й спиной. С мечом в руке. Непобежденный.
   "Герой, - мрачно  подумал  Духарев.  -  Город  просрал,  людей  своих
просрал, зато - в Валхалле!"
   Подошел Машег,  встал  рядом,  маленький,  стройный,  как  мальчишка.
Стащил с головы железную шапку, сказал:
   - Вира убили. И Щербину. Сергей  опомнился.  Обтер  пальцы  о  штаны,
вложил в рот, свистнул, сзывая своих. Гололоб и Устах уже  были  тут.  У
Гололоба левая рука замотана окровавленной тряпкой.
   - Чекан - всё, - сказал Устах.
   - Мисюрка тож, - Гололоб провел пальцем по шее.
   - А Понятко?
   - Вон Понятка! Вона едет! - обрадованно воскликнул Машег.
   Молодой варяг подскакал лихо, спрыгнул. На спине его  коня,  поперек,
словно овца, висел связанный печенег.
   А на площадь тем временем (и откуда взялись?) стал выбираться местный
народ: мужчины, женщины, малышня.
   - Ты чего мокрый? - спросил Гололоб костлявого длинного парня, явного
славянина, судя по физиономии.
   - От этих в море сбег, - парень  махнул  в  сторону  моря,  где  шла,
забирая к югу, красная ромейская галера.
   - А чего не дрался?
   - Я дрался! - возмутился парень. - Я тех ромеев...
   - Помолчи! - оборвал  его  Духарев.  -  Гололоб,  Понятко,  займитесь
погибшими!  Разберитесь  с  народом,  может,  где   недобитые   степняки
остались, надо все дома обыскать. Живых - мне. Трупы - на площадь. Дрова
тоже на площадь. Устах, Машег, берите пленных и за мной, к башне.
   В башне, он помнил, оставалось довольно осыпавшихся сверху углей.  По
дороге Духарев захватил пару  сломанных  печенежских  копий  с  широкими
наконечниками. Пусть печенежское железо развязывает  печенежские  языки.
Поглядел  на  солнце,  прикинул  время...  Может,  здесь,  в  городе,  и
заночевать? Ладно, там видно будет.
   У башни сообразительный Машег уже нагреб  в  щит  раскаленных  углей,
Серега погрузил в них наконечники копий.
   Печенеги, уложенные рядком, надменно глядели в небо. Они  знали,  что
их ждет, но собирались держаться достойно.
   - Так, - сказал Духарев. - А ну кыш отсюда все!
   Зрители, в основном  бабы  и  малышня  (мужчин  припахали  Гололоб  с
Поняткой), неохотно отошли. Устах с удивлением взглянул на друга. Он  не
понимал, зачем лишать народ развлечения. Но зачатки прежней  морали  еще
не до конца выветрились из Сергея. Будь они с Устахом вдвоем, он  охотно
передоверил бы другу "грязную" работу. Ничего! Попадись Серега копченым,
они бы точно церемониться не стали. И ему следует научиться  без  эмоций
выжимать у врагов информацию здешними методами.  А  вот  делать  это  на
глазах у таганских детишек совсем не обязательно.

Глава двадцать седьмая
ПЛОДЫ ПОБЕДЫ

   Запах  горелой  плоти,  ставший  привычным,  как  запах  бензина  для
автомобилиста, трупы, шевелящиеся в пламени...
   Души воинов, в огне и дыму улетающие в Ирий. Или в Валхаллу. Или  еще
куда-то...
   На обнаженных мечах  варягов  горит  солнце.  Губы  Машега  шевелется
беззвучно.  Может,  молится  Единому,  просит  прощения   за   языческое
действо?
   Духарев у Бога прощения не просит. Он вообще о  Боге  не  думает.  Их
осталось пятеро. Вот о чем думает Духарев. И еще о том,  что  вызнали  у
пленных. О  пленном  хузарине,  о  хане  Албатане,  что  возит  в  сумке
собственного бога, не боится в степи никого и никогда  не  отступает.  О
сотне степняков, что идут за ханом. О том, что  золото  -  действительно
Игорево, раз названо имя Скапэ-Скарпи, а  значит,  где-то  в  бескрайней
степи рыщут отряды киевлян и тоже очень хотят встретиться  с  теми,  кто
увел у них из-под носа добычу.
