но все равно Ольге предстоит проверить дискеты на служебные  коды
и все такое прочее...
   Хорошо еще, что Вадька был аккуратистом. В ящиках стола - порядок, как  в
казарменной   тумбочке   салаги.   Микрокалькулятор,   авторучки,   Вадькины
документы, распечатанные письма (на  каждом  по  въевшейся  привычке  Вадька
ставил дату получения - число, месяц, год). Немного  писем.  Самые  обычные.
Три от матери из Томска, два  от  какого-то  приятеля  из  Свердловска  или,
по-нынешнему, Екатеринбурга - все пять  адресованы  на  эту  квартиру.  Одно
адресовано на фирму, какая-то московская библиотека сообщала, что заказанной
книги в наличии не имеется, к их превеликому сожалению. Открытка из того  же
Томска - какой-то Славик поздравлял  друга  с  Первомаем,  с  нынешним,  но,
должно быть, представления не имел о  кое-каких  переменах  в  личной  жизни
друга Вадьки, иначе не отправлял бы поздраву на Королева...
   Две книги в бумажных обложках -  секреты  компьютерных  языков  Бейсик  и
Фортран. Блок  сигарет,  по  Вадькиной  привычке  распечатанный  с  торца...
тяжелый что-то блок... опаньки!
   Данил  вытряхнул  на  ладонь  две  небольшеньких  пистолетных  обоймы   с
коричневыми патрончиками. По семь в каждой. Двадцать второй калибр, он же  -
пять целых, шесть десятых миллиметра. По размерам обоймы вполне годятся  для
"Эрмы" и иже с нею...
   Такое положение и называется  -  полная  растерянность.  Если  непечатно,
звучит гораздо короче.
   С балкона не швырнешь - белый день,  меж  ближайшими  деревьями  и  домом
довольно широкая пустая полоса. И дома не оставишь - вдруг нагрянут?
   После короткого  раздумья  Данил  принес  из  кухни  пустой  целлофановый
мешочек, тщательно протер  обе  обоймы,  бережно  их  замотал  целлофаном  и
осторожно опустил в слив унитаза. Там и полежат, а  если  заявятся  незваные
гости, всегда успеешь дернуть за веревочку. Потом,  правда,  могут  застрять
где-то в трубе, но это уже не наше дело, главное, не  у  нас,  и  отпечатков
нет...
   Потянулся к сумке, но передумал и снял трубку.
   - Пятый. Дежурный пост.
   - "Большой"?
   - Появился. Ищет вас. Ведено - немедленно.
   - Быстренько подошли пару ребят, - сказал Данил.
   - Куда?
   - Откуда я звоню. Пусть сидят здесь и прохлаждаются.  Могут  быть  гости.
Если гости - мопсики, ребята тихо сидят на хате у друга и пьют пиво. А  если
забредет какой зеленый, что  вполне  вероятно,  его  нужно  будет  аккуратно
упаковать и сдать мне. Только пусть не ловят  хохотальником  воробьев,  если
придет зеленый, он будет не лопух. А посему подбери кого пообстоятельнее...
   И положил трубку. Подумал, что насчет "мопсиков", то бишь милиции  по  их
нехитрому коду, он мог и перебрать. Вряд ли они так  быстро  установят,  что
покойному гражданину Ивлеву принадлежала именно эта квартира - или  это  уже
знает тихарь, внедренный ими в "Интеркрайт"? Поди догадайся, что  именно  он
знает, коли поневоле приходится обращаться с ним, как  с  хрустальной  вазой
времен Ренессанса...
   Глянул на часы. Половина  двенадцатого.  Глаголев  дома  никак  не  может
оказаться, посему стоит рискнуть...
   Набрал номер. Трубку сняли на третьем гудке:
   - Да?
   По этому одному короткому словечку Данил не смог отличить на слух маму от
дочки и потому вежливо спросил:
   - Скажите, пожалуйста, это баня?
   - Это раздевалка, а  баня  аккурат  через  дорогу,  -  столь  же  вежливо
проинформировал его чуточку хрипловатый Ларин  голосок.  -  Говорите  смело,
мистер Бонд. Верная агентесса дома одна-одинешенька.
   - Ну, гутен таг, фройляйн...
   Она преспокойно ответила длинной немецкой фразой,  из  которой  Данил  не
разобрал ни черта, поскольку владел лишь  английским  в  обоих  вариантах  -
классическим британским и вульгаризированной "штатовской мовою".
   - Стоп, стоп, - прервал он. - Пошутили, и будет. Нужно увидеться.
   - Опять халтурка?
