деяло и  вырвала  из-под  него  окровавленный
комок. Царь исторг истошный безмолвный крик.
     - Это последнее предупреждение. Если не одумаешься, с тобой будет вот
что!
     Гость повернулся к Гейру. Глаза его вспыхнули ослепительным пламенем.
Огненный вихрь поглотил Гейра, окутав ложе лекаря черным  смрадным  дымом.
Когда дым рассеялся, выяснилось, что лекарь бесследно исчез.  Лишь  смятые
простыни свидетельствовали, что мгновение назад на них  лежал  человек,  а
покрывало хранило форму тела несчастного лекаря.
     - Так будет и с тобой! - повторил гость.
     Он сцепил пальцы рук и в тот же миг исчез.
     И лишь тогда царь завизжал. От боли, страха и унижения, чувствуя, как
его постель пропитывается теплой, остро пахнущей жидкостью.
     - Плоть! Моя мужская плоть! - взывал  он  к  вбежавшему  Артабану.  -
Призрак лишил меня мужской плоти!
     Начальник дворцовой стражи рывком сдернул с Ксеркса  покрывало  и  не
сдержал усмешки.
     - Успокойся, повелитель. Все на месте. Но... - Артабан замолчал.
     Ксеркс осмелился поднять голову и  посмотреть  туда,  где  начинались
ноги, где было тепло от крови.
     О ужас! То была не кровь. Царь лежал в луже собственной мочи.  Ксеркс
застонал.
     Артабан тем временем окриком выгнал из опочивальни сбежавшихся слуг и
воинов.  Они  остались  наедине,  да  из  темноты  угла  комнаты  внезапно
появилась стройная женская фигурка. Когда свет упал на лицо, Ксеркс  узнал
Таллию.  Ионийка   бесцеремонно   рассмотрела   конфуз   царя   и   звонко
расхохоталась. Насмерть перепуганный Ксеркс даже не подумал о  том,  чтобы
покарать дерзкую насмешницу.
     Тяжело дыша, он  лежал  в  собственных  испражнениях.  Не  скрывающий
своего презрения Артабан стоял у царского ложа.
     - А лекарь? - вдруг вспомнил Ксеркс.
     - Что лекарь?
     - Призрак забрал его!
     Артабан снисходительно улыбнулся.  Так  улыбаются  словам  детей  или
душевнобольных.
     -  Повелителю  пригрезилось.  Несчастный  Гейр  пал  жертвой   налета
киммерийцев. Его тело уже отдали священным собакам Ахурамазды.
     Ксеркс внимательно посмотрел  на  начальника  стражи.  Что-то  в  его
облике было незнакомо царю. В голосе  Артабана  появились  какие-то  новые
нотки, он помолодел и даже - царь мог  поклясться  -  раздался  в  плечах.
Затем Ксеркс перевел взгляд на ликующую Таллию. И понял. Если не  все,  то
очень многое.
     - Артабан, - сказал Ксеркс бесцветным голосом. Вельможа, изобразив на
лице усердное внимание, наклонился к царю. - Завтра мы  начинаем  собирать
войско против эллинов.
     - Не смею противиться воле мудрого повелителя, - ответил хазарапат.
     Чтобы не видеть его насмешливой улыбки, Ксеркс смежил веки.  И  перед
ним вновь предстал призрак.
     Он будет являться царю еще долгих шесть лет.


     Если наверху властвовал опирающийся на копья бессмертных царь, то под
землей царями были воры. И первый среди них, царь воров Отшем. Он  никогда
не лез в вожаки и не стремился получить двойную долю. Но  не  было  такого
запора, который мог бы устоять перед ловкими руками Отшема, не было такого
препятствия, что оказалось бы неодолимым для его сноровки, не создана  еще
была ловушка, которую бы не смог разгадать его хитрый ум.  И  не  было  во
всей Парсе вора, знавшего столь досконально подземные ходы,  как  знал  их
Отшем.
     Поразив  воображение  спартанского   царя   великолепием   парсийской
сокровищницы Отшем тут же увел его оттуда. Будучи весьма частым  гостем  в
этой зале, он знал, что через ровные отрезки времени, отмеренные песочными
часами, ее обходят вооруженные стражники,  проверяя,  не  пробрался  ли  в
казнохранилище какой-нибудь ловкий вор.
     Поэтому беглецы покинули, хотя  и  не  без  сожаления,  сокровищницу,
захватив лишь пару горстей легковесных золотых дариков, да три драгоценных
чаши. Отшем тщательно замаскировал потайную дыру массивным сундуком.
