уки перед страной.

     Научные  деятели,  которые  привыкли  мыслить  схоластически,  работать
кабинетно,  раболепствуя  перед  установившимися, устарелыми  положениями  в
науке, оказываются практически никчемными.

     Работая только  для науки,  экспериментируя  только  для  эксперимента,
такие  ученые  теряют способность решать  нужные стране задачи. Больше того,
они  в  конце  концов  теряют также  способность  и  понимать  те актуальные
народнохозяйственные   проблемы,   которые  стоят  перед   страной.   Отсюда
практическое  бесплодие  их   научной  деятельности,  застой  и  убогость  в
теоретическом  мышлении,  все  большее  и  большее отставание  от  подлинной
творческой  науки, от  работы  по  оказанию  столь  необходимой  государству
практической помощи.

     Изолировавшись от практики в своих кабинетах и лабораториях, эти ученые
оказались очень плодовитыми  лишь в одном: в писании  толстых схоластических
умозрительных фолиантов, толстых монографий  описательного характера. Будучи
не  в   состоянии   подкрепить   свои   менделевско-моргановские   установки
какими-либо   убедительными    экспериментами   и    практически   значимыми
результатами,  формальные  генетики  в  своем  бессилии скатились до  полной
беспринципности.  Они встали  на  путь  отрицания  научной  ценности  трудов
академика Лысенко, стараясь свести  его работы к простому опытничеству.  Они
обходят  молчанием  труды  и  имя  великого  преобразователя  природы  Ивана
Владимировича Мичурина. Они  хотят закрыть передовую биологическую советскую
науку,  дискредитировать наши  методы решения больших  практических проблем,
методы  Мичурина-Лысенко,  которыми  мы  должны гордиться,  если  не  лишены
чувства советского патриотизма.

     Только  люди,  озлобленные собственным бесплодием,  люди, позволю  себе
сказать,  политически отсталые, не могут  этого понять  и  стремятся закрыть
передовую биологическую науку, но сие от них не зависит.

     Можно    не    сомневаться    в    том,    что    если    представители
менделевско-моргановской школы не поймут необходимости творческого подхода к
разрешению  задач,  стоящих перед  биологической  наукой, не осознают  своей
ответственности  перед  практикой,  они   не  только  останутся   за  бортом
социалистической   науки,  но  и   за   бортом  практики   социалистического
строительства в нашей стране.

     Несколько  замечаний  по  поводу  выступления профессора  Рапопорта  по
вопросам,  затронутым  им  из области микробиологии.  Кто-то из выступавших,
если не ошибаюсь, академик Перов, сказал, что, говоря о каком-либо предмете,
надо иметь о нем хотя бы поверхностное представление.  Об этом я также хотел
бы  напомнить  профессору  Рапопорту  в  связи  с  его  экскурсом  в область
микробиологии.

     В  самом деле, как мог  профессор  Рапопорт сказать,  что для  прививок
применяются культуры микробов с пониженной антигенной системой? Какая польза
от прививок такими культурами? Кому нужны такие культуры? Как  раз наоборот,
для прививок микробиологи стараются получить микробов с усиленной антигенной
активностью.

     Что хотел далее доказать профессор Рапопорт, приведя примеры применения
вакцин против бешенства  и туберкулеза? Пастер  первый получил наследственно
ослабленные   в   вирулентности   расы    микроорганизмов,   пригодные   для
предохранения людей и животных от заразных заболеваний. Он получил их именно
путем  изменения условий обитания  возбудителей заразных заболеваний. Пастер
доказал  неразрывную   взаимосвязь   микроба  и   среды.   Все   последующие
исследователи  шли  и  до  сих пор идут  этим  путем. Более  того,  с полной
достоверностью можно утверждать,  что все  главнейшие  достижения  в области
медицинской,   почвенной,   промышленной   микробиологии   были  результатом
взаимодействия микробов  и  среды  их  обитания,  осуществленные  чаще всего
стихийно или не полностью осознанно. И ни в одном мире живых  существ нельзя
найти  столь  очевидной, столь тесной  взаимосвязи организма и среды, как  у
одноклеточного тела, каким является организм микроба.

