рственности. Такую кампанию
уже провела либеральная интеллигенция в начале  века, готовя Февраль 1917 г.
Тогда всей интеллигенцией  овладела одна мысль - "последним пинком раздавить
гадину", Российское  государство.  В.Розанов  пишет  в дневнике  в 1912  г.:
"Прочел  в "Русск. Вед." просто захлебывающуюся  от радости статью по поводу
натолкнувшейся  на   камни  возле  Гельсингфорса  миноноски...  Да  что  там
миноноска: разве  не ликовало  все  общество  и печать, когда  нас  били при
Цусиме, Шахэ,  Мукдене?". То же самое мы видели в перестройке, когда  стояла
задача разрушить советское государство  как  основу  советского  строя.  Для
этого  приходилось  подрывать  идею   государства   как  стержень  культуры.
Поднимите  сегодня подшивку "Огонька", "Столицы", "Московского  комсомольца"
тех  лет - та же захлебывающаяся радость  по  поводу  любой  аварии,  любого
инцидента.
     А  разве  не на это  было направлено устройство  грандиозного  концерта
поп-музыки на  Красной площади и  именно 22 июня  1992 г.? Красная площадь -
один из больших и сложных символов, олицетворяющих связь поколений в России.
Это хорошо известно. Вот что пишет французский философ С.Московичи: "Красная
площадь  в  Москве  -  одна  из самых  впечатляющих и  наиболее продуманных.
Расположена  в центре  города, с одной стороны ее  ограничивает Кремль. Этот
бывший   религиозный    центр,   где   раньше   короновались    цари,   стал
административным  центром  советской  власти, которую  символизирует красная
звезда.  Ленин в своем мраморном мавзолее,  охраняемом солдатами, придает ей
торжественный  характер  увековеченной  Революции. В  нишах  стены  покоятся
умершие знаменитости, которые  оберегают площадь, к ним выстраивается  живая
цепь,  объединяющая массу вовне с  высшей  иерархией,  заключенной внутри. В
этом пространстве в миниатюре обнаруживает себя вся история, а вместе с  ней
и вся концепция объединения народа".
     Все  это  прекрасно  знали  наши  манипуляторы,  потому и устроили  тут
концерт. И чтобы даже у тугодума не было  сомнений в  том, что  организуется
святотатство,  диктор  ТВ  объявил:  "Будем  танцевать  на самом  престижном
кладбище  страны".  То,  что  в  могилах  на  Красной  площади  лежит  много
ненавистных демократам покойников, несущественно. Цель  - обесчестить святое
для  русского   государственного  сознания  место,   разрушить  традиционные
культурные  нормы  русского  человека  (ведь  не  только  Мавзолей  наблюдал
кривлянье, а и Лобное место,  и  Василий Блаженный). Кстати, это  стремление
разрушить священные  символы заложено в  самой идеологии  западничества. Как
писал упомянутый В.Г.Щукин,  "с точки зрения  западников  время  должно было
быть не хранителем вековой мудрости, не "естественным" залогом непрерывности
традиции,  а  разрушителем  старого  и создателем нового  мира".  Сегодня до
созидания  руки  не доходят,  а  разрушение  символов  государства приобрело
характер тотальной психологической войны.
     Известно, что важнейшим  для национального самосознания второй половины
ХХ  века   был  в   СССР  обобщенный  символ  Великой  Отечественной  войны.
Подтачивание  и разрушение  этого символа в течение целого  десятилетия было
почти  официальной  государственной  программой. Не  случайно в 1993 г.  40%
опрошенных в России ответили,  что "власть - не  патриот своей Родины". Этот
ответ  распределен равномерно по всем социально-демографическим группам.  Но
еще больше, нежели  к власти  государственной,  это  относится  к "четвертой
власти" - СМИ. Они  и взяли на себя  главную  работу по разрушению символов.
Достаточно вспомнить, как в  передаче "Взгляд"  А.Любимов настойчиво называл
Калининград  Кенигсбергом  и  радовался  тому, что  Калининградская  область
активно заселяется немцами.
