Товарищи формальные генетики,  вы просто не  подозреваете, как выросли,
как  шагнули эти люди. Они имеют  свое  твердое суждение по многим вопросам,
которые  вам  кажутся  предметом академических споров. Теперь уже никому  не
удастся  отнять  у них новый взгляд на  природу, выбить  из  их  рук  оружие
преобразователей природы. (Бурные аплодисменты.)

     Известно, что  травопольная  система земледелия,  являющаяся  гордостью
отечественной науки,  имела немало врагов и, прежде всего, из лагеря ученых,
раболепствующих  перед   всем  заграничным.   Но   я  вам   прочту  суждение
ситковецкого тракториста Дмитрия Пальченко по вопросам  травопольной системы
земледелия. В письме в  редакцию он  подробно делится своими впечатлениями о
книге В.  Р. Вильямса, книге,  которую, кстати, только за последнее  время и
только в этом районе приобрели более ста трактористов:

     "Читая эту книгу, я каждый раз  чувствовал, будто у  меня кто-то с глаз
повязку  снимает.  Когда  я  начал  применять  лущевку,  а  потом  пахоту  с
предплужником, мне казалось, будто в мозгу моем наука В.  Р. Вильямса зажгла
какие-то особые фары знания и  силы, и они дали мне  возможность ясно видеть
нутро обрабатываемой мною земли -- этой великой кладовой высоких урожаев.

     Я хорошо понял, что бесструктурное состояние  почвы,  какое мы имеем во
многих  колхозах,  является  тормозом  нашего  движения  вперед.  Но  кто же
переделает  почвы, как  не  мы, трактористы, воспитанные советской  властью,
партией,  товарищем  Сталиным?..  И  я   так  теперь   понимаю,   что  почва
обрабатывается не только тракторами  и  сельскохозяйственными орудиями, но и
корнями смесей  многолетних трав. Трактор без трав не  имеет той силы, какую
может   иметь,   если  вести  тракторную  обработку  в  полях  травопольного
севооборота. Вот  почему я часто любуюсь семенниками наших многолетних трав,
особенно  тимофеевки, которой в нашем  колхозе  имени  Яценко  есть  уже  26
гектаров. Это завтрашний день нашего колхоза..."

     Характерен такой вывод тракториста Пальченко:

     Теперь, когда я знаю,  что дают травы, лущевка, применение предплужника
и т. д., я не могу безразлично относиться к тому, как возделывают в  колхозе
травы, пошлют ли меня пахать плугом с предплужником или без него. Если  меня
пошлют в колхоз без предплужника, я его на свои деньги куплю, но пахать буду
только с предплужником. (Бурные, продолжительные аплодисменты.)

     Вы  попробуйте теперь сбить  этого  тракториста  на  позиции буржуазной
агрохимии! Да он  уже  положил свою увесистую руку тракториста на чашу весов
давнего научного спора вокруг травопольной системы земледелия, и  его  слово
оказывается  решающим.  Пожалуй,  это  еще  плохо учитывают  даже  некоторые
ученые-травопольщики  в  Москве.  Надо, чтобы и  у  них  ярче  зажглись, как
говорит Пальченко, "фары науки В. Р. Вильямса" (смех, аплодисменты), чтобы и
у них стало больше практического наступательного духа.

     Товарищи, на нашей сессии в течение нескольких  дней не раз  раздавался
призыв к  правдивости. Советские журналисты, воспитанные "Правдой", привыкли
очень ответственно относиться к этому святому слову -- правда. Нельзя играть
с  этим словом, как это на глазах у всех  нас пытались  делать представители
менделизма-морганизма. Правда глубже и неумолимее для них, чем это, пожалуй,
многие из них себе представляют.

     Правда  заключается  в  том,  что  не  отдельные  неугодные  формальным
генетикам  мичуринцы,  а  наш  народ,  наш  совершенно  новый рабочий класс,
совершенно  новое  советское  крестьянство,  совершенно новая  интеллигенция
решительно отбрасывают от своей науки все обветшалое, все антинародное, все,
что порождено раболепием перед  буржуазным  Западом,  все, в  чем  заключены
пережитки  идеализма,  все, что  сковывает творческие  силы  народа,  мешает
движению вперед.

