регино  внимание  на  "гостью",  и  Духарев
несколько раз, исподтишка, на нее поглядывал. Разглядел,  надо  сказать,
совсем немного: темную груду похожих на водоросли волос,  синевато-белые
пятнышки глаз... Но  даже  это  немногое  на  некоторое  время  отвадило
Духарева от ночных заплывов. Потом, правда,  всезнающий  Рёрех  объяснил
ему, что русалки боятся людей  куда  больше,  чем  люди  -  русалок.  За
исключением нескольких ночей в году. А иные  водные  обитатели,  которых
действительно следует опасаться, плевать хотели на какого-то там  Серегу
Духарева. Опять же никакая нежить не  рискнет  покуситься  на  человека,
которому благоволят боги. Варяг, правда, уточнил, что по  поводу  Белого
Христа, которому поклоняется Серега, ничего определенного сказать он  не
может, но ежели, например, человеку покровительствует тот же  Волох,  то
ни леший, ни водяной, ни иная лесная нежить покуситься  на  человека  не
посмеет. Что же до здешнего божественного пантеона, то разобраться в нем
оказалось не просто, но кое-что Духарев все-таки просек.  Например,  что
есть - небо, а есть - Небеса. И есть  свет,  в  частности  свет  солнца,
которым "заведует" бог по имени Хоре. А есть Свет, с которым  все  более
сложно, поскольку распоряжаются им коллегиально Стрибог, Дажьбог, Род  и
Перун. Причем первый, судя по всему, - и есть этот Свет, а последний, по
мнению  Рёреха,  среди  прочих  единственный,  с  кем  следует   реально
считаться,  поскольку  Перун-молниерукий  и  есть   Небесный   Воин,   а
следовательно, рангом повыше остальных. Но и с остальными  ссориться  не
стоит.  Серьезные  ребята.  Да  и  с  мелкими  племенными  божками  тоже
препираться не стоит без должной причины. Особенно если пребываешь на их
территории. Но  это  не  значит,  что  уважающему  себя  воину  пристало
прогибаться перед каким-нибудь Радегастом. Да воину  вообще  прогибаться
не пристало! Даже и перед самим Перуном. Не любит  Перун  согнутые  выи.
Перерубленные - другое дело!
   Вообще мир, в котором жил Рёрех, а теперь,  естественно,  и  Духарев,
был густо населен всевозможными невозможными существами.  К  большинству
из них варяг относился  примерно  так  же,  как  домашняя  хозяйка  -  к
тараканам. То есть: гонять надо, но все равно обратно придут.
   Серега до попадания  сюда  относился  ко  всякой  мистике  с  обычным
скептицизмом  здорового  неглупого  мужика.  Но  кое-какие  события,   в
частности тварюга, с которой он схватился в Дажьбогову ночь, существенно
повлияли на его мировоззрение. К  силам  же,  о  каких  толковал  варяг,
Серега относился практично. Примерно как к  своей  оставшейся  в  Питере
потрепанной  "восьмерке":  капризна,  прожорлива,  склонна  ломаться   и
портить воздух, но ведь ездит же!
   Короче  говоря,  русалки  с  лешими  стояли  в  самом  конце   списка
опасностей, угрожавших человеку в этом славном мире.
   Духарев не  спрашивал,  как  варяг  потерял  ногу.  Он  полагал,  что
вспоминать об этом тому не очень-то приятно. Еще Серега обратил внимание
на то, что подошва уцелевшей ноги варяга покрыта  сплошными  рубцами.  И
как-то, в простоте душевной,  поинтересовался,  откуда  они  взялись.  И
варяг, тоже попросту, объяснил, откуда берутся такие рубцы.
   Рёрех и его (!) дружина как-то взяли на щит один городок.  Не  здесь,
далеко на Дунае. Штурм обошелся дорого, поскольку городок был крепкий.
