е  после  выхода  народной  книги,  Филипп
Камерарий, отец которого Иоахим в 1536 году знал Фауста  лично  (Тексты,  I,
9), писал об этом "маге и шарлатане, запечатлевшемся в памяти наших  отцов",
что "в народе нет почти человека, который не  мог  бы  привести  какого-либо
примера, свидетельствующего о его искусстве" (Тексты, I, 35).
     Еще  при  жизни  Фауста  ходили  рассказы  о  его  чудесных  проделках,
сопровождаемые темными слухами о его связи  с  нечистой  силой.  Слухи  эти,
обычные в отношении людей его профессии, поддерживались, не  без  намерения,
его собственным  поведением,  бахвальством  сверхъестественными  знаниями  и
памятью, способностью творить чудеса (Тритемий), помощью, будто бы оказанной
императору (Меланхтон), и т. п. Невинная шутка с  чужеземными  птицами,  как
уже  было  сказано,  могла  позднее  припомниться   суеверному   Гасту   как
чертовщина;  дрессированная  собака,   о   которой   рассказывают   Гаст   и
Меланхтон-Манлий, по примеру того, что уже говорилось о других кудесниках, -
показаться личиной дьявола. Даже просвещенный Вир (Тексты, I,  18)  приводил
позднее (1568), когда связь кудесника Фауста с  чертом  была  уже  для  всех
несомненна, в качестве доказательства его вины случай  с  доктором  Иоганном
Дорстеном,  капелланом  в  городе   Батенбурге,   человеком   "добрейшим   и
простодушнейшим", которому Фауст открыл  "чудодейственное  средство  снимать
бороду без бритвы", в результате чего у него не  только  волосы  выпали,  но
заодно сошла и кожа с мясом". Еще более убедительным  показалось  ему,  что,
встретив одного знакомого человека со смуглым цветом лица и черной  бородой,
Фауст сразу же сказал ему (вероятно, не  без  специального  намерения):  "До
того ты похож на моего куманька, что я даже посмотрел тебе на ноги, не увижу
ли длинных когтей".
     К ранним рассказам о чудесах Фауста относится и  анекдот  о  том,  как,
обидевшись на негостеприимный прием, оказанный ему в  монастыре,  он  наслал
монахам "неистового беса" (Poltergeist), от которого монастырской братии "не
было покоя ни днем, ни ночью". Анекдот этот встречается  в  разное  время  у
Гаста (1548) и в "Циммерской хронике"  (около  1565  года),  в  последней  с
локализацией в монастыре Люксгейм в Вогезах (Тексты, I, 12а и 16б). Он имеет
фольклорное  происхождение  и  широкое   распространение   в   средневековой
литературе.
     Решающим импульсом для дальнейшего развития легенды  явился  рассказ  о
гибели Фауста, унесенного дьяволом в ад за  его  грехи.  Исторический  Фауст
умер около 1540 года. В 1536 году Иоахим Камерарий пишет о нем своему  другу
Даниэлю Штибару в Вюрцбург, где Фауст в это время постоянно  встречается  со
своим адептом (Тексты, I, 9). В 1539 году врач Филипп Бегарди, рассказывая о
похождениях Фауста, еще ничего не упоминает о его смерти  (Тексты,  I,  10).
Иоганн Вир (1568) относит его деятельность ко  времени  "незадолго  до  1540
года" (Тексты, I, 18). "Циммерская хроника" упоминает  о  его  смерти  после
1539  года  (Тексты,  I,  16).  Гаст,  знавший  Фауста  лично,   первый   из
современников говорит о нем как об умершем в 1548 году (Тексты, I, 12).
     Французская    исследовательница    Женевьева    Бьянки     высказывает
предположение,  что  Фауст  погиб  в  результате  какой-нибудь   неожиданной
катастрофы,  поразившей  воображение  современников,  например  "взрыва  его
лаборатории" {Genevieve Вianquis. Faust dans l'histoire, dans la legende  et
dans la litterature. Revue des cours et Conferences, 1933, N 2, стр. 103.  -
Ср. также: Genevieve  Bianquis.  Faust  a  travers  quatre  siecles.  Paris,
1935.}. Эрих Шмидт вспоминает внезапную смерть Парацельса во  время  пирушки
от апоплексического удара, также вызвавшую толки {Erich Schmidt.  Faust  und
das sechzehnte Jahrhundert, S. 13.}. Во всяком случае уже Гаст  рассказывает
о том, что "злосчастный погиб ужасной смертью, ибо дьявол удушил  его.  Тело
его все время лежало в гробу ничком,  хотя  его  пять  раз  поворачивали  на
спину"  -  в  дальнейшем  прочная  черта  легенды,  основанная  на  народных
суевериях (Тексты, I, 12). Но классическую форму рассказу  о  гибели  Фауста
дает, как уже было сказано,  Меланхтон  в  переложении  Манлия,  за  которым
следуют другие лютеранские авторитеты по вопросам чернокнижия - Вир  (1568),
Хондорф - с прямой ссылкой на Манлия (1568), Лерхеймер (1585; подробнее,  со
ссылкой на Меланхтона, 1597), Филипп Камерарий (1602 - со ссылкой  на  Вира)
(Тексты, I, 18, 19, 29, 33, 35).
