говорил в телефонную трубку:
   - Бако! Бакошка, слышишь? Отправляйте  срочно!..  Что  значит  много?
Такой контракт!.. Да... Да... Ну хорошо, хорошо,  только  не  дольше.  У
меня очень жесткие сроки... Ну, я верю в тебя... Да... Привет Далеру. До
звонка. - Дождавшись коротких гудков отбоя, Артур, паясничая,  склонился
к телефонному микрофону и ласково, игриво проворковал туда:
   - Чурбанчик ты мой ненаглядный!!!
   Чувства переполняли его, Артур  готов  был  лопнуть.  Лишняя  энергия
требовала немедленной нейтрализации.
   Неуклюже приплясывая, он все более входил в раж и в одиночестве начал
свой коронный номер, который позволял себе лишь в  сильном  подпитии,  -
как Кинг-Конг, он прыгал на полусогнутых ногах,  бил  себя  кулачками  в
грудь и подпевал, ритмично выпячивая массивный подбородок: "Куба далеко,
Куба далеко, Куба рядом! Это говорим мы!"
   Секретарша  с  подносом  зашла  именно  в  тот  момент,  когда  Артур
отплясывал уже на рабочем столе.
   Людочка мелко задрожала от смеха,  изо  всех  сил  стараясь  сдержать
себя. Но чайная ложечка предательски дребезжала на блюдце, а чай едва не
выплескивался из стакана.
   Артур Вениаминович, увидев ее наконец, сделал строгое лицо:
   - Люда! Сегодня из Нью-Йорка факс пришел.
   Людочка, словно в замедленной  съемке,  сменила  смеющуюся  маску  на
сугубо деловую. Все-таки она была профессионалом:..
 
VI 
 
   Погода   стояла   прекрасная.   Настоящая   весенняя.    Здесь,    на
железнодорожных  путях  "Москвы-Сортировочной",  где  пахло   креозотом,
дымком и угольной пылью, весна ощущалась еще острее. Утреннее солнце еще
едва-едва пригревало, но уже было видно, что день будет прекрасным.
   За Артуром  и  Хлебниковым,  стремительно  шагающими  вдоль  длинного
состава, едва поспевали начальник станции, грузчики и сияющие сотрудники
" Курс-Ин-Веста".
   - Ну давай, докладывай, - приказал Артур Хлебникову.
   - Значит, так,  -  деловито  начал  тот.  -  Докладные  подписаны,  с
начальником  все  договорено.  Ну,  надо  подмазать,  сам   понимаешь...
Грузчики на месте.
   Остановившись у головного вагона, Артур как дирижер взмахнул рукой:
   - Ну, вскрывайте. Глянем на наш таджикский алюминий. Крылатый металл.
Здорово поднимает!
   Пока Хлебников с начальником станции обменивались  накладными,  Артур
продолжал дирижировать:
   - Где шампанское?
   - Все как положено, - успел подскочить с видом именинника Хлебников.
   Под  скрежет  дверей  вагона,  вскрываемого  работягами  в  оранжевых
жилетах, в голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий  пенный  напиток,
расплескивая на землю, разлили в пластмассовые стаканчики, расставленные
рядком на поленнице шпал.
   - Итак, уважаемые товарищи! - вовсю актерствовал Артур. -  Перерезана
алая  лента,  и  первая  партия  таджикского  алюминия  хлынет  на   наш
московский простор!
   Публика зааплодировала.
   И вот он, последний аккорд!  Тяжелая  дверь  с  жутким  металлическим
лязгом отъехала, наконец, в сторону. Солнечные лучи, пробившиеся  сквозь
дощатые щели вагона, весело заиграли по его стенам.
   На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал  из
его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки.
   Вагон был пуст. Девственно чист и пуст.  Если,  конечно,  не  считать
роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной  прямо
в дверном проеме.
   - Так, я не понял. Не понял, - действительно ничего не понял Артур. -
Что это за фигня?
   Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам,  метнулся  в
вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он  истошно
заорал кому-то вдоль вагонов:
   - Проверяй все вагоны!
   Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся  на  грязную
просмоленную шпалу.  В  руках  он  держал  дурацкую  цветочную  корзину,
издевательски украшенную траурной лентой.
   У вагона  суетились  его  люди,  железнодорожные  служащие,  мелькали
красные милицейские околыши.
   Подскочил запыхавшийся Хлебников.