   Еще Серега думал о том, что дальше опять придется идти  сушей,  а  не
водой, как рассчитывали, потому что в Тагане не нашлось ни одного  судна
размером больше рыбачьей лодки. И еще о том,  что  между  нижним  Доном,
куда предлагает идти Машег, потому что там живут его родичи, и Таганом -
сотни километров степи, по которой кочуют печенеги  и  прочий  разбойный
люд. А если им все-таки повезет  и  удастся  проскочить  между  степными
бандами и вернуться домой, то еще неизвестно,  удастся  ли  сохранить  в
тайне, кто именно присвоил ромейское золото. А если  правда  раскроется,
то захочет ли Свейельд, даже за долю в добыче, выступить против великого
князя?
   Впрочем, о последнем можно пока не беспокоиться. До эпизода  "Лиса  и
колобок" надо еще дожить. Пока на очереди разборка с серым волком.
   Пламя опало. Мечи исчезли в ножнах.
   Машег, казавшийся совсем  маленьким  рядом  с  высоченным  Духаревым,
прикоснулся к плечу Сергея.
   -  Ты  не  думай,  командир,  -  сказал  хузарин.  -  Степь  большая,
прорвемся.
   - Да, - Духарев мотнул головой, отгоняя мрачные  мысли  и  усталость,
огляделся. С десяток местных болтались по площади. Кто-то возился внутри
башни. У  ее  необгоревшей  стены  грудой  валялась  добыча,  взятая  на
печенегах. Никто из таганцев на нее не покушался.
   - Иди сюда! - скомандовал Духарев одному из местных, седобородому, но
вполне крепкому мужику, выглядевшему посерьезнее остальных.
   Седобородый подошел, поклонился с достоинством.
   - Ты кто? - спросил Духарев.
   -  Мачар,  староста  плотницкий,  -  .степенно  ответил  дед.  -   Мы
благодарим вас, варяги! Ежели есть в чем у вас нужда - скажи. Все дадим,
коли есть!
   Он еще  раз  поклонился,  широкий,  приземистый,  лысоватый,  немного
печальный.
   Есть от чего печалиться. Многих побили степняки. И еще ромеи...
   Но могло быть хуже, значительно хуже, если бы не подоспели варяги.
   - Устах! - позвал Духарев. - Скажи, что нам надо...
   - Значит, так, - деловито произнес синеусый. - Зерна для коней -  это
во-первых...
   Почти все трофеи варяги оставили жителям.  Себе  взяли  запас  стрел,
кое-что из одежды и упряжи. Денег не взяли -  своим  серебром  сумки  до
отказа  набиты.  Серега  даже   хотел   оставить   долю   таганцам,   на
восстановление городка, но Машег отговорил.
   Неразумно. Лишний след.
   Машег нашел в городке соплеменника, из мелких купцов.  Бедняга  чудом
спасся и даже  ухитрился  остаться  неограбленным.  На  радостях  купчик
сделал благородному соплеменнику  княжеский  дар:  пергамент-карту,  где
условными значками было показано все, что надобно путешественнику.
   Духарев,  чувствовавший  ответственность  за  освобожденный  городок,
собрал остатки городской старшины - полдюжины дедов. Тех, кто  помоложе,
побили печенеги.
   В будущее деды смотрели философски:  чему  быть,  того  не  миновать.
Городок и раньше был защищен так себе, а теперь, после  гибели  дружины,
оставался вообще беспомощным: даже запираться в стенах не имело смысла.
   Нисколько не сомневаясь, что  хан  Албатан  очень  скоро  нагрянет  в
Таган, Сергей наставлял дедов валить все на варягов и ромеев. Он  вручил
Мачару взятую с тела Халли золотую бляху Куркутэ. Авось поможет.
