изо рта вельможи выскочила тоненькая струйка крови.
     Маг перевернул убитого  на  спину  и  брезгливо  вытер  руки  о  край
парчового халата. Затем он устремил взор на лицо Артабана. Взгляд его стал
тяжел, глаза налились сверхъестественным блеском, на виске  запульсировали
набухшие жилы.
     Летели мгновения, и вот лицо мага стало меняться.  Чуть  потрескивая,
растягивались вширь кости черепа, увеличивался носовой хрящ, преломившийся
округлой горбинкой, почернели ставшие  более  густыми  волосы,  неряшливая
щетина превратилась в окладистую бороду. Подобные метаморфозы  происходили
и с телом. Плечи раздались, заставив треснуть ветхий халат,  руки  и  ноги
обросли слоем мускулов и жира, вырос дородный живот.
     Свечи  не  успели  прогореть  на  четверть  дюйма,  как   превращение
завершилось. Блеск в глазах исчез.  Артабан  сладко  потянулся  и,  словно
пробуя новые мышцы, прошелся по комнате. Время от времени  он  посматривал
на своего мертвого двойника. Привыкнув к новому телу, он раздел  покойника
и облачился в его халат. Затем он завернул холодеющее тело в сорванный  со
стены ковер и крикнул стражей. Те вошли, глядя на него безумными  глазами.
Артабан кивнул головой на сверток.
     - Возьмите это и следуйте за мной.
     По потайному ходу, о существовании которого никто, кроме Артабана  не
знал, они вышли из дворца и очутились  в  городе.  Было  темно.  Пару  раз
навстречу попадались патрули. Издалека признав идущего с  факелом  в  руке
хазарапата, воины почтительно кланялись и уступали дорогу.
     Наконец, вельможа и несущие тело железные  дэвы  достигли  восточного
храма Ахурамазды. Вышедшего навстречу жреца Артабан  приветствовал  тайным
жестом, и тот, не говоря ни слова, удалился, ибо  знавший  этот  жест  был
близок к Богу. Войдя во двор храма, Заратустра велел:
     - Бросьте ношу.
     Воины молча выполнили приказание.
     - Разверните.
     Железные дэвы вытряхнули тело  из  ковра,  не  выказав  ни  малейшего
изумления. Маг отправил их со двора и свистнул в темноту.
     На его зов появилась стая серошерстных собак.
     - Ешьте, собачки! - ласково велел Заратустра и удалился.
     Псы жадно вгрызлись в еще теплое тело. Все, кроме одного. Тот обнюхал
труп, поднял глаза к круглой, словно блюдо, луне и тоскливо завыл.
     То был единственный плач по покинувшему этот мир Артабану.



                         8. САМАЯ КОРОТКАЯ ГЛАВА

                            И показал мне Иисуса, великого иерея, стоящего
                        перед Ангелом Господним,  и  сатану,  стоящего  по
                        правую руку его, чтобы противодействовать ему.
                                                Книга пророка Захарии, 3,1

     Верблюд, конечно, нечистое животное, но попробуй обойтись без него  в
пустыне, барханы которой начинаются почти  сразу  же  за  водами  Мертвого
моря.  Левитам,  возжигающим  жертвенные  огни  в  плодородных  ханаанских
долинах, легко рассуждать о нечистоте  этого  верного  помощника  купца  и
кочевника. В долинах много зелени и достаточно воды,  а  чтобы  они  стали
делать, окажись без  верблюда  в  бескрайней  аравийской  пустыне,  где  в
избытке лишь один песок, мертвенно осыпающийся под ногами.
     Держась  руками  за  мохнатый  верблюжий  горб,  Ефрем   привстал   и
осмотрелся. Если глаза не лгали ему, то вдалеке  виднелись  стены  города.
Гадать, что  это  за  селение,  не  приходилось.  В  полдень  они  напоили
верблюдов из Дивонского источника. А за Дивоном находился  лишь  Атароф  -
суматошный град детей Рувимовых. Пару лет тому назад Ефрему уже  случилось
бывать здесь.
     Ефрем  поворотил  верблюда  и  направился  к  купцу  Иисусу  из  рода
Иудиного. Иисус был хозяином верблюдов, товаров, скрытых в крепких  тюках,
и погонщиков, что приглядывали за животными. Он  был  и  хозяином  Ефрема,
продавшего себя на семь лет в рабство единоверцу. Поравнявшись  с  купцом,
восседавшим на редкостном белом дромадере, Ефрем сказал:
     - Хозяин, Атароф на горизонте.
     Иисус не снизошел до ответа рабу и лишь кивнул головой. Мерно  ступая
плоскими, словно лепешки, копытами, верблюды продолжили свой путь.
     Постоялый двор был пропитан острой  смесью  запахов  навоза,  пота  и
странствий. Погонщики развьючили животных и задали им  корму.  Лишь  после
этого они поели сами. Солнце уже уползало за хребты невысоких  гор,  когда
купец окликнул Ефрема. Тот подошел.
     - Приготовь двух верблюдов. Будешь сопровождать меня.
     - Куда мы поедем, хозяин?
     - Не твое дело.
     Ефрем пожал плечами, а когда купец отвернулся, скорчил  ему  в  спину
рожу.
     Вскоре они выезжали с постоялого двора. Как раз в этот миг  в  ворота
входил иноземный караван. Скакавший впереди других всадник в богатом плаще
окликнул иудейского купца:
     - Раммера? Какими судьбами?
     - Ефрем, - обратился купец к слуге, - у нас будет важный разговор,  а
ты присмотри пока за верблюдами.
     Ефрем поклонился и отошел. До него изредка долетали обрывки фраз.  Он
не понял, о чем идет речь, да и не мог понять. Язык, на  котором  говорили
купец и его гость, был мертв, словно море у их ног. Этот  язык  был  мертв
уже десять тысячелетий.