     Правда заключается в том, что не только  в  стенах Всесоюзной  академии
сельскохозяйственных  наук, в институтах,  но и  в самой  жизни, в  практике
миллионов  проверено, оценено, подтверждено  и  любимо  массами  мичуринское
направление в биологии. (Продолжительные аплодисменты.)

     Правда заключается в том, что наиболее выдающийся, глубокий и страстный
представитель  мичуринского направления Т. Д. Лысенко также проверен и узнан
народом,  проверен  и оценен на деле --  до  войны, когда он  своей работой,
своими  открытиями помогал государству готовиться  к активной обороне, в дни
войны,  когда  мичуринская   наука  помогала  увеличивать  продовольственным
ресурсы  страны,  и  после  войны,  когда  Т.  Д.  Лысенко  организует  силы
сельскохозяйственной науки  для  наиболее  активного  участия  в  борьбе  за
коммунистическое изобилие.

     Может быть, некоторым, оторванным от жизни товарищам это трудно понять,
но   вы   спросите  украинского  колхозника,  который   вместе   с  Трофимом
Денисовичем,  по  его  совету,  яровизировал  колосовые  культуры;  спросите
херсонского,  одесского  колхозника,  который  видел,  какую  прибавку  дала
чеканка хлопчатника; спросите колхозницу Украины, которая хорошо помнит, как
в  трудную минуту  Т. Д.  Лысенко  помогал  отвести  от  свекловичных  полей
страшную напасть -- долгоносика; спросите  переяслав-хмельниких и черкасских
каучуководов,  которые  с помощью  Т. Д. Лысенко добились поистине чудес  на
плантациях кок-сагыза; спросите колхозников южных степных районов, где наука
Т. Д. Лысенко помогла покончить с вырождением картофеля; спросите уральского
железнодорожника,  которому,  как и  сотням  тысяч семей, предложение Т.  Д.
Лысенко  об  использовании  верхушек картофеля  облегчило  продовольственное
положение в дни войны; спросите солдата, который ел то пшено, которым страна
запаслась в результате лысенковского скачка  в урожайности  в 1939/40 г., --
спросите  всех  этих простых  людей,  и они вам помогут понять, в  чем  сила
мичуринской науки, сила Президента Академии сельскохозяйственных наук.

     Можно сказать, что подобно тому, как в Горьком наш рабочий класс увидел
себя поднявшимся на самые  высоты культуры, так миллионы колхозников видят в
Т. Д.  Лысенко  себя, свой  творческий порыв к переделке  природы, раскрытие
своих  талантов  в  борьбе  за  коммунистическое изобилие.  (Продолжительные
аплодисменты.)

     Правда заключается в том,  что  Т.  Д.  Лысенко давно не  одинок, что с
помощью партии рядом с ним поднялась целая плеяда ученых-мичуринцев. Это все
люди дела; мы  их слышали на  сессии, знаем их дела; это не книжные червяки,
это  люди,  сознающие  свою ответственность перед народом. И  я  думаю,  что
правда  заключается в  том,  что  все  советские  люди  благодарны  товарищу
Сталину,  партии  и  правительству  за   смелое  пополнение  Академии  новым
академиками-мичуринцами. (Аплодисменты.)

     Правда заключается в том, что широко  развернутое на этой  сессии знамя
мичуринской   науки  открывает  огромные  возможности  в  совхозно-колхозном
производстве, помогает  досрочному  выполнению пятилетки. Тут  встает  много
неотложных практических вопросов. Надо, в частности, не только ликвидировать
недостатки  в подготовке новых кадров молодых специалистов, но и найти формы
срочной  ликвидации  недостатков в  образовании  уже работающих агрономов  и
зоотехников,  так, чтобы каждый из них овладел мичуринским  стилем в работе,
освободился  от груза  неверных представлений, формализма  в работе  и  стал
воинственным, убежденным проводником и практическим организатором  внедрения
в производство науки Мичурина-Вильямса-Лысенко.

