в  (в трюмах по дороге, как считают,
погибло  в  десять  раз  больше).  И за  1811-1870,  когда  вся  Европа  уже
проклинала  Россию за нарушения прав человека, гуманные европейцы  завезли в
Америку и продали  еще 1,9 млн негров - хотя русские военные моряки кое-кого
из работорговцев успели поймать и повесить.
     Так  что  даже в  таком приятном слове,  как гуманизм,  глубинный смысл
обладает  разрушительной  силой  для  России.  Все  мы,  кроме  кучки "новых
русских",  в рамках гуманизма  - индейцы и негры. И если бы мы  заботились о
языке, мы бы внимательнее отнеслись  к той проблеме, которая была поставлена
даже  в   рамках  марксизма:   "очистить   гуманизм   от  гуманизма"   (т.н.
теоретический  антигуманизм). Я уж  не говорю о  нелепом  восхищении словами
ницшеанца  Сатина: "Все в человеке, все для  человека". Горький  реалистично
выразил антихристианский  (и антиприродный) смысл гуманизма, а мы этого даже
не разглядели.
     Но в целом Россию не успели лишить ее языка. Буржуазная школа не успела
сформироваться и охватить существенную часть народа. Надежным щитом  была  и
русская литература. Лев Толстой  совершил подвиг, создав для школы тексты на
нашем  природном,  "туземном"  языке.  Малые  народы и  перемешанные  с ними
русские  остались дву-  или  многоязычными, что  резко  повышало их защитные
силы. Советская  школа не  ставила  целью  оболванить  массу, и  язык не был
товаром. Каждому ребенку дома,  в школе,  по  радио  читали родные сказки  и
Пушкина. Можно ли поверить, что ребенок из  среднего класса в Испании вообще
не слышал, что существуют  испанские сказки? Я спрашивал всех своих друзей -
испанских  сказок не  было ни  в одной семье  (а у моих  детей в Москве  был
большой том  испанских  народных сказок). Кое-кто  слышал о сказках, как  бы
получивших печать Европы,  ставших  вненациональными  (их знают через фильмы
Диснея) - сказки Перро, Андерсена, братьев Гримм. Но сегодня и с ними, как с
Библией, производят модернизацию.  В Барселоне  в  1995 г.  вышел  перевод с
английского книги Фина Гарнера под названием "Политически правильные детские
сказки". Человеку из нашей "еще дикой" России это кажется театром абсурда.
     Вот  начало   исправленной  известной  сказки   (перевожу  дословно)  :
"Жила-была  малолетняя  персона  по  имени  Красная  Шапочка.  Однажды  мать
попросила ее  отнести  бабушке  корзинку фруктов  и минеральной воды,  но не
потому,  что  считала это  присущим женщине  делом, а - обратите  внимание -
потому  что это  было добрым  актом, который  послужил бы укреплению чувства
общности людей. Кроме того, бабушка вовсе не  была  больна, скорее наоборот,
она обладала прекрасным физическим и душевным здоровьем и была  полностью  в
состоянии обслуживать сама себя, будучи взрослой и зрелой личностью...". Все
довольны:  и  феминистки,  и  либералы,  и борцы  за  демократические  права
"малолетних личностей". Но даже  то  немногое "туземное", что  оставалось  в
измочаленной сказке, устранено.
     Мы "переваривали"  язык  индустриального общества, наполняли его нашими
смыслами,  но  в какой-то момент  начали  терпеть поражения.  Школа  сдавала
позиции, как  и пресса, и весь культурный слой. Нам трудно было понять,  что
происходит: замещение смыслов было в идеологии буржуазного общества тайной -
не меньшей, чем извлечение прибавочной стоимости из  рабочих.  Иллич  пишет:
"Внутренний запрет  -  страшный, как священное  табу - не позволяет человеку
индустриального  общества   признать  различия  между   капиталистическим  и
туземным  языком, который  дается  без  всякой экономически  измеримой цены.
Запрет того же рода, что не  позволяет  видеть фундаментальной разницы между
вскармливанием грудью и через  соску, между  литературой  и учебником, между
километром, что прошел пешком или проехал как пассажир".
     Вернемся на Запад. Конечно, если бы туземный язык был уничтожен амебами
полностью, общество было бы разрушено, ибо диалог стал бы невозможен. Но все
же в современном западном обществе он подавлен монополией правильного  языка
так же,  как туземные  продукты подавлены промышленными  товарами. Как пишет
Иллич, в перспективе туземный язык "должен быть принесен  в жертву идеологии
расширения рыночной  экономики, экономики-призрака; эта жертва  -  последняя
цель, которую  ставит  перед  собой  спесь homo  economicus  (экономического
человека)".
