мягко,  словно  голос  Гистаспа,  сомкнулись  за  царской
спиною...
     Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но
сегодня его сопровождало  не  менее  двадцати  телохранителей,  сверкающей
цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя,  не  давая
ему задержаться ни в одной  из  зал.  Страх  быть  зарезанным,  удушенным,
отравленным. Страх...
     После смерти Вкусителя палачи тут же принялись за работу. Они дробили
суставы, жгли раскаленными щипцами члены, срезали кривыми  ножами  мясо  с
ребер. Потребовалось совсем  немного  времени,  чтобы  сразу  пятеро  слуг
сознались в том, что пытались отравить царя, но ни один  из  них  не  смог
объяснить где раздобыл яд и каким образом подсыпал его в царское вино. Еще
шестеро признались, что состоят в заговоре против  владыки  Парсы.  Главою
заговорщиков были названы Гидарн, Гистасп, Гаубарува и даже Мардоний, хотя
кости последнего давно тлели в беотийской земле.  Естественно,  Ксеркс  не
поверил ни одному признанию мерзавцев и приказал продолжить дознание.
     Одновременно были приняты дополнительные меры безопасности. По дворцу
были расставлены многочисленные караулы из евнухов, бессмертных Дитрава, а
также лучников-скифов, которым царь доверял более остальных. Воины  встали
на стенах, башнях, у четырех  ворот,  в  коридорах  и  залах.  Меж  колонн
шныряли  сыщики  хазарапата,  пытавшиеся  выведать  какую-нибудь  страшную
тайну.
     Дворец превратился в военный лагерь,  насквозь  пропитавшись  звонким
металлом, но на душе царя было неспокойно. Ксеркс вначале метался по своим
покоям, затем попытался обрести душевное равновесие в гареме. Он был почти
счастлив, когда к нему явился Гистасп,  предложивший  развлечься  плясками
рабынь,  присланных  из  Согдианы.  Крепкозадые,  грудастые  танцовщицы  и
беззаботная болтовня брата отвлекли Ксеркса от тяжких дум. Он  даже  выпил
чашу вина, которую Гистасп предварительно пригубил  на  его  глазах.  Вино
было превосходным. Ксеркс пил его мелкими глоточками  и  как-то  незаметно
забывал о кошмаре, который ему пришлось пережить во время обеда.
     Уже смеркалось, когда владыка  поднялся  с  мягкого  ложа  и  выразил
желание проследовать на ужин.
     - Надеюсь, на этот раз обойдется без отравы!
     Гистасп вежливо посмеялся,  показывая,  что  оценил  бравурную  шутку
повелителя. И створки двери сомкнулись за царской стеной...
     Шаги мерно идущих людей гулким эхом разлетались по пустому  коридору.
Негромко позвякивали доспехи, потрескивали факелы в руках бессмертных.  Их
яркий огонь разжижал тьму и разрисовывал  свод  прыгающими  комкообразными
тенями, похожими на крылья летучих мышей. Эти тени были совсем не страшны,
от них даже веяло своеобразным уютом и Ксеркс тихонько посмеялся над своей
былой трусостью.
     - Наверняка всех  убийц  схватили  и  завтра  они  будут  казнены!  -
пробормотал  он  еле  слышно  и   повернул   вслед   за   идущим   впереди
телохранителем-евнухом  налево,  к  своим  покоям.  Здесь  была   галерея,
некогда, при Крезе,  украшенная  уродливыми  статуями  лидийских  витязей.
Овладев Сардами, Кир повелел уничтожить  изваяния  и  установить  в  нишах
треножники. Наполненные конопляным маслом, они пылали ярким ровным  огнем,
подобным очам Ахурамазды. Здесь всегда было светло как днем. Всегда...
     Ксеркс  туповато  уставился  в  широкую  спину  евнуха   и   внезапно
сообразил, что в галерее непривычно темно. "Что такое?" - вопросила, мелко
дрогнув, душа царя. И в этот миг все вокруг взорвалось ужасным грохотом.
     Разом заорали множество голосов.  Усиленные  каменной  теснотой,  они
уподобились громогласным воплям демонов, настигших свою  добычу.  Зазвенел
металл, вскричали раненые и умирающие. Завопив от страха, Ксеркс  прижался
спиной к влажной поверхности стены. Повсюду  в  вспышках  неверного  света
блестело оружие. Сражавшиеся - телохранители царя и напавшие на них люди в
темных плащах - наносили друг другу удары и истошно кричали.
     - К оружию! На царя напали! - кричали одни.
     Ксеркс с вялым изумлением отметил,  что  примерно  то  же  кричали  и
другие.