   Но взяли. И добыча того стоила. Правда, десятую долю пришлось  отдать
киевскому князю. Тому, которого Олегом звали. Но это  справедливо.  Олег
был сильный князь, мог и все забрать, а взял только десятую  долю,  а  у
тех, кто к нему в дружину пошел бы, вообще ничего, сказал,  не  возьмет.
Но никто не перешел.
   А когда возвращались, уже здесь, на Двине, налетел на них плесковский
воевода. Тот, что нынешней киевской княжне Ольге был ближний родич, а  у
Олега-князя в большом почете был и потому закон для  воеводы  не  писан.
Услыхал он, видно, что Рёрех с ватажкой большую добычу  домой  везут,  и
решил поживиться.
   Рёреховских побили. Их было меньше,  да  каждый  второй  ранен,  а  у
плесковского воеводы в дружине - три руки нурманов.  Нурманы  же  биться
всегда горазды, а когда золотом пахнет -  в  особенности.  Без  нурманов
воевода напасть бы  не  рискнул.  Рёрехова  дружина  -  матерая.  Все  в
железных бронях, ромейских, в бою взятых, щиты крепкие, мечи да секиры -
лучшего  железа.  Из  пятнадцати  нурманов  только  шесть   уцелели.   А
плесковских - половина. А Рёреховы, кто остались, - все полегли. Зато он
сам и с ним еще четверо сумели уйти на большой лодье. Вместе с  добычей.
Ушли-то они ушли - по ночному времени. Да понимали - не надолго.  В  три
пары рук - двое из-за ран грести не могли - от погони лодью не  уведешь.
Рёрех решил так; добычу спрятать, чтоб врагу не досталась, а дружинникам
разойтись на четыре стороны. Сам же он остался в  лодье,  повел  ее  под
парусом вниз по Двине, потянув за собой погоню.
   Рёреха, конечно, догнали. Хотел он в реку прыгнуть - в доспехах  враз
на дно ушел бы. Не прыгнул. Решил в бою смерть принять.
   Но погибнуть с мечом в руке варягу не дали. Подошли  с  двух  бортов,
набросили сети, взяли живым. И нурманам отдали,  чтоб  те  вызнали;  где
добыча спрятана? Нурманы же пытать умеют...
   Тут старик прервал рассказ для того, чтобы обратить внимание  ученика
на важность  этого  самого  искусства:  языки  развязывать.  И  примерно
полчаса разъяснял, как, где и чем следует жечь и резать, чтобы  добиться
максимального эффекта, и  какие  увечья  наиболее  результативно  ломают
упорство пытуемого. Особо предупредил о нежелательности  нанесения  ран,
"несовместимых  с  жизнью",  а  равно   -   о   необходимости   наладить
психологический  контакт  с  допрашиваемым.  Иной  раз  страх  действует
надежней боли. Главное же  -  завоевать  доверие  пытуемого.  Измученный
человек подобен ребенку, то есть склонен искать защиты и поддержки. Даже
у палача. Если время позволяет, сломать можно почти любого,  авторитетно
заявил варяг. Даже того, кто боли не боится, а  радуется.  Или  пытуемый
все расскажет - или умом тронется.
   Говорил старик с большим знанием дела, и чувствовалась за его словами
богатая  практика.  Духа-рева  никто  не  рискнул   бы   назвать   особо
чувствительным, но не один раз в течение этого  занимательного  урока  к
его горлу подступала тошнота.
   После вводной лекции по палаческому делу Рёрех вернулся к собственной
истории. Выяснилось, что у нурманов времени было не очень  много.  Кроме
того, палачи были молоды и получали удовольствие от самого  процесса.  И
наконец, последнее: опять-таки  по  молодости,  нурманы  не  могли  себе
представить, что человек  с  сожженными  до  костей  подошвами  способен
ходить. А Рёрех смог.