   - Ну?
   Хлебников смог лишь развести руками.
   - Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое?
   - Все. Все, - едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. - Все
выгребли подчистую.
   Артура затрясло:
   - Я тебя сейчас сам выгребу!
   Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный
взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком  траурной
ленты.
   Солнце  уже  залило  светом   все   огромное   пространство   станции
"Москва-Сортировочная". И  кого-то,  в  отличие  от  Артура,  оно  грело
гораздо ласковей. В природе всегда есть место  равновесию:  если  где-то
много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости.
   Буквально  через  десяток  железнодорожных   путей   в   сторону   от
злосчастного пустого состава стоял  другой,  точная  копия  предыдущего.
Отличие ситуации было только в том, что вдоль него  быстрыми  уверенными
шагами шла группа людей во главе с  Сашей  Беловым,  Филом  и  Космосом.
Вслед  за  ними  едва  поспевал  железнодорожник.   Замыкали   процессию
несколько боевиков из бригады.
   В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела:
   - Советский цирк умеет делать чудеса, - вопил  он,  имея  на  то  все
основания.
   За его спиной тускло поблескивали  аккуратные  штабеля  металлических
чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз.
   Космос ласково приник к волшебному грузу:
   - Теперь это все наше, прикинь! -  ясное  дело,  кому,  как  не  сыну
астрофизика, было оценить возможности крылатого металла.
   - Золото Маккены, - восторженно и одновременно снисходительно  подвел
итог Саша.
   -  В  Уфе,  на  сортировочной,  вагоны  отцепили,  поставили  пустые,
опломбировали, и ту-ту-ту! Вперед, с песнями, - из  Пчелы  так  и  перли
восторг и гордость за содеянное с  таким  блеском,  он  даже  попробовал
изобразить движущийся паровоз.
   - Орлы. Ну просто орлы. - Саша по-ленински щурился на солнце и Пчелу.
- Теперь этот урод никуда не денется.
   Махнув бойцам, он браво отдал приказ:
   - Закрывайте. Вместе с Пчелой.
   Хохочущий Пчела, изо всех сил отмахиваясь от протянутых к  нему  рук,
все же не отбился. Его  схватили  и  несколько  раз  подкинули  в  небо,
по-прежнему голубое. Что и говорить, это был, конечно же, Пчелин триумф.
   Один только Фил остался  серьезным,  отдавая  последние  распоряжения
пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке:
   - Слышь, командир. Как договорились: закрываешь, пломбируешь, а бабки
потом.
   Командир согласно кивал.
   Роли  переменились.  Если  еще  недавно  Артур  был  полным  хозяином
положения, то сейчас "министерские" заказчики были вправе диктовать свои
условия. Оговоренный срок Артур элементарно просрал. А еще пальцы гнул.
   - Артур, пойми, мы очень зависим от этого металла, - беззлобно, но со
значением говорил щекастый.
   Артур суетливо оправдывался:
   - Я понимаю, но вы тоже меня поймите, - наискосок через весь  кабинет
Артур  перебежал  к  карте  Советского  Союза,  висевшей  на  стене.   -
Посмотрите на эту карту наших долбаных железных дорог. Здесь - Москва, -
ткнул он толстым пальцем, - здесь - Таджикистан... Они и в нормальное-то
время очень плохо  функционировали,  -  будто  двоечник  перед  учителем
географии оправдывался он, прекрасно при этом  понимая,  что  оправдания
выглядят неубедительно и чудовищно глупо.
   Естественно, ответ он получил вполне ожидаемый:
   -  Артур,  это  твои  трудности,  -  тон  щекастого  стал  уже  более
раздраженным.
   Прыжки и ужимки Артура его трогали меньше всего. Его волновал  только
алюминий.
   - Да, я понимаю, но подождите...
   Второй гость, с  седым  ежиком,  всегда  отличавшийся  исключительной
корректностью и молчаливостью, почти по-хозяйски взял с  Артурова  стола
первую попавшуюся папку, потряс ею в  воздухе  и  демонстративно  бросил
обратно на стол. Это, очевидно, была точка в разговоре:
   - В общем, мы готовы ждать, ну, еще неделю, не больше.
   Мужчины молча поднялись.  Щекастый  исподлобья  глянул  на  Артура  и
оценивающе оглядел обстановку его кабинета. Достав из  кармана  монетку,
он крутанул ее по столу в сторону Артура.  Монетка  завертелась  быстро,
волчком. Артур, сидя в кресле, завороженно смотрел на нее.