   Старшины  сначала  попробовали  уговорить  Серегу  остаться.   Вместо
побитой дружины. Но когда узнали, что печенежский хан идет именно за ним
и ведет за собой больше сотни  воинов,  уговаривать  перестали.  Обещали
держаться предложенной Духаревым линии. Собственно, это  было  в  их  же
интересах.
   Над городом висел бабий плач.
   Но, как выяснилось, не только плач.
   Вернувшись на подворье, где  временно  обустроились  варяги,  Сергей,
едва  войдя,  обнаружил  в  большом  корыте,  из  которого  поили  скот,
плещущегося в  теплой  водичке  Понятку.  В  компании  двух  юных  нимф,
черненькой и беленькой.
   - Иди к нам, старшой! - гостеприимно пригласил Понятко.
   Духарев с сомнением поглядел на корыто.
   - Тесновато не будет? - усмехнулся он.
   - В тесноте, да не в обиде! Нимфы захихикали.
   - Ладно, ладно... - проворчал Духарев, проходя мимо.
   Он уже смыл с себя кровь, пыль  и  копоть,  выкупавшись  в  море.  Но
сполоснуться в пресной водичке тоже не помешало бы. Сначала,  однако,  -
позаботиться о друге.
   Духарев прошел на конюшню.
   Пепел, вычищенный, с расчесанной гривой, лакомился отборным зерном.
   Увидев хозяина, радостно заржал, ткнулся губами в ухо.
   - Не беспокойся, варяг, - сказал ему старший из  конюхов.  -  Умаслим
ваших лошадок.
   Духарев кивнул, поглядел на конюха, спросил:
   - Булгарин?
   - Булгарин.
   - Холоп? Вольный?
   - Был холоп. Нынче вольный.
   - Про Радов Скопельских не слыхал? Конюх покачал головой.
   - Я - сказал, - из волжских, а те, должно, нет?
   - Нет, - подтвердил Духарев. - Из дунайских.
   - Ну вот. Я ж слышу: имя не наше. Ты иди, господин. Там  те  в  бадье
воды согрели. Ну и это...
   - Что - это? Конюх ухмыльнулся.
   - Увидишь! - сказал он.

Глава двадцать восьмая
ПЛОДЫ ПОБЕДЫ
(продолжение)

   Духарев увидел.
   Их было аж шестеро. Можно сказать, старые  знакомые.  Серега  признал
их, хотя на сей раз девицы были одеты. Те самые девицы, которым он отдал
подшибленного печенега.
   - Кушать хочешь, господин? - спросила рыженькая.
   - Я поел.
   - Ты полезай сюда, -  рыженькая  кивнула  на  бадью.  -  Мы  те  вина
принесем. Иль ты вина не пьешь?
   - Пью, - сказал Духарев, раздеваясь.
   Все, кроме рыженькой, деликатно отвернулись.
   - А то полезай со мной, -  предложил  Духарев,  вспомнив  родинку  на
ягодице.
   - Ой-ой! - рыженькая засмеялась. - Я по жеребью третья.
   - По какому жеребью? - удивился Духарев, с удовольствием погружаясь в
теплую воду.
   - А мы жеребий бросали, - пояснила рыженькая. - Кому первому с  тобой
быть. И первая  -  вот  она,  Вилька!  -  Рыженькая  толкнула  беленькую
девчонку с курносым носиком. - Иди, Вилька! Муж тя зовет!
   Невысокая худенькая  Вилька  стянула  через  голову  юбку,  рубаху  и
решительно полезла в  бадью,  наткнулась  ножкой  на  то,  что  являлось
исключительно мужской принадлежностью, ойкнула. Глаза у нее стали  очень
круглыми и очень глупыми, более того, она  постаралась  отодвинуться  от
Духарева подальше, что в тесноватой бадье было абсолютно невозможно.
   - Я так  понимаю,  детка,  что  мужчин  у  тебя  раньше  не  было?  -
осведомился Духарев.
