ризнают исключительное значение степного лесоразведения. Но
несмотря  на явную необходимость облесения  водоразделов, оврагов  и  других
неудобных земель, а также необходимость создания системы полезащитных лесных
полос, дело это продвигается крайне медленно.

     Вопросы  породного состава лесонасаждений недоработаны, вопросы техники
лесоразведения  в  степи  запущены  и  запутаны,  и  даже  вопрос  о  ширине
полезащитных лесных полос, в течение полустолетия  не вызывавший сомнений, в
результате  краткосрочных,   я   бы   сказал   поверхностных,   исследований
Всесоюзного института агролесомелиорации стал неясным.

     Голос с места. Правильно.

     В.   С.  Дмитриев.  При  таком   положении  создалась  угроза  степному
лесоразведению, но и здесь нам на помощь приходит мичуринское учение, работы
академика Лысенко по вопросам степного лесоразведения.

     В связи с этими работами перед  нами по-новому встают все теоретические
и практические вопросы.

     Из истории степного лесоразведения известно, что одним из первых опытов
разведения леса в степях является посев желудей, произведенный Петром Первым
еще  в 1696 г. Из этих посевов  образовался  под  Таганрогом  лесной массив,
известный под названием урочища "Дубки".

     Поскольку этот  пример приводится в ряде учебников, надо  полагать, что
метод  лесоразведения  посевом  был  известен  давно  и  известно было,  что
лесоразведение в степях нужно начинать с  дуба, а не с белой акации. Однако,
приводя  этот  пример,  лесоводы  и агрономы,  очевидно,  не  придавали  ему
никакого значения.

     В 1843 г. Граффом, которого почему-то считают первым русским лесоводом,
был  заложен  знаменитый  Велико-Анадольский  лес.  При  этом  применен  так
называемый  садовый  способ  посадки. Посадка  проводилась  в  ямы шириной и
глубиной  12 вершков, на  каждую  квадратную  сажень высаживалось  по одному
дереву в возрасте 5-6 лет.

     До посадки производилась вспашка 4 раза в течение 2 лет. После  посадки
потребовался  уход за лесом в течение 10-11 лет до  смыкания рядков.  За это
время производилось 32-36 обработок, очисток от сорной растительности.

     Несмотря  на то, что эта  работа была проведена  при крепостном праве и
труд был, по  существу,  даровым, десятина  посадок леса  стоила 700  рублей
золотом.

     Совершенно очевидно, что этот  метод был не лучшим, и в последующем шла
упорная  борьба  за  улучшение  методов  лесных  посадок, причем  необходимо
подчеркнуть  особые  заслуги в  этом деле лесоводов Тиханова  и  Турского  и
агронома  П. А.  Костычева,  который  одним  из  первых  в  нашей литературе
поставил  вопрос   о   действительно   научных   основах  техники   степного
лесоразведения.

     Костычев установил, что  единственным препятствием успешного разведения
леса  в  степях  является конкуренция  дикой травянистой  растительности. Он
указывал,  что "Вообще все  наблюдения в сказанных (степных. -- В. Д.) лесах
приводят  к  заключению,  что  конкуренция  травянистой растительности  есть
единственное препятствие произрастанию  леса в  степях"  ("Почвы черноземной
области  России",   стр.  126),   что   по  мере   ознакомления  со  степным
лесоразведением   техника    лесных    посадок   все   больше    и    больше
совершенствовалась и что "теперь  при  разведении лесов применяются средства
самые  простые, состоящие только в устранении конкуренции диких  травянистых
растений с посаженными деревцами в первые годы жизни их" (там же, стр. 123).
Ссылаясь  на  М. К.  Турского,  П.  А.  Костычев  указал,  что  в  передовых
лесничествах приемы лесоразведения состоят в том, что производится вспашка и
боронование, посадка , оправка осенних посадок весной и  очистка  от  сорных
трав в течение 3 лет, вместо 10-11 лет по методу Граффа, всего 10 раз вместо
32-36 раз. "На  четвертом  году  жизни,  писал  П. А.  Костычев, --  молодые
деревца  смыкаются вершинами,  и тогда им  уже не страшна более  конкуренция
диких растений; существование  леса  на данном  месте является  обеспеченным
навсегда" (там же, стр. 125).

