варов, и  спартанское  войско  окажется  в
очень тяжелом положении. Кроме  того,  мидяне  вполне  могли  использовать
Арголиду  в  качестве  плацдарма  для  высадки  десанта.  В  этом   случае
укрепления на Истме становились  совершенно  бесполезными.  Потому  Леонид
решил лично заняться разрешением этой проблемы.
     Все предыдущие переговоры  с  Аргосом  заканчивались  безрезультатно.
Аргосцы увиливали от прямого  ответа  и  выдвигали  заведомо  неприемлемые
требования. Они лишь утомили спартанских феоров своим многословием. Леонид
не стал тратить время на долгие разговоры. Прибыв на заседание  городского
совета,  он  извлек  из  ножек  ксифос,  продемонстрировал  его  мгновенно
потускневшим  аргосцам,  а  затем  с  хрустом  переломил  клинок   надвое,
присовокупив, что то же  будет  с  Аргосом,  если  его  граждане  вздумают
принять сторону мидян. После этого царь отбыл, совершенно уверенный в том,
что отныне заносчивые аргосцы будут вести себя ниже травы.
     Головной болью пелопоннесцев была оборона побережья. Дорийские полисы
были в состоянии сообща выставить эскадру в сто триер. Этого  было  вполне
достаточно, чтобы прикрыть наиболее уязвимые  места,  но  Леонид  настоял,
чтобы пелопоннеские корабли  вместе  с  эскадрами  Афин,  Мегары  и  Эгины
отправились к побережью Магнесии и искали случая для сражения с варварами.
Теперь, если вдруг случится, что морской бой будет несчастлив для эллинов,
Пелопоннес оставался без прикрытия с  моря,  и  ничто  не  могло  помешать
мидянам  высадить  свое  войско  где-нибудь  в  Мессении.  Герусии   стало
известно, что неподалеку  от  Пилоса  бросила  якоря  эскадра  керкирян  -
шестьдесят  новеньких,  отлично  снаряженных  триер.  Керкиряне  выжидали,
намереваясь примкнуть к эллинам, если вдруг случится  так,  что  те  будут
одерживать верх, или к мидянам, когда станет очевидно, что  победа  на  их
стороне. Так повелел городской совет Керкиры. Однако Леонид имел  в  своем
распоряжении  доводы  более  убедительные,   нежели   приказы   керкирских
архонтов. Он посетил наварха эскадры  Рестия.  Их  беседа  была  недолгой,
после чего  договаривающиеся  стороны  расстались  весьма  довольные  друг
другом. Леонид вернулся на берег без  амфоры,  доверху  набитой  серебром,
зато с клятвенным обещанием керкирского адмирала, что его флот не позволит
мидянам обогнуть мыс Иойнарон. Это была удачная сделка.
     Теперь царь мог со спокойной душой собираться в поход.
     Что берет с собой спартиат, идущий на  войну?  Конечно  крепкий  меч,
закаленный в трех водах И оливковом масле. Копье с древком  из  кизилового
дерева, столь прочным, что его  почти  невозможно  перерубить  клинком,  и
несущим смерть острием. Большой овальный щит из  дубовых  досок,  покрытых
слоем бронзы. Металл отразит вражеские  меч  и  копье,  дерево  перехватит
стрелу. Еще - панцирь из бронзовых пластин,  покрытый  чеканным  рисунком.
Его спартиат оденет перед  боем,  а  живот  и  бедра  прикроет  поясом,  к
которому крепятся металлические полосы, не  мешающие  бегу.  Ноги  защитят
поножи, голову - гребнястый шлем с личиной. Спартиат возьмет с собой хитон
- алый, как кровь, пожалуй, даже алее крови, потому что она  незаметна  на
плотной ворсистой ткани. Враги увидят кровь, лишь когда она пропитает полу
и начнет капать на ноги  и  изрытую  землю.  И  это  будет  означать,  что
спартиат умер. Кроме того, лакедемонянин обязан иметь при себе хеник [мера
объема сыпучих тел, равная 1,09  литра]  крупы  и  хеник  муки,  пять  мин
соленого мяса, хус [мера объема жидких тел,  равная  3,28  литра]  доброго
вина, соль и котелок для  приготовления  пищи.  Царь  вправе  взять  вдвое
больше, но по традиции берет как остальные. Из личных вещей - лишь гребень
и немного оливкового масла для волос. Вот и все.
     Леонид сложил необходимое снаряжение  в  одну  кучу  и  опустился  на
скамью. На душе было тяжело. Все же он успел привыкнуть к  этому  дому,  к
городу, даже к жене, которую не любил и которая подарила ему сына.