     В государственных еще  издательствах и  на  государственном телевидении
возник поток литературы и передач, релятивизирующих предательство, снимающих
его  абсолютный  отрицательный  смысл. Предательство относительно.  Власовцы
были, конечно,  изменниками - но заодно они  боролись со сталинизмом. Почему
нет, если та война была "столкновением  двух мусорных ветров" (Е.Евтушенко)?
Если   "наше  дело  было  неправое"  (В.Гроссман)?  Возник  популярный  жанр
предательской литературы. Это не только книги Резуна (Суворова!), но и масса
"научных" книг.
     Известные  и   хорошо   документированные   события  войны  российскими
"историками" начинают излагаться на основании архивов и мемуаров западных (и
даже немецких) материалов - часто без  указания альтернативных отечественных
сведений.  Лишь  изредка  живым  еще очевидцам событий удается  предупредить
читателя в оппозиционной прессе, но  это предупреждение чисто символическое,
оно  до  читателя  не доходит.  В целом  это большая и  хорошо финансируемая
программа вытеснения  из коллективной  исторической  памяти  русских  образа
Отечественной  войны. Эта программа уже проведена на Западе, и можно  только
поражаться  ее  эффективности. В середине  90-х годов  на  Западе с  большим
успехом  прошел  супер-фильм  "Сталинград"   (в  России  его,  по-моему,  не
показывали,  потому  что еще  "не  дозрела").  Оставляет тяжелейшее  чувство
именно тот факт, что миллионы образованных и  разумных людей смотрят и  даже
восторгаются - хотя, сделав усилие, еще могли  бы  заметить полную нелепость
всего   пафоса   фильма:  благородные   немцы   сражаются  против   каких-то
зверушек-русских  и,  в  общем,  выходят в  Сталинграде победителями! Причем
немцы, оказывается, антифашисты!  Когда русские также  утратят  верный образ
своей  войны  как  важную  часть  "мира  символов", их  устойчивость  против
манипуляции  снизится  еще  на  один  уровень.  Этот процесс  идет - один из
популярных  рок-певцов определил в 1990  г. главную тему своих концертов как
"профанацию  тоталитарного  героизма", имея в виду  "победителей в  минувшей
войне" - и получил в ответ овацию.
     Как  мы  уже  говорили, большие  усилия  были  предприняты  для  снятия
символического значения образа  земли, превращения ее  в  товар  ("не  может
иметь   святости  то,   что   имеет  цену").  К.Леви-Стросс  в  "Структурной
антропологии" специально рассматривает  смысл Земли в  культуре "незападных"
народов.
     Перечень   символов,   которые   были   сознательно   лишены   святости
(десакрализованы) в общественном сознании,  обширен. Дело  не ограничивалось
теми, которые  непосредственно  связаны  с  политическим  строем  или вообще
государственностью России (Сталин,  затем Ленин и т.д. вплоть до  Александра
Невского и князя Владимира). Много мазков было сделано и по образам Пушкина,
Шолохова, Суворова и т.д. Примечательна  целая передача программы "Взгляд" в
1991 г.,  в которой  утверждалось (на основании  книги  какого-то  польского
писателя), что  Юрий  Гагарин  не  летал  в  Космос и  весь  его  полет  был
мистификацией. Под конец ведущие заявили, что сами они верят в то, что полет
состоялся, но разрушительную акцию провели большую.
     Но  особое место  в  этой кампании  занимало  разрушение  символических
образов,  которые  вошли  в  национальный  пантеон как  мученики. Тут  видна
квалификация. Насколько  точен выбор объектов  для глумления,  мне объяснили
специалисты. Читал я лекцию в Бразилии перед обществом психологов.  Тему они
задали  такую:  "Технология  разрушения  образов  в  ходе  перестройки".   Я
рассказывал факты,  приводил выдержки  из газет. А смысл  слушатели понимали
лучше  меня.  Особенно  их  заинтересовала  кампания  по  дискредитации  Зои
Космодемьянской. Мне задали удивительно точные  вопросы о том, кто была Зоя,
какая  у нее была семья, как  она выглядела, в  чем  была суть ее подвига. А
потом объяснили, почему именно ее  образ надо было испоганить - ведь имелось
множество других героинь. А дело в том, что она была мученицей, не имевшей в
момент смерти утешения от воинского успеха (как,  скажем, Лиза  Чайкина).  И
народное сознание, независимо от официальной пропаганды, именно ее выбрало и
включило в  пантеон  святых мучеников. И ее  образ,  отделившись от реальной
биографии, стал служить одной из опор самосознания нашего народа.