   Вилька так энергично замотала головой, что  Серега  обеспокоился:  не
оторвется ли? Больно шейка тоненькая.
   - А ты уверена, что хочешь именно меня? На этот  раз  последовали  не
менее энергичные кивки и попытка обнять Духарева... Но стараясь при этом
не задеть, хм... некоторые отдельные части мужского организма.
   - И что же, прямо здесь? - усмехнулся Сергей.
   Новые кивки, но менее уверенные. Ну что  за  напасть  такая!  Сначала
черт-те сколько болтаешься по степи в исключительно мужской компании,  а
потом вместо нормального  полноценного  траха  -  этакий,  с  позволения
сказать, лягушонок.
   Серега взял "лягушонка" за хрупкие бедрышки...  И  почувствовал  себя
Голиафом, по которому промахнулся будущий царь Давид.  Вот  он.  Голиаф,
ручищи-елдище-бородища  -  и  субтильный  мальчишка-подпасок,  от   чьей
храбрости уже ничего не осталось. Поступить с таким по-мужски - сам себя
потом уважать не будешь. А тут еще целая кодла "зрителей"!
   - А ну вылазь! - скомандовал  Духарев.  Малявка  затрясла  головой  и
вцепилась в Серегу изо всех сил. Даже руку поцарапала.
   - Уймись, - фыркнул Духарев. - Просто поищем местечко поудобнее.
   Они вылезли из бадьи. Остальные соплячки-"невесты" глазели на Серегу,
как лошадники на перспективного жеребчика.
   Две рыжие и три чернявые. Одна даже чем-то напоминала Серегину Сладу.
Будь  у  Духарева  возможность  не  обидно   бортануть   остальных,   он
ограничился бы именно ею. Ну, еще, может быть, первой бойкой рыжушкой...
С другой стороны, если они здесь все сплошь девицы... А не слабо  Сереге
управиться аж с шестью девственницами? Вызов, однако! А если добавить  к
этому то, что Серега устал, как берсерк после драки, что на брюхе у него
синячище с блюдце размером, что дергает  в  ушибленном  непонятно  когда
колене, а ребра слева болят еще с позавчерашнего... И  вместо  приятного
развлечения ему  предстоит  процедура  массовой  дефлорации...  Никакого
романтизма, одним словом.
   Все это Серега думал, пока ковылял через двор, таща под мышкой  тючок
с одежкой и зброей и глядя на мокрую белую попку девушки Вильки.
   Серега вошел в сени, и все шестеро "невест" ломанулись следом.
   - Так! - сказал он, поворачиваясь и опуская  тючок  с  имуществом  на
подвернушийся бочонок. - Общая команда: стой!
   Девушки смущенно остановились,  замерли  у  крыльца,  преданно  глядя
снизу вверх. Очаровашки! Нет,  ну  какой  все-таки  у  здешних  характер
отходчивый. Часа три назад печенежского ублюдка скопом гасили,  хотя  до
этого вряд ли убивали кого-то крупнее петуха. И -  как  с  куста!  Стоят
девчушки-лапушки, глазки сияют, губки-бантиками.
   Духарев пошарил в свертке, извлек портки, натянул, завязал шнурок.
   Вот  так  лучше.  И  аудитория   не   отвлекается   на   посторонние,
преждевременно возбухшие предметы.
   - Слушай приказ! - строго произнес Духарев, взирая на  них  с  высоты
крыльца и собственного роста. - Всем вымыться и надеть чистые рубахи!
   Подумал немного и добавил:
   - Принесите шкуру медвежью... Хотя откуда у вас тут медведи? Овечьих,
только чистых, понятно?
   Одна из девиц фыркнула, но Духарев поглядел на нее строго:
   - Я вам не печенег, чтобы на бараньем дерьме  спать,  понятно?  Масла
греческого принесите, холстов чистых...  -  Обвел  "невест"  придирчивым
взглядом: никто не усмехается? Вроде нет.