     Все превратилось в хаос. Бойцы вонзали наугад мечи и копья,  не  зная
точно враг перед ними или друг. Противно хлюпала кровь. Сразу в нескольких
местах вспыхнули живые костры. Это факелы воспламенили одежду  сражавшихся
и теперь несчастные бросались от стены к стене, воя от ужасной боли.
     Раздался короткий свист и рядом с головой  Ксеркса  ударилось  тонкое
лезвие кинжала, брошенного враждебной рукой. Царь скорчился, защищая  лицо
руками.
     - Спасите царя! - завопил стоявший неподалеку, бессмертный и  тут  же
рухнул, сраженный  мечом  заговорщика.  Выдергивая  застрявший  меж  ребер
клинок убийца чуть повернул  голову,  в  тусклом  свете  гаснущего  факела
Ксеркс разглядел лицо Гидарна. Тот также увидел царя и, злобно  ухмыляясь,
устремился к нему. Ксеркс завизжал от ужаса, увидев как  влажно  блестящий
меч падает на его голову. Однако клинок  убийцы  встретил  на  своем  пути
неожиданную преграду. Воин в длинных, до  колен,  доспехах  парировал  его
мечом, зажатым в правой руке, а затем нанес сильный удар левой,  державшей
длинную палку. Кончик этой самой палки угодил Гидарну точно в  переносицу.
Закричав, вельможа выронил меч и схватился руками за  лицо.  Спаситель  не
терял времени. Вцепившись в царское  плечо,  он  увлек  Ксеркса  вдоль  по
коридору обратно  к  покоям  Гистаспа.  Он  расстался  со  своим  мечом  и
парировал удары палкой, со звоном отбрасывавшей  мечи  и  копья  в  разные
стороны. Он был ловок и храбр, этот воин. Он  сумел  сделать  то,  что  не
удалось бы ни одному из парсийских витязей. Воин разбросал убийц и вытащил
царя из кровавой свалки.
     Они бежали по коридору, а позади  топали  ноги  озлобленных  неудачей
заговорщиков. Спереди мелькали неясные тени и слышалось  бряцанье  оружия.
Это могли быть бессмертные, спешащие на выручку царю, но это могли быть  и
убийцы. Воин, спасший Ксеркса, очевидно, подумал  о  том  же.  Поэтому  он
вышиб вдруг показавшуюся с правой стороны дверь и  втащил  царя  в  густую
тьму с брезжущим вдалеке крохотным  пятачком  просвета.  Они  очутились  в
галерее, ведшей в одну из заброшенных сторожевых башен. Из последних  сил,
буквально вися  на  руке  своего  спасителя,  Ксеркс  одолел  выщербленные
ступени и мешком свалился на пол. Звякнул наброшенный на дверь засов  и  в
тот же миг снаружи заколотили мечи.
     - Открывай! Мы все равно достанем тебя, жирный ублюдок!
     Ксеркс узнал этот мерзкий, выкрикивающий угрозы, голос.
     - Мегабиз! - выдохнул он, с трудом поднимаясь на ноги.
     - Все верно, ваше величество.
     Воин подкатил к двери огромный камень, неведомо  откуда  взявшийся  в
башне, и, поднатужившись, прислонил его к трещащим под ударами доскам.
     - Теперь ее можно выбить только тараном.
     Сказав это, спаситель повернул голову. Перед Ксерксом стоял Дитрав.
     - Как, это ты?
     Начальник первой тысячи усмехнулся.
     - Кто, как не я должен оберегать великого царя от подобных злодейских
покушений!
     Ксеркс придержал рукой  дергающуюся  щеку  и  с  некоторым  смущением
признался.
     - А я всегда не доверял тебе.
     - Напрасно. Предали все: Артаксеркс, Гидарн, Мегабиз, Артафрен, Кобос
и даже Гистасп, но Дитрав остается верен до смерти.
     С тревогой прислушиваясь к все усиливающимся ударам в  дверь,  Ксеркс
забормотал:
     -  Я  так  обязан  тебе.  Если  нам  удастся  спастись,  ты   станешь
хазарапатом и самым богатым человеком в Парсе.  Я  дарую  тебе  привилегию
сидеть в присутствии царя. Я...
     - Спасемся! - бесцеремонно перебил Ксеркса начальник  первой  тысячи.
Затем он странно взглянул на Ксеркса и прибавил:
     - Это верно как пять моих пальцев!
     Бессмертный резко разжал кулак  правой  рукой  и  поднес  ее  к  лицу
Ксеркса. Царь медленно повел глазами.