   - Вполне возможно. Ты не занята?
   - Ну чем заняться летом примерной школьнице? Где обычно?
   - Да. Часов в восемь, устроит? В верхнем баре.
   - Полностью, шеф.
   - Если я задержусь, они там будут знать.
   - Понятно. Учту. Кстати, шеф, вы мистера Ивлева сегодня не видели?
   - Да нет...
   Вообще-то он сказал чистую правду - то, что он видел час назад,  не  было
уже никем ничем. Так, пустая оболочка...
   - Если узрите, скажете, что он мне нужен. Пусть звонит.
   - Ага. Всего?
   - Всего.
   Данил положил трубку, потер лицо левой  ладонью  и  долго  сидел,  закрыв
глаза. Кажется, впервые он пожалел,  что  полтора  года  назад  во  все  это
ввязался.
   Многие старательно высмеивают "предчувствия" и "озарения", но  только  не
люди  профессии  Данила,  пусть  даже  профессия  вроде  бы  бывшая  теперь.
Проявляется это по-всякому: кто пересаживается подальше от места, куда через
пять минут шлепнет  горячий  осколок,  кто  совершенно  точно  предчувствует
завтрашнюю свою смерть. И многие, очень многие (пусть  даже  сами  не  умеют
облечь это в членораздельные слова) совершенно точно знают, когда подступает
время Крупных Неприятностей.
   Сейчас Данил не сомневался, что Крупные Неприятности для него наступили.
   Он покопался в куче, нашел кассету, выкрутил громкость до половины. Браво
загремела медь, ухали трубы, могуче надрывался хор:
   - Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон. Но  от  тайги
до британских морей Красная Армия всех сильней!
   И вовсе уж величественно разливался лихой припев:
   - Так пусть же Красная
   сжимает властно
   свой штык мозолистой рукой,
   и все должны мы
   неудержимо
   идти в последний смертный бой!
   Вообще-то  к  марксизму-ленинизму  Данил  относился  еще  хуже,   чем   к
педерастии с лесбиянством. Он и раньше, несмотря на обязательное членство  в
руководящей и направляющей, жил с партией родной в  разных  плоскостях,  ибо
таков уж обычай что у крестьян, что у офицеров - пахать себе  свою  делянку,
не забивая голову актуальной идеологией. Как говаривал добрый приятель  Януш
Орлич, капитан из охраны Герека и  нынешний  коллега  по  бизнесу:  "Прихожу
домой, идеологию вешаю на крючок вместе с фуражкой..." Но  в  том-то  еще  и
юмор, что пресловутая "тоталитарная  система"  ухитрилась  как-то  незаметно
наклепать множество чертовски прилипчивых  шлягеров,  прибавляющих  бодрости
организму даже надежнее, чем тяжелый рок...
   Он выслушал еще песню  про  артиллеристов,  которым  Сталин  дал  приказ,
выключил магнитофон, чувствуя, что обрел должную легкость во всем теле.  Сел
за стол, извлек лист белой бумаги из  Вадькиных  запасов  и  быстро  написал
разборчивым почерком:
   Начальнику Северо-Восточного РОВД
   полковнику Агееву Н.Т.
   от гражданина Черского Д.П.,
   проживающего по адресу:
   г. Шантарск, ул. Малиновского, 45-22
   Заявление.
   Уважаемый товарищ начальник!
   Выходя сегодня из квартиры, принадлежащей сотруднику нашей фирмы,  где  я
находился по служебным делам (ул. Кутеванова, 5-15), я нашел в подъезде  две
пистолетные обоймы с патронами, которые считаю своим долгом немедленно сдать
органам милиции.
   С уважением.
   Расписался, поставил сегодняшнее число и дату. Чтобы исключить  всяческие
случайности. Пусть теперь налетают и обыскивают, коли охота...
   Фокус был старый, но  безотказный.  Все  те  шантарские  ребятишки,  кого
посвященные именовали бультерьерами (да  и  не  только  шантарские,  идеи-то
носятся в воздухе) принимали схожие меры предосторожности. Качок  с  бритыми
висками бодро чапал по своим делам с боевым стволом под полой, а в кармане у
него лежало подобное заявление - законопослушный гражданин нашел под  кустом
эту страшную стреляющую штучку, каковую и торопится немедленно сдать родимой
милиции. Понятно,  заявление  каждый  день  приходилось  писать  новое  -  с
актуальной датой. Главное - держать пистолет в кармане  или  за  поясом,  не
надевая кобуры, иначе получится конфуз...