     Он взглянул на Горго, безмолвно следящую за приготовлениями мужа. Она
была крупна телом, как и прочие спартиатки,  и  некрасива.  А  ему  всегда
нравились хрупкие и обязательно хорошенькие. А она любила его. Любила... А
за что, если спросить? Наверно она и не ответит. Должна  любить  и  потому
любила.
     Уже стемнело. На столе потрескивала одинокая свеча, раскрашивая стены
колеблющимися тенями. Горго ждала, что скажет ей супруг. Но что он мог  ей
сказать?
     То, что не любит ее? Так она знала это.
     То, что он вряд ли вернется? Она знала и об этом.
     Леонид вдруг вспомнил, что позабыл проститься с Афо. В последний  раз
они встречались в роще у  храма  Афродиты.  Свидание  вышло  грустным.  Он
спешил, у Афо были заплаканы глаза. Это удивительно шло ей, она  выглядела
такой трогательной и беззащитной. Он так и не попрощался с ней...
     Царь вздохнул и подсел к  жене.  Горго  вопросительно  посмотрела  на
него. Вместо ответа Леонид прижал ее к себе. Казалось, Горго только  этого
и ждала, тут  же  прильнув  к  могучей  мужской  груди.  Спартиат  грустно
усмехнулся. Он пережил множество  расставаний,  а  еще  чаще  исчезал,  не
прощаясь. И все это давалось совсем нетрудно, верно потому, что, теряя, он
обретал вновь. Да и терял обычно немногое. Это же прощание было совершенно
иным. Он терял все, скорей всего и жизнь.  И  потому  лишь  эта  последняя
жизнь казалась настоящей, все прочие были затянуты густой дымкой.  Леониду
вдруг показалось, что они были прожиты не им, а каким-то другим человеком.
Множеством людей. Впрочем, так казалось всегда. Занятно -  прожить  триста
жизней лишь ради того, чтобы запомнить последнюю. Наверно, эта жизнь  была
дороже других. Наверно, ведь он прожил ее со вкусом и не напрасно.
     Свеча негромко потрескивала, а царь шел сквозь вереницу прожитых лет.
Вот он воин в элитных частях Атлантиды,  телохранитель  самого  Командора,
совсем еще юный и по-хорошему самоуверенный. Он вспоминал те страшные дни,
когда Атлантиду захлестнули плазменные пожары, когда уши  разрывал  грохот
бластеров и рев бронеходов, а с неба падали сбитые гравитолеты. Затем было
бесконечное блуждание в космосе, и, наконец, Земля. Дикая и прекрасная.  И
он был командующим  армией  великой  державы,  владевшей  всем  миром.  Он
завоевывал новые земли и подавлял вспышки недовольства  непокорных.  Тогда
была цель, общая цель. Но она  оказалась  ложной,  и  мир  восстал  против
пришельцев. Была  катастрофа,  поразившая  неисчислимые  мириады  людей  и
стершая с  лица  земли  целые  континенты.  Последующие  тысячелетия  были
наполнены хаосом. Цивилизация рухнула, а  уцелевшие  люди  возвратились  к
примитивному существованию. Он был вождем многих племен и враги бежали при
упоминании одного его имени, точнее имен, ведь их  было  множество.  Когда
мир вырвался из пеленок дикости, жить стало  весело.  Появилось  множество
всевозможных княжеств, королевств и  царств,  постоянно  враждующих  между
собой. Здесь было, где приложить силу и воинские  таланты,  он  с  головой
окунулся в стихию сражений и победного разгула. То  была  эпоха  героев  и
первым из них по праву мог считаться он. Недаром певцы слагали  легенды  о
могучем всаднике, пришедшем с севера. Он  свергал  владык  и  возводил  на
престол  новых,  грабил  города  и  караваны,  боролся  с  могущественными
чародеями и чудовищами. Это было славное тысячелетие. Оно окончилось в тот
день, когда разразилась катастрофа, в очередной раз изменившая лик  земли.
