мышленное
развитие в  крупных городах  (мегаполисах). Опора советского строя  - село и
малые города, их и надо было укреплять и развивать.
     Важной  причиной было  и  воздействие на советскую социальную философию
материализма, из  которого  все мысли  Маркса о товарном фетишизме были,  по
сути, выкинуты. Остались только грубые выводы - об эксплуатации. Хотя,  надо
признать, Маркс  не вполне разработал тему,  понять  его сложно. Но  он хоть
видел проблему, предупреждал о ней. Беда советского строя была не в том, что
проблему  плохо  решали  -  ее  игнорировали,  а  страдающих  людей  считали
симулянтами  и  подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то
номенклатура образы потребляла), и озлобление.
     В проблеме голода на  образы тесно примыкает другая объективная причина
неосознанного  недовольства  жизнью в городском советском обществе начиная с
60-х    годов    -   избыточная    надежность    социального   уклада,   его
детерминированность. Порождаемая  этим  скука значительной части  населения,
особенно  молодежи  -  оборотная сторона  высокой  социальной  защищенности,
важнейшего достоинства  советского  строя. В  СССР  все хуже удовлетворялась
одна  из   основных  потребностей  не  только  человека,  но  и  животных  -
потребность в неопределенности, в приключении.
     Как  биологический вид, человек  возник и  развился  в поиске и  охоте.
Стремление к "приключению" заложено в нас биологически, как инстинкт, и было
важным  фактором  эволюции человека.  Поэтому любой  социальный  порядок, не
позволяющий  ответить  на  зов   этого  инстинкта,  будет  рано  или  поздно
отвергнут. У старших  поколений  с  этим не было проблем  -  и  смертельного
риска,  и приключений судьба  им предоставила сверх меры. А что  оставалось,
начиная  с  60-х  годов,  всей  массе  молодежи, которая на своей  шкуре  не
испытала ни  войны, ни разрухи? БАМ,  водка и преступность? Этого было мало.
Риск  и борьба  были при  трениях и  столкновениях именно с  бюрократией,  с
государством, что и создавало его образ врага.
     Нас в перестройке увели от этого вопроса, предложив внешне похожую тему
политической  свободы.  Но речь не  о ней, эта свобода - та  же кормушка. Ее
сколько угодно  на Западе - а  дети из  хороших семей  идут в  наркоманы или
кончают с собой. А стабилен режим Запада потому, что все его жизнеустройство
основано как  "война всех против всех" -  конкуренция.  Всех людей столкнули
между  собой,  как на ринге,  и государство, как полицейский, лишь следит за
соблюдением  правил  войны.  Треть  населения  ввергнута  в   бедность  и  в
буквальном смысле борется за существование - никаких иных приключений ей уже
не  надо. А  остальным  предложен рискованный  лабиринт предпринимательства.
Причем он доступен всем и поглощает страсть всех, кто в него входит, а вовсе
не  только  крупных  дельцов.  Старушка, имеющая  десяток  акций,  потеет от
возбуждения, когда узнает по телевизору о панике на бирже. Живущий в каморке
и  сдающий  свою  квартиру "домовладелец"  волнуется,  что жилец съедет,  не
заплатив  за  телефон.  Разбитые  в уличной  толчее  очки  потрясают  бюджет
среднего человека.
     На  фоне этих  драм и  постоянных побед  и поражений  жизнь  советского
человека  с  его  гарантированным  благосостоянием  (даже  если бы оно  было
велико!)  превращается  в  бесцельное  существование. Тошно жить,  если очки
стоят  три рубля. Разбили - пошел и  купил. Чтобы не  было скучно,  тебя уже
нужно  как минимум пырнуть  ножом. Но в этой игре  у нормального человека не
бывает побед,  одни поражения  - и такая  игра  проблемы не решает. Среднему
человеку жить при  развитом  советском социализме стало  скучно. И  никакого
выхода  из  этой  скуки  наш  проект  не  предлагал.  Более  того,  он прямо
утверждал, что дальше  будет еще скучнее.  И  тут  речь  идет  не об  ошибке
Суслова  или  даже  Ленина.  Тот  социализм,  что  строили  большевики,  был
эффективен  как  проект   людей,  испытавших   беду.  Это  могла  быть  беда
обездоленных и оскорбленных  социальных слоев, беда  нации, ощущающей угрозу
колонизации,  беда разрушенной войной страны.  Но проект не отвечал запросам
общества благополучного - общества, уже пережившего и забывшего беду.
