а:
              Царила лишь одна Любовь...
                                 [Эмпедокл, из поэмы "Очищения"]

     Они мечтали создать царство любви, где люди любили бы друг  друга.  И
прекратились бы войны, и раздоры, и исчезла  первобытная  жестокость.  Они
мечтали построить царство  Счастья.  Но,  возомнив  себя  мудрыми  богами,
пришедшими облагодетельствовать дикого человека,  они  не  познали  самого
главного - человеческой сути. Они не смогли проникнуть, да и не хотели,  в
душу человека - злобную, жестокую, переполненную  страстями  и  желаниями.
Они полагали, что человек - комок глины, из которого можно  вылепить  все,
что заблагорассудится, но тот имел вполне оформленное естество, переделать
которое оказалось нелегким,  а  скорее  -  даже  невозможным  делом.  Люди
восстали против этих богов и  уничтожили  созданное  ими  царство  Разума,
которое так и не стало царством Любви и Счастья.
     Стихия  дикого  бунта  столкнулась  с  гармонией,  созданной  богами,
породив невиданный  катаклизм,  который  поставил  человечество  на  грань
гибели. Подобных катастроф не  случалось  ни  прежде,  ни  в  последующем.
Погибли мириады людей, а уцелевшие вернулись к дикости и пребывали в  этом
состоянии множество лет, пока уцелевшие  во  время  хаоса  боги  вновь  не
вернулись на землю.  На  этот  раз  их  было  всего  шестеро,  все  прочие
погибли...
     - Учитель! - воскликнул Павсаний. - Неужели и боги смертны?
     - Все рано или поздно приходит к  концу.  Бесконечна  лишь  Вечность,
которая есть не что иное, как непрерывно  борющиеся  между  собой  Хаос  и
Космос. Боги собрались на совет,  но  в  этот  раз  не  было  в  их  рядах
единства, как прежде. Каждый видел  новый  мир  по  своему.  И  тогда  они
порешили разделить земные пределы. Один, самый могущественный,  взял  себе
бесконечные степи. Другому, такому же властолюбивому,  достались  земли  у
моря. Третьему -  равнины  севера.  Прочие  не  пожелали  властвовать  над
людьми, считая, что  человек  должен  сам  определить  путь,  по  которому
пойдет.
     Принимая  вновь  под  свою  власть  землю  и  море,  боги   поклялись
придерживаться определенных правил, преступать которые они были не вправе.
Главным из них было обязательство не строить всеземного царства, где  один
народ будет  походить  на  другой,  все  будут  говорить  на  моноязыке  и
поклоняться общему богу. Именно так было в Золотом веке и  это  привело  к
страшной катастрофе. Люди отныне должны были жить сами по себе, а  боги  -
лишь вправе указывать им наиболее краткий путь к Счастью.
     Заключенное соглашение было скреплено  взаимными  клятвами.  Те,  что
решили быть богами, создали себе помощников, использовав для этого энергию
космоса, и принялись строить свои миры. По сути это была игра,  в  которой
участвовали целые народы; участвовали нередко против  своей  воли.  Долгое
время правила этой игры соблюдались. Боги-демиурги -  так  стали  называть
тех, кто строил свой мир - вмешивались в дела людей ровно настолько, чтобы
не сбить их с  предназначенного  Судьбой  пути.  Те  же,  кто  добровольно
отказались от власти над миром, занимались тем, что было им по душе.  Один
стал отшельником, второй воевал, третий путешествовал. Но  пришел  день  и
демиурги, охваченные жаждой власти, пожелали установить полное  господство
над человеческим миром, объединив разноязыкие народы и подчинив  их  своей
злобной воле. Эта воля зародилась в недрах Востока и черной  чумой  начала
расползаться по миру. Возникли  огромные  воинственные  империи,  запылали
пожары, пролились реки крови. И все это вновь, как и много столетий назад,
делалось во имя великой  целы  -  сделать  человека  счастливым.  Те,  кто
отказались от власти над миром,  хорошо  помнили  к  чему  все  это  тогда
привело. Они объединили  силы  и  стали  бороться  с  захватившими  власть
демиургами. События, участниками которых  мы  являемся,  есть  часть  этой
борьбы.