     Можно было думать, что  этот способ  должен быть еще более упрощен, ибо
если   главное   препятствие   разведению   леса   --   дикая    травянистая
растительность,  что  признавал  и  академик  Высоцкий,  то устранение  этой
растительности можно проводить более эффективно и с меньшими затратами.  Это
можно обеспечить созданием  условий  для  более  раннего  смыкания  верхушек
растений. Но на деле получилось другое.

     Нам  рекомендуется  "наукой" посадка узких  полос  со  слишком широкими
междурядьями и с расстоянием между отдельными растениями в 0,5 или 0,75 м.

     Разве можно после этого удивляться,  что во  многих областях свыше  50%
насаждений, произведенных колхозами в полезащитных лесных  полосах и имеющих
возраст от 6  до  10 лет,  до сих  пор не сомкнулись  верхушками  и  требуют
огромных затрат на проведение ухода.

     Такая техника  степного лесоразведения появилась в результате того, что
некоторые  "дарвинисты"  установили,  что  главным врагом каждого  деревца в
степи  является не травянистая  дикая растительность,  а соседнее деревце, и
что поэтому для успешного лесоразведения надо отсадить деревца подальше друг
от друга и дать  им пошире междурядья. Это и привело к огромным  затратам на
лесонасаждение и к плохой их приживаемости в степях.

     Единственно  правильное направление в этом вопросе  указывает  академик
Лысенко,  и чем  быстрее мы применим эти его  предположения,  тем быстрее  и
успешнее  разрешим  грандиознейшую задачу облесения  степных  районов  нашей
страны.

     Введение  и  освоение  травопольных   севооборотов  требует  серьезного
изменения структуры посевных  площадей в смысле соотношения между отдельными
группами сельскохозяйственных  культур.  Обычно ученые агрономы и экономисты
подчеркивают  необходимость  этого,  но  эти  предложения  не  доводятся  до
практического решения вопроса, и результаты получаются неважные.

     В результате  стихийного и крайне антагонистического характера процесса
специализации земледелия при капитализме во многих  районах сложилось крайне
неблагоприятное соотношение культур:  в этих районах до 90% посевов занимали
зерновые культуры. Первые  пропагандисты плодосмена в нашей стране вынуждены
были  подчеркивать необходимость  внедрения корнеклубнеплодов,  в  частности
картофеля, в том числе и  на юге. И вот началось внедрение картофеля на юге,
причем способы  разведения  картофеля на  юге механически были перенесены из
северных районов нашей  страны или импортированы помещиками  из-за  границы.
Конечно,  результаты  были  самые  неблагоприятные -- вырождался  посадочный
материал,  и  эта  малотранспортабельная  культура  поддерживалась  за  счет
семенного материала, завозимого с  севера. Это продолжалось до тех пор, пока
не  появилось предложение  академика Лысенко о летних посадках картофеля  на
юге. В южных районах  мы можем и должны иметь картофеля столько, сколько нам
его  нужно, и еще не известно,  где  картофель окажется более урожайным: под
Москвой у тов. Арнаутова или под Одессой у академика Ольшанского.

     Одним из важнейших вопросов травопольных  севооборотов в южных областях
Украины  является значительное  увеличение посевов технических  культур  и в
особенности хлопчатника,  имеющего важнейшее значение. Мичуринское  учение и
здесь пришло нам  на  помощь;  создан  сорт  хлопчатника для  новых  районов
хлопководства и рекомендовано применение чеканки хлопчатника, имеющей важное
промышленное  значение  для  всех  районов  хлопководства  и  широко  теперь
введенной в производство.

     Нельзя  считать  только  за  благо  исключительное  преобладание озимой
пшеницы  в  ряде  областей,  точно  так  же  как  нельзя  считать  за  благо
исключительное преобладание одной яровой пшеницы в Поволжье или в Сибири.

     Травопольный севооборот требует поправок в этом отношении.