Тогда, захлебываясь ледяной водой на наскоро сооруженном из  винных  бочек
плоту, он полагал, что  это  естественный  катаклизм,  которыми  время  от
времени взрывается любая планета, позднее понял, что ошибался. Мир  героев
сокрушили те, кому было ненавистно само слово  герой.  Героями  невозможно
править, а они жаждали власти и потому создали мир покорных людей. Что  ж,
он нашел себя и в этом мире, ведь людям тоже нужны герои. Он водил в поход
армии Яхмоса [Яхмос - в данном случае  речь  идет  о  египетском  фараоне,
основателе 18-й династии Яхмосе I (1580-1559 гг.  до  н.э.),  освободившем
Египет  от  владычества  гиксосов]   и   Тиглатпаласара   [речь   идет   о
Тиглатпаласаре I (1114-1076 гг. до н.э.).  ассирийском  царе,  совершившем
множество завоевательных  походов],  дрался  с  хеттами  [хетты  -  народ,
проживавший в Малой  Азии  в  18-12  вв.  до  н.э.]  и  вел  бойцов  через
безжизненные  ливийские  пустыни,  корсарствовал  на  кораблях  Миноса   и
возглавлял  набеги  скифских  орд.  Ни  одно  значительное   сражение   не
обходилось без его участия. Он командовал  армиями  и  полками,  случалось
дрался и  как  простой  наемник.  Он  получил  множество  ран  и  истребил
несчетное множество врагов. Каждый шрам из числа тех,  что  покрывали  его
тело стоил жизни не одному десятку воинов. О его  подвигах  вновь  слагали
легенды.
     То были славные жизни. Славные еще  и  тем,  что  он  всегда  вовремя
заканчивал их, не позволяя себе чрезмерно увлечься игрой.  Вот  и  сейчас,
быть может, следовало сменить жизнь. Ведь он уже прожил в  своем  нынешнем
облике положенные тридцать лет. Сменить и уйти. И остаться в живых. Но  он
знал, что не сможет так поступить. Он выбрал свой путь и путь этот  вел  в
Фермопильское ущелье.
     Перед глазами  царя  еще  мелькали  смутные  картины  былого:  бешено
мчащиеся всадники, закованные в панцирные  доспехи  пехотинцы,  отражавшие
длинными копьями натиск полчищ  северных  варваров,  пожары,  тучи  стрел,
закрывающие солнце - когда за окном прокричал петух. Через миг на  площади
перед  герусией  проревела  боевая  труба,  возвещая,  что  пришло   время
собираться тем, кто выступает в поход. Леонид поцеловал жену  и  поднялся.
Пришли три илота, забравшие оружие и  снаряжение  царя,  а  также  длинный
ящик, сколоченный по его  велению  накануне.  Леонид  одел  шлем  и  молча
направился к выходу.
     - Леонид! - дрогнувшим голосом позвала Горго. Царь  обернулся.  -  Со
щитом!
     Глаза Горго были сухи. Она даже не имела права заплакать.
     Он кивнул, что означало: постараюсь. Она знала, что он возвратится на
щите. Так желала судьба и это был не  тот  случай,  чтобы  противиться  ее
воле.
     Агшад вышел на площадь, где уже стояли воины. Триста отборных мужей -
голеи, покрытые шрамами многих сражений, а также эномотия  Леонида.  Почти
все они имели детей и могли умереть, не  страшась,  что  их  род  угаснет.
Почти все они прожили долгую жизнь, повидав в ней немало и  могли  умереть
спокойно.  Все  они  знали,  что  такое  смерть  и  без  страха  ждали  ее
приближения.
     Их было триста. Лишь один из трехсот вернется домой. Вернется,  чтобы
прослыть трусом  и  обрести  желанную  смерть  в  великой  битве,  которая
перечеркнет надежды варваров на обретение Эллады.
     Они ушли, а жены и матери еще долго смотрели вслед, пока  не  растаял
последний лоскуток пыли, взбитой подкованными медью крепидами. Они ушли...


     Нет, недаром этот абдерит так не понравился Лиофару. Было в нем нечто
гаденькое - то ли бегающие глаза, то  ли  суетливые  руки,  то  ли  манера
тратить деньги. Серебром он  швырялся  сверх  всякой  меры,  покупая  себе
дорогие браслеты и даже кольца с изумрудами. Горшечник счел  своим  долгом
сообщить  о  подозрительном  иноземце  в  коллегию  порядка,  однако   там
отнеслись  к  его  словам  на  удивление  беспечно.  Мало  того,  над  ним
посмеялись  и  посоветовали  заниматься   своими   делами   и   прекратить
доносительствовать на честных гостей Афин. Доносительствовать!  Как  будто
Лиофар занимался этим  делом  ради  собственного  удовольствия!  Горшечник
покинул  коллегию  порядка,  кипя  от  ярости.  Что  и  говорить,  не  все
магистраты исполняют свои обязанности  с  должным  рвением.  Тут  поневоле
приходилось спасать государство самому.
