т эту идею:
"Взаимопомощь,  справедливость,  мораль  -  таковы  последовательные  этапы,
которые мы  наблюдаем при изучении  мира животных и человека. Они составляют
органическую необходимость, которая содержит в самой себе свое оправдание  и
подтверждается   всем  тем,   что  мы  видим   в  животном  мире...  Чувства
взаимопомощи,  справедливости и нравственности глубоко укоренены  в человеке
всей силой инстинктов. Первейший из этих инстинктов - инстинкт  Взаимопомощи
- является наиболее сильным".
     Во время перестройки,  напротив, можно  было  прочитать  в  "Московском
комсомольце"  (в   1988  г.)   такую   сентенцию  "советского   бизнесмена",
председателя  Ассоциации совместных предприятий Л.Вайнберга:  "Биологическая
наука дала нам  очень необычную цифру: в каждой биологической популяции есть
четыре  процента активных особей. У зайцев, у  медведей. У людей. На  западе
эти четыре  процента - предприниматели,  которые дают  работу и кормят  всех
остальных.  У нас такие  особи  тоже  всегда были,  есть  и  будут".  Трудно
поверить,  но  эта  абсурдная  "научная" аргументация  перехода  к  рыночной
экономике затем неоднократно повторялась демократами.
     Манипуляция заключается в самом переносе механических или биологических
понятий на  человека  как  социальное существо. М.Сахлинс  пишет о тенденции
"раскрывать    черты    общества    через   биологические    понятия":    "В
евро-американском обществе это соединение  осуществляется начиная с  XVII в.
Начиная с  Гоббса склонность западного  человека к конкуренции  и накоплению
прибыли  смешивалась  с  природой,  а   природа,  представленная  по  образу
человека,  в свою  очередь вновь  использовалась  для  объяснения  западного
человека.  Результатом   этой   диалектики   было  оправдание  характеристик
социальной  деятельности  человека  природой, а природных  законов -  нашими
концепциями  социальной  деятельности  человека. Адам  Смит  дает социальную
версию Гоббса; Чарльз Дарвин - натурализованную версию Адама Смита и т.д...
     С XVII  века,  похоже, мы  попали в этот заколдованный круг, поочередно
прилагая  модель  капиталистического  общества  к  животному миру,  а  затем
используя   образ   этого  "буржуазного"   животного   мира  для  объяснения
человеческого общества... Похоже, что мы не можем вырваться из этого вечного
движения   взад-вперед  между  окультуриванием   природы   и  натурализацией
культуры,  которое  подавляет нашу  способность понять  как  общество, так и
органический мир... В целом, эти колебания  отражают,  насколько современная
наука,  культура  и  жизнь  в  целом   пронизаны  господствующей  идеологией
собственнического индивидуализма".
     Авторитет  ученого:  прямое  манипулятивное  воздействие.  Впечатляющим
свидетельством  того, до  какой степени  западный человек  беззащитен  перед
авторитетом  научного  титула, стали социально-психологические эксперименты,
проведенные  в  60-е годы  в Йельском  университете (США)  - так  называемые
"эксперименты  Мильграма".   Целью  экспериментов  было   изучение   степени
подчинения среднего нормального человека власти и авторитету. Иными словами,
возможность программировать поведение людей, воздействуя на  их  сознание. В
качестве  испытуемых  была  взята представительная группа  нормальных  белых
мужчин из среднего класса, цель эксперимента им, естественно, не сообщалась.
Им было сказано,  что изучается влияние наказания на  эффективность обучения
(запоминания).
     Испытуемым  предлагалось выполнять  роль  преподавателя,  наказывающего
ученика  с целью добиться  лучшего  усвоения материала.  Ученик находился  в
соседней комнате  и  отвечал  на вопросы по  телефону.  При  ошибке  учитель
наказывал его электрическим разрядом, увеличивая напряжение  на 15 вольт при
каждой  последующей ошибке (перед  учителем было  30 выключателей - от 15 до
450  в). Разумеется, "ученик" не получал никакого  разряда и лишь имитировал
стоны  и  крики  -  изучалось  поведение   "учителя",  подчиняющегося  столь
бесчеловечным указаниям руководителя  эксперимента.  Сам учитель перед  этим
получал разряд в 60 в, чтобы знать, насколько это неприятно. При разряде уже
в 75 в учитель слышал стоны учеников, при 150 в - крики и просьбы прекратить
наказания,  при 300 в  - отказ от продолжения эксперимента. При 330  в крики
становились   нечленораздельными.   При   этом   руководитель   не   угрожал
сомневающимся  "учителям",  а  лишь говорил безразличным  тоном, что следует
продолжать эксперимент.