   Он закатал повыше рукав, поборов совершенно неуместную  в  данный  момент
брезгливость, извлек сверточек из унитаза, выбросил целлофан в поганое ведро
и старательно вымыл руку. Упрятал обоймы в карман и вышел из квартиры.
   Бравый  усмиритель  Чечни  очнулся  и  явно  похмелился  -  из-за   двери
доносилась боевая песня, исполнявшаяся совершенно немелодично, но с  большим
чувством. Новая какая-то - неужели так быстро успели придумать? Впрочем, что
тут удивительного, примеров хватает.
   Данил сел в машину. Развернулся, заглушил мотор и закурил. Мимо проходили
люди, и каждый считал своим долгом на него украдкой  зыркнуть.  Нет,  у  нас
положительно  не  Чикаго.  Хотя  в  последние  годы  машин   и   прибавилось
несказанно,  человек,  мирно  сидящий  себе  в  припаркованном  на   обочине
автомобиле, все еще вызывает сложные чувства - этакую смесь подозрительности
с любопытством. А чего это он, в самом деле, здесь расселся-то?  -  подумает
любой. Как-то это чего-то...
   У подъезда остановилась вишневая "девятка", выскочили два его орла и  без
излишней спешки двинулись на задание. Ну вот и ладушки. Витек  с  Равилем  -
ребята серьезные и несуетливые, сработают по-крестьянски обстоятельно...
   Он выбросил в окно окурок и отъехал. По пути увидел подходящее местечко -
бетонный забор завода ЖБИ, где  догадливый  окрестный  народ  давно  устроил
грандиозную свалку и пер туда разнообразнейший  мусор.  На  заборе,  правда,
красовалась огромная синяя надпись, гласившая, что свалка мусора запрещена -
но кривые буквы, стращавшие штрафом в 50 р., были намалеваны еще при "старых
ценах" и давно никого не пугали...
   Данил остановил машину, отыскал в багажнике тряпку побольше,  старательно
завернул обоймы и запустил сверток подальше, к самому забору.  Здесь  ему  и
лежать до снега, а если бичи и наткнутся, закопают еще глубже от греха...
   Заявление он преспокойно поджег зажигалкой и растер подошвой пепел.

   Глава четвертая
   Неприятности ходят стаями
   Давно прошли те времена, когда фирмочка  Кузьмича,  из  которой  и  вырос
монстрик "Интеркрайт", ютилась где попало - от приведенных  в  божеский  вид
подвалов до комнаты боевой славы ДК "Машиностроитель". Данил, правда,  и  не
застал воочию тех времен. Когда он полтора года назад появился в  Шантарске,
фирма уже два года как прочно осела  в  трехэтажном  особняке  купца  первой
гильдии Булдыгина.
   Купец, несмотря на доставшуюся  от  предков  дурацкую  фамилию,  болваном
отнюдь не был и в дореволюционные времена держал в кулаке Шантарск, как ныне
Фрол -  причем,  в  отличие  от  Фрола,  совершенно  легально,  то  купая  в
шампанском заезжих певичек, то меценатствуя весьма осмысленно  и  с  большой
для горожан пользой. И, не исключено,  обладал  кое-какими  экстрасенсорными
способностями, о каких в Сибири издания принято выражаться: "Знал он  что-то
такое, ли чо ли"... Уже в июле семнадцатого, несмотря на разгул  демократии,
а может, именно тому и благодаря,  Булдыгин,  по  воспоминаниям  допрошенных
краеведами  к  пятидесятилетию  Превеликого  Октября  старожилов,   "чего-то
заскучал", а в начале августа распродал все свои рудники и  фабрики,  лавки,
дома и пароход (причем вовсе  не  торгуясь),  выгреб  наличность  из  банка,
забрал свои знаменитейшие коллекции, чад и домочадцев - и канул  в  небытие,
чтобы потом обнаружиться в красивом и шумном городе  Сан-Франциско,  малость
подпорченном недавним землетрясением, где его былые американские  компаньоны
по торговле пушниной и добыче золотишка быстренько оформили всей этой  ораве
гражданство Северо-Американских Соединенных Штатов (что в те времена сделать
было не в пример легче).
   Вообще-то булдыгинских домов изначально было три.  Один,  самый  большой,
разломал  самовольно  и  дочиста  еще   двадцатом   году   комиссар   Нестор
Каландаришвили. Человек он был  приезжий,  и  его  горячая  кавказская  душа
пленилась-таки побасенками о спрятанных купеческих сокровищах.  Сокровищ  не
нашлось никаких, и обиженный чекист Круминьш, положивший было глаз на уютный
особняк, где собирался устроить  пытошную  штаб-квартиру  своего  ведомства,
настучал на  комиссара  в  Москву,  приписав  пылкому  Нестору  всевозможные
извращения, как политические, так и половые. Каландаришвили загнали в Якутию
утверждать там советскую власть. Якуты комиссара быстренько ухлопали (что их
от советской власти все же не уберегло).
