логому склону, и как только  копыта  животных  перестали  по  бабки
утопать в грязи, оба, не сговариваясь, отдали поводья, и кони  понеслись
наперегонки, расплескивая копытами мягкий  дерн.  Пепел  выиграл  гонку.
Вынесся на плоскую вершину, опередив соперника корпуса  на  два.  Он  бы
скакал и дальше, вниз, но Серега остановил его.
   Днепр разбух от талой воды, помутнел.  Городу,  стоящему  на  высоком
правом берегу, половодье пока не угрожало, но  низкий  левый  берег  уже
скрылся под водой. Скоро река поднимется еще выше, "запрет"  притоки,  и
тогда вешние воды зальют прибрежные рощи. И каменные зубы порогов.
   Серега смотрел на еще не разлившуюся  реку  и  как  будто  видел  эти
необозримые  пространства  почти  неподвижной  воды,  торчащие  из   нее
верхушки  деревьев.  Он  знал,  что  когда-нибудь  увидит   воочию   это
половодье. И еще он знал, что случится это не так скоро...
   Духарев очнулся, встряхнул головой.
   Устах, чтобы не нарушить состояния товарища, спешился поодаль. Серега
уже  не  раз  замечал,  насколько  чуток  синеусый  варяг  и   насколько
деликатен.  На  первый  взгляд,  совершенно  неуместное   свойство   для
человека, чья профессия - убивать людей. Но это только на первый взгляд.
Именно чуткость, чутье, интуиция дают возможность вовремя применить силу
и сохранить жизнь. Интуиция, умение угадать  чужие  мысли  и  намерения,
опередить... Или не побеспокоить, если речь идет не о враге, а о  друге.
Это было не столько свойство души, сколько  естественная  необходимость.
Иначе узкие палубы боевых варяжских лодий или нурманских драккаров стали
бы слишком тесными для многочисленных дружин. Грубые,  невоздержанные  в
словах и поступках, постоянно ссорящиеся между собой  викинги  "обитают"
только в голливудских фильмах. В реальной жизни такие туповатые  ублюдки
перерезали бы друг друга на третьей неделе плавания... На радость прочим
морским народам. Конечно, Духарев, который никогда не  плавал  месяцами,
под квадратным парусом, по северным морям, об этом понятия не  имел.  Но
отмечал необычайную тактичность Устаха, его уважение к чужому  праву  на
уединение.   Отмечал   и    учился.    Правда,    деликатность    Устаха
распространялась только на друзей, равных. Эмоциям всех остальных  людей
Устах уделял не больше внимания, чем скрипу тележного колеса. Скрипит  -
смажем. Плохо крутится - сменим.
   Днепр... Серега подумал, что раньше, в той жизни, он никогда не видел
Днепра. Только Днепрогэс на фотографиях. В той жизни он  и  подумать  не
мог, что будет сидеть в седле и глядеть  с  вершины  холма  на  весеннюю
реку. А за спиной у него будет меч и рядом - самый настоящий варяг, один
из тех, о ком преподаватель истории в универе,  помнится,  говорил,  что
они вообще выдумка. Устах бы ему объяснил, какая он выдумка. Да нет,  не
стал бы синеусый воин обижать хилого книгочея.  Посмеялся  бы  и  продал
теоретика за четверть гривны Горазду.
   Внезапно Сереге представилось, как он, в нынешнем прикиде,  входит  в
смешной кабачок с сетками  под  потолком,  где  они  отмечали  последний
Вовкин день рождения. А что, он ведь смотрелся бы там вполне  органично.
Получше, чем бандюки в гастуках. А интересно, что было  бы,  если  б  он
вместо деревянных высыпал на стойку серебро?
   Ментов бы вызвали, вот что. И отобрали бы у Сереги меч  и  прочее.  И
сунули бы в обезьянник. И сидел бы он, пока  кто-нибудь  из  корешей  не
приехал и не отслюнявил "выкуп".