     Перед  опытами  по  просьбе  Мильграма   эксперты-психиатры  из  разных
университетов США дали прогноз,  согласно которому не более  20%  испытуемых
продолжат  эксперимент до половины (до 225 в) и лишь  один из  тысячи нажмет
последнюю кнопку. Результаты  оказались  поразительными. В  действительности
почти  80% испытуемых дошли  до половины шкалы  и более 60% нажали последнюю
кнопку,  приложив  почти смертельный разряд в  450 в. То есть,  вопреки всем
прогнозам,    огромное   большинство   испытуемых   подчинились    указаниям
руководившего экспериментом "ученого" и наказывали ученика электрошоком даже
после того, как тот переставал кричать и бить в стенку ногами.
     В одной серии  опытов из сорока испытуемых  ни  один не  остановился до
уровня 300 в. Пятеро отказались подчиняться лишь после этого уровня, четверо
- после 315 в., двое после 330,  один после 345, один после 360 и один после
375.  Большинство было готово замучить человека чуть не до смерти, буквально
слепо  подчиняясь   совершенно  эфемерной,  фиктивной   власти  руководителя
экспериментов.  При  этом каждый  прекрасно понимал, что он  делает. Включая
рубильник, люди приходили  в такое возбуждение, какого, по словам Мильграма,
никогда  не  приходилось  видеть в  социально-психологических экспериментах.
Дело  доходило  до  конвульсий.  После  опытов   все  испытуемые  в  сильном
эмоциональном возбуждении пытались  объяснить, что они не  садисты, и что их
истерический хохот не означал, будто им нравится пытать человека.
     Эти результаты  и сами  по  себе потрясают, но для нас  здесь важен тот
факт,  что  такое  слепое  подчинение  наблюдалось   в   том  случае,  когда
руководитель эксперимента  был представлен  испытуемым  как ученый. Когда же
руководитель  представал   без  научного  ореола,  как   рядовой  начинающий
исследователь,  число  лиц,  нажавших  последнюю  кнопку, снижалось  до 20%.
Снижалось более чем в три раза! Вот в какой степени авторитет науки подавлял
моральные нормы белого образованного человека.


Глава 12. Средства массовой информации


     1. Цели, образ действия и место в культуре средств массовой информации

     Становление современного Запада тесно связано с  духовным освобождением
слова ("свобода слова")  и появлением технологической  возможности массового
создания  сообщений  (изобретение  книгопечатания  -  прессы).   Завоевавшая
авторитет  наука дала идеологии  убедительный метод  создания сообщений  для
прессы.  Так  возникли  средства массовой  информации. Они стали  поставлять
гражданам готовые мнения в удобной  расфасовке. Английский писатель С.Батлер
сказал: "Общественность  покупает свои мнения  так же, как покупают  молоко,
потому что  это дешевле, чем держать  собственную корову. Только тут  молоко
состоит в основном из воды".
     Свобода   слова  ("гласность"),  а   шире  -  свобода   распространения
информации, есть ключевой принцип  атомизированного гражданского общества  и
либерального порядка жизни.  Принятие  этой идеи было  культурной и духовной
мутацией колоссального  значения. Это  и  означало  переход  к  современному
западному  обществу,   к  Новому  времени  -  устранение  всех  свойственных
традиционному  обществу  запретов (табу) и единой (тоталитарной)  этики.  Мы
знаем  это  на  обыденном  уровне: полная  гласность (например,  возможность
читать мысли  друг  друга)  сделала бы  совместную жизнь людей  невозможной.