     Правда   заключается,   наконец,  в   том,  что   торжество  передового
направления в биологии на этой сессии окажет свое влияние на научный фронт в
целом,  так заботливо пестуемый товарищем Сталиным, и поможет  всему  фронту
науки  выполнить свою  почетную задачу в борьбе  за  построение  коммунизма.
(Аплодисменты.)


     Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется доценту С. И. Алиханяну.


     С.   И.   Алиханян  (кафедра  генетики   Московского   государственного
университета). Товарищи, после боевой речи журналиста очень  трудно говорить
мне, скромному  доценту Московского университета, но я  постараюсь сказать о
том, как я понимаю научные вопросы, над которыми работаю 18 лет.

     Т. Д. Лысенко в своем обширном докладе поднял  чрезвычайно актуальные и
важные вопросы современной биологической науки.  Касаться всех этих вопросов
в  коротком  выступлении нет возможности, поэтому  я  разрешу себе высказать
свои  личные  соображения  по  вопросам  наследственности  и   изменчивости,
изучению которых я посвятил свою жизнь.

     Одним из основных тезисов в докладе  Трофима Денисовича явилась критика
вейсманизма. Начну с этого вопроса.

     За  последние  50  лет  генетика  накопила  огромный  экспериментальный
материал. Год назад  в университете в своем докладе я так  говорил  об этом:
"Однако это развитие шло не гладко, имели место попытки идеалистов различных
мастей  дать  свое  толкование  с  целью  использования  данных  современной
генетики  для   укрепления  своих   идеалистических  позиций  и   лженаучных
реакционных выводов. Я имею в виду метафизические, идеалистические концепции
Иогансена, Вейсмана, Де-Фриза, Бетсона, Лотси и др.".

     Как явствует из этой выдержки, я никогда  не разделял взглядов Вейсмана
и того, что называется вейсманизмом.

     Весь ход развития нашей науки развеял в прах все идеалистические теории
Вейсмана, Иогансена и других.

     Я  позволю  себе напомнить  некоторые положения  этих  ученых. Иогансен
писал:  "Мы касаемся здесь в высшей степени опасного для спокойного процесса
исследований по наследственности  представления о гене, как о  материальной,
морфологически характеризуемой  структуре, представления, против которого мы
должны здесь предостеречь".

     Такой же идеалистической является теория Бетсона,  которую так неудачно
пытался  воскресить  у нас А. С. Серебровский. Эту  теорию время  от времени
вытаскивают  из  архива,  характеризуя  на  этой механистической,  по своему
существу,  концепции  данные генетики.  Такова же  теория Гериберт-Нильсена.
Современная экспериментальная  картина гена не имеет ничего  общего с  этими
идеалистическими и метафизическими концепциями.

     Вместе  с тем я должен отметить некоторые ложные  положения,  ошибочные
концепции Серебровского,  Филипченко, Кольцова и  других.  Возьмем положение
Серебровского,  что  ген   является   основой  жизни.   Это  утверждение  он
противопоставил  механистическому  утверждению,  что  жизнь   --  это  сумма
физико-химических  элементов.  Такие  крайние  мысли,  ничем не  доказанные,
вызвали справедливую критику. Я считаю такое  представление о гене крайним и
неверным. С такими и подобными  положениями нельзя согласиться, они неверны,
ошибочны, методологически неправильны.

     Как  же  методологически  можно  подойти  к  проблеме  гена  с  позиций
экспериментальной  генетики?  Ген  --  объективно существующая  материальная
частица живой  клетки. Поэтому наша задача  -- правильно определить  место и
роль гена в жизнедеятельности клетки, правильно материалистически  объяснить
все  добытые  наукой  факты.  Нельзя,  исходя  из  реакционных  высказываний
отдельных ученых, отвергать  здоровое, полезное ядро генетики, выбросить все
факты, добытые наукой.

     Можно ли считать идеалистической концепцию признания материальных основ
наследственности, т. е. генов? Утверждение  о существовании гена  не следует
понимать   в  том  смысле,  что   материальные   частицы,  присутствующие  в
хромосомах, т.  е.  гены,  есть  вещество, из  которого построены  отдельные
признаки.  Ген   не  зародыш  признака   и   не   единственно  ответственная
материальная   частица   клетки,   определяющая  образование   признака  или
развертывающаяся в  признак. Признак --  это  результат деятельности клетки,
взаимодействия  клеток  и  решающего  влияния  окружающей  среды.  Ген  лишь
определяет направление, в котором должен развиваться признак, в определенных
условиях среды.