     Борьба двух направлений  в  биологической науке проявляется не только в
агробиологии. Ожесточенная борьба  за  дарвинизм шла в области микробиологии
со  времен  Пастера, то затухая,  то разгораясь. В  микробиологии накопилось
огромнейшее количество фактов по изменчивости наследственности,  стадийности
развития  микробов,  межвидовой  конкуренции.  Микробиология   ждет   своего
Лысенко, который освободил бы ее  от самого главного  тормоза ее развития --
метафизического закона  о  постоянстве  видов  Кона-Коха,  автогенетического
толкования накопленных фактов по изменчивости и наследственности у микробов.

     Что хотел сказать, наконец, профессор  Рапопорт, когда говорил,  что  с
помощью  электронного  микроскопа удалось увидеть  бактериофаг?  Насколько я
понял, в этом он видит решающее доказательство того, что фаги являются живым
организмом.  Не  все  то  живое, что  мы  видим,  профессор  Рапопорт,  это,
во-первых,  а  во-вторых,  корпускулярная   природа  фагов  давно  доказана,
представьте себе, чисто биологическим методом и давно разделяется всеми, кто
знаком с проблемой фага.

     Профессор Рапопорт, мы хотим, чтобы вы, цитологи и цитогенетики, поняли
только одно. Мы не против цитологических исследований протоплазмы и ядерного
аппарата  у половых,  соматических  и  каких  угодно  клеток, в том  числе и
микробных, чем кстати очень усиленно занимаются цитологи Академии наук СССР.
Мы  признаем, вопреки вашим утверждениям, безусловную необходимость и полную
перспективность   этих  современных   методов   исследования.   Мы,  однако,
решительно  против  тех  вейсманистских антинаучных  исходных  теоретических
позиций, с которыми вы подходите  к  своим  цитологическим исследованиям. Мы
против тех  задач,  какие  вы  хотите разрешить с  помощью  этих методов, мы
против   ненаучной    интерпретации   результатов   ваших    морфологических
исследований, оторванных от передовой биологической науки.

     Вот  в чем  между нами разница.  Это тоже  один  из конкретных примеров
принципиального различия в методе  к разрешению научных проблем, о котором я
говорил в самом  начале. И если  вы,  профессор  Рапопорт, этого различия не
осознаете, ваши цитогенетические исследования окажутся столь же бесплодными,
как бесплодной оказалась и вся формально-генетическая школа. (Аплодисменты.)


     Академик  П.   П.  Лобанов.  Слово   предоставляется  академику  Б.  М.
Завадовскому.


     Академик  Б. М.  Завадовский. Товарищи!  Прежде всего должен  объяснить
всем собравшимся, почему я до сих  пор считал  нецелесообразным выступать на
настоящей   сессии.  Я  считаю,  что  были   не  совсем  нормальные  условия
организации сессии,  ибо  не было предоставлено достаточных возможностей для
всех  тех, кто  зачислен  по праву и,  в особенности,  не по праву в  разряд
вейсманистов-морганистов,  подготовиться  и  иметь  возможность  свободно  и
полноценно высказаться.

     Достаточно сказать,  что  я  узнал официально  о  том, что  эта  сессия
состоится, только 30 июля, приехав  сюда для того, чтобы из одного санатория
отправится для лечения в  другой санаторий,  хотя Академия  и руководство ее
знали, что я лечусь в Кисловодске.

     Не  скрою,  неофициально  я  знал  от  тов.  В.,  лечившегося  также  в
Кисловодске,  что такая сессия готовится, но странно, что мне, обвиненному в
тяжком грехе, не дали возможности познакомиться с тезисами доклада и заранее
не уведомили меня о сессии.

     Мои  соображения заключались в том, что было бы все-таки более здорово,
более  рационально  на  этой  сессии, которая,  как  я  это хорошо  понимаю,
определит  путь  развития  биологической  науки  и  установит ее  состояние,
предоставить лучшие возможности  для  тех,  кто  участвует  в  строительстве
советской науки, и не создавать той атмосферы преждевременного опорочивания,
которая, в частности, проявилась на страницах "Литературной газеты".

     Статья в "Правде", которую я сегодня прочел, обязывает меня высказаться
на этой сессии. Откровенно скажу, эта статья освобождает меня  от сомнений и
колебаний, которые я испытывал.