     - Здесь красиво, но золото, увы, не наполнит наших желудков, - сказал
он, и его спутники тут же почувствовали сильный голод. Немудрено, они  ели
рано утром, а сейчас уже, по-видимому, подступало время вечерней  трапезы.
Не тратя время на пустые разговоры, Отшем проник в кладовую, где хранились
мясные  окорока  и  колбасы.  После  этого  он  навестил  еще  одну  залу,
разжившись двумя здоровенными сырами. В фруктовой  кладовой  он  прихватил
пару дынь и мешок сушеных фиников.  Основательно  нагрузив  себя  и  своих
спутников, Отшем повел их в одно, как он выразился,  местечко,  где  можно
было славно провести время.
     Местечком этим, как сразу заподозрил Демарат, оказался винный погреб.
Попасть в него оказалось потруднее, чем в царскую сокровищницу, потому что
пришлось  миновать  зал,  где  хранилось  молодое  вино,  расходуемое  для
обыденных нужд дворца. Здесь сновали слуги и по мнению Отшема было слишком
шумно. Кроме того, царь воров оказался гурманом и наотрез  отказался  пить
вино, предназначенное для дворцовых слуг.
     - Что я вам, какой-нибудь бессмертный или казначей?! Царские виноделы
мешают в эту бурду всякую несусветную пакость, вроде дубовой  коры  -  для
крепости.
     Довольно безрассудно рискуя жизнями, они  пробрались  в  подвал,  где
хранилось выдержанное вино. По совету Отшема заговорщики  остановили  свое
внимание на огромной, в два человеческих  роста,  винной  бочке  с  черным
вином. Расстелив плащи, они уселись прямо за вожделенной  емкостью.  Отшем
выстругал из деревянной щепы затычку  и  лишь  после  этого  пробил  бочку
сильным  ударом  ножа.  Наполнив   золотые   кубки,   он   заткнул   бочку
импровизированной пробкой, пояснив:
     - А не то вино вытечет и на полу будет здоровенная лужа. Тогда  я  не
смогу вернуться сюда еще раз.
     Вино, как и обещал Отшем, оказалось превосходным. Демарат ни разу  не
пробовал такого на царских пирах. Когда он сказал  об  этом  Отшему,  царь
воров заверил его, что никогда и не попробует, так как самые  лучшие  вина
исчезают в глотках самих виноделов.
     Выпив пару кубков, Отшем стал разговорчив и поведал  Демарату  немало
интересного. Поначалу он пожаловался  на  дороговизну  и  плохое  качество
парсийского вина. И то, и другое соответствовало истине. Арии лишь недавно
пристрастились к вину - прежде  винопитие  порицалось  магами  -  и  стали
выращивать  лозу.  До   этого   они   довольствовались   ячменным   пивом.
Горячительные напитки в Парсе действительно  стоили  несоизмеримо  больше,
чем в Элладе  или,  скажем,  Кемте.  Стоимость  кувшина  пива  была  равна
стоимости кура [кур - древнеперсидская мера  объема,  равная  150  литрам]
ячменя или фиников, а кувшин паршивого вина стоил в десять раз дороже.
     Любитель пропустить чарочку, Отшем пожаловался, что бедняк часто не в
состоянии позволить себе кружку пива. Демарат пожал плечами, подумав,  что
парсийский крестьянин не  всегда  может  позволить  себе  кусок  ячменного
хлеба. Так как гастрономический вопрос не  слишком  интересовал  царя,  он
спросил у Отшема про подземные ходы.
     Вор поведал спартиату немало интересного. Оказалось, что часть  ходов
существовала еще до того, как Парса  приняла  нынешний  облик.  Под  слоем
земли и песка находились богатые залежи камня. Строители использовали этот
камень для возведения дворцов и  крепостных  стен  и  прорыли  под  землей
многочисленные тоннели, которые составили большую часть подземного города.
Еще несколько подземных ходов были  прорыты  по  приказу  царя  Дария.  Он
намеревался использовать их в случае волнений или осады  Парсы  вражескими
войсками. По этим тоннелям можно было быстро перебросить отряды воинов,  а
в случае, если положение станет безвыходным, бежать из  города.  Когда  же
Парса усилилась, волнения  и  вторжения  перестали  угрожать  ей.  Царские
тоннели забросили, а чертежи их были утеряны. И, наконец, множество  ходов
было прорыто разбойным  людом  Каранды.  Почти  все  они  вели  к  царской
сокровищнице или в казнохранилища храмов. Поначалу эти ходы были  известны
многим карандинским ворам, но со  временем  большинство  обладателей  этой
тайны закончили свою  жизнь  на  виселице  или  кресте,  и  лишь  немногие
старожилы могли определить, какой ход ведет во дворец, а какой  в  казармы
сирийского полка, где ранее помещался бордель храма Иштар.