   Что еще? По славянской традиции, бывало, молодоженам под окна жеребца
с кобылой ставили. Для лучшей заводки. Может, порадовать Пепла? Нет,  не
стоит, пусть отдыхает. Он потом, после случки, дня два квелый.
   - Цветов принесите свежих...  -  распорядился  Серега.  -  И  что-то,
помню,  о  вине  говорили?  Тоже  несите.  Да  побольше!  Вопросы  есть?
Исполнять!
   Девчушки сорвались с мест и умчались.
   Серега спустился с крылечка. Солнце приятно грело  влажную  кожу.  По
двору бродили гуси и куры. На заборе, сложенном  из  серого  известняка,
сидел пестрый  петух...  А  с  площади  тянуло  гарью  и  горелым  мясом
погребального костра.
   Серега вздохнул, наклонился, пощупал колена: болит, стервь!
   За спиной у него гаденько захихикали.
   Духарев мигом развернулся и  обнаружил  в  сенях  ветхую  старушонку,
идеально смотревшуюся бы в роли Бабы-Яги в каком-нибудь  детском  фильме
времен прошлой Серегиной жизни. В этой жизни персонаж типа  Бабы  Яги  в
списках лесной нечисти тоже числился. Но имел совершенно другой имидж  -
этакого свирепого зомби.
   - Ты откуда взялась? - недовольно спросил Духарев.
   - Ить, живу я тут! - Бабка сошкандыбала с крыльца и оказалась  ростом
чуть повыше Серегиного колена. - А ты вишь каков, варяг! Не ведала!
   - Чего не ведала? - удивился Духарев.
   - Девок-то прогнал.
   - Ну... Они еще вернутся, я думаю, - сказал Серега, поглядел в  сени:
интересно, кто там еще?
   - А то ж! Ясно, вернутся! - подтвердила бабка. - Однак ты, варяг,  не
прост!
   - Ты о чем, старая? - спросил Духарев. А сам подумал:  "Не  дай  Бог,
окажется ведьма! Объявит меня кромешником и начнет клюкой своей махать!"
- и на всякий случай отодвинулся.
   - Да о том же! Я вашего брата-жеребца знаю! Увидал девку,  завалил  и
ну пежить! Знаю-знаю! Саму тем  потчевали.  А  такой  великан,  как  ты,
небось, все нутро прободит! Застоялась кровь-то?
   - Если ты думаешь, бабка, что я только и мечтаю, что перепробовать за
раз полдюжины девок, ты глубоко ошибаешься! - Духарев понял,  что  гнать
клюкой его не будут, и успокоился. По нему, так лучше печенег  с  луком,
чем безумная старуха с клюкой. С печенегом, ей-Богу, проще: чик - и  нет
печенега.
   - Мне бы и одной хватило, - сказал Сергей. - Да  не  девку  пугливую,
а...
   - ...молодку горячую! - подхватила  старуха  и  снова  захихикала.  -
Знаю, знаю, варяг. Хочешь, помогу?
   Духарев очень хотел  сказать:  хочу.  Но  это  было  бы  нечестно  по
отношению к "невестам". Когда они придут со всем  необходимым...  А  его
нет. Свинство получится.
   - Нельзя, бабушка. Девушки обидятся. Старуха опять захихикала.
   - Обидятся, точно! - подтвердила она.
   - Лучше б себя для мужей поберегли, - заметил Духарев.
   - Да ты что? - старуха замахала артритной лапкой.  -  Йим  от  такого
богатура, как ты, сына понести - великая радость. Да  с  таким  сыном  -
у-у-у! Такого сына в род получить - великое дело!
   "Так!  -  подумал  Серега.   -   Понятненько.   Значит,   не   просто
дефлорировать, а еще и оплодотворить. Причем конкретно.  Чтобы,  значит,
парень был, а не девка. Ясненько. Пустячок!"
   - Зельишко у меня есть, - старушонка хитро сморщилась.  -  Прах.  Его
абу привозят. Может - из Синда. Может  -  из  Хинда.  От  зельишка  того
старый мой, бывалоча, как молодой козел скакал.