     Переходя  к  существу вопроса, должен  сказать прежде всего,  в  чем  я
согласен  с  Т.  Д.  Лысенко  и  основной  тенденцией,  выраженной  здесь  в
выступлениях других товарищей, а  также должен остановиться на том,  с чем я
не согласен.

     Я согласен  со  всей  той  линией  атаки,  которая  ведется  на  фронте
формальной генетики. В  этом мне не приходится изменять себе, ибо еще в 1926
г.  в моей книге  "Дарвинизм и марксизм" я выступал против фронта формальной
генетики. То же  я делал и во  всех  своих последующих  выступлениях, в  том
числе и в 1936 г., когда я был единственным академиком  Сельскохозяйственной
академии, выступавшим,  наряду  с Т.  Д.  Лысенко, против фронта  формальной
генетики.

     Поэтому  мне  не  приходится  ничего  изменять  в  своем  отрицательном
отношении к вейсманизму, мендельянству и формальной генетике.

     Я тем  более вправе протестовать,  что, зная мои  работы и выступления,
меня,  бездоказательно и фактически  дезориентируя советскую общественность,
зачислили  в  число сторонников  формальной генетики только  по одному  тому
признаку, что  я  по  другим  вопросам  имею разногласия с Т.  Д. Лысенко. Я
думаю,  что  я  вправе  не  только  протестовать  против  подобных  огульных
обвинений, но и вправе раскрыть свои глубокие разногласия с Т. Д. Лысенко.

     То, что я дальше буду говорить о  своих несогласиях с  Т. Д. Лысенко, я
буду  делать   в  порядке  исполнения   своего  долга  члена  партии,  чтобы
ориентировать более правильно  партийные и советские органы и  всю советскую
общественность об истинном состоянии и нуждах советской науки.

     Я являюсь  горячим сторонником мичуринского  направления в науке, и  об
этом я  неоднократно высказывался и выступал, борясь  с ошибками  формальной
генетики, которые в этой части достаточно полно были мною проанализированы и
разоблачены  в ряде моих работ.  Всякий, кто честно хочет  руководствоваться
фактами и  истиной, найдет эти мои работы и  выступления. Поэтому я не  вижу
здесь необходимости повторять уже сказанное в этом отношении Т. Д. Лысенко и
мною.

     Наконец,  как  дарвинист,  я  согласен  и  с  Т. Д.  Лысенко и  другими
выступавшими здесь товарищами, с  их общей установкой на огромное,  решающее
значение  условий внешней  среды  и  ее  воздействия  в  процессах  видо-  и
сортообразования. И  тем  не  менее  остается еще  очень  большое количество
первостепенных  и  важнейших  проблем,  по  которым  я с  Т. Д.  Лысенко  не
согласен.

     Поэтому я считаю нужным говорить  здесь о том, в чем я не согласен с Т.
Д, Лысенко.

     Прежде  всего,  как  я уже  отметил,  я  утверждаю,  что  его доклад  и
выступления по нему односторонне ориентируют нашу общественность о состоянии
и расстановке сил в советской биологической науке. Мы,  ученые -- разведчики
не  только  в вопросах конкретного применения нашего опыта  и знаний с целью
разведки геологических недр и  других богатств  социалистической  родины. Мы
разведчики и в смысле правильной ориентации в расстановке сил в нашей науке.
И  вот  я  думаю,  что  тов.  Лысенко  делает  большую  ошибку,  неправильно
ориентируя в  том  смысле, что якобы в биологической науке существует только
два  фронта  или  два  направления, имеющие своей целью  разрешение  проблем
дарвинизма.  Все  биологи знают,  что  в теории  дарвинизма, в  эволюционной
теории существует  три направления. Первое направление представлено Дарвином
и Тимирязевым; это -- линия последовательного дарвинизма.  Прошу вдуматься и
проанализировать   сущность   вопроса,  а  не   заниматься,   так   сказать,
разыгрыванием, может быть, неверных словесных терминологических ошибок.