   "Нет уж, пацаны! - мысленно сказал Серега тем, кто приложил руку  или
крыло к его  "перемещению".  -  Не  надо  меня  назад!  Мне  тут  больше
нравится! Тут воздух свежий!" Есть, конечно, и минусы. Вроде  отсутствия
туалетной бумаги, горячего душа и развитой медицины. Зато...
   Пепел переступил под Серегой, покосился на всадника: что, так и будем
стоять?
   - Ты умница, - шепнул ему Духарев с нежностью.
   Откинулся в седле и испустил душераздирающий визг, приведший  в  ужас
воронью стаю в соседней роще.
   Жеребец Устаха перестал щипать траву, поглядел на Серегу осуждающе.
   - А знаешь, - сказал Духарев варягу, - кажется  мне:  не  поеду  я  в
Киев. По крайней мере, этой весной.
   - Там видно будет, - философски ответил Устах, взбираясь в седло.
   Смоленск лежал под ними как  нарисованный.  Белые  стены,  опоясанные
черным валом, деревянные причалы - почти вровень  с  поднявшейся  водой,
лодки и лодьи, крашеные, новые, и  старые,  уже  потемневшие.  Иные  уже
просели под тяжестью груза, но не отплывали. Серега  знал:  купцы  ждут,
когда вода поднимется еще выше и зальет пороги. У причалов  без  всякого
порядка громоздились сараи, за сараями, ниже по течению  -  верфи.  Мимо
них, вверх по течению, подталкиваемая длинными веслами,  как  гигантский
жук ползла боевая лодья. На  грязно-белом,  почти  обвисшем  парусе  был
грубо намалеван красный изломанный крест-свастика.
   Устах уже спустился с холма.
   - Вперед, - скомандовал Духарев Пеплу, и через несколько минут  он  и
синеусый варяг ехали рядом.
   Дорога совсем раскисла. Теперь  Серега  понимал,  почему  Горазд  так
торопился. Задержись они на сутки, и груз  пришлось  бы  навьючивать  на
лошадей: сани увязли бы в грязище.
   Из пригородов тянуло дымом. Где-то близко звенело железо. Кузня,  как
всегда, - на отшибе.
   От дороги ответвилась вверх, на  днепровскую  кручу,  широкая  тропа.
Устах уверенно свернул на нее. Тропа была  нехоженая,  покрытая  плотной
снежной коркой. На обочинах  вылезали  из  лежалого  снега,  как  грибы,
столбики из уложенных  друг  на  друга  камней.  На  каждом  из  верхних
булыжников были вырезаны разные знаки.  Чаще  всего-косой  "андреевский"
крест. Похожие "монументы" Духарев видел у Волохова капища.  Только  там
само капище еще было огорожено невысоким каменным валом, а здесь  ограды
не было. Тропа просто вывела наверх, в дубовую  рощу.  Все  деревья  тут
были старые, подрост  тщательно  вычищен.  Тут  и  там  между  деревьями
чернели огромные кострища. В них без труда можно было разглядеть  кости.
Человеческие. Ага! Вот он, родимый!
   Широченные плечи, бычья выпуклая грудь,  разделенная  натрое  борода,
выкаченные глазищи... Перун.
   Устах спешился. Поклонился с достоинством, вынул  из  кошеля  золотое
колечко, вложил в раззявленный рот идола.
   Серега тоже спрыгнул на  землю,  тоже  поклонился,  чтоб  не  обижать
варяга, конечно, а не потому, что собирался молиться этой деревяшке.  Но
место и впрямь было мощное. Серега даже ощутил, как  побежали  по  спине
знакомые мурашки и захотелось выкрикнуть что-то... грозное.
   Яростный чёрный лик языческого бога был обращен к реке. Такую мелочь,
как люди, он словно и не замечал.
   - Дай ему что-нибудь, - сказал Устах. - Ты - варяг. Твой  Христос  не
обидится.