     Согласно версии  Меланхтона-Манлия,  Фауст  погиб  в  одном  селении  в
Вюртемберге. По-видимому, подразумевается Книтлинген,  место  его  рождения,
локализация, подтверждаемая в более позднее время местным преданием (Тексты,
I, 38а).  Большей  вероятностью  отличаются,  однако,  сведения  "Циммерской
хроники", согласно которой  Фауст  умер  в  старости  в  городе  Штауфене  в
Брейсгау, где он проживал в течение последних лет своей  жизни  (Тексты,  I,
16б). Известие это соответствует другим многочисленным  указаниям  на  связь
Фауста в эти последние годы с рейнскими областями, где  у  него  было  много
адептов среди местного дворянства. Составитель хроники  также  передает  как
слух, что Фауст "погиб ужасной смертью": "Многие  полагали,  основываясь  на
различных свидетельствах и  рассказах,  что  нечистый,  которого  он  всегда
называл куманьком, умертвил его".
     Народная книга Шписа переносит место трагической кончины своего  героя,
в  соответствии  с  общей  тенденцией  составителя,  в  деревню   Римлих   в
окрестностях Виттенберга (гл. 67). Лерхеймер выступает со  своей  стороны  в
защиту  локализации  своего  учителя  Меланхтона,  т.   е.   локализации   в
Вюртемберге,  а  не  в  Виттенберге,  видя   в   этом   смешении   созвучных
географических названий лишнее  доказательство  невежества  автора  народной
книги.  По  сообщению  Лерхеймера,  названной   этим   автором   деревни   в
окрестностях Виттенберга не имеется (Тексты, I, 33). Позднее,  по  сведениям
путешественников, говорили,  будто  Фауст  погиб  в  деревне  Праттау,  близ
Виттенберга (Тексты, I, 36).
     Как уже было сказано, лютеранские ревнители веры следуют  авторитетному
примеру  Меланхтона-Манлия  не  только  в  своих   проклятиях   Фаусту   как
чернокнижнику,  продавшему  душу  дьяволу:  они  повторяют  его  и  в  своих
рассказах о чудесах знаменитого  чародея.  Так,  вслед  за  Меланхтоном  они
сообщают известие о неудачном полете Фауста в Венеции и сопоставляют  его  с
Симоном-магом (Мейгериус, 1587; Тексты, I, 30в) или рассказывают  анекдот  о
двух магах, которые в Вене пожрали друг друга  (Хондорф,  1568;  Тексты,  I,
19). Лерхеймер, полемизируя с народной книгой Шписа,  сознательно  опирается
на традицию Меланхтона-Манлия, повторяя все рассказы последнего (Тексты,  I,
33); точно так же поступают Бютнер и  Штейнгарт  в  компилятивном  "Собрании
достопамятных историй  и  "примеров"  ("Epitome  historiarum",  1596)  {См.:
Тillе, Э 46, стр. 86 и сл.}.
     Студенческая традиция, по свидетельству "Эрфуртской  хроники"  (Тексты,
I, 39б), приурочила к Эрфуртскому университету  рассказ  о  том,  как  Фауст
показал студентам тени героев  древности  (уже  около  1560  года).  Тот  же
рассказ в более позднее время локализуется в Виттенберге,  где  событие  это
происходит в присутствии знатных особ и вызывает осуждение  Лютера  (Бютнер,
1576; Тексты, I, 24б). В дальнейшем он переносится и в  городскую  среду,  в
Нюрнберг (Станислав Сарниций, 1587; Тексты, I, 31).