     Лиофар  начал  с  того,  что  стал  следить  за  коварным  купцом   и
подслушивать, о чем он говорит, когда это, естественно, удавалось.  Однако
абдерит был осторожен и не позволял себе ничего лишнего. Встречался лишь с
знакомыми купцами, говорил больше о торговых делах и то и дело охал,  что,
верно, придется в скором времени спасаться бегством на Сикелию [Сикелия  -
так эллины, в особенности сицилийские, называли Сицилию]. Лиофар ходил  за
абдеритом словно тень, но три дня, потраченных на слежку, не дали никакого
результата. Следующим шагом отважного горшечника была попытка проникнуть в
дом, где остановился  подозрительный  иноземец.  Лиофар  ловко  перебрался
через невысокую каменную стену, однако за ней его поджидали  два  огромных
молосса [молосс -  порода  овчарок,  выведенная  в  Эпире],  о  встрече  с
которыми горшечник вспоминал очень неохотно.
     Убедившись, что коварного абдерита  просто  так  не  поймать,  Лиофар
изменил тактику. Он больше не следил за Клеодулом и не пытался  проникнуть
в его дом. Горшечник решил действовать тоньше  -  через  слуг.  Подученный
хозяином  Брасим  без  особого  труда  познакомился  с  рабами  купца.  Те
оказались словоохотливы и конечно были не прочь выпить на  дармовщинку.  А
Брасим, как на грех, всегда был при деньгах. Вскоре он стал лучшим  другом
рабов абдерита. И вот тут секреты посыпались, как  из  мешка.  Подвыпившие
рабы наперебой хвастали расположением к ним  хозяина  и  рассказывали  обо
всех его делишках. Лиофару удалось выяснить, что абдерит покинул родину не
до нашествия мидян, а спустя несколько дней  после  того,  как  их  войско
проследовало через Абдеры. Кроме того,  раньше  он  был  куда  более,  чем
беден. Богатство пришло к нему  необъяснимым  путем,  буквально  свалилось
наголову. Еще вчера купец Клеодул подумывал о том, где бы раздобыть  денег
на новую партию товара, а наутро вдруг стал безмерно богат. Один  из  слуг
клялся, что видел как несколько мидийских воинов внесли в сумерках  в  дом
Клеодула тяжелый сундук. Наутро Клеодул стал богатым.
     Еще  Лиофару  удалось  выяснить,  что  купец   водит   знакомство   с
аристократами, один из которых, Гофокл,  был  известен  как  близкий  друг
богача Ликида, подбивавшего  афинян  помириться  с  варварами.  Полученные
сведения вселяли в Лиофара уверенность, что он на правильном пути.
     За эти дни, что он занимался разоблачением купца, горшечник  ни  разу
не виделся с Педаритом. Однажды  они  повстречались  на  улице,  но  юноша
поспешил зайти в медную лавку и оставался там до тех пор, пока  Лиофар  не
прошел мимо. Это еще более настроило горшечника против подлого абдерита.
     Брасим получил три драхмы и приказ разведать, когда купец  собирается
в гости к кому-нибудь из своих знакомцев-аристократов. Раб вернулся вдрызг
пьяный и заплетающимся языком поведал, что слуга абдерита  уверяет,  будто
его хозяин собирается на тайную встречу этой ночью.
     Не успела луна занять свое место на небосклоне, как Лиофар уже  сидел
в кустах акации напротив дома купца. Он пробыл здесь  почти  до  рассвета,
изрядно продрогнув и едва не попавшись в руки ночной страже. Купец  так  и
не вышел.
     Домой  горшечник  вернулся,  выбивая  зубами  частую  дробь.  Нещадно
изругав раба, Лиофар дал ему драхму и отправил опохмеляться на агору,  где
должны были вот-вот появиться слуги купца. Теперь оставалось только ждать.
Лиофар послонялся по дому, поругался с  Фиминтой,  зашел  между  прочим  в
мастерскую, где во время  отсутствия  хозяина  и  Брасима  творил  Тердек.
Увидев сосуды, сотворенные блудным сыном моря, горшечник  пришел  в  такую
ярость, что едва не пришиб раба куском обожженной глины,  претендующей  на
то, чтобы считаться  лутрофором  [лутрофор  -  длинный  узкогорлый  сосуд,
использовавшийся для обряда омовения невесты]. На деле этот горшок походил
на уродливую гидрию [гидрия - сосуд для воды  с  двумя  горизонтальными  и
одной ручкой], украшенную варварским  орнаментом.  Запретив  рабу  трогать
краски и пообещав поколотить его  как  только  выпадет  свободная  минута,
Лиофар вернулся в дом как раз вовремя, чтобы  выслушать  рассказ  Брасима.