   Серега достал из кошеля смятую в комок  половинку  шейной  серебряной
гривны, сунул в черную пасть идола. Звякнуло. Внутри идол был пуст.
   Устах поклонился еще раз.
   - Мы еще вернемся, молниерукий, - пообещал он. - Я и он.
   Как и следовало ожидать, идол не ответил.

Глава семнадцатая
В КОТОРОЙ ЗНАКОМСТВО С ГОРОДОМ СМОЛЕНСКОМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

   После обеда Горазд отправился торговать лодьи. С собой он  взял  пару
приказчиков, Мыша и Устаха. Последнего - не в качестве охраны, а в  роли
консультанта. Урожденный варяг превосходно разбирался в судах. Устах,  в
свою очередь, предложил Сереге составить им компанию. Духарев  возражать
не стал. На постоялом дворе ему делать было совершенно нечего. Слада все
еще была где-то в городе, почему бы не пойти поглядеть на кораблики.
   Смоленские улицы были узки  и  извилисты.  В  иных  местах  всадникам
приходилось ехать гуськом, и места оставалось ровно  столько,  чтобы  не
раздавить прижавшегося  к  забору  прохожего,  который,  разминувшись  с
полудюжиной весело топающих лошадок, оказывался по уши в грязи.
   Со стороны реки земляной вал вдоль стены был  повыше,  чем  в  других
местах. Вероятно, он  выполнял  еще  и  функцию  дамбы.  Через  вал  был
перекинут широкий деревянный мостик. От мостика дорога круто  спускалась
вниз, к реке.
   На берегу было довольно оживленно. Как на ярмарке.
   Мыш  соскочил  на  землю,  передал  повод  одному  из  приказчиков  и
растворился в толпе.
   Остальные медленно двинулись вдоль высоких причалов.
   У одного из них Серега углядел боевую лодью, что пришла утром. Сейчас
парус ее был свернут. Носовая фигура, то ли  собачья,  то  ли  лошадиная
голова, грозно взирала на людишек алыми  самоцветами  глаз.  Из  широкой
пасти торчали полуметровой длины клычищи. Моржовые бивни, вероятно.
   Духарев  слегка  потянул  поводья,  разворачивая  Пепла.  И  в  самый
последний момент успел увидеть над бортом обветренное квадратное лицо  с
толстыми синими усищами.
   Пепел трусил вдоль причалов - ему поспешно уступали дорогу,  а  перед
мысленным взором Духа-рева стояла, будто  на  экране  монитора,  суровая
варяжская физиономия с мощной бульдожьей челюстью и черными бровями  под
скобкой светло-русой  челки.  Довольно  несимпатичная  физиономия,  если
вдуматься. Но Духареву она  почему-то  понравилась.  Может,  потому  что
варяг?
   Лодьи Устах забраковал.  Сказал:  до  Киева  дойдут,  но  не  дальше.
Корабельщик возмутился, что никого не удивило, и сбавил цену. Но  Горазд
все равно от сделки отказался. Из этого Серега мог  сделать  вывод,  что
купец подумывает о том, чтобы плыть дальше на юг. Духарев был в общем не
против, но  не  мог  отделаться  от  утреннего  ощущения,  что  его  это
путешествие не касается. Ну и ладно.
   На обратном  пути  Устах  встретил  приятеля,  из  южан,  коренастого
молодца с рыжими как медь косами, такой  же  рыжей  бородищей  и  брюхом
истинного любителя пива.  Молодец  оказался  зодчим  и,  точно,  большим
любителем ячменного напитка. Поэтому  Устах  и  Духарев  передали  коней
Гораздовым ребятам, чтоб те отвели их на постоялый двор, а затем  варяги
вместе с рыжим отправились в соответствующее заведение,  где  перекусили
жареной зайчатиной, не забывая и о жидкости. Еще один бурдючок захватили
с собой и двинулись на рынок, где, как  водится,  концентрировалась  вся
светская жизнь города. За  исключением  тех  случаев,  когда  устраивали
ярмарку.