     Но   клерикальная    лютеранская    литература    1570-1580-х    годов,
непосредственно  предшествующая  и  одновременная  народной   книге   Шписа,
содержит и новые темы,  более  демократического  характера,  почерпнутые  из
устной  народной  традиции,  из  бродячих   анекдотов   фольклорного   типа,
комических шванков, которые рассказывались  прежде  о  колдовских  проделках
других, иногда безымянных, иногда носящих забытое имя, "бродячих школяров" и
чернокнижников низшего социального  ранга.  Еще  Лютер  в  своих  застольных
беседах любил приводить подобные  рассказы  фольклорного  происхождения  для
морального назидания, как предостережение против обольщений дьявола (Тексты,
I, 17). Из "ученых" трактатов  богословского  характера,  написанных  против
ведовства, рассказы  эти  попадают  в  обширные  компиляции,  преследовавшие
одновременно  с  обличительными  несомненно   и   развлекательные   цели   и
пользовавшиеся потому известной популярностью, вроде  анонимного  "Theatrura
tie veneficis" ("Зрелище колдовства", 1586) {Tillе, Э 31.} или несколько раз
переиздававшейся "Epitome Historiarum" Вольфганга Бютнера (1576  и  сл.).  В
этих трактатах и компиляциях мы находим уже с приурочением к  Фаусту  широко
распространенный анекдот о том, как чернокнижник продает табун  лошадей  или
стадо свиней, которые у водопоя превращаются в связки соломы, и продолжающий
его другой анекдот, как  рассерженный  покупатель  (или  просто  заимодавец,
обычно еврей), нечаянно вырвав ногу у притворившегося спящим  продавца  (или
должника), в страхе обращается в бегство, не  получив  обратно  своих  денег
(Аретий, 1575; Тексты, I, 22); или шванк  о  чародее,  который  умиротворяет
раскричавшихся в трактире пьяных крестьян, с помощью своих чар; заставляя их
сидеть неподвижно с  открытыми  ртами  (Веккер,  1582,  и  Лерхеймер,  1585;
Тексты, I, 26 и 33). Рассказывается  о  том,  как  Фауст  проглотил  уже  не
другого мага, а мальчишку, плохо прислуживавшего ему в трактире,  запив  его
кадкой воды, а потом несчастного нашли в углу комнаты за печкой,  совершенно
промокшего (Лерхеймер, 1582; Тексты, I, 29а). Упоминаются  неоднократно  его
волшебные полеты по воздуху (Бютнер, 1576; Тексты, I, 24а); в частности, как
в народной книге, он совершает такой полет, чтобы угостить  своих  спутников
вином из погреба епископа Зальцбургского, и заставшего  его  за  этим  делом
келаря  сажает  в  лесу  на  вершину  сосны  (Лерхеймер;  Тексты,  I,  29б).
Назойливых гостей он потчует виноградом,  вырастающим  из  крышки  стола,  и
отуманивает их разум, так что они хватают друг друга  за  носы,  думая,  что
держатся за сочную виноградную кисть (Филипп  Камерарий,  1602;  Тексты,  I,
35).
     Существуют и анекдоты местного характера: о  полете  Фауста  верхом  на
винной бочке из Ауэрбаховского погреба в Лейпциге, приуроченный  значительно
более поздней традицией к 1525 году (Тексты,  I,  5),  или  о  том,  как  он
проезжал в Эрфурте по узкому переулку, до сих пор носящему его  имя,  верхом
на  огромном  бревне,  в  которое  впряжено  было  четыре  коня,  когда   же
повстречавшийся ему августинский монах (предание отождествило его с Лютером)
заклял его именем божьим, то бревно обратилось  в  соломинку,  а  кони  -  в
петухов (Тексты, I, 39, прим.).
     Эта фольклорная традиция, распространявшаяся устным и письменным путем,
была почти целиком использована составителем первой народной книги о  Фаусте
{Личность исторического Фауста в обстановке его времени пытались  воссоздать
немецкий романтик Арним в романе "Стражи короны" ("Die Kronenwachter", 1817)
и Валерий Брюсов в романе "Огненный ангел"  (1908).  В  новейшее  время  ср.
сценарий к опере Ганса Эйслера "Иоганн Фаустус", где Фауст  изображается  на
фоне исторических событий крестьянской войны 1525 года (Johann Faustus. Eine
Oper von Hans Eisler. Berlin, 1952).}.

        "4 "

     Народная книга о Фаусте вышла в свет во Франкфурте-на-Майне в 1587 году
в издании  книгопродавца  Иоганна  Шписа.  Франкфурт,  как  сообщает  Царнке
{Zarnсke, стр. 289.}, был в это время главным центром по изданию  популярной
повествовательной литературы (так называемых народных романов). Издательство
Шписа тоже печатало такую литературу одновременно  с  книгами  богословского
характера  в  духе   ортодоксального   лютеранства.   Эти   две   тенденции,
развлекательная и поучительная, определили и  содержание  народной  книги  о
Фаусте.