     После  того,  как  тов. Митин  оспорил  в "Литературной газете"  термин
"ортодоксальный  дарвинизм", я  не  имел  возможности  ответить,  что  я  не
настаиваю  на   этом  термине  и  считаю   более   правильным   говорить   о
"последовательном дарвинизме" или просто о дарвинизме Дарвина и Тимирязева.

     И я имею основания  утверждать, что те, кто продолжает разыгрывать меня
в этих словесных, малоценных формах  аргументации, прекрасно знают, что не в
этом суть. По существу же вопроса и тов. Лысенко и его сторонники до сих пор
ничего  мне  не  ответили. Отвечает ли действительности мое утверждение не о
двух,  а  о  трех  направлениях в теории эволюции? Безусловно, отвечает. Эту
оценку  истинного положения  вопроса  всегда  защищал великий  ученый К.  А.
Тимирязев, к имени которого так часто апеллируют выступающие.

     Я утверждаю, что, если бы сторонники и поклонники таланта Т. Д. Лысенко
не только  почитали,  но и читали Тимирязева (а  многие об этом забыли),  то
тогда  они не стали  бы  апеллировать  к  имени  Тимирязева.  Все его  труды
пронизаны  идеей  борьбы  на  два  фронта  --  и  с  ошибками неоламаркизма,
упрощенческим  направлением  в   решении  проблем  эволюции,  и  с  ошибками
вейсманистов-морганистов. Но  Тимирязев  не  мог говорить о  новых вариантах
вейсманизма, в виде формальной генетики и автогенетики, так как они возникли
уже после смерти Тимирязева.

     Процитирую из работы  Тимирязева  "Значение переворота,  произведенного
Дарвином" лишь краткую фразу:

     "Последующие  писатели (после  Дарвина. -- Б.  З.), полагая  обнаружить
самостоятельность  своей  мысли,  только  впадали  в  узкую  односторонность
(неоламаркисты и  вейсманисты),  которой Дарвин  был совершенно  чужд (К. А.
Тимирязев. Соч., т. VII, стр. 250-251.)

     Вот истинное положение вещей, которое достаточно характеризует то,  что
мы имеем в истории развития эволюционного  движения. Товарищ Сталин учил нас
опираться  на  опыт истории, а не  заниматься в  этом отношении произвольным
"творчеством" истории дарвинизма, которая не отвечает фактам.

     В советский  период учение Дарвина и Тимирязева развивали,  опираясь на
опыт  научно-философских дискуссий,  которые  внесли  много  оздоровляющего,
уточняющего в наши  отношения  к теории дарвинизма. Эта борьба на два фронта
за генеральную линию учения Дарвина и Тимирязева  была поднята на  еще более
высокую  ступень  в  свете  испытанного  опыта  нашей  партии  в   такой  же
иделогической   борьбе    на    два   фронта   на   всех    участках   нашей
общественно-политической жизни.

     Я позволю себе передать в президиум  схему, которую  несколько лет тому
назад я составил по этому вопросу и которая характеризует основные положения
дарвинизма,  с  одной  стороны,  и  неоламаркизма и неодарвинизма, с  другой
стороны, как двух извращений истинной дарвинистической теории. На этой схеме
можно  видеть каждое  из трех  течений,  представляющих законченные  системы
воззрений, из которых верно и отвечает духу  марксизма-ленинизма только одно
учение Дарвина и Тимирязева,  очищенное  в свете марксистской  диалектики от
ряда второстепенных ошибок.

     Я  думаю,  товарищи, что мы делаем большую ошибку и дезориентируем наши
руководящие  органы, когда сейчас  так упорно хотим доказать, что существуют
только  две линии, два направления  в советской биологии  -- учение Лысенко,
именуемое мичуринским направлением, и формально-генетическое вейсманистское.
А  все  инакомыслящие и имеющие  смелость  не соглашаться с Лысенко  огульно
заносятся сторонниками Лысенко в одиозную категорию "формальной генетики".

     Это обязывает меня говорить  о том, что я должен выступить в защиту той
линии, которая пока не отклонена нашей общественностью.

     Голос с места.  А когда  наша общественность  сказала  вам  и  вам  это
поручила?

     Б. М. Завадовский. Она не мне поручила, а всей нашей советской науке.