Человеческие связи  разрываются  зачастую  просто  оттого,  что  "доброхоты"
сообщают тебе то, что ты и так знаешь, но знаешь про себя.
     Можно утверждать как  общий тезис: с  точки зрения сохранения сложных и
тонких   общественных   структур  ("неатомизированного"  общества)   свобода
сообщений  неприемлема.  Наличие этических  табу, реализуемых через какую-то
разновидность   цензуры,  является  необходимым  условием  для  того,  чтобы
сдерживать  разрушительное действие информации ниже  некоторого приемлемого,
критического уровня.  Мы  не можем здесь затронуть эту большую тему, заметим
только,  что  цензура  и художественные  достоинства  произведений  культуры
вообще связаны слабо  и не  так, как утверждают демократы.  Быть может, есть
даже обратная связь - без цензуры многие писатели и режиссеры вообще  ничего
путного   создать  не  могут  (пример  -  Эльдар  Рязанов).  Отмена  цензуры
"подтачивает зубы слову". В известном смысле, установление цензуры - признак
уважения  к слову,  признания  его силы.  Пора  было бы об  этом  поговорить
отдельно.
     Следует оговориться: свобода слова в буржуазном обществе есть категория
философская  (как Свобода, Равенство  и  Братство французской  революции). В
реальной  практике эта  свобода стала  предоставляться только  в той мере, в
которой общественное мнение подчинялось манипуляции. Юридические  запреты на
свободу  сообщений были  устранены  в США только в 60-е годы  ХХ века, когда
технология  манипуляции стала  безотказной.  Н.Хомский приводит сведения  по
истории права, согласно которым до недавнего времени в США ни  по закону, ни
на практике не позволялись публичные  выступления без  разрешения местных, а
иногда  и  федеральных властей. Только после 1959 г. этим  занялся Верховный
суд, который в 1964 г. отменил Закон о мятежах 1798 г. как "несовместимый  с
Первой  поправкой  к  Конституции".  Это  решение  было  принято  в  связи с
апелляцией газеты "Нью-Йорк Таймс", которая была наказана по суду за то, что
поместила оплаченное как  рекламу письмо группы защитников гражданских прав,
которые критиковали  шефа полиции  г.  Монтгомери в штате  Алабама.  Закон о
мятежах позволял объявить преступлением любую  критику правительства. Лишь в
1964  г. Верховный  суд  постановил, что  "мятежная публикация или петиция -
критика правительства - не будет считаться преступлением в Америке".
     Но практика практикой, а важна и  философия. Сегодня политики вернули к
жизни  старый  спор,  который  вело  буржуазное  (гражданское)   общество  с
обществом христианским (средневековым)  в Европе, а  сегодня  ведет со всеми
"незападными" обществами, спор о смысле языка - слова и образов. В уродливой
форме  этот  спор  породил,  например,  конфликт  с  романом  Салмана  Рушди
"Сатанинские   стихи".   Хомейни   усмотрел   в   этом   романе   изощренное
издевательство  над  исламом  и  приговорил  писателя   к  смерти.  Приговор
символический, Иран  неоднократно заявлял,  что никто не собирается посылать
убийц к писателю,  который "прячется" на Западе. Но западные издательства не
только демонстративно  издают роман  фантастическими тиражами, но и  выбрали
Рушди президентом всемирной ассоциации писателей.
     Проблема  свободы  сообщений  совершенно по-новому встала  в  городском
обществе  в  последние  десятилетия,   когда  средства  массовой  информации
практически  полностью  вытеснили  личное  общение как  источник  сообщений,
несущих новую  информацию.  С  середины 80-х  годов в  США телевидение стало
основным источником новостей для 62% американцев, газеты - для 56, радио для
13,  журналы для 9,  а прямое  межличностное общение - только  для 1% (сумма
больше 100% потому, что  можно было называть более одного источника, что еще
больше  снижает  значение  личного  общения).  Таким  образом,  из  процесса
получения  информации исключается  диалог, который создает  важнейшую защиту
против  манипуляции  сознанием.  Получатели сообщений превращаются в толпу в
том   смысле,   что   они  могут  лишь  пассивно   воспринимать  сигналы  от
"коммуникатора-суггестора".