     - Раз, два, три... пять... Пять? - пробормотал он. - Но ты не Дитрав!
     - Точно.
     - Тогда кто ты?
     Взгляд Ксеркса упал на палку, которую спаситель держал в другой руке.
В масляных глазах царя мелькнул страх.
     - Я узнал тебя. Ты Артабан!
     Пять стальных пальцев разом вонзились в заплывшее жиром  горло.  Лицо
царя налилось кровью. Он суматошно замахал руками, пытаясь ударить  убийцу
по лицу.
     - Тебе не обязательно называть вслух мое имя! - процедил спаситель  и
с силой ударил Ксеркса головой о  каменную  стену.  Отпустив  неподвижное,
тело, он преломил посох и  извлек  тонкий,  бурый  от  свернувшейся  крови
клинок. Острая сталь коснулась горла царя, но затем вдруг вернулась в свое
деревянное укрытие.
     - Я так много хотел сказать тебе перед тем, как отрезать твою  глупую
голову! - задумчиво прошептал спаситель. - И вдруг, когда  ты  оказался  в
моих руках, я понял, что не надо никаких слов. Просто  твое  время  вышло.
Так же, как и мое. Так пусть тебе свернут шею твои собственные слуги. Я не
желаю больше участвовать в этом фарсе!
     Бросив быстрый взгляд в сторону двери, которая в этот миг раскололась
пополам, Дитрав подбежал к узкому окну и легко, словно до земли и не  было
двадцати футов, спрыгнул вниз.
     Через несколько мгновений заговорщики вышибли  дверь  и  ворвались  в
башню. Обнаружив на полу неподвижного Ксеркса, они  немедленно  вонзили  в
него мечи. Пол и темные  одежды  обагрились  царской  кровью.  Затем  труп
выволокли во двор и  бросили  рядом  с  изуродованными  до  неузнаваемости
телами Гаубарувы и царевича Дария. Гидарн, размахивая мечом, завопил:
     - Царь умер!
     И тут же, роняя с рук кровавые брызги, рухнул на колени перед бледным
от волнения Артаксерксом.
     - Да здравствует новый владыка Парсы!
     Так пришла иная эпоха. Эпоха Эфиальта и Перикла,  Сократа  и  Эсхида.
Это была эпоха и Артаксеркса.
     А вдалеке отсюда шел по скошенному полю  человек.  Странный  человек,
словно сотканный из противоречий. У него были глубокие  глаза  мудреца,  а
тяжелые руки таили силу великого воина. Шаги его были легки и неслышны, но
человек почему-то опирался на посох.
     Он шел к морю, где ждал корабль, который должен был увезти человека в
новую жизнь.
     И никто в этом мире не знал, что на закате солнца человек покончил  с
жизнью прежней.
     Он умер. Умер, чтобы возродиться вновь.
     ЕГО время вышло. Настало время ЕГО ДРУГОГО.
     "Многие умирают слишком поздно, а  иные  слишком  рано.  Еще  странно
звучит правило: "Умри вовремя!"
     УМРИ ВОВРЕМЯ: ТАК УЧИТ ЗАРАТУСТРА [Ф.Ницше "Так говорил Заратустра"].
     Странник шел к морю...



                   3. СТО ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ. ПАРСА

     И пришел час расплаты...
     Сарды,  Вавилон  и  Сузы  встречали   македонского   полководца   как
триумфатора, пышно и восторженно. Парса принимала  его  как  захватчика  -
безмолвием, запыленными  тоскливыми  улицами,  редкими,  прячущими  взгляд
жителями.