     Плановое   ведение    земледелия   дает   неограниченные    возможности
рационального размещения сельскохозяйственных  культур  и  их наилучшего для
каждой зоны сочетания. Но это не так просто.

     На юге  исчезли  в свое  время лучшие сорта яровой  пшеницы, а в Сибири
гибли до последнего времени все сорта озимой пшеницы. Теперь это положение в
науке изменено.

     Я    не   буду   останавливаться    здесь    на    работах    Одесского
селекционно-генетического  института  и   других,  успешно   работающих  над
созданием хороших сортов яровой пшеницы для Украины и  Северного Кавказа. Об
этом уже говорилось  здесь. Я  хочу  подчеркнуть,  что  для  Сибири  сделано
значительно  больше, чем  выведение  одного  сорта. Здесь академиком Лысенко
сделано огромное открытие, состоящее в том, что, при правильной агротехнике,
нет такого сорта озимой пшеницы, который  не мог бы зимовать  в Сибири. Речь
идет о посеве озимой пшеницы по стерне.

     Но какое сопротивление встретили стерневые посевы! Они встретили, прошу
извинить меня  за грубость, озверелое  сопротивление. Противники  передового
направления в науке, защищая исключительно  отсталую  позицию,  применяют, и
это должно  быть отмечено и  осуждено, неправильные, негодные  методы. Разве
достойны ученого такие факты, которые здесь  имели  место  вчера со  стороны
профессора Рапопорта?

     Голос с места. Это хулиганство.

     В. С. Дмитриев. Этого так оставлять не следует.

     Голос с места. Правильно!

     В. С. Дмитриев. Это нужно резко осудить.

     Я  хочу  привести  и  другой  пример,  показывающий  недостойный  метод
полемики  в  научной  дискуссии, --  я имею в виду дискуссию  во  Всесоюзном
обществе  почвоведов. В этом Обществе, при обсуждении книги Рода, содержащей
грубые ошибки, профессором Бобко была допущена непростительная грубость.

     В  этом  же  выступлении профессор Бобко  огульно охаивал ряд ценнейших
агроприемов,  выдвинутых  академиком Лысенко,  в том числе  гнездовой  посев
кок-сагыза, который, по его  мнению, привел к тому, "что  теперь  у зерновых
отбирают  для  кок-сагыза  большую часть зерновых  комбинированных  сеялок",
охаивал посевы озимой пшеницы в степи Сибири и т. д.

     Недооценка,  а  то  и  прямое игнорирование заслуг  корифеев  советской
агрономической  науки  Мичурина  и  Вильямса,  а  также  охаиванием  молодых
советских ученых  --  один  из  негодных  приемов,  применяемых  защитниками
отсталых, реакционных направлений в науке.

     Это надо решительно пресечь.

     Самым   "страшным"   возражением   против   агротехники,   предложенной
академиком  Лысенко   для  озимой  пшеницы,  явилось  то,  что   его  приемы
противоречат приемам, веками сложившимся.

     Представление  о  передовой  агротехнике многими агрономами до сих  пор
связывается с крылатой фразой Катона: "пахать, пахать и  удобрять". И с этой
точки  зрения  таким  агрономам  непонятно, что предложил  Лысенко. Академик
Лысенко исходит не из того, что писал Катон, а из того, что требует растение
для успешного развития.

     Если бы  все наши агрономы так  подходили к делу, то мы более правильно
решили бы очень много вопросов, относящихся к оценке того или иного приема.

     При разработке агрономических приемов надо всегда иметь в виду -- и это
одна из особенностей  академика Лысенко, -- чтобы каждый  прием  обеспечивал
увеличение производства сельскохозяйственных продуктов с каждого гектара при
наименьших затратах.

     Эта  экономическая  сторона, учет того,  что стоит осуществление любого
приема,  запущено  во  всех  наших  научно-исследовательских учреждениях  по
сельскому хозяйству,  в том  числе и в  Академии  сельскохозяйственных наук.
Надо положить этому конец.