     Сегодня  мы видим, как модернизация сокрушает  последний бастион языка,
сохраняющего древние смыслы - церковь. Мало того, что священники вне службы,
даже  в  облачении,  стали  говорить  совершенно  "правильным"  языком,  как
журналисты   или  политики.  Модернизации   подвергаются  священные  тексты.
Действия в этой сфере - целая программа. Приступают к изданию новой Библии с
"современным" языком в Англии, тиражом в 10 млн экземпляров. Теологи старого
закала назвали ее "модерн, но без  Благодати" (само понятие Благодати из нее
изъято  и заменено "незаслуженными благами"). Вычищены  из Библии  и понятия
искупления и покаяния. И, наконец, ключевое  для христианства слово распятие
заменено  "прибиванием к кресту".  Наполненные  глубинным  смыслом  слова  и
фразы,  отточенные  за  две  тысячи лет христианской  мысли, заменены "более
понятными". Как сказал архидъякон Йорка, Библия  стала похожа на телесериал,
но утратила сокровенное содержание.
     Сегодня о вторжении в язык  с целью  программировать поведение известно
так  много,  что вдумчивый человек может  использовать это  знание в  личной
практике. Художественное  осмысление  дал  писатель Оруэлл со своим  образом
"новояза"  в романе-антиутопии  "1984".  Оруэлл  дал фантастическое описание
тоталитарного режима, главным средством подавления в  котором  был  новояз -
специально изобретенный язык, изменяющий смысл знакомых слов.  Мысли Оруэлла
наши  перестройщики  опошлили, прицепив к критике  коммунизма.  Как раз СССР
смог соединить свои силы для войны с фашизмом  именно вернувшись к исконному
языку, оживив  близкие нашей душе смыслы. Когда Сталин начал свой знаменитый
приказ словами  "Сим уведомляется",  то  одно это  слово сим  означало столь
важный поворот, что его никогда Сталину не простит "мировая демократия".
     Почти следуя  указанной Оруэллом дате, в России 1985-й год стал началом
поистине  тоталитарной  кампании  по  созданию  и  внедрению "новояза".  Она
проводилась всей мощью  идеологической машины КПСС, верхушка которой сменила
курс. Потому-то такая  борьба  идет за школу  - она дает  детям язык, и  его
потом  трудно  сменить.  Понятие  Оруэлла вошло  в  философию  и социологию,
создание новоязов  стало технологией реформаторов -  разве мы этого не видим
сегодня в России!

2. Язык образов

     Еще в прошлом веке Ле Бон ("Макиавелли массового общества", как назвали
его недавно) писал:  "Толпа  мыслит  образами, и  вызванный в ее воображении
образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой  логической связи с
первым... Толпа,  способная мыслить только образами,  восприимчива  только к
образам. Только образы  могут увлечь ее или породить в ней  ужас и сделаться
двигателями  ее поступков".  В  другом месте он вновь  возвращается к  связи
между  словом  и  образом:  "Могущество  слов  находится  в  тесной связи  с
вызываемыми ими образами  и  совершенно не  зависит от их реального  смысла.
Очень  часто  слова,  имеющие  самый неопределенный смысл,  оказывают  самое
большое влияние на толпу.  Таков,  например, термины: демократия, социализм,
равенство,  свобода  и  т.д.,  до такой  степени неопределенные, что даже  в
толстых томах не удается с точностью разъяснить их смысл".
     Природа манипуляции  состоит в наличии двойного воздействия - наряду  с
посылаемым открыто сообщением манипулятор посылает адресату "закодированный"
сигнал,  надеясь  на  то,  что  этот сигнал разбудит  в сознании адресата те
образы, которые  нужны  манипулятору. Это  скрытое воздействие  опирается на
"неявное знание",  которым обладает адресат,  на его способность создавать в
своем  сознании  образы,  влияющие  на  его  чувства,  мнения  и  поведение.
Искусство манипуляции  состоит в том,  чтобы пустить  процесс воображения по
нужному руслу, но так, чтобы человек не заметил скрытого воздействия.
     То  есть,  образы,  как  и слова,  обладают  суггесторным  значением  и
порождают цепную реакцию воображения. Наравне  с логосферой в культуре можно
выделить особый мир графических и  живописных форм, воспринимаемых с помощью
зрения - эйдосферу (от греческого  слова эйдос - вид,  образ). Фальсификация
языка  слов  и чисел  - общий фон,  подмостки "общества  спектакля".  ХХ век
показал немыслимые  ранее возможности знаковых  систем как  средства власти.
Особое место заняли зрительные образы.
