иеся  в  легенде  о  Фаусте,  будто  он   показал
императору его умершую супругу, Марию Бургундскую, в образе  столь  сходном,
что император узнал родимое пятно на ее шее (см. народную  книгу  о  Фаусте,
гл. 33 н прим. 45; сюжет этот был  обработан  Гансом  Саксом);  находясь  на
постоя" лом дворе, где нечего было есть, он будто бы постучал  в  окно  (как
это раньше рассказывалось об Альберте Великом, см. выше, стр. 268), и тотчас
стол был уставлен лучшими яствами (ср.: Тексты, I, 29е и прим.).
     Генрих  Корнелий  Агриппа  из  Неттесгейма,   в   молодости   секретарь
императора Максимилиана I,  дипломат,  военный,  юрист,  профессор,  человек
универсальной учености, богослов, натурфилософ и врач {См.: A. W.  Ward,  I.
с., стр. 113-115. - На русском  языке:  Ж.  Оpсье.  Агриппа  Неттесгеймский.
Перевод под редакцией и с вступительной статьей Валерия Брюсова, М., 1913.},
известен был  сочинением  "О  неверности  и  тщете  наук  и  искусств"  ("De
incertitudine  et  vanitate  scientiaruro  et  arlium",  1531),  язвительной
сатирой на схоластическую  средневековую  науку,  и  книгой  "Об  оккультной
философии" ("De осculta philosophia", 1536), в которой он защищал, как и его
учитель Тритемий, "естественную" магию. Агриппа  был  близок  одно  время  к
реформационному движению, и хотя он не порвал с католической  церковью,  тем
не  менее  неоднократно  подвергался  преследованиям  фанатических  монахов,
вынуждавших его переезжать из одного города в другой. Его нападки  на  нравы
двора вызвали немилость императора Карла V, который окончательно изгнал  его
из своих владений. Он умер бездомным скитальцем по дороге между Греноблем  и
Лионом.
     Молва рано ославила Агриппу как чернокнижника. О нем рассказывали  (как
о папе Сильвестре II и позднее о  Фаусте),  что  дьявол  сопровождал  его  в
образе черной собаки (Тексты, 1, 29е и прим.). После его смерти в защиту его
памяти от обвинений в чернокнижье выступил его ученик  Иоганн  Вир,  человек
гуманный и просвещенный (Тексты, I, 18, прим.). В своем сочинении "О чудесах
демонов"  ("De   praestigiis   demonum",   II,   5)   Вир,   между   прочим,
свидетельствует на основе своего личного знакомства с Агриппой,  что  собака
его, прозванная Monsieur, была "обыкновенной собакой мужского пола": "не раз
в моем присутствии он спаривал ее  с  сукой,  имевшей  кличку  Mademoiselle"
(обстоятельство, свидетельствовавшее, очевидно, против демонической  природы
этой собаки).
     Многие из этих рассказов, имеющих традиционный характер и типичных  для
"фольклора  чернокнижника",  в  дальнейшем  перенесены  были  на  популярную
личность Фауста.

        "2 "

     Фауст  -  лицо  историческое.  На  основании  личных   встреч   о   нем
свидетельствуют, между 1507 и 1540 годами,  многие  известные,  а  иногда  и
малоизвестные  современники:  Иоганн  Тритемий,  ученый  аббат  Шпонгеймский
(1507); эрфуртскмй гуманист Муциан Руф, друг Рейхлина к Ульриха фон  Гуттена
(1513); реформатор Филипп Меланхтон, ученик и ближайший соратник  Лютера,  и
со слов Меланхтона его ученики  по  Виттенбергскому  университету  -  Иоганн
Манлий (1563) и Августин Лерхеймер (1583-1597); гуманист  Иоахим  Камерарий,
также учившийся в  Эрфурте  и  в  Виттенберге  и  связанный  как  с  кружком
эрфуртских гуманистов, так и с виттенбергскими реформаторами (1536); молодой
немецкий  "конквистадор"  Филипп  фок  Гуттен,  двоюродный   брат   Ульриха,
военный-начальник Венесуэлы  (1540);  протестантский  богослов  Иоганн  Гаст
(1548), встречавший Фауста в свои молодые годы в  Базеле  (1525);  ничем  не
прославленный Килиан Лейб, настоятель монастыря Ребдорф  около  Ингольштадта
(1528); вероятно, встречал его  и  ученый  врач  Филипп  Бегарди  из  Вормса
(1539). Ему покровительствовал Франц фон Зиккинген (1507), друг Ульриха  фон
Гуттена,  позднее  известный  как  вождь  рыцарского  восстания  1523  года;
рассказывают о его  дружбе  с  аббатом  Маульброннского  монастыря  Иоганном
Энтенфусом (1516; Тексты, I, 38 и прим.); просвещенный  епископ  Бамбергский
Георг III заказывает ему свой гороскоп (1520);  существуют  сведения  о  его
пребывании при дворе  архиепископа  Кельнского  Гебхарда  Трухзеса,  позднее
перешедшего в лютеранство (Тексты, I, 27); возможно, что его  имеет  в  виду
как своего конкурента Агриппа Неттесгеймский, столкнувшийся в 1528 году  при
дворе французского короля Франциска I  с  магом-демонологом,  выписанным  "с
большими затратами" из Германии (Тексты, I, 8 и прим.).