   Второй дом к столетию Ильича велел разломать первый секретарь обкома тов.
Федянко,  люто  ненавидевший  всякую  дореволюционную   архитектуру   (кроме
связанной  с  именем  Ильича,  ее-то  из  партийной  дисциплины  приходнлось
оберегать). Он разломал бы и третий особняк, но  там  в  семидесятом  обитал
областной КГБ и выселяться не желал.
   К девяносто первому году КГБ давно уехал  в  дом  современной  постройки,
тов. Федянко всплыл в Москве помощником Бурбулнса, а в  Шантарске  объявился
подданный США Джон Булдер (булдыгинский  внук),  с  целой  кипой  юридически
безупречных документов на последнее уцелевшее фамильное гнездо - и, заплатив
не столь уж устрашающую сумму в зеленой капусте, стал  владельцем  дедовской
недвижимости. А уж у него особняк перекупил Кузьмич.
   Дом,  после  отъезда  оттуда  КГБ  поделенных  меж   мелкими   конторами,
всевозможными собесами и обществами книголюбов, пришел к девяносто первому в
убожество. Конечно,  при  бардаке  и  демократической  шизофрении  девяносто
первого возможны были самые невероятные негоции. И все  равно  Данил  крепко
подозревал, что официальная  версия  событии,  как  водится,  реальности  не
соответствовала. Что-то там да крылось.  Либо  внук,  хоть  и  настоящий,  с
самого начала послужил Кузьмичу  подставой  за  хорошие  комиссионные,  либо
Кузьмич уже здесь взял его на крючок и обеспечил некую синицу в  руках.  Как
бы там ни было, внук отбыл восвояси (хотя отцы города  пытались  в  нагрузку
всучить  ему  и  дедовский  пивзавод,  с  тех   самых   пор   ни   разу   не
реконструировавшийся), а особняк фантастически быстро обрел божеский  вид  и
украсился синей вывеской с золотой эмблемой "Интеркрайта" - конь  с  солнцем
на спине.
   Здесь,  конечно,  располагалась  только  самая   головка,   нечто   вроде
генерального штаба. Кузьмич контролировал самые разнообразные фирмы, которые
чисто физически было бы невозможно собрать  под  одной  крышей  леспромхозы,
деревообрабатывающие комбинаты, птицефабрику, так  называемый  "радиозавод",
банк "Шантарский кредит", три торговых дома, транспортную  фирму,  турфирму,
старательские артели. Ну, а "заимки" словно бы не существовало в природе...
   Данил  поставил  машину  на  огороженную  стоянку   рядом   с   маленьким
жемчужно-серым  "БМВ"  Жанны,  аккуратненьким,  как   игрушечка.   Ближайшая
телекамера,  присобаченная  меж  первым  и  вторым  этажами,  уже  бдительно
пялилась в его сторону, он взял с сиденья конверт, сделал ручкой в  объектив
и  направился  к  двери.  Дверь,  понятно,  была  бронированная,  но  весьма
убедительно замаскированная под старинную дубовую - фирма  давно  избавилась
от  детских  болезней,  в  том  числе  и  вульгарности   первых   лет.   Что
подтверждалось и обликом вестибюля - там за квадратной полированной  стойкой
сидел не амбал в пошлой кожанке, а элегантный молодой человек при  галстуке.
За его спиной распахнутая дверь в караулку, и видно было, что там сидят  еще
двое в столь же безукоризненных костюмах (понятно, возникни такая нужда, эти
орелики успешно выступали бы и в  адидасовско-кожаном  обличье,  но  это  уж
зависит от ситуации и вводных).
   - Происшествий нет, - "пятый" встал и чуть склонил голову. - Иван Кузьмич
о вас три раза спрашивал
   - А я - вот он... - проворчал Данил, кивнул охранникам в караулке и пошел
на второй этаж.
   Попадавшиеся на дороге здоровались, как все1 да спокойно  и  вежливо.  Ни
тени нервозности, ни единого встревоженного или обеспокоенного взгляда. И он
понял,  что  о  Вадиме  еще  не  знают.  Следовательно,  не  подозревает   о
случившемся и Кузьмич. Значит, милиции здесь еще не было,  а  это  несколько
странно, пора бы им и нагрянуть с деликатной беседой...