     Пожалуй, еще более показательно "второе убийство" Павлика Морозова. Все
мы  с  детства   воспринимали  этот  образ   как   символ  трагедии,  высших
человеческих  страстей - мальчик, убитый  своим  дедом. Сущности дела  почти
никто и  не  знал,  она была  мифологизирована  (в  реальности  она  гораздо
страшнее, чем в легенде). Насколько был важен этот отрок-мученик как символ,
показывает масштаб кампании по его очернению. В ней приняли непосредственное
участие  такие активные  деятели перестройки,  как журналист  Ю.Альперович и
писатель   В.Амлинский,   критик   Т.Иванова  и  литературовед  Н.Эйдельман,
обозреватель "Известий"  Ю.Феофанов и педагог  С.Соловейчик, и даже  человек
такого ранга,  как Ф.Бурлацкий  -  помощник Брежнева  и Горбачева,  депутат,
впоследствии главный  редактор  "Литературной газеты". Они  скрупулезно  и в
течение   целого   ряда  лет  создавали   абсолютно   ложную  версию  драмы,
произошедшей  в 1932 г.,  представляя  аморальным чудовищем жертву - убитого
ребенка! Да еще убитого вместе с пятилетним братом.
     Представьте, насколько хладнокровно была спланирована вся эта операция,
если уже в 1981 г. Ю.Альперович пытался собрать порочащие Павлика сведения у
его  матери и  учительницы,  орудуя под чужой фамилией!  И как низко пал наш
средний интеллигент, который поверил  клевете всей этой публики, не дав себе
труда выяснить действительные обстоятельства  дела. Показательна  технология
очернения  символа: трудно найти выступление  или публикацию какого-либо  из
этих деятелей, где бы  явно и в целостном виде было сформулировано обвинение
против Павлика. Всюду говорится туманно, намеками, обиняком. Никаких фактов,
только  "мнение"  или  отсылка  к  "общеизвестным  вещам".  Трудно  схватить
Бурлацкого  или  Амлинского  за шиворот и  потащить их в суд  за  клевету на
близкого  человека. Черный миф  о Павлике  Морозове строился главным образом
через умолчания, искажение информации и ложные ассоциации.
     В  массовом  сознании  было создано ложное мнение,  что  Павлик Морозов
олицетворяет  фанатическую приверженность  тоталитарной  идее  и преданность
власти, ради которых  идет на предательство  отца.  Это  представление стало
настолько  всеобщим, что  даже видные деятели "красной" оппозиции, не говоря
уж о писателях-патриотах типа В.Крупина, включили его в свой арсенал. Так, о
Гайдаре говорилось, что он - новый Павлик Морозов ("предал дедушку").
     Те, кто глумился над образами Зои и Павлика, стремились подрубить опору
культуры  и морали - разорвать всю ткань национального самосознания. А ткань
эта  -  целостная система,  строение  которой  нам  неизвестно. И достаточно
бывает выбить из нее один  скрепляющий узел, как вся она может  рассыпаться.
Об этом  говорил Конрад Лоренц  еще в 1966  г. (в статье "Филогенетическая и
культурная ритуализация"):  "Молодой "либерал",  достаточно  поднаторевший в
критическом  научном мышлении, но обычно  не  знающий  органических законов,
которым подчиняются общие механизмы естественной  жизни, и не  подозревает о
катастрофических последствиях, которые  может вызвать произвольное изменение
[культурных норм], даже если речь идет о внешне второстепенной детали. Этому
молодому  человеку никогда бы не пришло  в голову выкинуть какую либо  часть
технической системы -  автомобиля или телевизора  - только потому, что он не
знает ее назначения.  Но  он запросто осуждает традиционные нормы  поведения
как  предрассудок -  нормы как действительно  устаревшие, так и необходимые.