   На рынке обнаружились скоморохи. В количестве аж  трех  конкурирующих
бригад, причем каждая бригада старалась создавать как можно больше шума,
дабы затмить конкурентов. Сначала Серегу заинтересовала та, что  владела
дрессированным мишкой. Мишка был самый настоящий, здоровенный, полностью
укоплектованный когтями и клыками.  Сквозь  ноздри  мишки  было  продето
стальное кольцо. Страшный зверюга приплясывал вместе с фиглярами и  даже
боролся  с  жилистым  дядькой  в  пестрых  штанах.  Духарев  тоже  хотел
побороться с мишкой, поскольку зверь, хоть и крупный, не  показался  ему
опасным, а наоборот - вялым и добродушным, как большая плюшевая игрушка.
Устах и его приятель принялись Серегу отговаривать: дескать, не  к  лицу
воину приплясывать по-скоморошьи. И общаться  с  этими  тоже  не  стоит,
поскольку глаза отведут да и сопрут что-нибудь.
   Отговорили. Купили еще выпивки. Серега проникся сознанием собственной
важности, никого не задирал, с женщинами не заигрывал  и  даже  не  стал
вмешиваться, когда рыжий зодчий повздорил с каким-то поддатым мужиком  и
между ними произошла небольшая потасовка. А не вмешался  Серега  потому,
что не вмешался Устах. Как узнал Серега впоследствии, варяг, даже будучи
совершенно пьян, железно  контролировал  свою  агрессивность.  Это  было
частью своеобразного "кодекса воина". И это  было  правильно.  Обученный
боец  мог  нашинковать  столько   необученного   народу,   что   страшно
представить.
   Южанин, впрочем, мужичка отдубасил.
   На постоялый двор Серега вернулся уже в сумерках. Один.  Устах  пошел
по бабам.

Глава восемнадцатая
В КОТОРОЙ У СЕРЕГИ ДУХАРЕВА ПОЯВЛЯЮТСЯ ОСНОВАНИЯ ПРЕДПОЛАГАТЬ, ЧТО ЕГО ПРЕБЫВАНИЕ В ЭТОМ СЛАВНОМ МИРЕ МОЖЕТ ВНЕЗАПНО ОБОРВАТЬСЯ...

   Вопреки ожиданиям,  Серега  утром  чувствовал  себя  превосходно.  Но
проснулся, разумеется, куда позже,  чем  Слада  с  Мышом.  Его  названые
родичи просыпались раньше жаворонков. Серега подумал немного и выпрыгнул
во двор прямо из окна, благо высота всего метра два с мелочью.
   На заднем дворе стояла большая бочка с талой  водой.  Из  этой  бочки
поили живность, но Серега решил, что живность не отравится,  разделся  и
полез в холоднющую воду.
   Кайф!
   Когда он  вылез  из  купели  на  солнышко,  то  обнаружил,  что  стал
предметом пристального внимания местной молодежи.
   - Xa! -  заявил  мальчишка  года  на  два  помладше  Мыша,  показывая
пальцем. - Ты такой большой, а он у тя такой мелкий.
   - Тебя сюда окунуть, - Серега похлопал по бочке, - так вообще  ничего
не останется.
   Юный критик был посрамлен, а его приятели: пацаненок лет восьми и две
девчушки примерно того же возраста взирали на голого  мужика  с  большим
интересом, причем интерес базировался не на том, что Серега  голый  (эка
невидаль!), а на  том,  что  ростом  Духарев  -  под  притолоку.  Варяг,
опять-таки.
   Серега решил, что должен уйти красиво. И  ушел  красиво:  подпрыгнул,
зацепился за наличник,  перехватился,  подтянулся  и  нырнул  обратно  в
окошко.