     Отшем,  смакуя,  рассказывал  о  своих   приключениях   в   подземных
переходах, о добыче, которую он не раз приносил из  царской  сокровищницы.
Его товарищ, ослабший от потери крови, к тому времени уснул.  Заметив  это
вор стал откровеннее, позволив себе  раскрыть  многие  воровские  секреты.
Демарат с интересом присматривался к ловкому вору, подумав, что из  Отшема
мог бы выйти мудрый государственный муж или неплохой  полководец.  Он  был
ловок, храбр, предприимчив и умен. А ведь судя  по  всему  ему  было  лишь
немногим больше двадцати.
     - Послушай, Отшем, ты так молод. Откуда тебе ведомы тайны  подземелий
и многие другие секреты, которые знают лишь старики?
     Лицо вора чуть дрогнуло. Расплескивая вино, он поспешно допил  кубок.
Очевидно его терзали нелегкие воспоминания.
     - Мой отец Коргвус был самым ловким вором на востоке. Он мог  украсть
кошель даже со связанными за спиной руками, используя лишь зубы. Однажды я
видел, как он снял золотую пектораль взглядом. Ни один вор до него не  мог
этого сделать, ни один не сможет этого сделать и сейчас.  Это  именно  под
его началом был прорыт тайный ход в  дворцовую  сокровищницу.  Я  был  еще
мальчишкой, когда он впервые взял меня на  воровскую  работу.  Как  сейчас
помню: в ту ночь мы обокрали лавку купца-галантерейщика. Все было  сделано
столь быстро и тихо, что сторожа даже не проснулись. Затем я ходил  с  ним
все чаще и чаще, пока не  стал  его  равноправным  помощником.  Когда  мне
исполнилось пятнадцать лет, он впервые взял меня в царскую сокровищницу. Я
спросил отца, почему мы не возьмем  золота,  сколько  можем  унести  и  не
вернемся сюда еще и еще. Он  рассмеялся  и  пояснил  мне,  что  стоит  нам
сделать это, как воровство  будет  тут  же  замечено  и  по  нашим  следам
бросятся толпы шпиков. Поэтому он брал немного - ровно столько, чтобы мы и
наши родственники могли жить безбедно, не голодая.
     Все же наши походы в сокровищницу не остались  незамеченными.  Должно
быть, после очередной проверки казначей обнаружил, что недостает  какой-то
толики  золота.  По  приказу  царя  была  выставлена   охрана.   Но   отец
почувствовал присутствие стражников раньше, чем они заметили нас. Мы  ушли
и не появлялись там две луны. Затем стражу сняли, и мы вернулись к  нашему
доходному промыслу.
     Царю вновь донесли, что золото продолжает исчезать. Людям  Дарий  уже
не  доверял,  поэтому  он  приказал  устроить  в  сокровищнице   множество
ловушек-капканов  с  острыми  зубьями,  ям,  наполненных  жидкой   смолой,
самострелов с зазубренными стрелами. Но отец без труда  раскусил  все  эти
хитрости, и золото продолжало исчезать в наших кошелях.
     Прервав рассказ, Отшем перевел дух и наполнил чашу вином.
     - Погубил его я. Моя неосторожность. Во  время  одного  из  очередных
походов в сокровищницу я оступился и полетел в яму, на  дне  которой  были
вбиты заостренные медные колья. Отец бросился мне на помощь и попал ногами
в один из капканов.
     Все же он успел поймать мои руки, и стиснув зубы, держал до тех  пор,
пока я не выкарабкался наверх.
     Эти капканы были сделаны из  крепчайшей  бронзы,  разжать  их  хищные
челюсти мог лишь  снабженный  инструментом  кузнец.  Вот-вот  должна  была
появиться стража. Я подступил к отцу с намерением отрезать ему ноги.
     Нет, сказал он. Я истеку кровью, мне все равно не жить. Да и не  хочу
я окончить свои дни калекой. А ты, пытаясь спасти меня, попадешь к  ним  в
лапы и виселица украсится еще одним трупом. Беги!  Но  прежде  отсеки  мне
голову, чтобы петля не могла насладиться моей шеей.
     Дрожа, я пытался отказаться, но отец был неумолим.
