оспехами, незваные гости полезли  на  скалу,  за  их  спинами
нетерпеливо повизгивали собаки. И вот на фоне звездного неба появился шлем
с высоким гребнем. В тот же миг Леонид бросил в него камешек. Шлем  исчез,
послышались звуки падения тел и ругательства. Судя по всему, шедший первым
от  неожиданности  отпрянул  и  сбил  с  ног   своих   товарищей.   Быстро
посовещавшись, враги решили послать в атаку собак.
     То были огромные псы неведомой породы, каждый из них был  Леониду  по
грудь. Первый не успел даже вспрыгнуть на скалу и с визгом  полетел  вниз,
разматывая по склону кишки. Второму меч  рассек  голову.  Еще  два  сумели
взобраться на вершину обходным путем. Рыча они бросились  на  спартиата  и
ударили в него грудью, норовя сбить с ног. Но Леонид устоял. Блеснул  меч,
и  оскаленная  голова  третьего  пса  покатилась  по  камням.  Его  собрат
намеревался вцепиться в руку человека, но его встретил  извлеченный  из-за
пояса нож. Острое, словно бритва, лезвие рассекло нижнюю  челюсть  монстра
надвое, а удар меча оборвал жалобный визг.
     Пока Леонид разбирался с псами, их хозяева  вскарабкались  на  скалу.
Возглавлял троицу громадного роста воин в блестящих доспехах.  Мускулистая
рука его сжимала не знающее пощады копье,  другая  была  продета  в  ремни
массивного бронзового щита. Это был бог войны Арес, существо,  порожденное
яростью и  жестокостью  Зевса,  который  не  раз  признавался,  что  порой
побаивается своего бешеного нравом сына. Чуть позади  стоял  облаченный  в
серебряный панцирь Аполлон,  вооруженный  луком.  Последним  взобрался  на
скалу Дионис.
     Очутившись наверху, боги первым делом воткнули  факелы  в  трещины  в
скале. Порывы ветра раздули пламя, три мечущихся клубка  огня  вырвали  из
оков ночи часть скалы, на которой стояли противники.
     Щурясь  в  узкие  прорези  медной  личины,  Арес  долго  рассматривал
сжимающего окровавленный меч Леонида, а затем глухо сказал:
     - Вы не солгали. Это действительно Диомед. Сейчас я поквитаюсь с ним.
     Аполлон был настроен не столь решительно.
     - Может быть, мне лучше всадить в него стрелу?
     - Не-е-ет, - с жестоким сладострастием протянул бог войны. -  Я  хочу
сам разделаться с ним. И наш поединок будет честным - один на один.
     Боги не решились возражать Аресу, зная,  сколь  легко  он  впадает  в
бешеную ярость.
     Постукивая наконечником копья о щит, бог войны  стал  приближаться  к
Диомеду. Тот казался внешне спокойным, но в тусклом свете  было  отчетливо
видно, как перекатываются огромные мускулы готовых нанести удар рук.  Арес
не изменил своим старым привычкам. Сблизившись со  своим  противником,  он
размахнулся  и  метнул  копье.  Увернуться  на   таком   расстоянии   было
невозможно, но Диомед сделал  большее,  чем  увернулся.  За  мгновение  до
броска он переложил меч в левую руку, а правой поймал летящее в его  живот
копье. Острие лишь слегка коснулось защищенного чешуйчатым доспехом  бока.
В этом месте мгновенно выступила кровь. Немудрено - ведь копья Аресу ковал
хромоногий Гефест, знавший секреты таких сплавов, перед которыми не  могли
устоять ни медь, ни бронза, ни железо.
     Не успели боги опомниться, как Диомед метнул копье обратно. Но  метил
он не в Ареса,  того  надежно  прикрывал  массивный  щит,  а  в  Аполлона,
извлекавшего из  колчана  стрелу.  Бог  света  успел  сделать  движение  в
сторону, но острие все же зацепило его и вырвало порядочный кусок мяса  из
плеча. Вскрикнув, Аполлон покатился вниз по крутому склону.
     Отчаянно ругаясь, Арес выхватил меч и  бросился  в  атаку.  Даже  без
копья он имел преимущество, так как отбивал  удары  противника  щитом,  но
зато Диомед был более быстр, что позволяло ему легко  уходить  от  выпадов
Ареса. Оба бойца яростно  махали  мечами,  кружа  на  освещенном  факелами
пятачке скалы. Дионис не проявлял горячего желания помочь своему товарищу,
а вскоре и вовсе исчез, отправившись на поиски раненого Аполлона.