     Армия Запада, одержавшая великие победы при Гранике [Граник - река  в
Троаде  (Малая  Азия),  место  сражения  между  армией  А.Македонского   и
персидскими войсками (334 г. до н.э.); после долгого упорного  боя  победу
одержали македоняне], Иссе [Исса - город в Киликии, место  сражения  между
армиями Александра Македонского и  Дария  III  (333  г.  до  н.э.);  битва
отличалась упорством, однако после бегства  Дария  персидская  армия  была
наголову разгромлена], Гавгамелах  [Гавгамелы  -  небольшое  поселение  на
берегу Тигра, место генерального сражения между македонской  и  персидской
армиями (331 г. до н.э.); проходило примерно по тому же  сценарию,  что  и
битва при  Иссе]  блестящим  потоком  втягивалась  в  уродливо-бесконечные
джунгли Парсы.  Медленно  печатали  шаг  педзэтайры  [македонская  пехота,
составлявшая фалангу], чьи сандалии впитали пыль Фригии и Лидии,  Карии  и
Памфилии, Каппадокии и Киликии, Сирии и Кемта, Вавилонии и Армении,  Мидии
и вот теперь Персиды. Двадцать тысяч призванных к оружию крестьян, они  по
мановению  руки  македонского   гения   образовывали   двадцатишестирядную
фалангу, ощетиненную частоколом сарисс [сарисса -  длинное,  до  4  метров
копье, использовавшееся педзэтайрами], и не было в мире войска, способного
прорвать эту бронзовую стену. Рядом  шагали  гипасписты  [род  македонской
пехоты;  гипасписты  имели  более  легкое  вооружение   по   сравнению   с
подзэтайрами, использовались для войны в горах, во время быстрых  маневров
и т.д.], чьи щиты серебряно блестели на солнце, легконогие агриане  [воины
из фракийского племени, жившего  по  р.Стримону;  славились  как  искусные
стрелки из лука] и пеоны [пеоны (пэоны)  -  обитатели  Пеонии,  области  в
северной Македонии; легковооруженные воины в войске Александра], эллинские
наемники-гоплиты. Скакали на добрых конях отважные фессалийцы  и  могучие,
закованные в тяжелые доспехи гетайры [тяжелая кавалерия рыцарского  типа],
стремительным натиском вырывавшие победу в сражениях.
     Сам Александр, живой бог,  царь  Македонии  и  Азии,  ехал  во  главе
царской агемы [агема - конная гвардия, состоявшая из представителей высшей
знати] гетайров, среди друзей, неустрашимых в битвах и  неуемно-разгульных
на пирах. Птолемей,  Филота,  Клит,  Кратер,  Евмен,  Пердикка  -  "старая
гвардия" Александра, витязи, которые в  свои  неполные  тридцать  лет  уже
имели по тридцать шрамов, полученных в  битвах.  Одни  из  них  вознесутся
высоко и обретут  собственные  царства,  другие  погибнут  в  стычках  или
обвиненные в измене, любимец царя Гефестион умрет от лихорадки. Но все это
будет потом, а сейчас они живы, бодры и счастливы,  что  достигли  наконец
цели, к которой стремились долгие четыре года.
     Александр входил в Парсу победителем, но  столица  восточной  империи
отказывалась признать его таковым. И потому царь был мрачен, а  славящееся
белизной кожи лицо белело от гнева. Нет, не такого приема ждал он от этого
города. Восторженные крики толпы, коленопреклоненные вельможи,  столы  для
угощения воинов, расставленные прямо на улицах и площадях. Так было прежде
и все это стало уже привычным. Так  встречают  победителя,  так  встречают
нового владыку. Парса же облачилась  в  безмолвный  плащ  траура.  Большая
часть жителей скрывалась за стенами  домов,  лишь  немногие  стояли  вдоль
улиц, хмуро взирая на  усталых,  обожженных  солнцем  воинов.  Ни  единого
приветливого жеста, ни единого цветка, брошенного на мостовую.  И  жуткая,
неестественная тишина, разрываемая лишь лязгом металла, цоканьем  копыт  и
размеренным топотом тысяч ног.
     Был  полдень,  но  на  Александра  дохнуло  холодом.  Царь  поплотнее
запахнул плащ и дернул поводья, заставляя верного Букефала  ускорить  шаг.
Конь,  обеспокоенный  мрачной  тишиной,  всхрапнув,  перешел   на   галоп.
Телохранители также подстегнули своих  скакунов  и  устремились  вслед  за
полководцем.
     Двигаясь по широкой,  вымощенной  ровными  брусками,  улице  всадники
достигли платформы, на которой возвышался царский дворец.
     За те полтора столетия, что минули со  времен  Фермопил  и  Саламина,
резиденция парсийских владык  претерпела  значительные  изменения.  Каждый
царь достраивал и реконструировал  дворец,  внося  в  него  что-то  новое,
сообразно собственному вкусу. Свой прежний облик полностью сохранила  лишь
ападана,  слишком  грандиозная  для  того,   чтобы   быть   перестроенной.
Большинство старых строений, примыкавшим к тачарам, построенным  Дарием  и
Ксерксом, были снесены,  а  на  их  месте  возникли  новые  хоромы,  порой
совершенно несхожие по стилю с основным комплексом.