     Во французской монографии "Психологическая война" (1954) указывается на
это  изменение роли  прессы: "В пропаганде  речь идет  уже отнюдь не  о том,
чтобы открыто писать  в  газете  или  говорить  в радиопередаче, что именно,
согласно  желанию  пропагандиста, индивид  должен думать или чему он  должен
верить. Фактически  проблема ставится так:  заставить такого-то  и такого-то
думать  то-то  или, точнее, заставить  определенную группу людей действовать
определенным  образом.  Как   этого  достигают?  Людям  не   говорят  прямо:
"Действуйте так, а не  иначе", -  но  находят  психологический трюк, который
вызывает  соответствующую   реакцию.  Этот  психологический  трюк   называют
стимулом. Как видим, пропаганда, таким образом, уже не имеет ничего общего с
распространением идей. Речь идет теперь не о том, чтобы распространять идеи,
а  о  том,  чтобы  распространять  "стимулы",  то  есть  психологические   и
психоаналитические   трюки,    который   вызывают   определенные   действия,
определенные чувства, определенные мистические порывы".
     Средства   массовой   информации   стали   главным   инструментом   для
распространения сообщений,  воздействующих  на общественное  сознание. Хотя,
конечно, старые инструменты продолжали использоваться, но и они были усилены
участием массовой прессы. А.Моль пишет  о СМИ: "Они  фактически контролируют
всю  нашу  культуру,  пропуская  ее через свои  фильтры,  выделяют отдельные
элементы из общей массы культурных явлений и придают им особый вес, повышают
ценность одной идеи, обесценивают другую, поляризуют таким образом все  поле
культуры. То, что  не  попало в каналы  массовой  коммуникации, в наше время
почти не оказывает влияния на развитие общества". Таким образом, современный
человек  не  может  уклониться  от  воздействия  СМИ  (под культурой  А.Моль
понимает  все  стороны  организации  общественной  жизни,  которые  не  даны
природой в первозданном виде).
     Сегодня  мало  кто  верит  в   объективность   демократической  прессы,
купленной  "олигархами",  но ведь еще недавно наша интеллигенция искренне  в
это верила  -  вот что удивительно. Еще удивительнее то, что на Западе никто
особенно и не скрывает, что СМИ служат интересам  господствующей олигархии и
ни на какую  объективность не  претендуют. Американский  король прессы Г.Люс
(основатель  журналов "Тайм", "Лайф",  "Форчун" и  многих  других)  в  своем
обращении к сотрудникам журнала "Тайм" заявил (1972): "Мнимая  журналистская
объективность, то есть  утверждение,  что автор подает факты без  какой-либо
ценностной оценки, является современной  выдумкой, не  более чем  обманом. Я
это отвергаю  и осуждаю.  Мы  говорим: "К  дьяволу  объективность"." Приятно
послушать откровенного человека.
     Отметим  главные  методические  приемы,  которые повышают эффективность
прессы в манипуляции сознанием.
     Фабрикация  фактов (прямая  ложь).  И политики,  и  деятели современной
прессы часто заявляют, что пресса не использует прямой лжи - это и дорого, и
опасно. В разных  вариантах повторяется такой  афоризм: "Какой смысл  лгать,
если того же результата можно добиться,  тщательно  дозируя правду?". А.Моль
пишет,  что  искажение реальности достигается чаще через процесс  "кумуляции
мелких отклонений,  происходящих всегда  в одном и том  же направлении,  чем
решительных,  бросающихся в глаза  действий. "Honesty is the  best рolicy" -
всегда  гораздо выгоднее быть  честным,  если  речь идет о  фактах,  чем  их
сознательно замалчивать". Подчеркивается также, что малые сдвиги, приводящие
к  "поляризации"  потока сообщений, должны  быть  ниже  порога семантической
восприимчивости  среднего   получателя  (то  есть,   в   среднем  должны  не
замечаться).