     Философ   замолчал,   ожидая   реакции   своих   слушателей.   Ученик
безмолвствовал, а спартиат задумчиво выдавил:
     - Вот бы нам такое оружие, какое имели боги Золотого века. - Это было
единственное, что запало в  душу  воину.  Эмпедокл  посмотрел  на  него  и
захохотал. До слез.  Затем  внезапно  посерьезнел.  В  этот  миг  тоненько
тренькнул невидимый звоночек - дз-зинь! Еврит посмотрел на Павсания, тот в
свою очередь на философа. Эмпедокл остался невозмутим,  словно  ничего  не
расслышал. Рассеянно катая  по  столу  финиковую  косточку,  он  произнес,
обращаясь к Евриту:
     -  Насколько  я  понимаю,  ты  доверенное  лицо  Леонида.  -  Заметив
удивленное выражение, появившееся на лице спартиата, философ добавил:
     - Хотя, похоже ты не догадывался об этом. Павсаний мой ученик и я ему
также полностью доверяю. Поэтому я раскрою вам одну тайну. Силы,  желающие
подчинить мир своей воле, пытаются уничтожить нас, то  есть  меня  и  царя
Леонида.
     - Вы те самые боги,  которые  пожелали  стать  людьми?  -  сдавленным
голосом спросил Павсаний.
     - Нет. Но мы на их стороне. И мы обладаем силой. Чтобы избавиться  от
нас, наши враги готовы пойти на все. Они презрели правила игры и пускают в
ход и магию, и отравленный кинжал. Так совсем недавно враги пытались убить
царя Леонида.
     - Это  был  Перпикт.  Он  был  безумен,  -  поспешно  вставил  Еврит,
вступаясь за честь спартиатов. Вновь тренькнул звоночек.
     - Может быть и безумен. Но его безумством двигала  злая  воля,  да  и
речь совсем не об этом. Не так давно царь должен был быть  на  Крите,  где
его ждали друзья. Однако на побережье Пелопоннеса он попал в засаду.  Будь
на месте Леонида кто-нибудь другой и можно б было  заказывать  поминальный
пир.
     - Царь Леонид великий воин! - с гордостью подтвердил Еврит.
     Эмпедокл зевнул.
     - Я говорю все это  потому,  что  к  нам  идут  незваные  гости.  Они
перелезли через стену и прошли сквозь лес. Думаю, они уже вошли в дом.
     - Клянусь Зевсом... - Спартиат начал медленно подниматься  со  своего
места. - Так почему ж мы спокойно сидим?!
     - Дело в том, дорогой юноша, что у каждой  игры  есть  свои  правила,
которые  следует  исполнять,  и  лишь  в  этом   случае   она   доставляет
удовольствие.  -  Звонок  тренькнул  в  третий   раз.   Философ   поспешно
пробормотал, вскакивая:
     - Тогда было рано, а теперь в самый раз!
     Они  едва  успели  сорвать  со  стены  мечи:  Эмпедокл   чудо-клинок,
привлекший внимание спартиата, Павсаний - махайру, а  Еврит  сразу  два  -
ксифос и акинак, как дверь с треском распахнулась и  в  комнату  ворвались
вооруженные люди. Каждый из них сжимал  в  руке  короткий  меч,  некоторые
прихватили с собой беотийские, наиболее подходящие для  подобной  схватки,
щиты, кое-кто на всякий случай, скорей по привычке, надели  легкие  шлемы,
но не один не облачился  в  панцирь.  Это  свидетельствовало  о  том,  что
незваные гости рассчитывали на внезапность  нападения.  Возглавлял  врагов
человек с восточными чертами лица. У него был  характерный  горбатый  нос,
черная колечками бородка, через левую щеку тянулся рваный шрам.
     -  Пун  мой!  -  закричал  философ  и  стремительно  атаковал  слегка
оторопевших от подобного приема гостей. Еврит с  изумлением  проследил  за
тем, как мудрец дважды махнул  своим  чудо-мечом  и  на  пол  рухнули  два
обезглавленных  трупа.  Однако  оставаться  зрителем  спартиату   пришлось
недолго. Враги опомнились  и  перешли  в  наступление.  Пятеро  насели  на
Эмпедокла - впрочем, через мгновение их осталось четверо,  -  еще  шестеро
напали на Еврита и Павсания. Спартиат взял на себя пятерых врагов, так что
на долю ученика пришелся лишь один, но и этого для него оказалось  слишком
много. Судя по всему, акрагантянин куда лучше работал  поварешкой,  нежели
мечом.