Как выяснилось, подлый слуга подлого абдерита просто посмеялся  над  своим
щедрым приятелем. Это Брасим узнал после первой  чаши.  Затем  они  выпили
еще, и клеодулов раб начал молоть разную чепуху насчет того,  что  донесет
на Брасима, проявляющего странный интерес к его хозяину.  Выпив  еще  чашу
по-скифски, слуга подобрел и поклялся, что этой  ночью  хозяин  собирается
пойти в Мелиту [Мелита - район Афин]. А знает он это вовсе не потому,  что
хозяин сказал ему, а потому, что желая попасть в Мелиту,  приходится  идти
мимо холма Муз - место не слишком спокойное  ночью,  и  на  всякий  случай
Клеодул всегда берет с собой не только раба, но и пса. Для того,  чтобы  у
пса было лучше обоняние, его целый день не кормят. Утром молоссов как  раз
не кормили, и склонный к логическому мышлению раб сделал вывод, что хозяин
собирается на ночную прогулку.
     Выслушав столь мудрое умозаключение, пересказанное хмельным Брасимом,
горшечник призадумался. В Мелите жило немало  аристократов,  в  том  числе
Гофокл и Ликид. Купец вполне мог собраться в гости к кому-нибудь  из  них.
Лиофар решил, что настало время для решительных действий.
     К ночи он в сопровождении Брасима занял  старый  пункт  наблюдений  в
акациевых кустах. Раб был вооружен увесистой дубинкой - на случай, если на
них набросится пес или лихой человек, - Лиофар  повесил  на  пояс  длинный
нож. На этот раз слуга подлого абдерита не обманул. Едва на небе  зажглись
звезды, возвещая, что все добропорядочные граждане  легли  спать,  калитка
приоткрылась и из нее выскользнули два силуэта. Собственно говоря, их было
два с половиной, потому что рядом с людьми бежала огромная собака.  Должно
быть, купец рассчитывал, что ее нюх позволит ему обнаружить любую  слежку,
но лиофар и его помощник оказались  хитрее.  Брасим  заранее  разбросал  у
дороги рыбьи потроха, посыпанные порошком курга, начисто отбивавшим нюх  у
собак. Голодный пес, естественно, тут же сожрал  требуху  и  в  результате
лишился своего главного оружия. Он пробежал совсем рядом с кустами, но  не
почувствовал запаха прячущихся там людей.
     Прогулка по ночному городу -  не  самое  приятное  занятие.  Негромко
чертыхаясь,  когда  ноги  попадали  в  вымоины,   добровольные   сикофанты
следовали за абдеритом, заботясь лишь об одном - как бы не упустить его из
виду. Хорошо еще, что было полнолуние, и тени купца и его спутников  четко
отпечатывались на белых стенах домов.
     Чутье не подвело Лиофара. Купец  и  впрямь  пришел  к  дому  Гофокла.
Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего  подозрительного  -  Лиофар  и
Брасим успели своевременно спрятаться за углом дома - абдерит  постучал  в
калитку.  Постучал  особым  образом.  Через  несколько  мгновений  калитка
распахнулась, впустив людей и собаку внутрь. На улицу шерстяным покрывалом
легла тишина.
     Присев на камень, Лиофар принялся размышлять о том, что  ему  делать.
Обвинить купца  в  тайных  встречах  с  Гофоклом?  Но  это  следовало  еще
доказать. А кроме того, абдерит мог заявить, что у него было  какое-нибудь
неотложное дело. Попробуй тогда докажи, что он лжет. Можно было,  конечно,
вновь обратиться с доносом в коллегию порядка, но магистраты  уже  однажды
посмеялись над ним.  Поразмыслив,  Лиофар  принял  совершенно  неожиданное
решение. Он оставил Брасима стеречь заговорщиков и со всех ног бросился  к
дому, в котором остановились посланцы Спарты.
     Позабыв о всех приличиях, горшечник барабанил в  двери  до  тех  пор,
пока они не отворились. Взору горшечника  предстали  два  могучих  мужа  с
обнаженными мечами в руках, Один  из  них,  что  был  в  летах,  не  очень
дружелюбно спросил:
     - Что ты ищешь здесь ночью?
     - Помощи! - воскликнул Лиофар. Горшечник  торопливо  объяснил,  какое
дело привело его сюда, не забыв честно упомянуть и о том, почему он  решил
обратиться за помощью к спартиатам, а не в кол