     Вскоре Арес стал задыхаться. Тяжесть щита и доспехов давила на  него,
отнимая силы. Диомеду пару раз удалось прорваться  сквозь  его  оборону  и
нанести чувствительные уколы. Сообразив, что в  столь  тяжелом  вооружении
ему долго не продержаться, Арес бросил на  землю  щит,  а  затем  и  шлем.
Теперь он двигался намного быстрее. Бойцы перемещались по очерченной тенью
окружности, внимательно следя за действиями друг друга. То Арес, то Диомед
совершали короткие выпады, которые, как правило, не достигали цели, и  тут
же уходили в глухую оборону.
     Так продолжалось довольно долго.  Чрезвычайно  трудно  было  победить
Ареса, который был великолепным фехтовальщиком и свободно  орудовал  мечом
как правой, так и левой рукой. Вот и сейчас он перекидывал клинок из  руки
в руку, надеясь сбить противника с  толку.  И  уж  почти  невозможно  было
победить Диомеда, лучшего бойца среди  людей,  свободно  владевшего  всеми
видами оружия, будь то короткий ксифос или кельтский цельт.
     Время играло на Ареса. Бог войны ожидал,  что  его  товарищи  вот-вот
появятся вверху и придут ему на помощь. Диомед прекрасно понимал,  на  что
надеется его противник, поэтому поспешил ускорить развязку. Зная, что Арес
неважно видит в темноте, воин сделал шаг назад и  сшиб  один  из  факелов.
Света стало ровно на треть меньше. Арес  яростно  закричал.  Заставив  его
двигаться по сузившемуся кругу, Диомед сшиб еще один факел. В тот  же  миг
бог  набросился  на  него,  нанося  беспорядочные  удары.  Он  рассчитывал
ошеломить натиском, но явно  забылся,  с  каким  противником  имеет  дело.
Хладнокровно отразив все выпады, Диомед ударил ногой третий факел,  и  тот
упал вниз.
     Стало темно. Луна прятала свой лик  за  набежавшими  тучами,  и  лишь
редкие звезды бросали тень на ломкие очертания камней.  Едва  упал  факел,
как Диомед исчез. Арес опасливо топтался на месте, прислушиваясь и пытаясь
понять, бежал ли его противник или просто притаился за камнем. Наконец, он
робко двинулся в сторону, противоположную  шуму  моря.  Но  не  успел  бог
сделать и двух шагов, как могучая  рука  Диомеда  сжала  его  запястье,  а
другая обхватила железным кольцом  горло.  Арес  захрипел.  Изо  всех  сил
напрягая мышцы,  он  попытался  освободиться  из  захвата.  Когда  это  не
удалось, бог стал бить своего  врага  локтем  в  бок,  но  лишь  ушибся  о
бронзовые пластины доспеха, Диомед неотвратимо толкал его в сторону  моря.
Арес пытался закричать, призвать на помощь Диониса, но не  мог.  В  голове
его помутилось, и он даже  испытал  облегчение,  почувствовав,  что  летит
вниз.
     Мгновение спустя, он шлепнулся в море. Отплевываясь от соленой  воды,
бог подгреб к берегу и не без труда вскарабкался на скалу. Диомеда  уже  и
след простыл. Вместе  с  ним  исчезли  кони,  которые,  как  считал  Арес,
послушны лишь его руке. На том месте, где  он  оставил  колесницу,  сидели
понурые Аполлон и Дионис. Бог света скулил, жалуясь на  боль  в  плече,  а
Дионис вливал в себя килик за киликом  из  бочки,  извлеченной  из  ничто.
Смотрелся он тоже далеко не блестяще.  Аресу  ничего  не  оставалось,  как
присоединиться к нему. Боги не могли воспользоваться световыми потоками  и
не умели левитировать, а значит, были обречены  провести  остаток  ночи  у
моря, над которым  развлекался  Борей.  У  Северного  ветра  был  скверный
характер, он не желал смилостивиться даже над  попавшими  в  беду  богами.
Чтобы согреться, им оставалось только пить. За этим занятием их и встретил
рассвет.
     Очутившись, наконец, в  Олимпийском  дворце,  мертвецки  пьяный  Арес
внезапно сказал Дионису:
     - А знаешь, я  совершенно  перестал  злиться  на  этого  Диомеда.  По
крайней мере, он поступил благородно и воспользовался моей слабостью ровно
настолько, чтобы выпутаться из беды. А ведь любой из нас  поступил  бы  на
его месте иначе! - И Арес провел  тыльной  стороной  руки  по  своей  шее,
демонстрируя, как бы он поступил.