   - Знаешь, Артур, такую  арию,  -  на  выходе  из  кабинета  обернулся
щекастый, - "Люди гибнут за металл"?
   - До встречи, - без тени улыбки завершил разговор седой.
   Артур остался один на  один  со  своими  невеселыми  "металлическими"
мыслями. Монетка слишком вещественно напоминала о том, что он попал. Как
кур во щи. Точнее, в тысячу раз хуже.
   - Артур Вениаминович, - заглянула Людочка. - Вам Белов звонит.
   - А?
   - Белов. Александр.
   - Кто? - по его интонации Людочка  поняла,  что  до  шефа  наконец-то
дошло.
   - Он спрашивает, как у вас настроение?
   - Да понял, понял... - безвольным жестом отмахнулся Артур.
   Буквально  за  несколько  секунд  на  лице  его  сменилось  несколько
противоречивых чувств: растерянность, бешенство и  проблески  решимости.
Голова его, наконец, начала соображать. И главное, что она сообразила, -
к разговору с Беловым он не готов. Пока не готов.
   - Скажи, меня нет. Я скоропостижно скончался. Меня вообще здесь  нет.
Я уехал. В Таджикистан. Нет, в Монголию. Так. Стоп.
   Артур швырнул монетку в корзину для бумаг.
   - Соедини меня срочно с Петром.
   Он закурил сигарету и чертыхнулся - чуть было не зажег с фильтра.
   - Сволочь, - бормотал он едва ли не с восхищением. - Скотина...
 
VII 
 
   Саша свернул на Герцена. Время еще в запасе  было,  поэтому  он  ехал
настолько медленно, насколько мог.  Оля  сидела  рядом  спокойно,  глядя
вперед на мокрую мостовую. Но он чувствовал, как она волнуется. Все-таки
сегодня в каком-то смысле решалась  ее  судьба.  Комиссия  консерватории
определяла сегодня, кому из вчерашних выпускников что светит.
   - Ну вот, прикинь, - излишне бодро предположил Саша,  -  тебе  сейчас
говорят: "Распределяетесь в "Ла Скала"!" Или куда там?
   - В Бостонский симфонический оркестр, - подсказала Оля, и на щеках ее
обозначились ямочки.
   Значит - немного расслабилась.
   - Во. В Бостонский. Что будешь делать? Бросишь меня,  да?  Поедешь  в
Америку  проклятую?  -  он  покосился  на  Олю  и  подмигнул   памятнику
Чайковского, сворачивая во двор консерватории.
   - Во-первых, я хочу сольно выступать, - не без пафоса заявила Оля.  -
А во-вторых, никуда я от тебя не поеду, знаешь прекрасно.
   - Знаю, маленькая моя. Давай, ни пуха. Я тебя жду.
   Оля подставила щеку, но не тут-то было. Саша не мог отпустить ее  без
полноценного поцелуя.
   - Ты с ума сошел, Белов, - не сразу вырвалась Оля.
   Он  лишь  улыбнулся,  наблюдая,  как   она   поправляет   ничуть   не
пострадавшую прическу.
   Взглядом проводив Олю до самых дверей консерватории,  Саша  вышел  из
машины. Он пнул переднее колесо своей синей БМВ. Нет, ему не  показалось
- можно  чуть-чуть  подкачать.  Саша  открыл  багажник  и  потянулся  за
насосом.
   - Пойдешь со мной. Быстро. - Белов почувствовал, как в левый бок  ему
уперлось дуло пистолета.
   - Сейчас. Багажник закрою.
   - Бегом.
   Ох, как Саша не любил, когда ему приказывают! Да еще и  таким  тоном.
Но  в  данном  случае  следовало  согласиться  с  неоспоримым   доводом,
упиравшимся ему теперь прямо в спину.
   Рядом   тормознула   черная   "Волга".   Бросив   взгляд   на   дверь
консерватории, Саша сделал пару шагов  и  опустился  на  заднее  сиденье
рядом с молодым бугаем в черной кожаной куртке.  Другой,  с  пистолетом,
втиснулся рядом, не без труда захлопнув дверь.
   Выехав на Герцена, машина резко набрала скорость и рванула в  сторону
площади Восстания. Все молчали. Говорить пока было не о чем.