     Не могу не подчеркнуть  исключительно важное значение работы  академика
Лысенко с  ветвистой  пшеницей  и,  в  частности,  работ  по внедрению  этой
культуры под Москвой. Пригородные зоны, особенно такая важная зона, как зона
Москвы, столицы нашей великой  Родины, требуют огромной сельскохозяйственной
базы, в  том числе и зерновой. Но под  Москвой мы не  можем отводить большие
площади под зерновые культуры, под Москвой надо с небольшой площади получить
максимум зерна. И эту проблему можно  разрешить внедрением ветвистой пшеницы
на путях, которые показаны академиком Лысенко в Горках Ленинских.

     Я хочу закончить свое выступление и сделать следующие важнейшие выводы:

     1. Мы имеем учение о системе агрономических мероприятий по непрерывному
повышению урожайности и созданию  изобилия  сельскохозяйственных продуктов в
нашей стране,  созданное  виднейшими представителями  русской агрономической
науки  Докучаевым, Костычевым, Тимирязевым, Вильямсом. Это учение не  только
органически  связано  с  мичуринским  учением, но  и поднято этим учением на
новую, более высокую ступень. При этом, всеми мерами развивая научные основы
травопольной  системы  земледелия,  мичуринское  учение,  работы   академика
Лысенко сделали эту теорию более действенной и более широкодоступной.

     2.  Успехи  советской  агрономической  науки,  и  в  том  числе  успехи
советской  агробиологии,  нельзя  объяснить  лучше,  чем  это  было  сделано
академиком Вильямсом в одной из его предсмертных статей. Он писал:

     "Без  всякого  преувеличения  можно  утверждать,   что  мы   становимся
настоящими  "господами природы",  потому что  наша передовая  агрономическая
наука во многом научилась  объективно понимать законы  природы  и пользуется
ими  в  интересах современных  и  грядущих  поколений нашей социалистической
Родины.

     Это  стало  возможным   только   в  нашей  стране,   где   беспредельно
господствует всепобеждающая теория Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Жизненные
силы этой теории омолодили прежнюю обветшалую агрономию".

     3. Я думаю, что  выражу мнение  всех присутствующих на сессии,  если мы
пожелаем  Академии  сельскохозяйственных  наук,  и  в  частности   новым  ее
академикам,  развивать  дальше  советскую агрономическую  науку  так,  чтобы
обеспечить  создание  изобилия   продуктов,  необходимое  для   перехода  от
социализма  к  коммунизму. Развивать  агрономическую  науку  так,  как этого
требует от  нас великий корифей науки, наш  учитель и вождь  товарищ Сталин.
(Аплодисменты.)


     Академик  П.   П.  Лобанов.  Слово  предоставляется  профессору  К.  Ю.
Кострюковой, Киевский медицинский институт.


     Профессор К. Ю. Кострюкова. В своем письме учащимся Каприйской школы В.
И.  Ленин  писал:  "Во  всякой  школе самое  важное  --  идейно-политическое
направление лекций" (В. И. Ленин, Соч., т. XIV, изд. 3-е, стр. 118).

     Нам,  преподавателям  вузов,   и   вообще  преподавательскому   составу
совершенно  ясно это положение. Мы  считаем себя  глубоко  ответственными за
воспитание молодежи, будущих строителей  коммунизма. А ведь  воспитываем мы,
конечно,  прежде всего идейным содержанием наших  лекций. И поэтому понятно,
какой  огромный ущерб  для  социалистического строительства  может  принести
лекция,  стоящая  на  недостаточно  идейном  уровне, не говоря уже  о  прямо
реакционной лекции.

     Поэтому те  факты, о которых рассказывал нам вчера  заведующий кафедрой
философии  Московского  государственного   университета,  просто  ужасны.  В
течение  ряда лет молодые биологи  в Московском государственном университете
воспитывались в духе реакционной теории.

     Но нужно сказать, что вред, приносимый коллективом биологов Московского
государственного   университета,  не  ограничивается  только  стенами  этого
университета.  Коллектив  биологов   МГУ  это  большой  коллектив.  Из  него
черпались члены  редакционных  коллегий  биологических журналов,  рецензенты
биологических  статей,   помещаемых  в  этих  журналах.  Отсюда   становится
понятным,  что  такие  биологические  журналы, как "Журнал  общей биологии",
"Известия Академии наук СССР"  (серия биологическая), "Доклады Академии наук
СССР"  (в статьях, в которых  разбирались биологические вопросы),  в течение
ряда  лет  не  помещали  ни одной  статьи  мичуринского  направления.  Таким
образом,  получался  совершенно   особый  подбор  статей  и,  следовательно,
пропаганда  моргановского  учения разносилась  через эти журналы  далеко  по
нашей необъятной Родине.