     Дионис хмыкнул.
     Чудные наступили  времена,  если  даже  злопамятный  Арес  соглашался
забыть о обиде, нанесенной ему человеком.
     Чудные!


     То было славное время, и весла кораблей пенили воду. Сотни скользких,
медноклювых рыбин, срывающих пену с барашков волн. Они  бороздили  морские
просторы, подобно стаям акул хищно налетая на встречные суда. И с  треском
разлетались борта, ломались,  словно  соломинки,  весла,  падали  мачты  с
разодранными в клочья парусами. И лилась кровь.
     То было славное время...
     Талассократия. Слово скользкое и рычащее, подобное свирепой  коварной
мурене. Оно означает владычество над морем.  Владычество  безраздельное  и
непоколебимое.
     Идея  талассократии  в  древности  была  равносильна  идее   мирового
господства. Их было много, кто мечтал владеть  морем.  Ведь  центром  мира
было море, а значит, владеющий миром владел морем.
     И более других  эта  идея  властвовала  над  умами  критян,  издревле
зарекомендовавших  себя  умелыми  моряками.   Критские   эскадры   подобно
многощупальцевому спруту охватывали все уголки моря, топя суда  и  собирая
дань с приморских городов.
     Это время принято называть эпохой  Миноса,  хотя  правильней  было  б
сказать - Миносов. Ведь царей, носящих это имя,  было  несколько.  Наверно
они отличались друг от друга, но легенды слили их в единый образ, ведь все
они  верили  лишь  в  двух  богов  -  в  Зевса,  громогласного  и  дикого,
размахивающего  двухлезвийным  топором-лабрисом,  и  синеокого  Посейдона,
влекущего по морским волнам быстродонные корабли. И все они верили  в  то,
что сама судьба предначертала им владеть морем.
     Во имя этой веры сходили со стапелей  суда,  чьи  корпуса  напоминали
узкие веретена. Ведь очень многое решала  скорость,  которая  была  нужна,
чтобы победить, и вдвойне, чтобы  догнать  и  покорить  уже  побежденного.
Грохотали деревянные молоты, обивавшие  форштевни  тонкими  листами  меди,
отчего те делались похожими  на  острые  мечи.  Сквозь  пеньковые  манжеты
пропускали пятьдесят пар весел, на мачту воздымали огромный алый  парус  с
черным быком посередине.
     Сотня тяжело дышащих гребцов, тридцать грозно ударяющих мечами о щиты
воинов... Послушное их воле грозное судно устремлялось вперед, и  не  было
спасения от этой напасти.
     Не было...
     Много веков минуло с той  поры.  Время  и  стихии  сокрушили  морское
могущество Крита. Грозные эскадры более не  пенили  воду  близ  обрывистых
берегов, гавани были пусты и безмолвны.
     Корабль с желтым парусом был  единственным  вошедшим  в  тот  день  в
гавань Кносса. Судя  по  лицам  матросов  и  по  характерным  особенностям
оснастки, судно прибыло из Великой Греции. Едва просмоленный борт коснулся
мокрого камня  пристани,  как  на  берег  сошел  человек.  Облик  его  был
чрезвычайно примечателен белыми, не  седыми,  а  именно  белыми  волосами.
Человек был облачен в шафранного цвета хламиду, пояс  оттягивал  массивный
меч, грозный вид которого отбил охоту у  местных  бродяг  поинтересоваться
содержимым висевшего тут же на поясе кошеля.
     Вопреки ожиданиям рассчитывающих  на  подачку  бездельников,  которые
наперебой предлагали себя в качестве проводников,  белоголовый  отправился
не в город, а к  развалинам  старинного  дворца.  Это  место  пользовалось
дурной  славой.  Ходили  слухи,  что  здесь  живет  чудовище,   питающееся
человеческим  мясом.  Местные  жители  предпочитали   обходить   развалины
стороной.  Однако  гость  не  выказывал  ни  малейших  признаков  тревоги.
Напротив,  шагал  он  уверенно,  и  у  зевак  создалось  впечатление,  что
белоголовый уже бывал здесь.
     Впрочем,  иноземец  не  слишком  злоупотреблял   их   вниманием.   Он
перебрался через полузаваленный каменными глыбами ров, влез на осыпавшуюся
стену и пропал из вида. Если  бы  они  могли  проследить  за  таинственным
приезжим дальше, то убедились бы, что ему и в самом деле  уже  приходилось
бывать в этом месте.