   Нурманы допрашивали его  посменно.  Двое  пытают,  остальные  другими
делами занимаются. Рёрех дождался ночи,  он  убил  тех  двоих,  что  его
пытали. Причем сделал это так,  что  никого  в  лагере  не  побеспокоил.
Правда, "работали" с варягом не в самом лагере, а на отшибе. Чтобы вопли
пытуемого не мешали здоровому сну воинов.
   Прикончив палачей, варяг доковылял до лагеря, зарезал часового, украл
коня и ускакал, оставив плесковского воеводу с  носом.  У  воеводы  были
хорошие псы-следопыты, но под утро зарядил дождь, смывший следы.
   Примерно в полдень следующего дня варяг слез с коня, чтобы попить,  -
и потерял сознание. Когда очнулся - коня не было,  и  Рёрех  решил,  что
пришло его время умирать. Ходить он уже не  мог,  даже  ползти  не  мог.
Лежал на берегу ручья и говорил с богами, которые подошли совсем близко.
И наверно боги решили, что варягу еще рано умирать. Поэтому боги привели
к Рёреху не волка, а волоха.
   К этому времени душа варяга уже стояла на кромке и глядела в Ирий.
   Волох вернул душу обратно. Правда, Та Сторона взяла с  Рёреха  выкуп.
Та нога, которой варяг заступил  за  кромку,  почернела  и  стала  ногой
мертвеца. Волох отрезал ее и  отдал  миру  мертвых.  После  этого  Рёрех
выздоровел, а  волох,  который  жил  в  священном  дубе,  научил  варяга
ведовству и ушел, оставив Рёреха хранить священное место. А  перед  этим
сказал, что открывается это место  лишь  тому,  кто  не  от  сего  мира.
Например, такому, каким был сам Рёрех, когда  умирал  у  ручья.  Сначала
старик надеялся, что Духарев - именно таков и  он  сможет  передать  ему
свою участь и уйти к людям, потому что  даже  мудрому  трудно  жить  без
людей. Но теперь  старик  видит,  что  Духарев  -  не  тот,  кто  станет
хранителем. По крайней мере - сейчас не тот. И это ему,  Рёреху,  весьма
огорчительно.
   На этой "оптимистической" ноте варяг завершил беседу,  велел  ученику
залить костер и отправляться спать, потому что завтра его, ученика, ждет
трудный день. А он, Рёрех, позаботится, чтобы этот день  был  не  просто
трудным, а очень трудным.

Глава восьмая
О СКРАДЫВАНИИ

   - Ты по траве ходишь, а не в траве, - недовольно проговорил Рёрех.  -
Даже я на своей култышке лучше хожу.
   - Я стараюсь! - возразил Духарев. - Мне кажется,  у  меня  уже  лучше
получается, разве нет?
   - В скрадывании не бывает лучше,  хуже,  -  проворчал  варяг.  -  Вот
скрадываешь ты оленька. Не услыхал, не унюхал - он твой. Услыхал:  шасть
- и нет его. И без разницы: листом ли старым  ты  зашуршал  или  в  било
грохнул. Олешка-то - нету! Или другой случай. Увидал тебя чудин. И шапка
ему твоя понравилась. И подобрался к тебе чудин,  стрелку  наложил  -  и
фыр-р! - полетела твоя смерть! - Рёрех резко взмахнул  рукой.  Горностай
на плече варяга недовольно зашипел. - Цыть, - сказал ему старик.
   - Услыхал ты чудина, - продолжал урок Рёрех, - пропала его стрела.  И
сам он пропал. Не услыхал: носить чудину твою шапку.  Вон  в  траве  кто
бежит? - внезапно спросил варяг.
   Серега поглядел в указанном  направлении,  но  никакого  движения  не
заметил. О чем и сообщил.
   - Ты б еще почесался сперва, а потом  башку  повернул,  -  недовольно
бросил старик. - Бурундучок это был. А была б  мышка,  или  ящерка,  или
змея - я б знал, что то ящерка, мышка иль змея. Хоть в траве  не  видно.