     Если ты любишь меня, ты сделаешь это - сказал он мне.  Спеши,  я  уже
слышу шаги стражников. У входа в сокровищницу действительно слышался  звон
доспехов бессмертных.
     Тогда я достал свой кривой нож и резанул отца по шее. Ему было  очень
больно, его сильное тело содрогалось в  моих  руках,  но  я  не  прекращал
жестокой работы до тех пор, пока голова отца не отделилась от тела.
     Тогда я схватил ее и  бежал  из  проклятой  сокровищницы,  погубившей
моего отца, и не возвращался в нее много лун.
     - Но все же ты вернулся сюда!
     - Да, Тело отца повесили на рыночной  площади.  За  ноги.  Шпионы  не
смогли  опознать  его  и  лишь  воры  заметили  исчезновение  легендарного
Коргвуса. Минуло несколько лун и я вернулся в сокровищницу и унес  столько
золота, сколько смог. Это золото я передал восставшим ионийцам. Думаю, они
смогли снарядить на него не одну триеру. Так я делал еще не  раз,  отдавая
похищенные деньги врагам парсийской империи.
     - Но почему же ты в таком  случае  взялся  убить  Артабана?  Ведь  он
выступает  против  похода  на  Элладу,  завоевав  которую   Парса   станет
величайшим государством мира!
     - Именно потому, что он против этого похода. Война  с  эллинами  рано
или поздно повергнет парсийское царство в тлен.
     Демарат усмехнулся.
     - Странно, мы делаем одно дело, преследуя при этом совершенно  разные
цели.
     - Да, - согласился со спартиатом Отшем. - И  то,  чья  цель  окажется
более  реальной,  зависит  от  стойкости   эллинов.   Я   верю   в   твоих
соплеменников, спартанец, почему же ты не веришь в них сам?
     Демарат залпом выпил кубок вина.
     - А кто сказал, что я не верю? Моя беда в том и  состоит,  что  верю.
Несмотря ни на что, верю!
     - Твое горе, царь, что  ты  пытаешься  заставить  себя  возненавидеть
родину, но не слишком-то тебе это удается.
     - Не твое дело, вор! - прорычал, свирепея, спартанец.
     - Действительно, это не твое дело!  -  произнес  чей-то  голос  из-за
спины  Демарата.  Проклиная  свою   неосторожность,   заговорщики   дружно
схватились за оружие  и  обернулись.  Перед  ними  стоял  Артабан,  позади
которого волновались серебряные наконечники копий бессмертных.
     - Черное вино! - потянув носом,  воскликнул  вельможа.  -  Да  у  вас
недурной вкус!
     Демарат подбросил на ладони меч, прикидывая,  сможет  ли  он  броском
пронзить живот начальника дворцовой стражи. Вельможа угадал его  намерение
и усмехнулся.
     - Я вот что тебе скажу, Демарат: в этом году удивительно теплые ночи!


                      Яшт ночи, пропетый Заратустрой

     Ночь. Что ты: время суток или стихия - черная,  засасывающая  бездна?
Что ты: тень планеты или иное измерение? К тебе  можно  относиться  как  к
факту, о тебе можно размышлять как о загадке. И слагать песни.
     Ночь - время любви и черных кошек. Ночью рождаются  гении  и  умирают
злодеи. Ночь - черное покрывало покоя.
     Ночью лучше думается, потому что это - не наше время; потому что днем
нам некогда думать. Ночь - время творения. Бог тоже творил ночью. Ибо днем
можно только строить. Он слишком прозаичен - день. А  ночь  -  поэма.  Она
рождает причудливые фантасмагории. Она рождает демонов и птицу  Феникс,  а
день убивает их кофе, выпитым за ночь.
     Ночью мы слышим голоса. И мы узнаем в них друзей и врагов. Это  -  не
сон, сон безличен,  это  -  явь,  но  только  в  каком-то  ином  мире.  Мы
пересекаем грань нашего мира и входим в другой. Он  здесь,  совсем  рядом,
всего один шаг, но нам никогда  не  попасть  в  него  днем,  ибо  днем  мы
скептичны, а ночью мы верим в сказки.  А  весь  этот  мир,  он  -  сказка;
сказка, рассказанная самому себе.
     Мы слышим голоса, мы идем на их зов. И мы  обнимаем  женщин,  которых
так безнадежно любили днем, и мы мстим врагам, которые нам  недоступны,  и
мы сажаем цветы на бесплодных скалах. Мы счастливы и величественны.