     Более реалистично оценивают положение те специалисты,  которые считают,
что прямая ложь ("фабрикация  фактов")  не  применяется лишь в  тех случаях,
когда  ее легко  обнаружить.  Л.Фразер в известном руководстве  "Пропаганда"
(1957) дает такую установку:  "Не  лги, если есть  угроза  разоблачения".  А
когда  разоблачение  затруднено  недоступностью  информации  или   обходится
слишком дорого, пресса лжет без зазрения совести ("в политике слово "правда"
означает  любое  утверждение,  лживость которого не  может  быть доказана").
Особенно легко  оказывается лгать,  когда  ложь  опирается  на заложенный  в
подсознание стереотип.
     Со мной лично произошел такой случай. Летом 1991 г.  я был в Испании, и
у меня попросила интервью главная газета Арагона. Беседовал со мной редактор
международного отдела, умный и приятный молодой  человек  Карлос Р. Интервью
получилось на целый разворот, он был  доволен и  мы расстались друзьями.  19
августа в  Москве произошел "путч",  и уже  назавтра мне позвонил  Карлос  и
сказал, что немедленно вылетает в Москву и не могу ли я устроить ему встречи
с  авторитетными  людьми. Я  ему  помог, и он  смог побеседовать  с  видными
деятелями "с  обеих сторон баррикад".  В частности, все они подтвердили ему,
что в Москве не было ни одного случая насилия со стороны военных и что никто
не отдавал им приказа о насильственных действиях. Карлос уехал, а в сентябре
мне снова  пришлось быть в Испании, и он с гордостью вручил мне целый номер,
сделанный по материалам  его поездки в Москву. Смотрю -  вся первая страница
заполнена  красочной  фотографией:  Москва,  танк,  солдаты,  группа  людей,
поддерживая под  руки, ведет  изуродованного  человека, весь с ног до головы
залит кровью. И надпись: "Опять кованый сапог советской военщины... и т.д.".
Я спрашиваю в  изумлении: "Карлос! Ты же сам был в Москве! Ты же знаешь, что
ничего подобного  не было!". Он  посмотрел на  меня с искренним недоумением:
"Какая разница?  Эта  фотография  дана  во  всех  европейских газетах. Мы ее
купили. Это же газета, а не научный журнал".
     Постановщик телевизионных спектаклей в избирательной кампании Никсона в
1968 г. Р.Эйлис так  объяснял,  как  организован вошедший  тогда в  практику
"телетон" - передача, в которой кандидат в прямом эфире отвечает на вопросы,
задаваемые  по  телефону:  "Проходить  все будет  так.  Вопросы  принимаются
телефонистками, затем курьеры бегут с ними к столу постановщика, а отсюда их
доставят в сценарную комнату, где наши люди их изорвут и напишут свои. Затем
они понесут их Баду Уилкинсону  для художественного  зачтения, а выступающий
дает по заготовленной карточке ответ".
     Основные  методы  фабрикации  фактов  были отработаны  уже в  ведомстве
Геббельса.  Они  были во многом  новаторскими  и  ставили  в тупик  западных
специалистов.  Так,   фашисты  ввели  прием  подстраховки  ложных  сообщений
правдивыми,  даже  очень  для  них  неприятными.  В  такой  "упаковке"  ложь
проходила  безотказно. Большое внимание уделялось провокациям с единственной
целью снять "правдивый" пропагандистский фильм. Так, жителям оккупированного
Краснодара было  объявлено,  что  через  город  проведут  колонну  советских
пленных и что им можно  передать продукты. Собралось большое число жителей с
корзинками, полными продуктов. Вместо пленных через толпу  провезли машины с
ранеными немецкими солдатами - и сняли фильм о "встрече".
     Одно  из  важнейших  правил  манипуляции  сознанием гласит,  что  успех
зависит   от  того,   насколько  полно   удалось  изолировать   адресата  от
постороннего  влияния. Идеальной  ситуацией  для этого была  бы  тотальность
воздействия - полное отсутствие  альтернативных, неконтролируемых источников
информации  и мнения.  Манипуляция несовместима с  диалогом и  общественными
дебатами.  Поэтому перестройка в СССР стала беспрецедентной по эффективности
программой манипуляции  -  все  средства  массовой информации были  в  руках
одного  центра  и  подчинялись единой программе (тоталитарность контроля  за
прессой в годы перестройки была несравненно полнее, н