     Мы слышим в разное время от этих лиц о пребывании Фауста в Гельнгаузене
(Гессен), Крейцнахе (Пфальц), Вюрцбурге, Хасфурте (1506-1507), возможно -  в
Гейдельберге  {1509'),  в  Эрфурте  (1513),  Маульбронне  в  Швабии  (1516),
Бамберге (1520), Базеле (1525), Ингольштадте в Баварии  (1528),  Виттенберге
(до 1532; Тексты, I, 15), снова в  Вюрцбурге,  где  его  адептом  был  юрист
Даниэль Штибар (см. письмо к нему Иоахима Камерария, 1536; Тексты,  I,  9  и
прим.), в Кельне (в 1530-х годах), в Батенбурге на р.  Маас  близ  Гельдерна
(Тексты, I, 18), в конце жизни - во владениях графов Штауфен в Брейсгау,  на
верхнем Рейне (согласно "Циммерской хронике", до 1540 года; Тексты, I, 16б).
Менее достоверны сведения  о  его  пребывании  в  Париже  при  дворе  короля
Франциска I (1528), в Венеции, где  он  будто  бы  неудачно  пытался  летать
(согласно  рассказу  Меланхтона;  Тексты,   I,   13),   в   Нюрнберге,   при
императорском дворе в Вене,  Праге  или  Инсбруке,  в  Зальцбурге  и  других
местах,  к  которым  прикрепились  позднейшие  рассказы  о  его  "волшебных"
проделках и приключениях. Как свидетельствует в 1539 году уже названный врач
Бегарди,  "несколько  лет  тому  назад  он  странствовал  по  всем   землям,
княжествам и королевствам, похваляясь своим великим искусством не только  во
врачевании, но и в  хиромантии,  нигромантии,  физиогномике,  в  гадании  на
кристалле и в прочих таких вещах" (Тексты, I, 10).
     Наименее определенны и достоверны, как это и понятно для  такого  лица,
как Фауст, те сведения, которые сохранились о месте его рождения и  о  годах
его молодости, предшествующих его широкой  славе.  Меланхтон,  по  сообщению
Манлия, и последующая  традиция,  поскольку  она  опирается  на  Меланхтона,
считают  Фауста  уроженцем  городка  Книтлинген  (Манлий  пишет  неправильно
"Кундлинг"; Тексты, I, 15 и прим.), находящегося в  северо-западной  Швабии,
близ г. Бреттен в Пфальце, где родился сам Меланхтон. Во всяком случае,  как
явствует из рассказа Манлия, Меланхтон знал  в  детстве  человека  по  имени
Фауст, которого он отождествлял  впоследствии  с  известным  чернокнижником.
Местные  предания,  правда  -  позднего  времени  (1752),  подтверждают  эту
локализацию (Тексты, I, 38а) {В  настоящее  время  в  Книтлингене  находится
"Музей Фауста" и научное общество по изучению  Фауста  (Faust-Gesellschaft),
выпускающее периодическое издание "Faustblatter".}.
     С другой стороны,  согласно  народной  книге  Шписа,  Фауст  родился  в
местечке Рода близ Веймара  (см.  гл.  1),  скорее  всего  потому,  что  все
действие книги перенесено составителем в соседний Виттенберг,  город  Лютера
(см. ниже, стр. 296). Изолированный характер  носит  свидетельство  народной
книги в редакции Видмана  (1599),  согласно  которому  Фауст  происходил  из
местечка Зонведель (Зальцведель) в Ангальте:  оно  подсказано  приключениями
Фауста при дворе графа Ангальтского (гл. 44 и 44а) и, вероятно, возражениями
Лерхеймера против Шписа (Тексты, I, 33).
     Большего  внимания  заслуживает  локализация  Фауста  в   Гейдельберге,
встречающаяся  в  официальном  документе  -  постановлении   магистрата   г.