     Полезно посмотреть, кто  особенно огорчался  и особенно радовался краху
социализма  (речь идет,  разумеется, о группах, а  не отдельных  личностях).
Огорчались прежде всего те,  кто  в СССР  ушел  от  скуки  надежной  жизни в
какого-то  рода  творчество  - но  творчество,  не  нарушавшее  стабильности
общества и его режима.  Таких доступных  видов творчества и связанных с  ним
переживаний и приключений -  множество.  И доступ  к  ним имело  подавляющее
большинство  граждан, но только теоретически. Ошибка советского социализма в
том,  что  он  принял как догму убеждение, будто все  люди  мечтают  сделать
творческое усилие и будут рады  просто предоставлению такой возможности. Эта
догма неверна дважды. Во-первых,  не все мечтают о творчестве, у многих  эти
мечты  подавлены  в  детстве  -  родителями,  садиком,  школой.   Во-вторых,
значительная часть тех, кто мечтал, испытали неудачу при первой попытке и не
смогли   преодолеть   психологический  барьер,   чтобы  продолжить.   Так  и
получилось,  что основная  масса людей не  воспользовалась тем,  что реально
давал социализм. Не то чтобы ее оттеснили  - ее "не  загнали" теми угрозами,
которые на Западе заставляют человека напрягаться.
     Стимулирование угрозой - не единственный  механизм, заставляющий делать
усилия. Более того, этот механизм неизбежно травмирует душу и обедняет жизнь
самого  успешного  человека.  Но  надо  признать  как  провал всего  проекта
советского социализма то,  что  он  оказался  неспособным создать  иной,  не
разъединяющий  людей механизм их вовлечения в  творчество.  А значит, сделал
неудовлетворенными  массу  людей.  Так  в получившей достаток семье с низкой
культурой молодые  люди начинают много  есть и спать до обеда  - они  теряют
радость жизни,  начинают  мрачнеть  и  озлобляться. Именно  они  и составили
широкую  "социальную базу" для разрушения СССР. Можно не  считать их  мотивы
уважительными, но ведь речь идет о страдающей части общества. Ведь советский
строй  не  дал  этой   категории   людей  хотя  бы  того  утешения,  которое
предусмотрительно  дает  Запад  -  потребительства. Как можно было  запирать
таких людей в стране, где  нет сорока сортов колбасы!  Ведь это же социально
взрывоопасный материал.
     Другой крупный контингент, который радуется крушению режима - молодежь,
и  по  вполне   естественным  причинам.  Для   нее   скука  губительна  даже
биологически.  Если  она  длится слишком долго, то  и творчество воспитывать
детей  становится недоступным  - детей  нет.  Возникает  заколдованный круг.
Парадоксально,  но  скоро   мы  будем  наблюдать  духовный  рост  и  вспышку
творческой активности  молодежи, направленную на  восстановление социализма,
то есть порожденную опять-таки крушением советского режима.
     Конечно, советский  строй мог  бы продлить  свое существование, если бы
следовал рецептам  Великого  Инквизитора  из легенды  Достоевского.  Если бы
позволил  людям в  свободное  от работы время  грешить (под  контролем  и  с
регулярной исповедью)  и  облегчил  распевание детских рок-песенок. Если  бы
наладил выпуск баночного пива с  надписью "завод им. Бадаева" не на русском,
а на английском языке, и т.д. Слава богу, что так не случилось - это было бы
поражение более фундаментальное.
     В  будущем, если мы выживем, задача резко облегчается  тем,  что старый
советский проект  - мобилизационный  социализм  - сломан. Не придется решать
сложную  проблему мягкого выхода  из него  - нас вырвали из  него  с кровью.
Значит,  придется  не  ломать,  а воссоздавать солидарное  жизнеустройство в
новом виде - зная уже о потребности людей не только в белках и углеводах, но
и в витаминах.