     Убедились, но никогда б не смогли поверить, что он бывал здесь еще  в
те времена, когда на месте  развалин  возвышались  покрытые  великолепными
фресками  стены,  а  меж  гранитными  колоннами  суетились  полуобнаженные
служанки. Все это белоголовый еще помнил.
     Он пересек поросшую травой свалку - раньше здесь был поражающий своим
великолепием парадный зал - и, согнувшись в три погибели,  проскользнул  в
узкое отверстие лаза,  уходящего  глубоко  под  землю.  Прежде  его  глаза
неплохо видели в темноте,  но  со  временем  зрение  ослабло,  поэтому  он
поспешно  достал  из  кошеля  небольшую,  шершавую  на  ощупь   пирамидку.
Несколько энергичных ударов кремнем - и на ладони вспыхнул  крохотный,  но
очень яркий язычок пламени. Создавалось впечатление, что огонь исходит  из
самой руки, на самом деле его  порождала  сложная  химическая  реакция.  В
отличие от настоящего это пламя было холодно и  не  обжигало  кожу.  Держа
руку с огоньком перед собой, человек двинулся вперед.
     Белоголовый  шел  вглубь  земли,  шаги  его   гулко   отдавались   от
заплесневелых  стен.  Постепенно  исчезли  последние  блики   света,   все
поглотила кромешная тьма, разрываемая лишь мерцанием  волшебного  огонька.
Тоннель с  каждым  шагом  становился  шире,  утрамбованную  землю  сменила
каменная кладка, созданная руками неведомых подземных мастеров.
     Пройдя еще немного, иноземец попал  в  настоящую  подземную  галерею,
высота которой составляла не менее  пятнадцати  локтей.  Стены  и  потолок
этого  грандиозного  коридора  были  облицованы   шершавыми   базальтовыми
плитами. По мере удаления от поверхности земли ход становился все более  и
более запутанным. Он то и дело распадался на несколько ответвлений, многие
из  которых   обрывались   бездонными   провалами,   дышащими   зловонными
испарениями. Белоголовый ни разу не раздумывал над выбором пути. Он  шагал
уверенно, словно его вела чья-то рука.
     Волшебная пирамидка уже начала  гаснуть,  когда  он,  наконец  достиг
цели.  Это  была  просторная   подземная   зала,   образованная   начально
хтоническими силами природы, чью работу довершили искусные руки  человека.
Почти все  пространство  ее  было  заполнено  сокровищами,  которые  могли
привести в восторг любого ценителя искусства. Здесь не было груд золота  и
сундуков с яркими камнями,  вожделенных  для  искателя  кладов.  Их  место
занимали великолепные гобелены, мраморные статуи, ларцы из слоновой кости,
чуть тронутые  тлением  картины,  причудливое  оружие.  То  были  творения
великих мастеров эпохи,  давно  канувшей  в  прошлое.  Все  эти  бесценные
шедевры  были  небрежно  сложены  в  несколько  больших  куч.  Создавалось
впечатление, что это пещера разбойника, ограбившего сказочный  дворец  или
храмовую сокровищницу и не знающего,  как  распорядиться  столь  необычной
добычей.
     Но гостю было известно, что это не так.  Шедевры,  нашедшие  приют  в
пещере, не были похищены. Напротив, они  были  спасены  от  уничтожения  -
уничтожения  огнем,  водой,  необузданной  дикостью  пришедших  с   севера
варваров. И спас их один из двоих, что сидели за огромным, мореного  дуба,
столом, тот, который в это мгновенье как  раз  повернул  уродливую  голову
навстречу гостю, учуяв его присутствие.
     Сказать, что это существо было ужасно, значит не сказать ничего.  Это
был кошмарный монстр, породить которого могли лишь слияние стихий Земли  и
Космоса. Невообразимо  жуткая  морда  его  выражала  свирепость,  а  глаза
светились нечеловеческой силы умом. То было чудовище,  нагонявшее  некогда
ужас на всю ойкумену, в бездонном желудке которого исчезли  многие  тысячи
людей. Древние называли его Минотавром, человек с  желтопарусного  корабля
знал его настоящее имя - Турикор.
     Напротив  монстра  сидел   мужчина,   чем-то   неуловимо   схожий   с
белоголовым. Но только волосы его были темны. Он был  далеко  не  молод  и
имел  открытое,  располагающее  лицо.  Такими  обычно  изображают   добрых
дедушек, читающих внукам сказки. На совести  этого  человека  были  многие
миллионы погубленных жизней.