Ингольштадта (1525) о высылке из города  лица,  "называвшего  себя  доктором
Георгом Фаустом из Гейдельберга" (Тексты, I,  6).  Согласно  письму  Муциана
Руфа, хиромант, прибывший в 1513 году в Эрфурт, также именовал себя "Георгий
Фауст, гейдельбергский полубог"  (Тексты,  I,  3  и  прим.).  Однако  чтение
последнего  слова  представляет  конъектуру  (Hemitheus  вместо  непонятного
Helmitheus в  рукописи  письма)  {См.:  Kiesewetter,  стр.  9.},  которая  в
настоящее  время  оспаривается:  возможно,  что  Муциан  Руф  указывает   на
Гельмштедт близ Гейдельберга (Helmstetensis). с которым связывает  Фауста  и
приор Килиан Лейб (Тексты, I, 7 и прим.).
     Связь Фауста с Гейдельбергом,  как  полагают  некоторые  исследователи,
отражена  и  в  другом  документе:   в   списках   философского   факультета
Гейдельбергского университета в 1509 году  числится  среди  студентов  некий
Иоганн Фауст, уроженец города Зиммерн (Пфальц) в  архиепископстве  Майнцском
(недалеко от Гейдельберга). В том же 1509 году  этот  Иоганн  Фауст  получил
ученую степень бакалавра одновременно с 15 другими лицами  (Тексты,  I,  2).
Указание это перекликается с народной книгой Шписа, по которой Фауст получил
степень магистра богословия (в Виттенберге) одновременно с 16 другими лицами
(гл. 1). Однако сведения эти нельзя считать вполне  достоверными,  поскольку
фамилия Faust часто встречается в университетских книгах того времени  {См.:
Witkowski, стр. 307.}. Они к тому же плохо согласуются  с  письмом  Тритемия
(Тексты, I, 1), из которого видно, что Фауст уже в 1505 году  именовал  себя
магистром и  выступал  отнюдь  не  как  студент,  а  как  философ  и  "глава
некромантов". Остается предположить, что молодой Фауст, если это то же самое
лицо, присвоил себе не принадлежавший ему ученый титул,  как  и  предполагал
Тритемий, когда он утверждал, что этому человеку "более  приличествовало  бы
именоваться  невеждой,  чем  магистром".  Позднее   Фауста   в   официальных
документах титуловали уже доктором (Тексты, I, 4 и 6), и в устном  предании,
как и в народной книге, за ним сохранился этот титул.
     К Меланхтону  (Манлию)  восходит  и  известие,  будто  Фауст  учился  в
Краковском  университете,  где  в  то  время  "публично  преподавали  магию"
(подразумевается так называемая "естественная" магия  в  отличие  от  черной
магии или чернокнижия). Сведения эти повторяют позднейшие авторы,  следующие
за Меланхтоном - Манлием (Вир, Мейгериус, Лерхеймер и др.;  Тексты,  I,  18,
30, 33). Существенно, что они наличествуют и в польских "Анналах" Станислава
Сарнициуса (1587; Тексты, I, 31). Согласно книге Шписа, Фауст учился  и  был
профессором в Виттенберге: это соответствует общей тенденции книги,  которая
переносит действие целиком в Виттенберг, что вызвало  резкие  возражения  со
стороны Лерхеймера, ученика Меланхтона, отстаивавшего честь города Лютера  и
реформации  (Тексты,  I,  33).  Вероятно,  из   подобных   же   соображений,
подсказанных лютеранским правоверием, в позднейшей редакции  народной  книги
Видмана  (1599)  Виттенбергский  университет  был  заменен  Ингольштадтским,
центром католического богословия, возглавлявшим в  XVI  веке  борьбу  против
лютеранства. "В те времена, - пишет Видман, - еще были в ходу старые  обычаи
папизма, заклинания и всяческие суеверия и идолопоклонство, и все это  очень
нравилось   Фаусту"   {Кlоstеr,   V,   стр.   286.}.   Однако    профессором
Ингольштадтского университета Фауст называется и  в  нюрнбергских  рассказах
Россхирта (см. ниже, стр. 291)  -  обстоятельство,  может  быть,  не  совсем
случайное в свете документальных известий о  его  высылке  из  этого  города
(Тексты, I, 6) и встрече с приором Ребдорфского монастыря (Тексты, I, 7).