     Поэтому Бог ненавидит сон. Ибо сон  дает  величие,  а  Бог  не  может
вынести вознесшего Человека. Он готов отнять его, сон, но боится, что  это
породит безумие, коллапс; это породит страшный шум в ушах и придет Дьявол,
и люди повернутся к нему лицом. А  Бог  будет  заперт  в  своей  золоченой
клетке и его растворит Вселенная, ибо он стал безвластен.
     И Дьявол ненавидит сон. Ибо сон делает человека  счастливым.  Ибо  он
переносит человека туда, где нет места Дьяволу. Там  не  любят  падших.  И
Дьявол готов отнять у человека сон, но боится, ибо это  заставит  человека
пасть на колени перед  Богом.  Тогда  Дьявол  попадет  в  огненный  шар  и
растворится в кипящей магме.
     Цените сон! Он дает нам познать непознаваемое!
     Ночь рождает одиночество. А одиночество -  признак  гения.  Иначе  он
растратится в пустой болтовне. Ночью слагаются оды, а день наводит на  них
глянец традиций. Я люблю людей, правящих свои оды ночью!  Ибо  эти  оды  -
вспышка в длинной череде тусклого света!
     Ночь  -  пора  влюбленных.  Ночь  -  время  зачатий.   Днем   человек
стеснителен и скован, на нем лежит флер глупых традиций, ночью он  наедине
с собой, он - зверь во всей своей первозданной силе.  Он  любит  неистово;
так же, как и ненавидит. Ночью зачинается огонь.
     Я люблю ночь. Ночью спокойно.  Ночью  думается.  Ночью  ты  только  с
собой.
     Ночью крепчают мускулы. Ночь - время вампиров и демонов. Бог лишил их
сна, а они отняли у него величие и вознеслись над бренным миром.
     Ночь - время оборотней, бегущих от серебряных стрел.
     Ночь - мое время.


     Заратустра имел много возможностей, чтобы расправиться с хазарапатом.
Истинная сила мага лишь немного  уступала  силе  того,  кого  считали  его
повелителем. Он продемонстрировал  крохотную  толику  ее,  вызвав  ураган,
который обрушил скалы на головы посланных Артабаном воинов.
     Орел радостно бил крыльями, слыша стоны умирающих под камнями врагов,
но лев был недоволен. Он сказал:
     - Заратустра, ты используешь силу бога там, где  мог  победить  волей
человека.
     И маг согласился  со  своим  другом.  Поэтому  он  не  убил  Артабана
отравленной стрелой, которая могла пролететь сквозь любые  стены.  Поэтому
он не послал к нему разумных скорпионов, подаренных Ариманом.  Поэтому  он
не вызвал грозу, извергающую молнии, одна из которых должна была  поразить
строптивого вельможу.
     Он решил разрешить этот спор как  человек.  Маг  лишь  позволил  себе
перенестись в Парсу по воздуху, так как уже темнело, а путь был  неблизок.
Заратустра не  мог  отложить  разрешение  спора  на  следующий  день,  ибо
грядущая ночь могла стоить жизни многим его приверженцам.
     Стремительный полет в темнеющем небе и  он  приземлился  прямо  перед
дворцом, распугав немногочисленных зевак, еще не успевших вернуться в свои
дома. Завтра об этом чуде станет известно всему городу, но завтра мага уже
не будет. Офицеру, командовавшему отрядом  бессмертных,  было  известно  о
приказе задержать Заратустру, но он не решился это сделать,  подумав,  что
пусть захарапат сам разбирается со всемогущим магом.
     - Пропустить! - рявкнул он побледневшим  бессмертным  и  те  с  плохо
скрываемым облегчением расступились.
     Примерно та же картина повторилась и во дворце. Встречные разбегались
перед  Заратустрой  во  все  стороны.  Лишь  караул  у  покоев  хазарапата
попытался остановить его, но маг лишь взглянул на воинов,  и  они  тут  же
позабыли, откуда родом и зачем находятся здесь.
     Артабан был один.  Он  что-то  писал.  Увидев  вошедшего  Заратустру,
вельможа все сразу понял. Пред ним стояла смерть, и  он  был  не  в  силах
убежать от нее. Артабан решил умереть как воин. Он вытащил из  драгоценных
ножен булатную саблю и бросился на своего  врага.  Но  даже  не  используя
своих сверхъестественных способностей, маг был намного сильнее противника.
Отразив выпад вельможи зазвеневшим сталью бамбуковым  посохом,  Заратустра
прыгнул ему за спину. В тот же миг его руки поймали шею Артабана. Раздался
негромкий хруст,