Глаз на траву глядит, только траву и видит. А умное сердце воина  видит,
что под травой. Сердце слышит, когда выпь крикнула, а когда  враг  врагу
выпьим криком знак подал. Или когда змея шуршит-ползет, а когда - чудин.
Понял, репка-сурепка?
   - Понять-то понял, - буркнул Духарев. - Да что толку? Вспомни, как ты
меня оружие чувствовать учил. Пока на ту полянку не  привел  -  все  без
толку. А понимать я тебя понимал прекрасно. Вот я иду. -  Серега  сделал
несколько шагов, ставя ногу как  учил  варяг,  стараясь  не  ступать,  а
притрагиваться к земле  подошвами.  На  его  взгляд,  получалось  совсем
неплохо, но Рёрех скривился:
   - По мертвой глине ходишь, а не по живой  земле.  Ох,  показал  бы  я
тебе, кабы не деревяшка моя... Хотя, погоди! Пошли!
   Он прытко захромал по тропе. Духарев следом. Шагов через триста варяг
показал: стой! На буковой ветке сидела  тетерка.  Рёрех  осторожно  снял
горностая с плеча, поднял, показал ему птицу.  Затем  так  же  осторожно
опустил зверька на землю. Мохнатое  длинное  тельце  скрылось  в  траве,
вынырнуло у соседнего дерева. Горностай стремительно взбежал по  стволу,
меховой струйкой протек по горизонтальной ветке, прыгнул,  оттолкнувшись
всеми  четырьмя  лапками...  Тетерка  оглушительно  хлопнула   крыльями,
сорвалась... Поздно! Комок из бьющихся перьев и шелковистого меха рухнул
в траву. Рёрех не спеша двинулся к  месту  падения.  Когда  он  подошел,
тетерка уже не трепыхалась. Горностай оторвал от ее горла  окровавленную
мордочку и победно заверещал. Хвастался.
   - Ну? - спросил варяг. - Уразумел?
   К сожалению, Сергей не мог ответить ему утвердительно.
   Ничего, научится. Палкой, мечом и копьем он уже орудовал неплохо. Это
и Рёрех признавал. И ножи кидал, и топорики, даже с обеих  рук.  Правда,
при двойных бросках один, как правило, выходил "в молоко".  Вогнать  два
топорика в столб так, чтобы между ними остался просвет шириной  точно  в
ладонь, как это  умел  Рёрех,  Сереге  пока  не  светило.  Значит,  надо
тренироваться.
   Вечерами у Духарева  теперь  был  дополнительный  урок:  изготовление
разных приспособлений для  отработки  силы  удара.  В  основном,  грубых
щитов, ростовых и поменьше. Щит подвешивался на глубоко врытый  в  землю
столб. Иногда варяг головешкой малевал на щите контур человека  и  точно
указывал, в какое место должно воткнуться копье.
   Бились они и друг с другом. Серега натягивал толстую стеганую  куртку
и шлем, подбитый войлоком.  Пользоваться  щитом  в  поединке  ему  Рёрех
обычно не  разрешал,  хотя  сам  всегда  брал  небольшой  овальный  щит.
Впрочем, орудовать щитом, большим и малым, уводить, отражать удары, бить
краем при необходимости Серега уже умел. Вообще, Рёрех Духарева  хвалил:
молодец,  стараешься,  растешь.  Но  в  поединках  со  стариком   Серега
неизменно проигрывал. Если иногда Духареву и удавалось достать  учителя,
то лишь потому, что на протезе особо не попрыгаешь. А вот Сереге прыгать
приходилось постоянно. А что бывает, когда человек интенсивно  бегает  и
прыгает летним днем в зимнем прикиде?
   Правильно! Семь потов с него сходит.  И  весь  завязавшийся  в  сытой
жизни жирок. И приобретается идеальная боевая форма.