     Колебания существуют уже в старейшей  традиции  и  относительно  самого
имени  Фауста.  Тритемий  и  Муциан  Руф  -  первые  свидетели,  -   как   и
постановление Ингольштадтского магистрата, а также  позднейший  литературный
источник - нюрнбергские рассказы Россхирта - называют его Георгием; с другой
стороны,  документы  Гейдельбергского  университета,  позднейшие  письменные
источники, восходящие к Меланхтону, как и народная книга, говорят о  докторе
Иоганне Фаусте. Вряд ли, однако, есть основание думать, что Иоганн и Георгий
Фауст - два разных лица, как полагают некоторые  исследователи,  ссылаясь  в
подтверждение  этого  предположения  на  письмо  Тритемия,  в  котором  этот
кудесник называет себя "Фаустом младшим". Скорее можно думать, что  Фауст  в
соответствии  с  католическим  и  лютеранским  обычаем  носил  двойное   имя
Иоганн-Георг и называл себя то тем, то другим,  смотря  по  обстоятельствам.
Неясно происхождение и фамилии Фауст; как уже было  сказано,  в  юридических
документах того времени немецкая фамилия Faust (в более древней форме Fust),
первоначально представлявшая прозвище (нем. "кулак"), встречается часто:  ее
носил, например, майнцский первопечатник Иоганн Фуст (или Фауст), с  которым
сотрудничал Гутенберг (см. ниже,  стр.  310).  Возможно,  однако,  и  вполне
соответствует обычаям эпохи  гуманизма,  что  латинизированная  форма  этого
имени Faustus произведена была от лат. faustus "счастливый",  "удачливый"  и
представляла ученый псевдоним странствующего мага, астролога и  прорицателя,
указывающий на успешный характер его профессиональной деятельности.
     Яркую  характеристику  всех   разнообразных   сторон   профессиональной
деятельности  Фауста   содержат   перечисленные   выше   свидетельства   его
современников. Согласно показаниям Тритемия и Муциана Руфа,  Фауст  называет
себя философом и магом; он астролог и алхимик,  некромант  (т.  е.  вызывает
тени умерших), аэромант, пиромант и гидромант (т. е. "сведущий в элементах",
каким он рекомендует себя в народной книге, гл. 6); кроме того, он  хиромант
(т. е. гадает о будущем по линиям руки), вообще -  гадальщик  и  прорицатель
(divinaculus). Он занимается также врачеванием, физиогномикой,  гаданием  на
кристалле, дополняет  Бегарди.  Если  отнести  к  Фаусту  показание  Агриппы
Неттесгеймского, о котором говорилось выше (Тексты,  I,  8),  он  излечивает
"стигийскими снадобьями все неизлечимые  недуги",  умеет  находить  клады  и
знает тайные средства, которые "скрепляют и разрушают узы брака и любви".
     Документальное свидетельство расходной  книжки  Бамбергского  епископа,
как и письма Камерария и Филиппа фон Гуттена (Тексты, I, 9 и 11), знакомят с
его, по-видимому, успешной практикой составления гороскопов знатным лицам.
     Для магов и нигромантов (в народном  переосмыслении  -  чернокнижников)
спекуляция на легковерии их адептов составляла необходимую принадлежность их
нелегкой профессии. Соответственно этому Фауст,  по  свидетельству  Тритемия
(Тексты, I, 1), называл себя ученым  и  философом  ("философом  философов"),
хвастал "таким знанием всех наук и такой памятью,  что  если  бы  все  труды
Платона и Аристотеля и вся их философия были  начисто  забыты,  то  он,  как
новый Ездра Иудейский, по памяти восстановил бы их и даже  в  более  изящном
виде". В чудесах он готов был соперничать с самим  Христом  и  "самонадеянно
говорил в большом собрании", будто "берется в любое время и  сколько  угодно
раз совершить все то, что совершал Спаситель".
     Рассказ Агриппы  Неттесгеймского  о  своем  сопернике  -  "демонологе",
привезенном из Германии в Париж ко двору короля Франциска 1 (Тексты, I,  8),
- говорит о еще большем легковерии  этого  "просвещенного"  двора:  приезжий
немецкий маг, которому подвластны духи, может ' не только предвидеть будущее
и читать чужие мысли и "тайные намерения", он  обещает  французскому  королю
помочь ему одержать победу над императором, спасти "по воздуху" его  сыновей
из плена, "наколдовать неисчислимые количества войск, повозок и коней".
     Чудеса   подобного   рода   суеверная   молва    нередко    приписывала
профессиональным чародеям XVI века. В частности,  независимо  от  вопроса  о
личности "демонолога", с которым Агриппа Неттесгеймский столкнулся в Париже,
сходные вещи рассказывались и о Фаусте, иногда,  по-видимому,  с  его  слов.