     - Ты выбрал себе неплохую маску. Сколько же мы не виделись?
     - Пожалуй, лет двадцать. Не меньше.
     - Как дела у жреца?
     - А как поживает Командор?
     - Ты совсем не изменился! Как и прежде - вопросом на вопрос.
     - Старая привычка. Слышал, вы затеяли большую игру.
     - Да. Поэтому я и нашел тебя.
     - Как это мило с твоей стороны, что не  забываешь  старых  друзей.  Я
весь во внимании.
     - Хочу предупредить тебя, чтобы не путался под ногами.
     - Вот как!
     - Именно. Несколько раз это тебе  сходило  с  рук.  На  этот  раз  не
надейся. Я буду безжалостен.
     - Благодарю за предупреждение. Но у меня свои планы и тебе нет в  них
места. Ты стал очень злым.
     - Ты был таким всю жизнь. А я лишь с тех пор, как понял, что добиться
чего хочешь можно лишь силой.
     - И чего же ты хочешь?
     - Власти.
     - Не так уж много.
     - Ты дашь слово, что не станешь мешать мне.
     - Я не даю пустых обещаний.
     - Значит, ты все же думаешь вмешаться в эту игру?
     - Пока не знаю.
     - Буду надеяться, что это честный ответ.
     - Надейся.
     - Ты такой же лжец и лицемер, как прежде.
     - Надеюсь.
     - Но ты можешь ответить честно хотя бы на один мой вопрос?
     - Спрашивай.
     - Ты виделся с отшельником?
     - Нет.
     - И не поддерживаешь с ним связи?
     - Нет.
     - Спасибо. По крайней мере, теперь  суверен,  что  он  знает  о  моих
планах и вы играете одну игру. Берегись, я сломаю тебе шею!
     - Гляди, не сломай свою!
     Окинув друг друга ненавидящими взглядами, оба канули в темноту.  Один
держал путь на запад, другой спешил на восток. Их дороги разошлись давно -
еще в те времена, когда был Остров.