   Аплодисментов не было, только восхищенное:
   "О-о-о!"
   Одевшись как подобает  уважаемому  воину,  Серега  спустился  вниз  и
позавтракал в гордом одиночестве.
   Гораздовы сани стояли  рядком,  накрытые  рогожками.  С  одних  саней
рогожка была снята. Один из Гораздовых приказчиков перебирал меха.
   - Твоя лекарка просила тебе сказать, чтоб не  уходил,  -  сообщил  он
Духареву.
   - А где она? - спросил Серега.
   - Да в сараюхе, - приказчик махнул рукой.
   В сарайчике поместили Гораздовых рабов.  Не  слишком  комфортно,  но,
бесспорно, лучше, чем на снегу в лесу.
   Слада занималась женщиной из челядниц, у которой внезапно обнаружился
жар. Рядом возвышался озабоченный Горазд.
   Серега не стал мешать, подождал, пока Слада закончит.
   - Простыла, - наконец вынесла вердикт юная лекарка. - Вели  поить  ее
горячим молоком с медом да кутать получше. Через два дня поправится.
   Горазд вздохнул с облегчением:
   - Думаешь, Морена ее на тронула? Слада чуть заметно  поморщилась  при
упоминании языческой богини.
   - Нет. И отселять ее  не  надо.  Это  не  та  хворь,  что  на  других
переползает.
   Это заявление было воспринято с удовольствием не только Гораздом,  но
и прочими челядниками. Видимо, они полагали, что даже жизнь  раба  лучше
смерти от мора.
   - Серегей! - Увидев Духарева, Следа  вспыхнула  улыбкой,  но  тут  же
снова стала серьезна. - Ты мог бы пойти со мной?
   Духарев вопросительно поглядел на Горазда.
   Купец покачал головой.
   - Мы в городе, - пробасил он. - Делай что хочешь.
   Слада подхватила Духарева за рукав, потянула наружу.
   - Я договорилась, - сообщила она. - В Смоленске нет священника, но  я
нашла брата, который знает, как совершать обряды.  Ты  согласен?  -  Она
глянула на Духарева снизу вверх, беспокоясь. Серега пожал плечами. Он не
вдавался в тонкости. Если Слада считает, что есть человек, который может
их обвенчать, то какие проблемы? Пусть венчает.
   - Иисус услышит наши молитвы,  -  с  надеждой  в  голосе  проговорила
девушка. - Иисус милосерден. Подожди меня, я возьму что нужно.
   Через четверть часа они  покинули  постоялый  двор  и  отправились  к
городским воротам. По просьбе Слады Серега перевесил меч на пояс,  а  на
плечи накинул темный кожаный плащ,  чтобы  прикрыть  блеск  панциря.  На
взгляд Духарева эта маскировка не имела смысла,  но  спорить  со  Сладой
из-за такой мелочи он не стал.
   Брат во Христе обитал в пригороде. Вообще-то проживание вне городских
стен  считалось  непрестижным.  Нетрудно  догадаться  почему.   Зато   в
пригородах строились просторней.
   Дом  смоленского  христианина   располагался   на   грязной   улочке,
спускавшейся к берегу Днепра. Но сам домик выглядел чисто и опрятно. Его
соломенная  крыша  выглядывала  из-за  высоченного  забора.  Над  крышей
поднимался дымок.
   - Это здесь, Серегей,  -  сказала  Сладислава,  останавливаясь  перед
калиточкой, такой узкой, что Духарев мог пройти в нее только боком.
   - Он не священник, - еще раз повторила девушка. - Но он знает обряды.
   Кажется, она все еще колебалась.
   - Все путем, - сказал Духарев. - Сказано  же:  браки  совершаются  на
небесах. А раз так, то от человека не многое зависит.
   Сказал - и неожиданно понял, что совершенно уверен в правдивости этих
слов. Как знать, может, Серега и оказался здесь, в  этом  мире,  потому,
что где-то там, в божественной канцелярии, решили:  этот  верзила  будет
подходящим мужем для маленькой булгарской девушки Сладиславы.