   Стиснутый с двух сторон "быками", Саша смотрел вперед,  на  дорогу  и
увеличивающееся на глазах здание островерхой  высотки.  Мужик,  сидевший
рядом с водителем, внимательно и с любопытством  рассматривал  Белова  в
зеркале заднего вида. У мужика был крепкий коротко  выбритый  затылок  и
глубокий бледный шрам на правой  стороне  лица  -  от  середины  лба  до
середины щеки.
   Быстро  проскочили  Пресню,  потом  Хорошевку  и  уже   через   минут
пятнадцать съехали на едва заметную дорожку, ведущую куда-то  в  глубину
Серебряного бора. Саша невозмутимо поглядывал по  сторонам.  Место  было
хорошее. У самой Москвы-реки.
   Здесь и остановились. От воды медленно поднимался туман. И ни единого
человека не было видно. Будний день. Весна, не лето.
   - Пацаны, погуляйте, - приказал тот, со шрамом.
   "Быки" и водитель выбрались из машины, открыли багажник  и  разобрали
заранее приготовленные обрезки труб. Один намотал на руку крупноячеистую
цепь. "Психологическая обработка, так сказать", -  про  себя  усмехнулся
Саша.
   Ну, ничего, к такому он всегда готов. Не первый день  в  школе.  Хотя
рожи у них были все же малоприятные.
   - Ну что, фраер, колись. - Меченый, наконец, соблаговолил  обратиться
к нему.
   - Что именно тебя интересует?
   - Где металл?
   - У меня. Артур получит его только тогда, когда введет моего человека
в состав учредителей, - не задумываясь - ибо  это  было  давно  принятое
решение, - высказал свою деловую позицию Саша.
   - Это с какого хрена? - взвился Меченый, и шрам его заметно побелел.
   - А не надо бить по голове моего юриста, - назидательно пояснил Саша.
   - Ты пришел к Артуру с наездом. - Меченый постарался выдержать  столь
же дидактичный и спокойный тон.
   - Я пришел поговорить по делу. Хамить козла  никто  не  заставлял,  -
спокойно закончил Саша.
   - Ладно, дело прошлое, - не споря и уже вполне  примирительно  сказал
Меченый. - Верни металл, и вопрос закрыт.
   - А найди! Шестьсот тонн - не  иголка.  Давай!  -  В  Сашином  голосе
прозвучала неприкрытая издевка.
   Меченый всем своим видом теперь демонстрировал, что спокойный деловой
разговор окончен:
   - Ты отвечаешь за свои слова?
   - Я всегда отвечаю за свои слова, - без тени сомнения  ответил  Саша,
крепче сжимая кулаки.
   - Ну, молись, сука. - Меченый, похоже, вышел из  себя,  прямо-таки  -
выскочил. И, резко  отвернувшись,  взялся  за  ручку  двери:  пора  было
кончать со всем этим.
   - Погоди, родной... Меченый с еще большим любопытством,  чем  прежде,
взглянул на Белова в зеркало.
   - Сюда смотри, - медленным движением глаз Саша указал - куда именно.
   В Сашиной левой руке, почти  уютно,  как-то  по-домашнему  уместилась
аккуратная граната.
   Противопехотная. Такие ласково и нежно  кличут  "лимонками".  Большой
палец предусмотрительно  был  продет  в  кольцо.  Граната  находилась  в
идеальной боевой готовности.
   Меченый  судорожно  дернулся,  а  скулы  у  него   напряглись.   Шрам
обозначился еще резче.
   Саша, не повышая и  не  понижая  тона,  продолжал.  Каждое  слово  он
произносил четко и раздельно,  словно  ставил  ударения  -  для  большей
доходчивости:
   - Когда меня задевают, я иду  до  конца.  Я  смертник,  ты  понял?  -
Меченый, судя по мгновенному  взмаху  ресниц,  понял,  уяснил.  -  Скажи
"быкам", пусть подождут, а мы поедем в город. Считаю до трех  и  вынимаю
чеку. К едреной матери. Раз. Два... - на  слове  "три"  Саша  и  вправду
выдернул кольцо. Теперь достаточно было просто разжать пальцы. Следовало
к тому же признаться, что Сашина рука ребристое тельце тяжелой и опасной
игрушки уже порядком устала держать.
   Но Меченый и без Сашиных слов это понял. Он опустил стекло и крикнул:
   - Пацаны, погуляйте, мы отъедем.