     Таким образом,  определяя направление,  характер развития и особенности
признаков,  ген  действует не  изолированно,  а  во  взаимодействии со  всей
окружающей его средой. Уточняю  свою формулировку: при  передаче признака по
наследству  решающую  роль  играет  среда,  и в этой сложной системе  трудно
сказать,   что   является   решающим.  Когда   человек  управляет  развитием
организмов,  решающим  является  внешняя среда. Эта  внешняя среда  помогает
человеку переделывать, изменять наследственную основу организма.

     Таким образом, среда влияет на ген и изменяет его, что показано сотнями
и  тысячами экспериментов,  и  изменившийся признак, в результате  изменения
гена -- под влиянием внешней среды, передается по наследству.

     Совершенно   неверно,   будто   генетика   связывает   наследственность
исключительно  с  хромосомным  аппаратом  клетки   и  только  с  мельчайшими
материальными  частицами  -- генами.  Генетике  приписывают  положение,  что
только  изменение гена  может  обеспечить наследственное изменение того  или
иного признака  организма.  Такое грубое,  механистическое  и метафизическое
изложение  концепции  гена  развивалось,  совершенно  верно,  очень  многими
генетиками на ранней стадии менделизма  и преодолено в ходе  развития  самой
генетики. Современная  генетика  стоит  на  прямо  противоположной  позиции,
вытекающей   из   огромного  экспериментального  материала.   Не  в  порядке
раболепия,  конечно, но я позволю  себе  сослаться на американского генетика
Меллера -- ибо то, что  он типичный генетик, т. е. "формальный генетик", как
говорят  наши противники, никто  не будет  оспаривать. Вот  что  он  писал в
статье, опубликованной в 1947 г.

     "Наследственный материал потенциально корпускулярен, и каждая отделимая
частица,  определяющая   воспроизведение  в   точности  своего  собственного
материала, может быть названа геном.

     Прежде чем рассматривать другие свойства отдельных генов, выявляемые на
основании  результатов их  передачи  из  поколения  в поколение,  необходимо
подчеркнуть,   что   хотя    они   и   корпускулярны   в   процессе   своего
самовоспроизведения, их продукты взаимодействуют в клетке сложнейшим образом
как друг  с  другом,  так  и с  продуктами  окружающей среды при определении
признаков  организма,  в  противоположность  тому,  что предполагали  ранние
менделисты".

     Таким  образом,  нет  того  положения, что  один  только ген определяет
признак. Это элементарно и неправильно. Признак как законченное  образование
--  результат  развития  всей  клетки, развития организма  и  очень большого
влияния внешней среды. Мною было показано (я недавно  опубликовал эту работу
в  Докладах  Академии наук СССР  LVIII, No7 и XX, No4),  как  наследственный
признак  под  влиянием  условий  развития менял свое проявление  и  что этим
изменением  можно  управлять.  Достаточно было  вернуть  генотип  в  прежние
условия, как признак вновь проявлялся.

     Когда   говорят,   что  генетики   против   наследования  приобретенных
признаков, то  это надо понимать  как  совершенно правильную  реакцию против
примитивных экспериментов Агнессы Блюм, Броун-Секара, Кржиженецкого и многих
других   экспериментов,   а   не  в  том   смысле,  что  хромосомная  теория
наследственности вовсе  отрицает возможность изменений под влиянием  внешней
среды.  Мы  работаем  над  этим,  пытаясь   вскрыть  механизм  возникновения
наследственной изменчивости. Вот работа тов. Рапопорта (чрезвычайно нервного
человека, не умеющего себя вести в научной дискуссии); он провел чрезвычайно
интересные  исследования  по влиянию  химических  агентов на  наследственные
изменения.  Тов. Рапопорт  добился  того,  что получает  почти стопроцентную
мутационную изменчивость  в результате влияния различных химикалиев. Если  у
меня была бы  возможность, я изложил бы многочисленные эксперименты в пользу
существования гена и его изменчивости.