   Слада постучала.
   Ответом ей был звонкий собачий лай.
   - Замолчи, Горлан! - раздался спустя некоторое время женский голос. -
Кто это?
   - Я, Сладислава.
   Калитка распахнулась.
   - Мир вам, - полная женщина средних лет улыбнулась Сладе.  На  Серегу
же, воина с варяжскими усами, поглядела настороженно, даже  с  некоторой
опаской.
   - Мир и вам и дому вашему, - негромко ответила Слада.
   Они вошли во двор, и женщина поспешно заперла калитку.
   Черный лохматый пес  уставился  на  Духарева  и  злобно  зарычал.  Не
нравился ему Серега.
   Слада и женщина троекратно поцеловались. Затем хозяйка повернулась  к
Сереге, и тот, наклонившись, тоже трижды  прикоснулся  к  ее  щекам.  От
женщины пахло свежеиспеченным хлебом.
   - Пожалуйте в дом, брат и сестра, - пригласила хозяйка.
   Если чтобы пройти через калитку, Серега повернулся  боком,  то  чтобы
войти - в дом, ему пришлось пригнуться.
   Хозяин был похож на свою жену: такой же невысокий, толстенький и тоже
пахнущий свежим хлебом.
   - Марк, - представился он и тут же повернулся к Сладе:
   - Пойдем, сестра!
   И все трое удалились, оставив Серегу в одиночестве.
   Он не скучал, потому что обдумывал мысль, пришедшую ему  в  голову  у
калитки. А что, идея не хуже прочих! Решили  там,  наверху,  что  им  со
Сладой следует  стать  мужем  и  женой,  какой-нибудь  архангел  щелкнул
пальцами - и Серега Духарев оказался за тысячу лет от спутниковой  связи
и унитазов  с  программным  управлением.  И  выходит  довольно  складно.
Достаточно вспомнить, как они встретились. И что было потом.
   "Ладно, - подумал практичный Духарев. - Допустим, это правда. Вот  мы
сейчас обвенчаемся - и что дальше?"
   А вдруг тот же архангел еще раз щелкнет пальцами - и они  окажутся  в
его комнатушке на Дербах?
   "Ну уж на фиг! - решил Духарев; - Не хочу!"
   В одиночестве Серега провел около получаса. Затем появилась хозяйка и
позвала его в соседнюю комнату. Там  уже  горели  свечи,  на  возвышении
стояло большое серебряное распятие. На чистой холстине лежали кольца.
   Хозяйка накрыла голову Слады белой тряпицей, положила сверху венок.
   - Пригнись! - велела  она  Духареву  и  украсила  вторым  венком  его
макушку. - Встаньте рядом!
   Ладошка Слады нырнула в Серегину руку.
   Мужчина произнес  нараспев  по-гречески.  Слада  и  хозяйка  согласно
ответили. Тоже по-гречески. Серега промолчал.
   Мужчина продолжал что-то говорить, его жена вложила в руки  жениха  и
невесты зажженные свечи.
   Серега пару раз присутствовал при венчании, но не очень  помнил,  что
делал и говорил  священник  поэтому  определить,  насколько  этот  обряд
отличается от современного ему православного, Духарев не смог бы.
   Венчающий их что-то спросил у него по-гречески.
   - Да, - механически ответил Серега, поскольку примерно представлял, о
чем его могут спрашивать.
   Никакого душевного подъема он не ощущал.
   Он  глядел  на  завешенную  тканью  бревенчатую  стену  и  с   ужасом
осознавал, что сквозь серую с голубой вышивкой ткань проступают знакомые
тусклые обои, салатная, истыканная ножом  дверь  и  приклеенная  жвачкой
гавайская девушка под ядовито-синим небом. Он чуял, как  сочится  сквоз