     В посвящении  к  своему  изданию  Шпис  ссылается  на  "всем  известное
пространное предание (Sage) о разных похождениях доктора Фауста, знаменитого
чародея и чернокнижника", которое существует уже много лет,  и  "повсюду  на
сборищах и пирушках  люди  любопытствуют  и  толкуют  о  судьбе  упомянутого
Фауста". Рассказывают о нем и "некоторые новейшие историки" (под ними  Шпис,
очевидно, понимает ученых богословов типа Лерхеймера, Вира и т. п.),  однако
в связной форме, "по порядку", до сих пор никто еще не излагал его  историю.
В результате расспросов издатель  получил  текст  этой  истории  от  "одного
доброго знакомого из Шпейера"  и  теперь  печатает  его  в  "назидание  всем
христианам как устрашающий пример дьявольского соблазна  на  пагубу  тела  и
души" (стр. 35).
     С другой стороны, в последних главах  книги  сообщается,  будто  Фауст,
завещав свое имущество ученику своему и слуге (фамулусу)  Кристофу  Вагнеру,
который был его помощником в делах черной  магии,  разрешил  ему  после  его
смерти "записать и изложить" его жизнь и деяния "в виде истории"  (гл.  61),
что Вагнер в дальнейшем и сделал (гл. 68). Кроме того, после  смерти  Фауста
была якобы найдена другая книга, содержавшая "эту историю", составленную  им
самим "целиком, кроме его кончины", которая была добавлена присутствовавшими
при этом событии "студентами и магистрами" (гл. 68).
     Пространное заглавие народной книги Шписа  поддерживает  фикцию,  будто
она  извлечена  большей  частью  "из  его  [Фауста]  собственных  посмертных
сочинений".
     Ссылка на "источник", восходящий одновременно и к самому Фаусту и к его
верному ученику  Вагнеру,  единственному  свидетелю  всех  его  тайных  дел,
представляет, разумеется,  обычный  уже  в  средневековой  литературе  прием
подтверждения  авторитетности  и  исторической  достоверности   вымышленного
текста. Однако в книге Шписа встречаются также ссылки на  другие  источники,
может быть, более реальные. Так, путешествие  Фауста  по  звездам  (гл.  25)
написано в форме письма, будто бы адресованного его "доброму приятелю,  Ионе
Виктору, медику в Лейпциге", который учился с ним вместе в Виттенберге (этот
медик упоминается как действующее лицо и в народной книге  о  Вагнере,  и  в
позднейшей редакции Видмана). Путешествие Фауста в ад (гл. 24) также описано
было самим чародеем, "и это писание было найдено после его смерти на листке,
написанном  им  собственноручно  и  вложенном  в  книгу,  в  которой  он   и
оставался". "Жалобы" Фауста перед смертью на свою горемычную долю, которых в
книге приводится три, параллельные по содержанию (гл. 63, 64 и 66), будто бы
были записаны им самим, "для того чтобы не позабыть их" (гл. 63). В рассказе
"об ужасной, устрашающей кончине доктора Фауста",  составленном  свидетелями
этой кончины, "студентами и магистрами" (гл. 67 и 68),  особо  выделена  его
предсмертная речь, озаглавленная по-латыни "Oratio Fausti ad Studiosos" (гл.
68). Вполне вероятно, что и  в  этих  случаях  мы  имеем  дело  с  таким  же
литературным  вымыслом,  подтверждающим  "достоверности"  наиболее  чудесных
происшествий книги. Однако возможно также, что интерес  к  "истории"  Фауста
вызвал спекуляцию его  мнимыми  "автографами",  которые  распространялись  в
рукописных копиях в университетской среде  (как  впоследствии  приписывается
Фаусту  книга  магических  заклинаний  "Fausts  Hollenzwang").  Эти   мнимые
автографы и были началом литературной обработки отдельных эпизодов сказания,
использованной составителем первой народной книги.
     В  пользу  последнего  предположения  говорит  и  свидетельство   Г.-Р.
Видмана, автора более поздней обработки народной книги  о  Фаусте  (Гамбург,
1599), содержащей ряд эпизодов, которые отсутствуют в книге Шписа (см. ниже,
стр. 302). В латинском  посвящении  к  своему  изданию  {Kloster,  II,  стр.