     Как  правило, они употребляются в совокупности с текстом и числами, что
дает многократный кооперативный эффект. Он связан с тем, что соединяются два
разных типа восприятия, которые  входят в резонанс  и  взаимно "раскачивают"
друг  друга  -  восприятие семантическое и  эстетическое. Самые  эффективные
средства   информации   всегда   основаны   на   контрапункте,   гармоничном
многоголосии,  смысла и  эстетики.  Они  одновременно  захватывают  мысль  и
художественное чувство ("семантика убеждает, эстетика обольщает").
     На  этом  основана сила воздействия театра (текст, звук  голосов, цвет,
пластика  движений)  и  особенно  оперы.  Воздействуя  через  разные  каналы
восприятия,  сообщение,  "упакованное"  в   разные  типы  знаков,   способно
длительное   время   поддерживать  интерес  и   внимание  человека.  Поэтому
эффективность  его проникновения в сознание и  подсознание несравненно выше,
чем у  "одноцветного" сообщения. Соединение многих знаковых систем в  театре
создает совершенно новое качество, причем в его  создании важную роль играет
зрительный зал. В некоторых  отношениях  он образует специфическую толпу. Ле
Бон отметил важную вещь: "Часто совсем невозможно объяснить себе  при чтении
успех некоторых театральных пьес. Директора театров, когда им приносят такую
пьесу, зачастую сами бывают не уверены в  ее успехе, так как для того, чтобы
судить о ней, они должны были бы превратиться в толпу".
     Эффект  соединения  слова  и образа хорошо  виден  даже  на  простейшей
комбинации. Издавна известно,  что  добавление  к  тексту хотя бы  небольшой
порции   художественных   зрительных  знаков  резко  снижает  порог  усилий,
необходимых для восприятия сообщения. Иллюстрации делают книгу доступной для
ребенка или подростка, который не мог ее осилить в  издании  "без картинок".
Графики и  диаграммы  делают  статью  интересной (на  деле -  понятной)  для
ученого.
     Гениальным  изобретением для  передачи сообщений  людям,  не  привыкшим
читать, были комиксы - короткие  упрощенные тексты, каждый фрагмент  которых
снабжен иллюстрацией. Став важной частью массовой культуры США, комиксы в то
же  время  были,  вплоть  до  появления  телевидения,   мощным  инструментом
идеологии. Можно сказать, что вся история современной американской идеологии
неразрывно  переплетена  с историей  комиксов.  Изучавший  феномен  комиксов
культуролог  Умберто Эко  писал, что комиксы  "породили уникальное явление -
массовую культуру, в  которой  пролетариат  воспринимает  культурные  модели
буржуазии в полной уверенности, что это его независимое самовыражение".
     Мы  в России, стране с традиционной  культурой чтения,  с  трудом можем
представить себе ту роль, которую  сыграли комиксы  в формировании массового
сознания  американской  нации. Они  "вели"  среднюю  американскую  семью  из
поколения   в  поколение,   создавая   стабильную  "систему   координат"   и
идеологических  норм. В  одной из книг по истории комиксов,  изданной в 1977
г.,  приведены данные об известных сериях, которые к тому моменту издавались
без перерыва в течение 80 лет! Известной  уже и нам серии "Супермен" недавно
исполнилось 59 лет непрерывного  издания. Французский исследователь комиксов
пишет об их персонажах: "Американец проводит всю свою жизнь в компании одних
и тех же героев, может строить свои жизненные  планы исходя из их жизни. Эти
герои переплетены  с его воспоминаниями начиная с раннего детства, они - его
самые  старые друзья. Проходя вместе с ним через войны, кризисы, смены места
работы,   разводы,   персонажи   комиксов   оказываются  самыми  стабильными
элементами его существования".
     Об  идеологическом  смысле  сообщений,   закладываемых  в  комиксы,  мы
поговорим ниже. Сначала факты. Насколько необходимым "духовным хлебом" стали
для  американцев  комиксы,  говорит  такой  случай.  Незадолго перед  второй
мировой войной забастовка типографских рабочих вызвала перебои в поступлении
комиксов в киоски. Возмущение жителей было  так велико, что мэр Нью-Йорка  в
эти несколько  дней  лично  зачитывал комиксы по  радио  -  чтобы  успокоить
любимый  город.  Жители одного городка  штата Иллинойс устроили референдум и
переименовали  свой  город  в  Метрополис  - вымышленный  город,  в  котором
действовал "Супермен".
     Крупные исследования  с применением ряда независимых  методов показали,
что в середине 60-х годов в США ежедневно читали комиксы в газетах от  80 до
100 миллионов человек. Среди читателей газет 58% мужчин и  57% женщин читали
в  газете  практически только  комиксы.  Даже  во время второй мировой войны
средний читатель  газеты  сначала  прочитывал комикс,  а во вторую очередь -
военную сводку.  Наибольший  интерес  к комиксам проявляют люди  в  возрасте
30-39  лет.  Однако  все  дети   школьного  возраста  (99%)  читают  комиксы
регулярно.   Обсуждение  прочитанных  комиксов   -  главная  тема  бесед   у
школьников, что делает этот жанр  культуры важнейшим механизмом социализации
детей.