     Более  других  уделял  внимание  дворцу  Артаксеркс  Долгорукий,  сын
великого Ксеркса.  Ненавидя  все  эллинское,  он  проводил  большую  часть
времени в Парсе и потому особенно  заботился  о  благоустройстве  царского
жилища. Артаксеркс довершил возведение дворцового  комплекса,  придав  ему
окончательный  вид,  соответствующий  традициям  предков  и  архитектурным
канонам древней Вавилонии - глухие стены, несметное изобилие  разноцветной
мозаики и изображений крылатых божеств. Потомки Артаксеркса:  слабовольный
Дарий II,  Артаксеркс  II  Мнемон,  победитель  спартиатов  при  Книде,  и
Артаксеркс III по прозвищу Ох также приложили  руку  к  украшению  дворца,
хотя предпочитали жить не в Парсе, а в Сузах, Вавилоне или Пасарагдах.  Но
эти,  последние  доделки  были  в  значительной  мере  нелепы  и  нарушали
великолепную архаичную архитектуру, преисполненную строгости и чистоты.
     Огромный, богато отделанный мрамором и гранитом, драгоценными сортами
дерева и посеребренными пластинами, мозаикой и фресками,  дворец  подавлял
своей грандиозностью и восточным великолепием. Он  был  подобен  медленной
музыке, расплескавшей свои тяжелые формы по ложу террасы.  Он  походил  на
диковинный каменный лес, вонзающийся в  небо  остриями  сотен  колонн.  Он
подавлял своей монолитной мощью и еще  раз  напоминал  о  суетности  всего
живого пред незыблемой властью  парсийских  владык,  осененной  милостивым
покровительством Ахурамазды.
     Взобравшись   по   царской   лестнице   наверх,   македоняне    долго
рассматривали священную обитель Ахеменидов.
     -  Мерзкое  зрелище!  -  вымолвил,  наконец  молодой  царь,  созерцая
крылатых быков с человеческими лицами. - Уродливо, как и все у варваров, Я
так долго стремился попасть сюда, но теперь мне даже не хочется входить  в
этот каменный ящик, напоминающий скорее склеп, чем жилище владыки мира.
     - А мне хочется жрать, - сказал Гефестион.
     - Ну что ж, тогда войдем, - решил Александр. - Посмотрим,  хороши  ли
здешние повара.
     Насмехаясь над каменными изваяниями, македоняне прошли  через  портик
Ксеркса и очутились в тачаре. Здесь, как и во всем городе, не  было  видно
ни души. Александр помрачнел.
     - Нет, так не встречают владыку! - едва слышно прошептал он, а  вслух
велел:
     - Птолемей, найди кого-нибудь!
     - Хорошо, Александр!
     Прихватив с собой несколько гетайров, телохранитель исчез за  медными
дверьми. Чтобы убить  время  Александр  принялся  разглядывать  внутреннее
убранство покоев.
     - А здесь не так-то дурно, как кажется на  первый  взгляд,  -  спустя
несколько мгновений заметил он, обежав глазами покрытые множеством  ковров
стены, мозаичный стол,  дорогую  мебель,  окна,  полуприкрытые  пурпурными
занавесями.
     - Да, - моментально  согласился  Гефестион,  вообще  неравнодушный  к
восточной роскоши. - Здесь можно неплохо повеселиться.
     - Повеселимся! - зловеще процедил царь.
     Гетайры разбрелись по зале, рассматривая и трогая разные  безделушки.
Кратер взял со стола роскошную тонкостенную вазу и с глупым смехом  бросил
ее на пол. Сосуд разлетелся на множество разноцветных кусочков. Македоняне
насторожились и обратили взгляды на Александра. Тот криво  усмехнулся,  но
ничего не сказал. Тогда Клит ударил о стену другой вазой, а могучий  Евмен
повалил мраморную статую. Зала наполнилась грохотом. Летели подбрасываемые
ногами кресла, искрились осколки  яркой  посуды.  Филота  с  остервенением
потрошил мечом пуховые подушки.
     -  Хватит!  -  внезапно  крикнул  Александр.  Гетайры  застыли.  Клит
неохотно поставил на место вазу, а доблестный сын  Пармениона  [Филота;  в
330 г. до н.э. будет обвинен в заговоре против Александра и казнен]  сунул
в ножны меч. Эти старые рубаки ненавидели варварскую роскошь. Александр не
хотел ссориться с ними по пустякам.
     - Оставим  до  поры  до  времени  дворец  в  покое.  Я  понимаю  ваши
настроения, друзья, но ведь он теперь принадлежит мне.  Решим  его  судьбу
позже. А вот и Птолемей! - обрадовался царь, поворачиваясь к  вошедшему  в
залу телохранителю, следом за которым в окружении гетайров  шли  несколько
богато одетых персов, согбенные фигуры которых выражали страх и раболепие.
Признав в Александре царя, персы дружно пали ниц. Клит, Кратер  и  Филота,
словно  по  команде  презрительно