     В  Москве находится Министерство высшего образования СССР. Министерство
высшего образования утверждает программы, утверждает учебники для всей нашей
страны.  Кто   рецензирует   эти   программы   и   учебники?   Все   те   же
квалифицированные  биологи,  находящиеся   в  Москве.   Влияние  московского
коллектива биологов чувствуется везде.

     Мне приходилось столкнуться  непосредственно с  этим  влиянием  в  годы
войны. В 1942 г.  была прислана в  Киевский медицинский институт, заведующей
кафедрой  которого я  являюсь,  программа, утвержденная  Комитетом  по делам
высшей школы и нашим Министерством здравоохранения СССР. Эта программа  была
настолько  плоха  по  своему  идейному содержанию, что я сейчас же  написала
докладную  записку в институт. Поддержав ее, институт послал ее в Комитет по
делам  высшей  школы.  Кроме   того,  было  послано  письмо  в  "Медицинский
работник".

     Нужно сказать, что эта программа пропагандировала  буржуазную генетику.
Чтобы  составить некоторое представление об этой  программе,  скажу,  что во
всей программе -- программе по общей  биологии -- ни разу не  было упомянуто
имя великого биолога, преобразователя природы -- Мичурина.

     Я позволю себе зачитать вводную часть письма.

     "Героическая   борьба   Советского  Союза   против   жестокого   врага,
обладающего  сильнейшей  в мире  и  наилучше  оснащенной  армией,  блестящие
успехи, достигнутые в  этой борьбе, естественно способствуют  росту законной
гордости и патриотического чувства народов СССР. В такой момент нам особенно
дороги достижения нашего народа, особенно дороги  советские ученые, патриоты
своей   родины,   создатели  советской   биологической  науки.  В  советской
биологической науке есть ряд имен передовых ученых, наш народ знает и  ценит
их, на трудах их  воспитывается  молодежь, знакомящаяся  с ними со  школьной
скамьи.

     Но  есть  один  участок  работы, куда не достигают волнения  и радости,
энтузиазм  и  патриотический порыв,  где  все  спокойно,  где  мысль  лениво
дремлет, где наука остановилась на той ступени развития, которая была 25 лет
тому  назад. Это  программа по  биологии для медицинских и стоматологических
институтов, изданная Комитетом по делам высшей школы в 1942 году".

     Очень  скоро  пришел  ответ.   Предложено  было  мне  составить  проект
программы по общей биологии для медицинских институтов.  Своевременно проект
был составлен и отослан.

     И  с тех пор  все  замолкло.  Прошли 1943,  1944,  1945 годы, кончилась
война. Программы не было. Что это значило? Это значило, что старая программа
действовала все время.

     Наконец, в 1946 г.  (программа издана в 1945  г., но мы получили  ее  в
1946 г.) появилась  новая  программа. Эта  программа была  еще хуже. Если  в
заключении первой докладной записки  я написала: "Программу по биологии надо
срочно пересмотреть", то в заключении  второй записки, которую  я сейчас  же
подала, я написала:  "Программа может принести большой вред, программу  надо
немедленно изъять". Эта программа была написана так, что мне было бы стыдно,
если  бы  студенты,  которые проучились у меня  хотя бы  3 месяца, имели эту
программу в руках.

     1946 год прошел. Прошел 1947 год. Весной 1948 г. мы получили  отношение
от  Министерства  высшего образования. В  этом отношении на небольшом листке
бумаги,  на  полстраницы  было  написано: на такой-то  странице вставить имя
Мичурина; на такой-то странице после таких-то слов вставить имя Шмальгаузена
и т. д. На мой протест ответ пока не получен.

     Теперь мне стало ясно, в чем было  дело: на  программу накладыв