     Нападавшие не были  новичками  в  ратном  деле,  в  этом  Еврит  смог
убедиться сразу, но для них  явно  было  неожиданностью,  что  у  философа
оказался подобный гость, машущий мечами с такой легкостью,  словно  в  его
руках не по десять мин [мина - мера массы,  равная  600  гр.]  заостренной
бронзы,  а  невесомые  ивовые  прутики.  Предвидь  подобное,  они  хотя  б
облачились в доспехи. Ведь незащищенное броней  тело  столь  уязвимо,  оно
разваливается под ударом меча подобно  куску  свежего  масла...  Еврит  не
особо утруждал себя хитроумными  финтами.  Вот  ксифос  рассек  воздух,  а
заодно и горло одного из нападавших и почти в тот же миг  акинак  выпустил
кишки  еще  одному.  Враги  отшатнулись,  воспользовавшись  этим  спартиат
перешел  в  контратаку.  Он  со  звоном  отбрасывал   в   сторону   клинки
противников, краем глаза  следя  как  обстоят  дела  у  его  товарищей.  У
Эмпедокла все было в порядке. Он разрубил пополам очередного врага, причем
чудо-меч рассек сначала подставленный под  удар  щит,  а  уж  потом  пошел
наискось сквозь плечо, позвоночник и  ребра;  прочих  философ  оттеснил  к
выходу из трапезной. Павсанию приходилось туго. Здоровенный бородатый воин
загнал акрагантянина в угол и уже примеривался как бы половчее отсечь  его
ученую голову.
     Получай! Еврит метнул в бородача акинак. Вообще-то спартиатов никогда
не учили бросать нож или меч, но все вышло удачно, будто  Еврит  ежедневно
упражнялся подобным приемам. Попав  точно  промеж  лопаток,  узкий  клинок
пронзил тело насквозь. Бородач даже не  вскрикнул.  Цепляясь  непослушными
руками за  одежду  акрагантянина,  он  медленно  сполз  на  пол.  Павсаний
посмотрел на свой заляпанный кровью хитон, сдавленно  охнул  и  растянулся
рядом с убитым.
     Эмпедокл каким-то образом сумел заметить этот бросок.
     - Молодец, спартиат!
     Чудо-клинок с хрустом вспорол грудную клетку очередному врагу.  Через
мгновение он лишил руки еще одного. Последний  бросился  было  бежать,  но
философ аккуратно уколол его острием в незащищенную шлемом шею.
     Оставшиеся враги вынуждены были разделиться. Один с  криком  бросился
на Эмпедокла, двое других яростно атаковали Еврита.
     - Спартиат, не забудь, пун мой!  -  вновь  заорал  философ,  рассекая
пополам отлично закаленный клинок, подбиравшийся к его  животу.  Еврит  не
ответил. Парировав выпад чернобородого, кого Эмпедокл именовал  пуном,  он
перехватил ему руку и ударил врага коленом в  живот.  Тот  охнул  и  начал
оседать. Еврит присел одновременно с ним,  и  сделал  это  очень  вовремя,
потому  что  меч  другого  убийцы  просвистел  прямо  над   его   головой.
Обозлившись на свой промах, нападавший ударил  еще  раз.  Еврит  увернулся
вновь, а вот корчившийся от боли пун не успел. Бронзовое острие попало ему
чуть  выше  глаза  и  вышло  наружу,  покрытое  кроваво-жирными  сгустками
умерщвленного мозга. Воспользовавшись замешательством врага, Еврит  вонзил
свой ксифос в последний раз. Клинок вошел в левый бок и вышел из  правого.
Роняя изо рта струйки крови, воин рухнул на труп чернобородого.
     - Отличный удар! - похвалил также расправившийся со  своим  последним
врагом Эмпедокл. Еврит кивнул и, упершись  ногой  в  труп,  не  без  труда
освободил клинок, застрявший в ребрах. В этот миг философ  обнаружил,  что
чернобородый, как и все остальные, мертв.
     - Зачем ты убил пуна?! - набросился он на Еврита. - Ведь я велел тебе
не трогать его!
     -  Это  не  я,  а  вот  он.  -  Еврит  указал  острием   ксифоса   на
распростертого на полу воина, изо рта которого набежала порядочная  лужица
крови. - Он слишком неосторожно махал мечом.
     - Болваны! - Эмпедокл брезгливо скривил губы. - Это наемники  Ферона.
Видишь, какие у них шлемы? -  Шлемы  у  убитых  были  действительно  очень
своеобразные -  с  большими  нащечниками  и  тремя  медными  завитками  на
затылке. Еврит впервые видел  подобные.  -  Такие  шлемы  изготавливают  в
Этрурии. Ими пользуются воины Великой  Эллады  [Великая  Эллада  -  группа
греческих полисов, находящихся  в  Южной  Италии;  наиболее  значительными
являлись Таронт, Сибарис, Кротон, Неаполь,  Посидония].  В  войске  Ферона
много наемников из Кротона и Тарента. Видно, тиран не  слишком  щедр,  вот
они и решили подзаработать, прикончив меня. Их нанял этот пун, а  вот  кто
платил ему, мы уже, к сожалению, не узнаем...