Покуда   сформировавшиеся   филогенетически   нормы   социального  поведения
укоренены в  нашей наследственности и существуют,  во зло  ли или  в  добро,
разрыв  с  традицией  может  привести  к  тому,  что  все  культурные  нормы
социального поведения угаснут, как пламя свечи".
     Сегодня мы видим, что наши культурные нормы не угасли, как пламя свечи.
Мир символов не разрушен,  и  "Реформации России"  не  произошло.  Но травмы
нанесены огромные, и общественное  сознание надолго  ослаблено,  а в  личном
плане для многих эти десять лет были периодом тяжелых душевных пыток.

4. Манипуляция образом труда и безработицы

     Одним из главных  смыслов, входящих в культурное ядро любого  общества,
является  труд.  С  ним  связаны многие  частные  стороны  экономического  и
социального порядка, представления о взаимной ответственности государства  и
гражданина,  важные  символы  и  даже  религиозные установки.  И  завоевание
гегемонии определенным социально-политическим движением, и  подрыв гегемонии
определенного государства неизбежно связаны  с образом труда и  его  тенью -
образом безработицы.
     В перестройке,  которую  можно считать идеологической  артподготовкой к
слому  советского   порядка   и  присвоению  государственной   собственности
номенклатурой, одной  из ключевых  тем было право на труд  и  безработица. В
рамках этой темы была проведена блестящая программа манипуляции сознанием, и
она заслуживает рассмотрения. Высокое качество этой программы подтверждается
тем,  что  отключение   здравого  смысла  удалось  не  в  связи  с  каким-то
отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам
буквально каждого человека.
     Полная  занятость в  СССР была бесспорным и фундаментальным  социальным
благом,  которое  было  достигнуто в  ходе  советского  проекта.  Отсутствие
безработицы было  колоссальным  прорывом  к благополучию и свободе  простого
трудящегося  человека.   Это   было   достижение   исторического   масштаба,
поднимающее достоинство человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату
этого  блага  -  у  нас   еще  нет  людей,  по-настоящему  осознавшими  себя
безработными  и,  главное,  воспроизводящими безработицу  в  своих детях,  в
следующих поколениях. Мы еще живем "наполовину советским" порядком.
     Привычность  полной занятости  превратила  в сознании  наших людей  это
чисто  социальное  (созданное  людьми)  благо  в  разновидность  природного,
естественного  условия жизни.  Это, разумеется,  сделало  право на труд  как
политическую  норму очень уязвимым. Люди  его  не ценили  и никаких активных
шагов  по  его  защите ожидать  было нельзя.  Однако  пассивная установка на
отрицание  безработицы была  вполне  определенной. Это показывали регулярные
опросы социологов. Кстати, сами эти опросы должны были бы встревожить людей,
но  не  встревожили   -  Горбачев  периодически  успокаивал:  чего-чего,  но
безработицы мы никогда не допустим.
     На  деле   партийно-государственная  номенклатура  СССР,   начав   свой
постепенный  отход от советского проекта,  уже с 60-х годов стала тяготиться
конституционным  правом  на труд,  исподволь начав  кампанию  по внедрению в
общественное  сознание  мифа  о благостном  воздействии  безработицы  на все
стороны   общественной   жизни.   Эта   тема  постоянно   муссировалась   на
околопартийных интеллигентских кухнях, в  среде хозяйственных  руководителей
стало  хорошим тоном посокрушаться,  что, мол, отсутствие в их  руках  кнута
безработицы не дает поднять эффективность  производства. Но, поскольку право
на  труд было  краеугольным камнем нашей идеократической системы, подмывание
этого устоя велось неофициально, хотя и с явного одобрения верхушки КПСС.
     Во время перестройки довольно  быстро эта идеологическая кампания стала
вестись открыто. Близкий к Горбачеву экономист Н.Шмелев уже в 1987 г. заявил
в "Новом  мире",  что безработица  в  СССР  необходима, а  с 1988  г.  такие
рассуждения заполонили  прессу.  Эта  кампания  велась  средствами партийной
печати с присущей ей тоталитарностью.