     Второй вопрос, в отношении которого я не согласен с линией доклада, это
оценка отношения  Тимирязева и  Мичурина  к  менделизму.  Здесь  неправильно
информируется наша советская общественность, не читающая трудов Тимирязева в
их  первоисточниках.  Все   многократные   выступления   великого   русского
ученого-дарвиниста    подчеркивали,   что   он   различает   "менделизм"   и
"мендельянство".  Под  менделизмом  он  понимал сумму фактического  научного
багажа и методов,  которые посвящены  изучению хромосомно-ядерных механизмов
наследственности. Под мендельянством Тимирязев понимал те идеалистические  и
реакционные трактовки и  выводы, которые неправомерно сделаны из этих ценных
научных   фактов   если   не  всеми  буржуазными  и   нашими  отечественными
менделистами,  то подавляющей  массой  их,  в прошлом направлявшими  на этом
основании свою атаку  на территорию  дарвинизма. Но даже и  в  этих условиях
Тимирязев  умел  различать   здоровое  ядро  фактов  и   шелуху  реакционных
антидарвинистических обобщений.

     Должен  отметить,  к моему большому сожалению,  что  хотя эта  истинная
позиция Тимирязева известна  многим присутствующим, они почему-то не считают
нужным правильно ориентировать общественность.

     Нет  нужды  искать  источников,  разбросанных  в  трудах  Тимирязева  и
Мичурина. Процитирую  лишь  то,  что  писал в  1939 г.  в  No10 журнала "Под
знаменем     марксизма"     наш     философ     Митин,     подводя     итоги
селекционно-генетической дискуссии, организованной редакцией этого журнала:

     "Мендель, несомненно, вскрыл  некоторые  закономерности  в наследовании
ряда определенных признаков:  явление  расщепления  в  гибридном  потомстве,
известную  математическую  правильность  в  этом расщеплении,  относительную
независимость наследования некоторых признаков. Открытые  Менделем явления в
области наследственности  были затем  связаны  с процессами, происходящими в
клетках организма, в частности в половых клетках.

     В оценке всех этих  менделевских правильностей, которые  бесспорны  как
частные  правила,  мы  хотим стоять  и  стоим на  точке зрения Тимирязева  и
Мичурина. Тимирязев и Мичурин являются для нас  авторитетами в этой области.
Как действительно  крупные представители науки, они  сумели дать  правильные
ответы на вопрос  о научной значимости открытий Менделя в  области  изучения
наследственности.

     Здесь приводились высказывания Тимирязева по вопросу о законах Менделя.
Высказывания  Тимирязева  разносторонни.  Как   крупный   ученый,  Тимирязев
подходит  к   этим  законам   совсем  не  однобоко.   Он   выступает  против
универсализации  этих  законов,  против  превращения их во  всеобщие  законы
природы, против подмены дарвинизма менделизмом. Тимирязев выступал не против
правил  Менделя,  а   против  "мендельянцев",  которые,  без  всяких  на  то
оснований, превратили открытия Менделя в целую революцию в науке, превратили
открытые им законы  во  всеобщие законы  природы  и  (исходя из классовых  и
всяких других посторонних соображений) имя Менделя стали ставить или рядом с
Дарвином или стали менделизм противопоставлять дарвинизму.

     Выступая против  подобных антидарвинистов, "мендельянцев", Тимирязев  в
то  же  время отмечал положительное значение  открытий  Менделя в разрешении
частных вопросов изучения наследственности. "В итоге менделизм, поскольку он
оправдывается, служит только поддержкой  дарвинизму, устраняя одно из  самых
важных  возражений, когда-либо выдвинутых  против  него"  (К. А.  Тимирязев.
"Чарлз Дарвин и его учение", стр. 263, 1937).

     Таков вывод К. А. Тимирязева.

     К.  А.  Тимирязев  говорит об "...успехах в изучении некоторых  частных
случаев  наследственности  (Мендель и его многочисленные поклонники)..." (К.
А.  Тимирязев.  "Чарлз  Дарвин и  его  учение",  1937  г.,  стр.  270).  Вот
правильная, четкая, научно объективная оценка Менделя  и менделизма,  чуждая
как  односторонним  увлечениям  менделизмом, так  и огульному отрицанию  его
значе