     Этот  храм  был  некогда  одним  из  самых  величественных  в   мире.
Основанный мудрым царем Соломоном, он был сооружен  из  тесаного  камня  и
медных колонн, стены и  потолки  были  обшиты  кедровыми  досками,  паркет
сделан из драгоценного кипариса. Алтарь, подсвечники  и  щиты,  украшавшие
стены, были отлиты из чистого золота.
     Но время не  пощадило  храм.  Его  разоряли  израильтяне  и  кемтяне,
жестоко грабили воины Дамаска  и  Ассирии.  Столетие  назад  храм  был  до
основания разрушен армией Навуходоносора. Вавилоняне не только  превратили
храм в кучу развалин, но и украли  драгоценную  утварь,  используемую  при
богослужении.
     Но Вавилон торжествовал недолго. По воле разгневанных  богов  он  был
взят армией Куруша. Мудрый царь-арий велел вернуть украденные сокровища  и
восстановить храм. Двадцать лет ушло на то, чтобы возвести новые стены. Но
воссозданный  храм  был   жалкой   копией   храма   древнего,   постоянным
напоминанием о том бедственном состоянии, в котором находилась Иудея.
     По каменной лестнице  Иисус  прошел  в  притвор  храма.  Здесь  пахло
Ладаном, который курился в дешевом медном  алтаре.  У  алтаря  стоял  жрец
Езмон, ради встречи с которым купец прибыл в Иерусалим.
     Они достаточно хорошо знали друг друга,  поэтому  вели  разговор  без
обиняков и без лишних предисловий.
     - Великие события назревают, брат мой, - сказал Иисус.
     Езмон молча кивнул. Он считал себя мудрым и поэтому всегда ждал, пока
собеседник не раскроет свои планы до конца. Иисус  не  стал  томить  жреца
понапрасну.
     - Я располагаю  точными  сведениями,  что  грядет  великая  война,  в
который парсийский царь сломает себе шею.  -  Купец  посмотрел  на  своего
собеседника,  желая  понять,  какую  реакцию  вызвали  его  слова;   Езмон
бесстрастно кивнул. - Неисчислимые тысячи парсов и их верных слуг  полягут
в скалистых теснинах Эллады, кровью пропитается земля,  плачем  наполнятся
стены градов. Не пришло ли время скинуть иноземный гнет, тяжелым  бременем
лежащий на плечах детей Яхве? Не пора  ли  возродить  могущество  древнего
Израиля, Израиля Саула, Давида и Соломона!
     Иисус замолчал, давая понять, что он сказал все, что хотел. С хрустом
распрямляя  парчовые  одежды,  жрец  встал  из-за  стола.  Взгляд  глубоко
посаженных глаз пронзил купца.
     - Это крамольные речи, купец Иисус, и не знай я тебя столько лет,  то
мог бы подумать, что говорю с провокатором, посланным врагами Иудеи. Да, я
мечтаю о том, чтобы возродить великий  Израиль,  я  мечтаю  о  том,  чтобы
поднять из руин и пепла могущество нашего государства, но время для  этого
еще не пришло. Еврейский народ не единожды  поднимался  с  оружием  против
иноземных угнетателей и  к  чему  это  привело?  Был  разрушен  храм.  Был
разрушен город. Была истреблена треть народа,  а  две  трети  рассеяны  по
всему свету. Молитвами жрецов, левитов и всех истинно верующих царь  Дарий
вернул иудеям то, что принадлежало нам по праву. Так неужели мы  настолько
глупы, чтобы собственными руками сокрушить наше благополучие, пожертвовать
им  ради  каких-то  химерических  идей?!  Над  Иудеей  ныне   не   довлеет
религиозный гнет, как это было прежде. Парсы весьма благосклонны к  нашему
вероучению, ибо в вере в Ахурамазду и в Яхве много общего. Что будет, если
мы восстанем против Ахурамазды? Тем самым мы восстановим против себя  Яхве
и поразит нас Господь  проказою,  сумасшествием,  слепотой  и  оцепенением
сердца.  И  придут  новые  беды  на  землю  иудейскую.   Нет,   парсийское
владычество не есть то зло,  с  которым  нам  следует  бороться.  По  воле
Господа я обращаю огненный взор на отступников и отщепенцев, что приняли в
лоно семей своих чужеродных жен, что осквернили  уста  свои  восхвалениями
чужих божеств, что возносят на алтарях своих нечистые жертвы.  Вот  против
кого следует обратить гнев Господень!
     - Ты глуп, жрец, - сказал Иисус. - В тебе нет величия Моисеева.
     Сказав это, купец повернулся и вышел. Езмон тихо усмехнулся в бороду.
Он был мудр. Он не хотел вражды  с  парсами,  ибо  их  копья  обеспечивали
спокойствие в народе и доходы храма. Он не хотел вражды с парсами,  ибо  в
его сундуке звенело парсийское серебро.  Езмон  любил  сытно  пообедать  и
провести ночь с молодой женщиной. А  этот  безумец  гнал  его  в  пустыню,
подобно отроку Давиду. Эзмон был слишком стар для подобной судьбы. А кроме
того, купец был нечестив. Он не обладал истинной  верой.  Жрец  чувствовал
это. А значит, следовало очиститься от скверны.
     Езмон вышел во двор и отвязал черного с белой звездой во лбу теленка.
Повалив его на алтарь, жрец полоснул острым кривым ножом  жалобно  мычащее
животное по горлу. Хлынула темная кровь и  глаза  погасли.  Езмон  окропил
алтарь  кровью,  затем  быстро  освежевал   тельца   и   бросил   нечистые
внутренности и сало его на жертвенный  огонь.  По  закону  тушу  следовало
сжечь на тисовых поленьях во дворе  храма,  но  зачем  лишать  себя  куска
молодой телятины.
     - Прими, Господи, жертву за грех, совершенный купцом Иисусом. Прими и
прости его гордыню и безумие.
     Езмон улыбнулся в бороду, ибо:
     - "Священник, совершающий жертву за грех, должен съесть ее..." [Тора,
Левит, 6, 26]
     Так завещает Тора.