     Выступления  против реального существования гена напоминают мне  ранние
выступления об атоме. Несмотря на  то, что никто не  видел  реального атома,
теперь  уже  в  его  существовании  никто  не  сомневается.  Так  было  и  с
хромосомой. Были  ученые, которые восставали против реальности существования
хромосом. Мы говорим, что растения и животные имеют свое  определенное число
хромосом, колеблющееся от нескольких единиц до нескольких сотен.

     Вот здесь выступил академик Митин и так обрушился на хромосомы  и гены,
как будто "сильнее хромосомы  зверя нет".  А ведь академик Лысенко, наиболее
резкий противник этой теории, в 1947 г. писал следующее:

     "Верно, что хромосомы существуют. В половых клетках число их в два раза
меньше,  чем  в  обычных.  При  наличии половых  клеток  с  теми  или  иными
хромосомными  изменениями  из этих клеток  получаются  измененные организмы.
Правильно,  что  те  или  иные  видимые,  морфологические  изменения  данной
изученной хромосомы клетки часто, и даже  всегда,  влекут за собой изменения
тех или  иных признаков в организме.  Доказано что наличие двух X-хромосом в
оплодотворенном  яйце дрозофилы  обычно  решает  вопрос выхода из этого яйца
самки, а не самца.

     Все  эти факты, как и другие фактические  данные, верны. Бесспорно, что
измененное  яйцо  или  его  хромосомы дают  измененное  развитие  всего  или
отдельных участков тела организма, но также должно быть бесспорным и то, что
измененные  условия внешней среды могут изменять  процесс построения тела, в
том  числе  и построения хромосом  и  вообще зачатковых клеток для  будущего
поколения.  В  первом  случае зачатки  (яйцо), измененные условиями  внешней
среды,  дают  измененные  организмы,  во  втором   --  организм,  измененный
условиями внешней  среды,  может давать измененные зачатки"  (Т. Д. Лысенко.
Агробиология, 1948 г., стр. 427)

     Я  целиком и полностью разделяю это  положение  Трофима Денисовича, оно
абсолютно верно, без каких-либо оговорок. Но разрешите спросить (я это делаю
не  для  того,   чтобы   взять  пальму  первенства)  --  кто  установил  эти
закономерности?  Конечно, не  Вейсман и не Бетсон. Эти  положения развили  и
обосновали генетики.

     Почему же, Трофим Денисович (мне  было бы интересно услышать ваш прямой
ответ),  если измененная хромосома  вызывает изменение признака,  как вполне
правильно вы говорите,  то почему нельзя выяснить  механизм этого  изменения
хромосомы,   природу   этого  изменения   с  тем,   чтобы   управлять   этой
изменчивостью? Почему же утверждение Трофима  Денисовича о том,  что "те или
иные морфологические изменения хромосом  часто и даже всегда влекут за собой
изменения признаков", правомочно, а утверждения о  неоднородности хромосомы,
ее различной качественности  по  всей  длине, об  изменении  числа хромосом,
вызывающем  изменение  признаков  (полиплоидия) по академику Митину является
недопустимым  идеализмом? Мало того,  целым  рядом  тончайших  экспериментов
показано, что гены очень точно локализованы и мы безошибочно можем  изменить
признак, изменяя определенный локус хромосомы,  заранее нам известный.  Нами
наблюдаемые  изменения  этого  локуса   связаны  каждый  раз  обязательно  с
изменениями данного признака. Это не спекуляция, а реальные картины, которые
можно увидеть в микроскоп.

     Поэтому  я  еще  раз  спрашиваю  Трофима   Денисовича,  --   что  здесь
идеалистического? Если вы считаете реальным существование хромосом, их связь
с признаками, то почему  же не  пойти  дальше и  не  изучать  структуру этой
хромосомы? А изучая эту структуру (ведь у вас в Институте генетики изучается
структура хромосом), мы  видим, что хромосома  неоднородна и  специфична  по
всей  своей длине. Это совершенно четко показано экспериментами. Это удалось
мне самому экспериментально  подтвердить и увидеть