     Заметив, что монстр почувствовал чье-то присутствие,  его  собеседник
повернул голову.
     - Ну что же ты застыл? Входи, Гиптий.
     Голос был негромок  и  ласков,  но  белоголовый  невольно  вздрогнул,
услышав его вновь.
     - Здравствуй, Кеельсее.
     - Здравствуй.
     Турикор широко  ухмыльнулся,  прочитав  мысли  обоих  людей.  О,  как
любопытны были эти мысли! Какая бездна недоверия и ненависти наполняла их.
Стремительно промелькнувшие они растворились в вечности, не  оставив  даже
крохотного осязаемого следа, а меж тем  информации,  содержащейся  в  них,
хватило бы на огромный опус.
     Белоголовый улыбнулся монстру куда более приветливо, чем человеку.
     - Здравствуй, Турикор.
     - Рад видеть тебя,  эллин,  -  ответил  тот,  кого  по  недоразумению
считали человеком-быком. - Подсаживайся к нашему столу.
     Гиптий  сел  в  одно  из  палисандровых  кресел;  Турикор  с   тайным
удовольствием  отметил,  что  гость  предпочел  устроиться   подальше   от
Кеельсее.
     На какое-то мгновение установилось неловкое  молчание,  затем  Гиптий
сказал:
     - Давно я не был здесь.
     Турикор ухмыльнулся, продемонстрировав огромные клыки.
     - Да, тебя или Кеельсее трудно сюда затащить. Вот Воин  бывает  здесь
постоянно.
     - Почему в таком случае его нет сегодня? Ведь  он  сам  назначил  эту
встречу.
     - Подождем еще немного. Хотя у меня есть опасения, что ему помешали.
     - Ты что-то знаешь!  -  словно  пытаясь  уличить  Турикора  в  чем-то
неблаговидном, воскликнул Кеельсее.
     - Не более, чем ты! - отрезал монстр. - Но мой  мозг  уловил  сильные
волны, содержащие угрозу Воину. Эти волны исходят от существа, которое  вы
именуете Командором.
     - Малея - безлюдное местечко, - задумчиво произнес  Кеельсее.  -  Мне
приходилось бывать там.
     Турикор внимательно посмотрел на бывшего номарха, пытаясь  понять,  о
чем он думает? Как и  много  веков  назад,  Кеельсее  отличали  непомерная
скрытость и коварство. Создавалось впечатление, что он никогда не  говорит
правду и не выдает своих истинных чувств. Вот и сейчас было трудно понять:
чего  более  в  произнесенной  фразе  -  опасения  за  судьбу  Воина   или
необъяснимого злорадства. Даже Турикор, обладавший способностями телепата,
не мог разгадать мыслей Кеельсее, так как те были расплывчаты и ускользали
словно вода сквозь песок.
     Гиптий любил воина и не желал ему зла, а кроме  того,  их  объединяло
общее дело. Поэтому он сказал:
     - Не родился еще человек, который мог бы справиться с Воином!
     Кеельсее улыбнулся уголками губ.
     - Человеку, как  никто  другой  владеющему  мечом,  надо  бояться  не
подосланного убийцы, а судьбы.
     - Что ты подразумеваешь под словом "судьба"?
     - Обрушивающуюся из ниоткуда скалу или захлестнутую  вдруг  возникшей
волной лодку. Смерть от меча - это осознанный выбор.
     Гиптий что-то хотел возразить, но в это мгновенье Турикор побарабанил
когтистыми пальцами по столу.
     - Прекратите этот бесполезный спор. Надо решить, что делать.
     Кеельсее потер шершавый подбородок.
     - Я отправляюсь на Восток к источнику двух сил. Отшельник уже на пути
туда. Я воспользуюсь гипитатором и окажусь на месте раньше, чем он.
     - У тебя есть гипитатор? - удивленно спросил Гиптий.
     Кеельсее раздосадованно сжал губы. Должно быть, он  проговорился,  а,
может быть, хотел, чтобы его собеседники подумали,  что  он  проговорился.
Так или иначе, но они ждали ответа.
     - У меня есть все! - сказал Кеельсее.
     Турикор молча смотрел на него и вновь пытался прочесть мысли. Ему  не
нравился этот скрытный человек,  подчинивший  мысли  своей  жизни  сложной
игре, именуемой интрига. Игра без цели. Игра ради игры. Он давно  раскусил
суть экс-номарха и экс-атланта, его бредовую  философию.  Кеельсее  всегда
поддерживал более слабую сторону, выступая против