнейшее обоснование. Третий опустил в кувшин рыбу. И вода вылилась.
   Историческая наука  очень  редко  может  следовать  примеру  третьего
мудреца. В руках  историков  крайне  редко  оказывается  одновременно  и
кувшин,  и  вода,  и  рыба.  Поэтому  девяносто  процентов  исторических
концепций противоречат друг другу. То есть ряд весьма  серьезных  ученых
на основании  известных  (известных)  данных  уверенно  считает  варягов
скандинавами.  Другие,  тоже  авторитетные,  полагают   их   германцами,
третьи...  Третьи  утверждают,  что  никаких  варягов  вообще  не  было.
Писатель вправе выбирать  любую  из  гипотез.  Например  ту,  в  которой
варягов предполагают  одним  из  славянских  племен,  обосновавшихся  на
севере. Лично мне она наиболее симпатична, не противоречит ни фактам, ни
логике, и я очень сомневаюсь, что она будет обоснованно опровергнута  до
изобретения машины времени. А если и появятся доказательства того, что я
не прав... Ну что ж, значит,  я  ошибался.  В  конце  концов,  и  ученые
ошибаются.  А  писатели,  исходя  исключительно  из  логики  и   анализа
имеющихся фактов, делают  правильные  выводы,  которые  в  ученом  мозгу
просто   не   укладываются.   Даже   когда   появляются   неопровержимые
доказательства.  Вроде  останков  динозавра  с   внутренними   органами,
сохранившимися достаточно, чтобы установить, что сердце у динозавра было
четырехкамерным. А четырехкамерное сердце, как мы учили в школе, имеется
только у теплокровных, зверей и птиц. И все теории  о  холоднокровных  и
чешуйчатых  гигантских  рептилиях,  вымерших   от   похолодания,   можно
выбросить в мусоропровод. И очень хорошо,  что  создатели  этих  теорий,
профессора  и  академики,  увенчанные  лаврами   светила   палеонтологии
потерпят только моральный ущерб,  а  все  звания,  должности  и  регалии
сохранят, хотя научные труды их оказались пустышкой. Если  бы  вместе  с
ложными теориями выбрасывали на  свалку  и  их  создателей,  мы  с  вами
никогда  и  не  узнали  бы  о  том,  что  были  когда-то   динозавры   с
четырехкамерным сердцем. Ну разве что  из  фантастических  произведений.
Вот автор этих строк в одном из своих фантастических  романов  лет  семь
назад "создал" теплокровных, да еще и  мохнатых  ящеров,  руководствуясь
исключительно логикой и кое-какими фактами, вроде того, что кости таза у
некоторых динозавров более напоминают птичьи, а не ящеричьи. Клянусь,  у
меня не было тайного плана потрясти основы  тогдашней  палеонтологии.  Я
просто включил интересное предположение в книгу. Хотя узнать, что ты был
прав, - крайне  приятно.  Даже  писателю-фантасту,  который  хочет  и  в
ф