     - А ты оживи его, - как бы  между  прочим  предложил  Еврит,  вытирая
окровавленный меч о одежду одного из убитых.
     - Тебе рассказал об этом Павсаний?
     - Да.
     - Я бы мог попытаться, но к сожалению меч повредил лобные доли мозга.
Он будет двигаться, но не сможет говорить.
     Спартиат выразительно посмотрел на  философа,  словно  говоря:  слова
недорого стоят. Эмпедокл перехватил этот взгляд.
     - Все жаждут чуда, - пробормотал он. - Ну ладно, смотри.
     Склонившись   над   неподвижным   телом   мудрец   сделал   несколько
кругообразных движений руками вокруг окровавленной головы. В  тот  же  миг
мертвец пошевелился и открыл правый глаз;  левый  очевидно  был  поврежден
ударом меча. Затем  он  начал  вставать,  нащупывая  скрюченными  пальцами
рукоять меча. Еврит попятился. Чудо-клинок Эмпедокла описал дугу и упал на
шею того, кто еще недавно был человеком. Струйки  крови  из  перерубленных
артерий забрызгали ноги философа. Тело, лишенное головы,  кулем  осело  на
пол и застыло, на этот раз навсегда.
     - Вот и все. Теперь он уже наверняка ничего не скажет,  -  философски
заметил Эмпедокл. - Впрочем, это уже неважно. Я догадываюсь, чьих рук  это
дело. Пойдем-ка лучше посмотрим, что там случилось с бедным Павсанием.
     - А ты уверен, что там, - Еврит кивнул головой  в  сторону  двери,  -
больше никого не осталось?
     - Уверен. Эти ребята не настолько умны, а кроме того, ни один из  них
не согласился бы, чтобы его товарищ ожидал развития событий  где-нибудь  в
кустах, в то время как он рискует шкурой в доме.  Ну  и  последнее,  самое
главное - они не рассчитывали встретить такой прием.
     Философ подошел к лежащему замертво Павсанию, легко, словно  ребенка,
взял его на руки и положил на стол, предварительно сбросив локтем  посуду.
Серебряные блюда покатились с жалобным звоном, великолепный расписной фиал
разлетелся вдребезги. Осмотрев своего ученика,  Эмпедокл  хмыкнул.  Вид  у
него был озадаченный.
     - Да у него ни одной царапины!
     Спартиат отвернулся и, не в силах больше сдерживаться, рассмеялся.
     - Ты что?
     - Он просто лишился чувств при виде крови.
     - Тьфу, мальчишка! - Эмпедокл в Сердцах сплюнул и тоже  засмеялся.  -
Придется потребовать с него деньги за разбитую посуду.
     - Возьми их у мертвецов. Пун расплатился с ними золотом.
     -  Да?  -  Философ  нагнулся  к  ближайшему  покойнику,  нащупал  под
пропитанной кровью туникой кошель, извлек его и, развязав тесемку, высыпал
на стол штук двадцать золотых  монет.  -  Хм,  действительно.  Но  как  ты
догадался?
     - Не знаю. Просто пришло на ум.
     - Просто... - задумчиво протянул философ. - Просто, мой друг, это  не
объяснение. В нашем мире нет ничего простого. Возьми эти монеты себе.
     - Не нужно. - Еврит сделал протестующий жест ладонью. - Мы привыкли к
железу.
     - Возьми, - настаивал Эмпедокл. - Купишь себе новую одежду. Твоя  вся
забрызгана кровью.
     Спартиат осмотрел себя. Действительно, вид у него был как  у  мясника
на бойне. Впрочем, Эмпедокл выглядел не лучше, вот только кровь была менее
заметна на пурпурной ткани.
     - Ну хорошо. - Еврит взял одну монету. Философ усмехнулся.
     - Странные вы все-таки люди,  спартиаты.  Хотя  я  начинаю  понимать,
почему Воин полюбил вас.
     - Воин?
     - Так я называю царя Леонида, - пояснил Эмпедокл.
     - А как он зовет тебя?
     - Жрец.
     Мудрец похлопал ученика по щекам. Однако тот не собирался приходить в
себя. Тогда Эмпедокл оставил его на время в покое и взял со стола кратер с
вином. Сделав несколько больших  глотков,  он  плотоядно  облизал  губы  и
протянул сосуд спартиату. Тот отрицательно покачал головой.
     - Я не пью чистое вино.