2. Возрождение сословности в позднем советском обществе

     Углублению культурного  кризиса в России способствовал  тот факт, что в
ходе перестройки  и реформы были опорочены важнейшие  принципы общественного
устройства  - демократия,  гражданство, свободное волеизъявление.  Отрицание
той политической практики, что прикрывалась этими понятиями, породило тягу к
архаическому  фундаментализму.  Возникло  тяжелое  противоречие: перестройка
была с энтузиазмом  поддержана  именно вследствие  осознанной  необходимости
модернизации общества,  но вызванное реформой социальное  бедствие  толкнуло
маятник массовых настроений к архаизации.
     В  заметной части оппозиции даже бытует важная политическая  концепция.
Суть  ее  в  том,  что  России  не  нужна демократия, всякие  там  выборы  и
парламенты,  а  нужна  "спасительная  и созидательная  диктатура".  Русскому
народу приписывается мечта о сословном обществе, живущем под  рукой  доброго
царя (генсека, патриарха, президента и т.п.). Псевдосословные атрибуты стали
важной частью политического спектакля.
     По контрасту с этим сословным фундаментализмом, восстанавливая в памяти
оба движения  маятника, можно сказать, что  именно возродившаяся в советском
обществе  сословность  стала одной  из причин  общего глухого  недовольства,
которое было использовано в психологической войне против СССР.
     Известно,    что   тот   "культурный   слой"    (правильнее    сказать,
модернизированная    часть    общества),    который   был    необходим   для
государственного строительства, восстановления  и  развития  хозяйства после
гражданской войны  1918-1921  гг., имел не  классовую, а сословную  природу.
Чиновничество,  офицерство, интеллигенция  и даже торговцы в  царской России
были  сословиями, сохранявшими свою довольно  закрытую  культуру.  Именно их
реставрации как замкнутых сословий (особенно бюрократии) чрезвычайно  боялся
Ленин в последние годы своей деятельности. Он искал, но не нашел противоядия
против  этого процесса,  хотя верно угадывал  его опасность  для  советского
строя.
     Необходимость  форсировать восстановление страны  вынудило  большевиков
пойти даже на искусственное  "строительство  сословий" (вплоть  до  метафоры
военно-монашеского  сословия рыцарства).  Крестьянская  анархическая  утопия
всеобщей  коммуны  под  лозунгом   "Вся  власть  Советам!",  очевидно,  была
несовместима ни с какой государственностью. Отсутствие гражданского общества
не позволяло построить государство и "снизу". Стихия Советов  была приведена
в дееспособную систему благодаря  двум гениальным открытиям. Первое из них -
"партия  нового  типа",  которая представляла  собой  постоянно  действующий
поместный  собор и  рыцарский  орден одновременно.  Второе - "номенклатура",
учрежденная в 1923 г.,  которая соединяла в масштабе страны кадры управления
в единую подчиненную центральной  власти  систему. Это были  сословия нового
типа,  но  сословия.  В героический период  они заполнялись  новыми, свежими
кадрами,  так  что  поддерживалась   высокая   социальная   мобильность,   и
замкнутость этих сословий не ощущалась. Но затем произошло то,  что  М.Вебер
называет  "институционализацией харизмы"  - героические "рыцарские" сословия
устоялись и обустроились. Таким мы и помним советское общество 80-х годов.
     После выборов 1999 г. на Украине нельзя не признать: возвращаться в это
советское общество даже  из нынешней страшной  действительности значительная
часть народа не хочет. Два, три, пять лет после  слома советского  строя еще
можно было утешать себя тем, что нас предали, обманули, соблазнили. Но когда
второй  раз выбирают  Ельцина,  а  потом еще и Кучму  - ничтожного человека,
который не вызывает на Украине ничьих симпатий - уже нельзя лукавить с самим
собой.  Кто  на Украине  не  знает  результатов  правления  Кучмы? Каждый их
испытал  на своей  шкуре. За него голосовали  единственно  потому, что он  -
препятствие к восстановлению советского строя. Никакой другой пользы от него
нет.