   В свое время Духарев восхитился, глянув на торс  гридня,  охранявшего
торжковские ворота. Теперь у него самого  торс  был  не  хуже,  если  не
лучше. И сальто крутануть он мог не только на "силовой" полянке, но и на
обычной лужайке.
   Тем не менее Серега понимал: до уровня настоящего воина, такого,  как
калека-варяг,  ему  еще  учиться  и  учиться.  А  лето  между  тем   уже
заканчивалось.

Глава девятая
ПОСЕТИТЕЛИ

   На жесткой старой шкуре были  разложены  рядком  стрелы.  Отдельно  -
Рёрехов лук со спущенной тетивой. Тот, что похуже.
   - Натяни, - велел варяг.
   Духарев упер  один  из  концов  в  землю,  ухватился,  поднапрягся  и
набросил петлю. Перехватил за середину. Напряженный, лук даже  стал  как
будто легче. Серега  поднял  его  на  вытянутой  руке,  зацепил  тетиву,
медленно оттянул к уху, чувствуя, как приятно, мощно  твердеют  мускулы,
словно в них перетекает упругая сила лука. Напряг -  подержал  (тридцать
медленных вдохов-выдохов) - отпустил плавно. Повторил то же,  но  уже  с
роговым кольцом на большом пальце правой  и  перчаткой  на  левой  руке.
Спустил тетиву, звонко щелкнувшую по толстой коже. Положил лук на шкуру.
Руки не дрожали.
   - Назови, - потребовал Рёрех,  и  Серега  послушно  перечислил  части
оружия:
   - Рукоять, спинка, живот, плечи... Наставник кивнул. Взял  с  рогожки
одну стрелу, с граненым узким наконечником.
   - Бронебойная, - тут же сказал  Духарев.  -  Против  панциря,  против
доспеха пластинчатого, литого...
   Варяг взял следующую, длинную, почти метровую, с наконечником  острым
и круглым...
   - Бронебойная, против кольчужного плетения! - отбарабанил Духарев.  -
Наконечник черешковой крепки.
   - Назови.
   - Черешком крепят или прочно, на клей, или мягко, чтоб  при  тяге  за
древко  древко  выходило,  а  наконечник  оставался  в  ране.   Берестой
обертывают для легкости полета.
   - А эта бороздка - зачем?
   - Для яда. Зазубрина же служит для  затруднения  вымания,  -  Духарев
повторял слово в слово, память у него была хорошая.
   - Зачем?
   - Чтобы кровью яд не вымыло.
   Рёрех взял следующую.
   - Срез, - тут же доложил  Духарев.  -  Против  бездоспешного,  против
зверя, против лошади всадника, только лошадь бить - позор.
   Именно так говорил варяг, и сейчас он удовлетворенно кивнул,  отложил
срез, стрелу с широким плоским наконечником, взял другую,  двурогую,  ту
самую, какая была у него в самостреле, когда они с  Духаревым  в  первый
раз увидали друг друга.
   - Охотничья, - сообщил Серега. - Для водоплавающей птицы...
   Контрольная длилась  почти  час.  Варяг  дотошно  выспрашивал  каждую
детальку. Почему одна стрела короче, другая длиннее. Как подобрать перья
для хвостовика, какой стрелой бить и куда. Для чего иные  стрелы  делают
со свистулькой, как сделать стрелу зажигательную и такую, чтобы  горела,
обозначая свой полет. Потом  опять  вернулись  к  луку.  Серега  спускал
пустую тетиву, имитируя выстрел на дальность, выстрел бесшумный, выстрел
с упреждением сильного ветра...
   Наставник был удовлетворен.
   - Добро, - сказал он. - Завтра возьмем  стрелы,  что  ты  сам  делал.
Будем учиться, как их в дело пускать. - И добавил, понизив голос:
   - А сейчас замри и слушай.