   - Я еще не старый, - буркнул Духарев.
   - Кто ж говорит, что ты старый? - удивилась старуха. - А есть у  меня
и другое зельишко. В вино молодое бросишь щепотку - и любая, хоть  баба,
хоть девка, - вмиг огнем вспыхивает да бегает,  как  шальная,  пока  это
самое не получит, что у тя в портах шевелится. Дать?
   Духарев поразмыслил малость...
   - Давай, - сказал он. - Оба.

Глава двадцать девятая
В КОТОРОЙ ГЕРОЙ, ПОСЛЕ ТРУДОВ РАТНЫХ И ИНЫХ, БОЛЕЕ ПРИЯТНЫХ, ВИДИТ ЧРЕЗВЫЧАЙНО СТРАННЫЙ СОН

   Несмотря на зельишко и весьма долгое воздержание,  с  шестой  девицей
произошел облом. Возможно,  будь  последняя  девица-красавица  не  столь
невинной, последнее, хм-м... осеменение тоже удалось бы. Но дева  лежала
сущим кулем. Симпатичным, приятно пахнущим и  на  ощупь  тоже  приятным,
но... тихим. Пискнула легонько, когда Серега проник в  тайное  местечко,
но после этого терпеливо лежала,  прикрыв  глазенки,  минуток  двадцать,
пока одноразовый  муж  трудился,  скрипя  утомленными  суставами.  Затем
начала чуть слышно постанывать. Но совсем  даже  не  от  возбуждения,  а
потому что подобная механическая процедура  для  недавней  девственницы,
скажем прямо, малоприятна. Вдобавок у "секс-машины" нестерпимо  разнылся
ушибленный в схватке локоть и пришлось могучему  мужу  в  прямом  смысле
возлечь на несчастную девушку. Двух минут  не  прошло,  как  мужу  стало
ясно, что полупридушенная центнером костей и мышц малышка вот-вот вообще
отрубится. И "секс-машина" дала задний ход, а именно: сползла с бедняжки
и, перевернувшись на спину, замерла в блаженном покое. Забавно, что  при
этом основной ее агрегат продолжал гордо алеть над обессиленным телом.
   Шестая по счету "невеста" минутку полежала рядом, переводя дух, потом
решительно вскарабкалась на поверженного представителя сильного  пола  и
принялась неумело играть боевой флейтой. Духарев не  чувствовал  в  себе
достаточных сил, чтобы руководить этой игрой, поглаживал  лениво  нежные
сисечки с крохотными сосочками и сам не заметил, как задремал. И сон ему
приснился совсем не эротический, а донельзя странный и загадочный.
   Это была гора. Склон горы.  Осыпь  из  довольно  крупных  камней,  по
которым было не  так  трудно  карабкаться  вверх,  то  подтягиваясь,  то
перепрыгивая с одного валуна на другой. Ниже  осыпи  кудрявилась  густая
зелень, от которой почему-то  поднимался  влажный  грибной  дух,  словно
ранней осенью где-нибудь на Карельском перешейке. Но это  точно  был  не
север, а самый натуральный юг. И небо было южное,  и  солнце  шпарило  с
неимоверной силой. Злое было солнце, чужое, яростное.
   Серега был не один. Справа от него упорно,  покряхтывая,  лез  наверх
Устах. А впереди - еще двое. Легкий ловкий Машег и некрупный  незнакомый
парень в нурманских доспехах.  Машег  время  от  времени  помогал  этому
парню: то плечо подставит, то, вскарабкавшись выше, руку подаст.
   "Чего это он?" - удивился  Духарев  странной  заботливости  хузарина.
Больше он ничему  не  удивлялся,  только  упорно  лез  наверх,  смахивая
ручьями текущий пот. Не удивительно: в полной выкладке на такой  жарище.
Но пить, как ни странно, не хотелось.
   Потом осыпь исчезла, и они вчетвером оказались уже наверху,  в  узкой
долинке. Спускавше