Так, например, Меланхтон упоминает  его  хвастливое  заявление  о  том,  что
своими чарами он будто бы  помог  императору  одержать  победу  над  тем  же
французским  королем  (Тексты,  I,  15).  Многие  такие  же  рассказы  вошли
впоследствии, по устному преданию или из письменных источников, и в народную
книгу (воздушный полет, волшебное войско и т.  п.).  О  том,  что  при  этом
нередко делался сознательный  расчет  на  легковерие  собеседника,  наглядно
свидетельствует рассказ теолога Гаста, который однажды в свои  молодые  годы
обедал с Фаустом "в Большой коллегии в Базеле"; при этом Фауст "отдал повару
изжарить птиц, и не знаю, где он купил их или от  кого  получил  в  подарок,
потому что их тогда нигде  не  продавали,  да  и  птиц  таких  в  Базеле  не
водилось". Эти чужеземные птицы так поразили воображение  суеверного  Гаста,
что, вспоминая об этом обеде через двадцать с лишним лет, уже  после  смерти
Фауста, он готов объяснить это "чудо"  помощью  демонических  сил.  "Были  у
него, - пишет Гаст, - собака и конь, которые, полагаю, были бесами, ибо  они
могли выполнять все, что угодно.  Слыхал  я  от  людей,  что  собака  иногда
оборачивалась  слугой  и  доставляла  хозяину  еду"  (Тексты,  I,  12б).   О
демонической природе собаки,  сопровождавшей  Фауста,  рассказывал  со  слов
Меланхтона и Манлий (Тексты, I,  15).  Мотив  этот  давно  уже  укрепился  в
фольклоре чернокнижника: сходное говорили раньше о папе Сильвестре  II  (см.
стр. 266) и об Агриппе Неттесгеймском (см. стр. 271).
     Так бытовые черты из жизни  странствующего  кудесника  в  интерпретации
суеверных современников окружались ореолом уже привычного  чудесного,  часто
не без сознательного намерения самого героя этих рассказов.
     Цюрихский врач Конрад Геснер,  лично  Фауста  уже  не  знавший  (1561),
причисляет его (Тексты, I, 14, прим.) к  "бродячим  школярам"  ("scholastici
vagantes"),  т.   е.   к   той   категории   обучавшейся   в   университетах
профессиональной интеллигенции средневековья, представители которой не имели
постоянной  службы  или  местожительства,  не  были  ни   профессорами,   ни
священниками того или иного прихода, ни юристами или медиками с определенным
служебным положением, но переезжали  из  города  в  город,  "бродяжничая"  в
поисках временного заработка и в надежде  найти  богатого  покровителя.  Для
этой деклассированной интеллигенции характерно было вольномыслие, а иногда и
подлинное  свободомыслие  в  вопросах  религии  и  морали,  легкие  нравы  и
спекуляция на легковерии ближних, в частности в области столь  популярной  в
XVI веке демоно-логии.
     Демократический вариант этого типа представлен в хрониках  и  анекдотах
того времени и в обличительной литературе против  ведовства  большим  числом
имен, менее  знаменитых,  чем  Фауст,  и  ныне  совершенно  забытых.  Таков,
например, некий  Вильдфойер,  упоминаемый  Лютером  в  "Застольных  беседах"
(Тексты, I, 17д), которого Бютнер  ("Epitome  Historiarum",  1576)  называет
авантюристом (Abenteurer)  и  чародеем  (Zauberer);  или  зальцбургский  поп
Иоганн  Шрамганс,  "неслыханно  великий  чародей",  о   проделках   которого
повествует Михаил Линднер в сборнике шванков "Катципори", 1558 (по-видимому,
лицо историческое - эрфуртский магистр Иоганн Шрамм из Дахау)  {См.:  Martin
Montanus.  Schwankbucher,   herausg.   v.   Joh.   Bolte.   Bibliothek   des
literarischen Vereins zu Stuttgart, Bd. 217. Tubingen, 1899, стр. 565-566.};
или другое историческое лицо - Георг Бауманн из Эльница (Olnitz) в Саксонии,
по рассказам того же Бютнера и Хондорфа ("Promptuarium  exemplorum",  1568),
"недавно повешенный в Наумбурге";  или  "долговязый  поп  из  Зальцбурга"  и
"Камюцский монах", которых Леонгарт Турнейсер ("Onomasticon", 1583) называет
рядом с Фаустом (Тексты, I, 28а) и др.  Многие  анекдоты  об  их  магических
проделках, которые сообщаются в этих  источниках,  рассказывались  в  народе
одновременно или впоследствии также и о Фаусте: продажа табуна  лошадей  или
стада свиней, которые на водопое превращаются  в  пучки  соломы;  анекдот  о
нечаянно вы