     - Раммера?
     Купец медленно обернулся.
     - Так это все же был ты! Почему ты не ответил на мое  приветствие  на
постоялом дворе в Атарофе?
     - Какая тебе разница, Рекко? Впрочем,  если  хочешь  знать  об  этом,
давай отойдем в сторону.
     Купец показал взглядом на стоящего  рядом  Ефрема.  Рекко,  гость  из
Сидона, понимающе кивнул головой.
     Они скрылись за прибрежными скалами. Прошло совсем немного времени, и
появившийся из-за камня иудей окликнул своего слугу.
     - Поди сюда. Этому человеку стало плохо.
     Ефрем  поспешно  побежал  на  зов  хозяина,  ломая   голову,   почему
незнакомец вновь назвал его Раммера и, главное, почему хозяин на этот  раз
откликнулся на чужое имя. Или оно не чужое ему?!.
     Эта неоконченная мысль была последней мыслью Ефрема. Через  мгновение
он лежал на остывающем трупе сидонского купца, а  из  перерезанного  горла
уходила жизнь.
     Раммера-Иисус вытер нож о полу одежды слуги. Бог - свидетель,  он  не
имел зла ни на одного из этих людей. Но он не любил оставлять свидетелей в
живых. Бог - свидетель и этому. Вот только какой бог. Его уста  восхваляли
множество богов, а сердце не верило ни в одного. Он имел  множество  имен,
но те, кто его знали многие тысячи лет, именовали его лишь одним, тем, что
он любил более всего, тем, под которым он  достиг  наивысшего  могущества,
тем, с которым он однажды  погубил  мир.  То  было  имя  великого  номарха
легендарного Кемта Келастиса, и он любил его даже более, чем  имя,  данное
при рождении - Кеельсее.
     Он стоял на борту триеры и глядел на  свинцовые  предгрозовые  волны.
Корабль держал путь в Тир. Оттуда он поплывет дальше - на Крит, однако  об
этом купец еще не знал.



                         9. ИЗ ПАРСОВ В ГРЕКИ - 1

                               ...И создал он образ, - подобной
                    Женщины свет не видал, - и свое полюбил он созданье.
                    Было девичье лицо у нее; совсем как живая,
                    Будто с места сойти она хочет, только страшится.

                    В дом возвратившись, бежит он к желанному образу девы
                    И, над постелью склонясь, целует, - ужель потеплела?
                    Снова целует ее и руками касается груди, -
                    Вот поддается перстам, уступает - гимметский на солнце
                    Так размягчается воск, под пальцем большим принимает
                    Разные формы, тогда он становится годным для дела.
                    Стал он и радости полн и веселья, ошибки боится,
                    В новом порыве к своим прикасается снова желаньям.
                    Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились.
                    Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит,
                    Чтобы Венере излить благодарность. Уста прижимает
                    Он наконец к неподдельным устам, - и чует лобзанья
                    Дева, краснеет она и, подняв свои робкие очи,
                    Светлые к свету, зараз небеса и любовника видит.
                                                     Овидий, "Метаморфозы"