     Трудно  это  признать  потому,  что  непонятно.  Ведь  на  Украине  88%
населения  высоко  оценивают советский  строй. Как  же так? Как можно высоко
оценивать и не желать в  него вернуться? Если вдуматься,  противоречия здесь
нет. Вот обычная история:  разлюбил человек  жену, развелся. Он очень высоко
ее ценит, перечисляет все достоинства, но вернуться  не желает. Раньше любил
и был счастлив, а сейчас не может. Что-то в нем  изменилось, по-другому стал
смотреть на вещи. И ведь мы понимаем этого человека, хотя он порой и не смог
бы  объяснить,  что  ему  разонравилось  в жене.  Общество  легче  поддается
изучению,  чем  душа  отдельного  человека,  давайте   думать.  Дело   очень
облегчается  тем, что у нас есть  две сходных драмы, так что их сравнение  -
почти исторический эксперимент.
     Давайте именно с этой стороны посмотрим на обе наши катастрофы - в 1917
и  в  1991  г. Они  - урок на  будущее  и  помогают понять нынешний  момент.
Сравнивая ход событий, который привел  к отказу от поддержки существовавшего
общественного строя России, я  лично прихожу к выводу,  что в обоих  случаях
главным был  отказ именно от сословного  устройства общества. Перерастал его
наш  народ.  Поэтому   утрачивала  авторитет   духовная  инстанция,  которая
оправдывала такое  устройство (Церковь, а потом КПСС), а затем лишалось силы
и  государство. В феврале 1917 г. в  отрицании сословного строя  соединились
две силы, которые между  собой были более непримиримыми противниками, нежели
каждая по отдельности  с сословным строем.  Либеральная буржуазия стремилась
превратить  Россию  в  классовое  гражданское  общество  западного  типа,  а
крестьяне и рабочие - в солидарную братскую общину, Царство Божье на земле.
     В обоих случаях причина отказа от сословности, на мой взгляд, крылась в
двух  противоположно направленных ускоряющихся процессах: росте самосознания
главных  сословий  и одновременном  упадке,  духовной  деградации  правящего
сословия.  Когда это противоречие достигало критического  уровня, происходил
моментальный слом, которого никто не предвидел  в такой резкой форме. Дело в
том, что  на последнем этапе  оба  взаимосвязанных  процесса  усиливали друг
друга,  так что  вырождающаяся элита все больше ненавидела именно восходящее
сословие  и  все  больше досаждала ему.  Возникало то,  что в химии называют
автокатализ - продукты реакцию ускоряли саму реакцию, и процесс шел вразнос.
При этом "поблажки" правящего слоя народу лишь вызывали его возмущение.
     Сегодня в  среде патриотов  стало хорошим тоном идеализировать монархию
Николая II  и  вспоминать,  как она сдвигалась к правовому государству,  как
царь дал "Манифест", как этот процесс был сорван злыми революционерами.  Все
это, думаю,  неискренне. Эти  люди просто  не могут не  знать  общеизвестных
вещей.  Ведь  и  "Манифест",  и обещания  свобод не  могли  быть  восприняты
основной массой русских людей иначе как  издевательство. Вспомните: массовые
порки крестьян,  которых  никогда  не  бывало в  России в  прошлые столетия,
начались сразу  за  принятием закона, отменяющего телесные  наказания. Казни
крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных
хоронили как  "бесфамильных",  вошли в практику  как раз после  "Манифеста".
Есть архивный фонд, в котором собраны рапорты  полицейских чинов на вопиющую
жестокость  и  противозаконность  действий   карательных  экспедиций  против
крестьян. На этих рапортах пометки синим карандашом,  сделанные рукой  царя.
Под   каждой   пометкой   удостоверено   каллиграфическим   почерком:   "Его
императорским величеством собственноручно начертано" -  и подпись начальника
императорской  канцелярии. Не стоило бы сейчас поминать эти позорные надписи
и  шуточки,  недавно  похоронили останки  Романова.  Но  если  уж  его снова
втягивают в политику, то кто-то со злости опубликует.