   Распахнул  дверь  вычислительного  центра,  молча   кивнул   Ольге.   Она
улыбнулась, быстро встала,  выпорхнула  в  коридор.  Оправила  белый  халат,
тряхнула темными волосами:
   - Ты куда улетучился ранней порой? Из собственной квартиры так исчезать -
это уже пошлость.
   - А ты что, ничего не слышала? Что, стреляли? - фыркнула она.
   - Из базуки, - он улыбнулся вполне безмятежно. Да пустяки, приехал Равиль
и сдернул с подушки, были дела на товарном дворе... Тебе  привет  от  Светки
Глаголевой. Я к ним на фирму заезжал.
   Вадим, часом, не у нее похмеляется? Что-то запропал, ищут его...
   Когда это он похмелялся? - пожал плечами Данил. Должно  быть,  фарс-мажор
какой нарисовался... он подал ей конверт. - Вот что,  золотце,  просмотри-ка
бегло эти дискетки, скажешь потом,  что  на  них  нарисовано,  а  я  бегу  к
Кузьмичу...
   В приемной, обставленной трудами братской словенской фирмы, одиноко сидел
крепыш  в  широченных  полосатых  брюках  и  черной  кожанке.  Здесь   такой
экземпляр, Данил смекнул моментально,  мог  оказаться  в  одном-единственном
качестве - охранника пребывавшего  в  кабинете  Кузьмича  визитера.  Захожий
бодигард    старательно    нажевывал     резинку     и     поливал     Жанну
восхищенно-вожделеющими   взглядами,   что   она   великолепнейшим   образом
игнорировала.  От  нее  веяло  ледяным  холодом  и  недоступностью,  как  от
Эльбруса.  Вряд  ли  пацан  знал  слово  "светский",  но  Жанна  определенно
подавляла его чуточку утонченным обликом светской дамы, и строить  словесный
мостик он вряд ли успел осмелиться.
   Высший пилотаж для секретарши - это  с  блеском  совмещать  все  мыслимые
функции: и любовница босса, и  визитная  карточка  фирмы,  и  незаменимый  в
работе кадр. Жанна совмещала. Не  без  блеска.  За  что  удостоилась  личной
охраны - ибо хорошая секретарша посвящена в секреты фирмы едва ли  не  лучше
босса, а наехать на хрупкую красотку не в пример легче и проще...
   - Иван Кузьмич вас очень ждет. Но у него посетитель, - сообщила Жанна.  -
Подождите, пожалуйста.
   Произнесено это было не без почтения - несмотря  на  всю  свою  упаковку,
неглупую головку и положение  первой  фаворитки,  она  кое  в  чем  осталась
простой девочкой "с Киржача",  попавшей  в  частный  бизнес  чуть  ли  не  с
выпускного  бала,  от  папы-слесаря  и  мамы-ткачихи.   И   Данила   немного
побаивалась. Давненько, на пикнике Кузьмич шутки ради  обрисовал  ей  Данила
как простого советского Рэмбо, всю сознательную жизнь  свергавшего  во  всех
концах света реакционные режимы и вместо утренней зарядки резавшего "зеленых
беретов" по три штуки зараз. Жанна, не мудрствуя, поверила -  в  той  среде,
где она выросла, КГБ был чем-то  невыносимо  таинственным  и  пугающим,  как
"земли псоглавцев" на древних картах...
   Данил сговорчиво присел в уголке, возле низкого столика, придвинул к себе
солидную хрустальную пепельницу и достал из левого кармана, престижные  "Хай
лайф", каковые в душе терпеть не мог. Он всю жизнь курил болгарские,  но  на
нынешней работе сплошь и рядом полагалось дымить чем-то престижным, и  никак
иначе - у каждой Марфушки свои игрушки...
   Вот Кузьмича, конечно, эти игрушки ничуть не тяготили.
   А получилось в общем как в романе - иные из них все-таки бывают списаны с
жизни. Два пацана родились в захолустной Сударчаге, сорок  лет  бившейся  за
звание хотя бы райцентра, да так и оставшейся в прежней роли.
   Родились в самых что ни на есть сермяжных семьях.  А  джинна  из  кувшина
звали просто - Советская Армия. По  прихоти  судьбы  оба  угодили  к  одному
военкоматов-скому "покупателю", оказавшись в Москве, в  полку,  где  солдаты
носили  синие  погоны  с  буквами  "ГБ".  И  обоим  перед  дембелем  сделали
аналогичное предложение - как же, сибиряки, отличники боевой и политической,
из крестьян, кандидаты в члены...
   Дальше он