260-261.} Видман критикует своего предшественника за то, что  сочинение  его
было составлено несколько поспешно  и  не  содержит  "всей  истории".  "Хотя
повести и рассказы о дерзком- и безбожном муже Иоганне  Фаусте,  -  поясняет
Видман, - произошли и имели место много лет назад и о них было немало толков
среди людей, тем не менее до сих пор они  еще  не  существуют  в  правильном
виде, так как  в  течение  долгого  времени  они  находились  под  спудом  у
студентов, и если и были извлечены  поспешным  образом  из  писем  тех,  кто
окружал  Фауста,  как-то  Томаса   Вольхальта,   Томаса   Хамера,   Кристофа
Хейлингера, Каспара Мойра, Фридриха  Бронауера,  Габриэля  Реннера,  Иоганна
Виктора и др., писавших о том своим друзьям и знакомым,  как  и  сам  доктор
Фауст приказал своему слуге, которому он завещал свое  добро  и  наследство,
Иоганну Вейгеру по имени, усердно описать все, касающееся его деяний,  жизни
и поведения, однако  все  же  правдивая  история  (die  wahrhafte  Historia)
названного Фауста до сих пор еще не выходила  в  свет  в  правильном  виде".
Теперь же эта "безусловно правдивая история" находится в  руках  Видмана  "в
правильном оригинале" (die recht wahrhafte Historia, im rechten Original), и
он печатает ее в таком виде для предостережения и в назидание читателя.
     В дальнейшем течении повествования Видман в ряде эпизодов ссылается  на
названные им источники - на свидетельство ученика Фауста, которого в отличие
от Шписа он называет не Кристофом Вагнером, а Иоганном Вейгером, и на записи
и письма  названных  выше  лиц:  например,  в  гл.  IV  на  магистра  Томаса
Вольхальта из Торгау, в гл. XXVI-XXVII на письмо саксонца  магистра  Каспара
Мойра из Лора к двум его эрфуртским друзьям, и т. д.
     Такие точные указания на имена и местожительство "свидетелей"  вряд  ли
могут  быть  целиком  вымышленными:   они   подтверждают   предположение   о
существовании апокрифических письменных  источников,  которыми  пользовались
составители  народной  книги;  источники  эти  возводили  себя  к  лицам  из
ближайшего окружения исторического  Фауста,  преимущественно  ученым  людям,
"студентам и магистрам", и ссылались на авторитет этих мнимых  свидетелей  и
участников описываемых происшествий.
     Вопрос  об  источниках  народной  книги  о  Фаусте  весьма  существенно
подвинулся  благодаря  открытию  в  конце  XIX-начале  XX  века  трех  ранее
неизвестных рукописей, непосредственно связанных с предысторией этой книги.
     В 1892 году библиотекарь Густав  Мильхзак  опубликовал  открытую  им  в
Вольфенбюттельской библиотеке  рукопись  XVI  века,  представляющую  вариант
печатной народной книги Шписа {"Historia D. Johannis Fausti  des  Zauberers,
nach der Wolfenbuttler Handschrift, nebst dem  Nachweis  eines  Teils  ihrer
Quellen, herausg. v. Gustav  Milсhsасk".  Wolfenbuttel.  1892.  Рец.:  Georg
Witkowski. Euphorion, Bd. V, 1898, стр. 741-753.}. Текст  Вольфенбюттельской
рукописи весьма близок к тексту народной книги, но вместе с тем в деталях он
отклоняется от него так, что заставляет предполагать  для  них  общий  более
ранний письменный источник. В рукописях есть место, отсутствующее в народной
книге, содержащее пророчество о Варфоломеевской ночи (1572); использование в
обеих редакциях, рукописной и печатной,  некоторых  ученых  публикаций  того
времени заставляет отнести этот общий источник к концу 1570-х годов.
     В предисловии, которое не совпадает с предисловием  Шписа,  составитель
называет  свою  "историю"  -  "переводом"  ("Dolmetsch";  по   "многократным
просьбам" своих будущих читателей он "перевел" историю безбожного чародея "с
латинского языка на немецкий". "Думается мне, - пишет он, - что она  до  сих
пор никогда еще не  появлялась  на  немецком  языке".  Ссылки  на  латинские
источники, нередко вымышленные, также  обычны  в  средневековой  литературе:
латинский  источник  в  глазах  средневекового  читателя  подымал   "ученый"
авторитет книги. Однако рассуждение переводчика о том, по каким причинам  до
сих пор никто не