     Народные  массы  России  в  начале  века отвергли  капитализм,  несущий
разделение народа на враждебные классы. Но и сословное деление общества, при
котором права  и  обязанности передаются по  наследству  и  трудно  человеку
изменить  свое  положение  благодаря  собственным   усилиям,  давно  претило
русским. Потому такую большую роль в  нашей жизни играли "внесословные" типы
людей - те, кто ушел  в  поры общества, вырвался из своей  клеточки. Сначала
казаки   и   странники,   потом  разночинная   интеллигенция,   студенты   и
революционеры.  По   мере  того,  как  и  казаки,  и  интеллигенты,  и  даже
революционеры "обустраивались" в сословия, симпатии к ним испарялись.
     Наследуемый  характер прав  и привилегий  развращает  высшие  сословия,
происходит  дегенерация элиты. Войны  и потрясения  замедляют этот  процесс,
взбадривают   элиту,  а   в   благополучное   время  вырождение  ускоряется.
Выродившееся  "дворянство"  вызывает  у  народа  уже  не  просто  вражду,  а
омерзение.  "Дворянство"  же  платит  народу  ненавистью  и   склоняется   к
национальной измене. В  начале века  дворянство, составлявшее  1% населения,
владело половиной  пахотной земли,  отнимало за аренду  у  крестьян половину
урожая и  прожирало эти деньги в Париже или  проигрывало в Монако. Кончилось
тем, что аристократы по  уговору с Западом  свергли царя,  а офицеры-дворяне
кинулись служить Западу в "белой армии" (полезно перечитать "Белую  гвардию"
М.Булгакова и вдуматься, кому служили нежнейшие Турбины).
     Расцвет русского народа  -  именно  те  короткие  сорок лет  советского
строя, когда  были сломаны  и даже забыты сословные перегородки,  и мы стали
народом-семьей,  народом-общиной.  Сын  приходского  священника  Василевский
становился   маршалом,   Королев  после  рабфака   -   академиком,   Главным
конструктором  ракет,   Гагарин   после   ремесленного   училища  -   первым
космонавтом. Новое "дворянство", номенклатура, честно служило  и воевало. Но
наступили  благополучные 60-е  годы, и  третье  поколение  номенклатуры  уже
сильно отличалось  от  первых. Оно в массе  своей  пришло  не  из рабфаков и
глухих деревень,  это были дети  начальства. Они обрели сословное сознание и
научились  отделять  свои  сословные   интересы  от  интересов  общества   и
государства.
     С  этого  момента, кстати,  начинается  конфликт  правящего  сословия с
официальной  идеологией  государства. Она всегда накладывает  ограничения на
аппетиты  привилегированного  сословия, напоминает о  его обязанностях.  Так
было  и  в  начале  века  -  дворянство  было  атеистическим.  Это  особенно
красноречиво проявилось в феврале 1917 г. - офицерство практически поголовно
было  антицерковным.  Однако  религия  была  весьма  терпима  к  барству,  и
открытого   конфликта  дворянства   с   церковью   не  возникло.  Иное  дело
коммунистическая  идеология, она  была несовместима  с сословными интересами
верхушки  советского общества.  Здесь  возникла именно ненависть. Уже в 60-е
годы  у  простого  человека,  случайно  попавшего  в  компанию  бюрократов и
партработников,  крайнее изумление вызывало то удовольствие,  с которым  они
смаковали  антисоветские  анекдоты.  Вслед  за  осознанием  своей  ненависти
началась  упорная  работа по разрушению коммунистической идеологии. Все, что
ей вредило, находило поддержку. Все, что ее укрепляло (в том числе  разумная
критика), душилось. Это прекрасно видно хотя  бы в кадровой политике. Вполне
объяснима и ненависть к Сталину. Он, создатель номенклатурной  системы, в то
же время применял  жестокие методы  контроля над нею и ее "взбадривания" - и
сам ее ненавидел ("каста проклятая"). После 1953 г. люди сталинского типа не
имели уже никакого шанса подняться к руководству.
     Заметим,  что  сначала  меньшевики, потом Троцкий  и еврокоммунисты,  а
затем и наши вульгарные  марксисты выводили свои антисоветские концепции  из
того, что  якобы номенклатура (бюрократия)  превратилась  в класс, владеющий
собственностью  и   потому  враждебный  трудящимся.  Это   не