   - Оценка "пять". Давай, садись за руль. Только не тряси  -  я  кольцо
обратно вставлю. - Саша улыбнулся Меченому как лучшему другу.
   Тот, больше не оборачиваясь, пересел на  водительское  место,  и  они
тронулись - сначала медленно-медленно, а потом - в карьер.
   Туман по-прежнему неторопливо плыл  вдоль  реки,  куда-то  в  сторону
видневшихся вдалеке высотных жилых домов.
   - Так я не понял, что случилось? - ошарашенно вопрошал приятелей боец
с намотанной на ладонь цепью. -  Мы  приехали?..  -  И  лишь  удивленное
молчание было ему ответом.
 
*** 
 
   Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы  учебы,  сотни  часов
упражнений, репетиций? А ведь все говорили,  что  она  с  самого  начала
подавала огромные надежды. А теперь - что? В никуда?  Домашней  хозяйкой
при муже. Пусть и с консерваторским образованием.
   Ей при  распределении  не  предложили  ничего.  Ничего.  Даже  самого
захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого  позора  Оле
захотелось  сразу  исчезнуть,  испариться  из  этого,   ставшего   таким
ненавистным, так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе
из зала ее остановил, взяв под локоток, профессор, Валентин  Георгиевич.
Ни слова не говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их  класс,
где, как она до сих пор считала, прошли ее лучшие годы.
   В  окружении  портретов  великих  композиторов  и  исполнителей   Оля
чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича,
но мысленно была уже далеко отсюда.
   - Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через все это прошел.
Нужно обладать  экстраординарным  талантом,  чтобы  добиться  таких  вот
вершин. - Валентин Георгиевич, артистично всплеснув  руками,  призвал  в
свидетели портреты великих. - Ты человек способный,  но  скажи,  неужели
тебя  устроит  шестой  пульт  в  оркестре?  И  даже  не  в  оперном,   а
драматическом?
   Оля понимала, что ей абсолютно нечего  возразить.  Да  и  желания  не
возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:
   - Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне были очень близки,
я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал...
   Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.
   - Я поняла все, Валентин Георгиевич,  -  неожиданно  для  самой  себя
спокойно и почти безразлично проговорила она. - Мне надо идти, извините.
Меня просто ждут внизу. До свидания.
   Вымученно улыбнувшись,  Валентин  Георгиевич  лишь  беспомощно  пожал
плечами - он сделал для нее все, что мог.
   Тяжелые двери консерватории  медленно  закрылись  за  ней.  Наверное,
навсегда.
   Машина была не заперта, но Саша куда-то исчез. Посмотрев по сторонам,
Оля села в машину. В салоне невыносимо громко звучал фрагмент скрипичной
сюиты Рахманинова. Оля резко повернула ручку  настройки  -  из  динамика
полилась какая-то тупая попса. Но в данный момент эти  звуки  раздражали
ее меньше.
   Невидящим взглядом Оля смотрела сквозь лобовое стекло  на  счастливых
студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С нее хватит.
   Наконец явился Саша.  Такой  запыхавшийся,  будто  бегал  на  длинные
дистанции.
   - Ты где был? Что машину оставил?
   - Я за сигаретами бегал, - ответил  он,  заводя  машину.  -  Ну,  что
сказали?
   - В Москве остаюсь, - впервые ей ничего не хотелось объяснять Саше.
   - Ну и славненько, Олька, -  отозвался  он  весьма  довольно.  -  Все
нормально. Будем жить-поживать и - как это говорится - добра наживать!
   Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный  взгляд  на  Олю:
да, похоже, не повезло сегодня его девочке. Ну да ничего,  прорвемся.  И
теперь, еще более внимательно, он посмотрел в зеркало заднего вида.  Все
было чисто. Надо было только избавиться от гранаты,  которая  оттягивала
карман плаща. Жизнь продолжается.
 
*** 
 
   Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел,  что  его
уже ждут. Рядом с черной "Волгой" по  тротуару  прохаживался  Силантьев.
"Ну и  рожу  он  себе  отъел.  Прямо  член  ЦК  комсомола",  -  привычно
констатировал Петр.
   Остановившись метрах в десяти, Петр вышел из машины и подождал,  пока
Силантьев подойдет к нему сам.
   - Опаздывать нехорошо. - Силантьев изо всех  сил  старался  выглядеть
начальником.
   Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего не ответил.
   - Ладно, ладно, - примирительно