     - Напрасно. Вода разжижает кровь, а вино  делает  ее  более  горячей,
хотя... - философ не говорил. Поставив кратер на место, он вновь  похлопал
Павсания по щекам. Тот слегка дернулся, но глаз не  открыл.  -  Похвальное
упорство, достойное  лучшего  применения.  Ему  надлежало  быть  столь  же
упорным во время схватки! - прокомментировал Эмпедокл  поведение  ученика.
Затем он с одобрением взглянул на спартиата. - Ты славно дрался.
     - Но хуже, чем ты. - Еврит вспомнил, как пренебрежительно отозвался о
мудреце в разговоре с Павсанием и ему стало стыдно.
     -  Просто  я  намного  опытнее.  С  годами   ты   превзойдешь   меня.
Единственный, кого ты никогда не сможешь превзойти, это Воин.
     - Я знаю.
     - В благодарность за твою помощь я  хочу  сделать  тебе  подарок.  Ты
можешь выбрать себе любой клинок, который тебе нравится. -  Еврит  тут  же
посмотрел на чудо-меч, положенный философом  рядом  с  Павсанием.  Заметив
этот взгляд, Эмпедокл поспешно добавил:
     - Кроме этого. Это мой меч.
     - Тогда я возьму акинак. Он хорошо сбалансирован.
     - Замечание опытного воина! - с уважением произнес Эмпедокл и заорал:
     - Ну когда же этот несносный Павсаний очнется!
     Крик возымел воздействие. Ученик открыл глаза, но увидев пятна крови,
щедро покрывавшие одежду спартиата, мудреца и свою  собственную,  поспешно
закрыл их. Эмпедокл бесцеремонно толкнул его в бок.
     - Вставай! Все кончено.  Или,  быть  может,  ты  хочешь,  чтобы  тебя
бросили в яму вместе с этими мертвецами?
     Подобная перспектива пришлась не по  душе  Павсанию,  и  он  поспешно
поднялся. Впрочем толку от него все равно было мало.  Едва  увидев  трупы,
обезглавленные чудо-мечом, акрагантянин тут же закрыл глаза вновь. В итоге
всю грязную работу пришлось делать Евриту и Эмпедоклу.
     В укромном уголке леса была вырыта  большая  яма,  ставшая  последним
пристанищем наемников и их чернобородого предводителя. Как  только  могила
была засыпана  землей,  Еврит  собрался  уходить.  Ему  надо  было  успеть
присоединиться к прочим спартиатам до того, как они  отправятся  в  дворец
Ферона. Перед тем как проститься, Эмпедокл передал  ему  письмо,  а  также
новенький пурпурный хитон и роскошный, шитый золотыми нитками плащ.
     - Немного не по росту, зато без следов крови. - Не слушая возражений,
мудрец заставил спартиата переодеться, добавив:
     - Вернешь, когда купишь себе новую одежду.
     - Как же я верну? - спросил Еврит. - Ведь  сразу  после  аудиенции  у
тирана мы возвратимся в Сиракузы.
     -  Попросишь  любого  горожанина  передать  хитон  и  плащ   философу
Эмпедоклу. Не сомневайся, все  будет  исполнено  в  точности.  Чернь  меня
обожает.
     Вместе с Павсанием он проводил Еврита до самых ворот. Когда  они  шли
через лес, Эмпедокл нагнулся и указал рукой на едва приметную  проволочку,
в несколько рядов лежавшую на тропинке.
     - Дз-зинь! - сказал он, подражая звону колокольчика,  предупредившего
о появлении незваных гостей. Не говоря ни слова, Еврит укоризненно покачал
головой. Догадавшись, о чем тот подумал, философ усмехнулся. - Игра.  Ведь
жизнь ничто. Умирая, человек вновь воскресает в другом обличье и его  муки
продолжаются. И так тысячу поколений, пока душа не очистится  и  не  будет
допущена в царство светлых духом. Похоже на  бред?  -  спросил  он  и  сам
ответил на свой вопрос:
     - Так и есть. Но люди верят, потому что хотят  жить.  И  умирать  без
страха. Как прекрасно  умирать,  зная,  что  через  мгновение  возродишься
вновь.
     У  ворот  они  распрощались.  Евриту   предстояло   быть   участником
переговоров с акрагантским тираном Фероном; переговоров,  увы,  неудачных.
Эмпедоклу было назначено на этот день вызывать дождь. Стояла жара  и  нивы
нуждались  в  поливе.  Павсанию   надлежало   замывать   кровавые   пятна,
покрывавшие пол и стены трапезной, и при этом размышлять о  смысле  жизни.
Их пути разошлись. Быть может надолго, а скорей навсегда. Пока же они