   Серега послушно замер... И буквально  в  то  же  мгновение  отчетливо
услышал дыхание. Двух... нет, трех человек. Примерно в двадцати шагах от
них в темноте прятались какие-то люди. Серега в изумлении  уставился  на
варяга. Тот медленно опустил и поднял веки.
   Серега подумал, что они у костра - как на ладони. Но варяг ничего  не
предпринимал, поэтому Духарев тоже решил от действий воздержаться.
   Прошло несколько минут. Засада безмолвствовала. То есть звуки  оттуда
доносились: вздохи, по-сапывание, скрип кожи, похрустывание,  как  будто
стоящий человек перенес тяжесть с носка на пятку. Духарев даже удивился,
насколько  он  теперь  чуткий.  Чуткий-то  -  чуткий,   а   подкравшихся
прохлопал.
   - Ну! - неожиданно громко и резко  произнес  варяг.  -  Выходите  или
убирайтесь. Или этим пощупать?
   В правой руке старика обнаружился  метательный  топорик.  Собственно,
как сообразил Духарев, топорик уже давно был в руке варяга,  только  это
как-то... не афишировалось.
   За  кустами  кашлянули,  задышали  чаще,  потом  отчетливо  захрустел
валежник, и на полянку выбрались точно трое: заросшие до глаз  мужики  в
кожаных шапках, таких же штанах,  с  короткими  охотничьими  луками.  Не
кривичи. На мерян похожи. Встали по ту  сторону  костра,  переминаясь  с
ноги на ногу. Духарев, отрабатывая выученное, держал в поле зрения  всех
троих сразу, фиксировал положение рук, прикидывал, как перехватить, если
кто попробует схватиться за нож...
   - Так пришли или дело есть? - строго спросил варяг.
   - Дело, - сказал один из троих, и по  его  голосу  Серега  определил:
трусит. И тут же заметил, что остальные тоже боятся, хотя изо  всех  сил
стараются не подать виду.
   - Присядьте, - негромко произнес варяг, и все трое  разом  опустились
на землю и замерли, скрестив ноги.
   - Дай им пить, - приказал варяг, и Серега подхватил котелок.
   Трое, как по команде, извлекли деревянные чашки.
   Духарев налил в  эти  чашки,  довольно,  кстати,  грязные,  остывшего
травяного чайку.
   И увидел, как ночные гости расслабились, глаза утратили настороженное
выражение. Угостили хоть водой - значит, убивать не  станут.  Сразу,  по
крайней мере. Соображают ребятишки. Хотя на их месте Духарев от варяга в
кустах таиться бы не стал. С деда сталось бы: метнул бы  копьецо  в  эти
кусты на всякий случай, и,  можно  не  сомневаться,  кое-кому  резко  бы
поплохело.
   - Ну? - повелительно произнес варяг.
   - Ты, это, ведун, верно-ть?
   - Говори.
   - Мы, это...
   И тут другой мужик вдруг быстро залопотал на языке, которого  Духарев
не понимал. Остальные шумно запротестовали. На том же языке.
   - Цыть! - рявкнул Рёрех грозно, и дискуссия прекратилась.
   - Говорить будешь ты, репка-сурепка! - Варяг ткнул пальцем в первого.
- А ты, Сергей, возьми дубинку: ежели кто еще рот откроет  -  хряпни  по
макушке. Ну, слушаю!
   - Князь к нам приходил. Игорь киевский. Дань брал. Шкурки брал, воск.
Мы дали.
   - Дали и дали, - кивнул Рёрех. - Он - князь.
   - Дык мы ж Новгороду даем! - воскликнул бородач.
   - Так не давали бы.
   - Да как же не дать? - удивился бородач. -  У  киевлян  щиты  крепки,
мечи востры! Побьют!
   - Так новгородским скажите.
   - Сказали ж!
   - И что же?
   - Бают: не давайте. У вас, бают,  кусты  густы,  луки  туги,  стрелки
востры, ядом мазаны. Бейте, грят, киевлян, как белок бь