     Царь присмирел с тех пор, как заметил странную перемену  в  Артабане.
Сын Дария не отличался остротой ума, но ее и не требовалось, чтобы  понять
- этот Артабан не задумываясь вытащит из ножен меч. А кроме того, в ночных
кошмарах  то  и  дело   являлась   жуткая   когтистая   лапа,   вырывающая
окровавленную плоть. Ксеркс счел за лучшее  полностью  самоустраниться  от
дел, переложив их на плечи начальника стражи. Своих братьев, прорывавшихся
на первых порах в его покои с упреками, он прогонял криком.  А  затем  они
перестали появляться, так как этого не хотел Артабан.
     Единственным отрадным местом, где царь мог чувствовать себя более или
менее спокойно, оставался гарем, хотя наложницы стали  более  дерзки,  чем
прежде, хотя здесь больше  не  было  чаровницы-ионийки,  проводившей  свое
время в компании Артабана или внезапно  вошедшего  в  фавор  к  хазарапату
Мардония. Почему  вдруг  начальник  стражи  полюбил  своего  воинственного
врага, царь не мог понять. А, может быть, боялся понять.
     Но внешне все было  также,  как  и  прежде.  Вельможи  падали  ниц  и
целовали край золотой туфли, когда царь появлялся  пред  ними,  придворные
льстецы сочиняли небылицы о том, как обожает своего владыку народ, жрецы и
маги предрекали  ему  долгое  благополучное  царствование.  Все  было  как
прежде...
     Ленивые раздумья царя потревожил Кобес. Он был выпущен из застенка по
приказу Артабана и вновь занял место старшего евнуха. Первым  делом  Кобос
расправился с завистливыми соперниками, претендовавшими  на  его  место  и
ради этого клеветавшими на него.  Евнухи-интриганы  были  обезглавлены  на
рыночной площади, а Кобос  стал  единовластным  распорядителем  в  царских
покоях. Артабан правил державой, Кобос - дворцом.
     Низко, с показным подобострастием, склонившись перед  Ксерксом  евнух
вымолвил:
     - Великий царь, хазарапат просит принять его.
     Ксеркс пожевал губами, изображая раздумье, затем кивнул:
     - Пусть войдет.
     Артабан не вошел, а буквально влетел. Всем  видом  своим  он  выражал
энергию и решимость. Отвесив небрежный поклон, хазарапат произнес:
     - Великий царь, войско собралось и ждет тебя.
     - Как, уже?
     - Да, повелитель. Последние отряды будут у Сард не позже,  чем  через
тридцать солнц. Пора отправляться в путь.
     Ксеркс замялся.
     - Но, может быть, Артабан сам поведет войско? Или Мардоний? А я  буду
молить Ахурамазду и Гаррона об успехе дела здесь, в Парсе.
     - Это невозможно, государь.  Великое  войско  должен  возглавить  сам
великий царь, а не его слуги. Воины ждут своего владыку,  который  поведет
их на нечестивых эллинов!
     В волнении  царь  начал  грызть  ноготь.  До  этого  момента  его  не
оставляла надежда, что Артабан и Мардоний отправятся в поход без  него,  а
он тем временем призовет на  помощь  верных  ему  парсийских  князей,  при
содействии  которых  сможет  избавиться  от  проклятого  хазарапата.  Царь
подумал: а не заявить ли, что он тяжело болен, но, взглянув  на  Артабана,
отказался от  этой  мысли.  У  вельможного  лекаря  всегда  было  наготове
лекарство - острое и надежное, излечивающее раз и навсегда.
     - Когда мы отправляемся?
     - Прямо сейчас.
     - Но я не собрался в дорогу!
     - Слуги упаковали сундуки еще вчера.  Бессмертные  наточили  копья  и
начистили мелом щиты. Сатрапы и фратараки предупреждены о намерении вашего
величества отправиться в Сарды и позаботятся о покоях для великого царя  и
о пище для его гвардии.
     Артабан замолчал и выжидающе посмотрел на Ксеркса. После долгой паузы
царь неохотно выдавил:
     - Хорошо,  будь  по  твоему.  Вели  Кобосу  приготовить  повозки  для
наложниц и взять мази и притирания.
     - Я уже распорядился.
     Царь со вздохом поднялся с ложа и вбежавшие по знаку  Артабана  слуги
стали облачать его...
     Путешествие царя - дело  хлопотное.  Даже  если  это  простой  объезд
сатрапий. И хлопотное вдвойне, если владыка выступает в поход.
     Царский караван растянулся на добрых три парасанга. Впереди  шли  две
тысячи отборных копейщиков, чьи кожаные доспехи были выкрашены  серебряной
краской.
     Двадцать прекрасных ликом отроков несли серебряный алтарь с негасимым
огнем. За алтарем шли тридцать жрецов  Ахурамазды,  а  за  ними  -  триста
шестьдесят пять юношей с посеребренными щитами и мечами.
     Царь ехал на колеснице, запряженной четверкой  белых  лошадей,  самых
прекрасных в мире. На нем был багряный плащ, а  голову  покрывала  высокая
митра, увенчанная короной. Царя сопровождали родственники и  эвергеты;  их
одеяния