     Сильный эффект расщепления сознания был достигнут тем, что  пропагандой
безработицы занялись профсоюзы -  именно та организация рабочих,  которая по
своей изначальной сути должна быть  непримиримым врагом безработицы. В марте
1991 г.,  еще в советское время, Профиздат  выпустил массовым  тиражом книгу
"Рыночная экономика:  выбор  пути".  Среди  авторов - виднейшие  экономисты.
Читаем: "Можно сказать,  что  рынок воспроизводит  безработицу. Но возникает
вопрос,  а   является  ли  безработица  атрибутом  только  рыночной  системы
хозяйства?  Разве  в условиях  административно-командной  системы управления
производством  не  было   безработицы?  Она   имела  место,   только  носила
структурный,  региональный  и в  основном скрытый  характер.  Различие между
рыночным механизмом и административно-командной системой  управления состоит
не в том, что в одном случае есть безработица, а в  другом нет, а в том, что
в  условиях  рынка безработица официально признается  и безработный получает
пособие".
     Хороши наши  советские профсоюзы, не  правда ли?  Скрытая  безработица!
Хитро  придумано.  Это  вроде  как  скрытая болезнь.  Пусть  человек здоров,
наслаждается  жизнью, живет  до  ста лет - назовем  его  "скрытым  больным",
попробуй докажи, что нет.  Людей, которые  реально имели работу,  два раза в
месяц  получали зарплату,  квартиру от завода, путевку в  санаторий и  т.д.,
убеждают, что это - "скрытая безработица", и что она  ничуть не лучше явной.
Что  явная  безработица,  когда  нет  ни  зарплаты (да  и  ни пособия!),  ни
перспектив, ничуть не страшнее, чем "скрытая". Конечно,  так  может говорить
только подлая продажная  тварь. Но как могли рабочие в это верить - вот ведь
загадка века.
     Признание безработицы благом или хотя бы нормальным состоянием общества
было  необходимым  условием  дальнейшего  признания  (легитимации)  рыночной
реформы  и  приватизации государственной  собственности.  Поскольку разумных
доводов  в  пользу очевидного социального зла  найти  было  невозможно,  вся
кампания по пропаганде безработицы в СССР  была построена как мистификация и
может быть взята нами за хороший пример  манипуляции общественным сознанием.
В   нем   можно   обнаружить   почти  все   главные   признаки   сознательно
спланированного проекта по манипуляции.
     Подмена сложной, многогранной проблемы ее плоской, одномерной  моделью.
Начиная  с  60-х  годов, когда идея  о благе  безработицы  была  вброшена  в
кухонные дебаты нашей интеллигенции, либеральным идеологам удалось подменить
суть проблемы ее убогим суррогатом. Труд и безработица были представлены как
чисто  экономические  категории,  так что  предложение  создать в  советском
народном хозяйстве безработицу подавалось как чисто техническое, как обычное
социально-инженерное решение, не затрагивающее никаких  основ  нашего бытия.
Это  предложение  увязывалось  исключительно  с экономической эффективностью
(суть  которой, впрочем, никак не объяснялась).  Аргумент был  простым,  как
мычание: на Западе есть безработица, и  там поэтому все работают, как звери,
и в магазинах всего полно.
     В действительности, труд  и отлучение от труда (безработица) - проблема
не экономическая и даже не социальная, а экзистенциальная. Иными словами это
-   фундаментальная  проблема  бытия  человека.  Разумеется,  она   имеет  и
экономический аспект, как почти  все  проблемы  нашего бытия, но эта сторона
дела носит подчиненный, второстепенный характер.
     Что вопрос о безработице относится к категории  фундаментальных проблем
бытия, говорит уже  тот факт, что на протяжении  всей истории цивилизации он
имеет  религиозное   измерение,  в   то  время   как  понятие  экономической
эффективности возникло лишь с появлением рыночной экономики и посвященной ей
науки - политэкономии. Иными словами, в Новое время, совсем недавно.
     В  христианстве  запрет  на  безработицу был  воспринят уже из  Ветхого
завета: каждый должен добывать хлеб свой в поте лица  своего. Осовременивая,
мы бы сказали,  что этой догмой христианство наложило вечный запрет на рынок
рабочей силы,  который вправе