     Вымышленные   персонажи   и   даже  прототипы   искусственно  созданной
"человекообразной  расы",  как Супермен  или  Бэтмен, стали  неотъемлемой  и
необходимой частью  духовного мира  американца.  Когда автор известной серии
"Лилль  Абнер" Аль Капп ввел новый персонаж,  Лену-гиену,  "самую некрасивую
женщину в мире", он попросил читателей прислать свои предложения с описанием
черт ее лица. Он получил от читателей более миллиона писем с рисунками.
     Такой необычайно эффективный "захват" массовой аудитории комиксы смогли
обеспечить  именно  благодаря совмещению  текста  со  зрительными  образами.
Получив  такую  власть  над  читателем,  комиксы  стали выполнять  множество
идеологических  функций. Так,  они стали  главной "лабораторией",  создающей
новояз.  Авторы   комиксов  вместе  со   специалистами   по  психоанализу  и
лингвистике  разрабатывают  и  внедряют в сознание неологизмы - новые слова,
которые моментально входят  в обыденное  сознание, язык массовой культуры, а
затем и официальный язык.
     Возьмем другой пример - использование зрительных образов  в сочетании с
авторитетом науки. Речь  идет о  географических  картах.  Они  оказывают  на
человека огромное идеологическое  воздействие. Уже с начала  века (точнее, с
зарождением   геополитики    -    крайне   идеологизированного    учения   о
территориальных  отношениях  между  государствами)  карты  стали  интенсивно
использоваться для манипуляции общественным сознанием.
     В  ходе   развития   цивилизации  человек  выработал  два   в  принципе
равноправных  языка для записи, хранения  и передачи информации  -  знаковый
(цифра,  буква)   и  иконический   (визуальный  образ,  картинка).  На  пути
соединения этих  двух  языков совершенно  особое место занимает  изобретение
карты - важная веха в развитии культуры.
     Карта  как  способ  "свертывания"  и соединения разнородной  информации
обладает не просто огромной, почти  мистической эффективностью. Карта  имеет
не вполне еще  объясненное свойство - она "вступает в  диалог" с  человеком.
Карта - инструмент творчества, так  же, как картина талантливого  художника,
которую зритель "додумывает", дополняет своим знанием и  чувством, становясь
соавтором художника. Карта мобилизует пласты неявного  знания работающего  с
нею человека (а по своим запасам неявное, неформализованное знание превышает
знание осознанное,  выражаемое  в  словах  и цифрах). В  то же  время  карта
мобилизует  подсознание,  гнездящиеся  в   нем  иррациональные  установки  и
предрассудки - надо только умело подтолкнуть человека  на нужный путь работы
мысли и  чувства.  Как  мутное  и потрескавшееся  волшебное  зеркало,  карта
открывает  все  новые  и  новые  черты  образа  по  мере  того,  как  в  нее
вглядывается человек.  При этом  возможности создать  в воображении человека
именно  тот  образ,  который нужен  идеологам,  огромны.  Ведь  карта  -  не
отражение  видимой  реальности,  как,  например,  кадр  аэрофотосъемки.  Это
визуальное   выражение    представления   о   реальности,    переработанного
соответственно той или иной теории, той или иной идеологии.
     В то же время карта  воспринимается  как продукт  солидной, уважаемой и
старой науки и воздействует  на сознание человека всем авторитетом  научного
знания. Для человека,  пропущенного через  систему современного европейского
образования, этот авторитет столь  же  непререкаем, как  авторитет священных
текстов для религиозного фанатика.
     Первыми предприняли  крупномасштабное использование географических карт
для  идеологической  обработки   населения  немецкие  фашисты.  Они   быстро
установили,  что  чем  лучше и  "научнее"  выполнена  карта,  тем сильнее ее
воздействие  на  сознание  в  нужном  направлении.  И  они не  скупились  на
средства,   так   что   фальсифицированные    карты,   которые   оправдывали
геополитические    планы   нацистов,   стали   шедеврами   картографического
издательского  дела.  Эти  карты  заполнили  учебники,  журналы,  книги.  Их
изучение сегодня  стало  интересной главой в истории  географии (и в истории
идеологии).
     В   последние   годы   фабрикация   географических  карт  (особенно   в
историческом   разрезе)   стала   излюбленным   средством   для   разжигания
национального  психоза  при  подготовке этнических конфликтов. Это -  особая
"горячая"  сфера  манипуляции общественным сознанием.  Наглядная,  красивая,
"научно" сделанная  карта  былого  расселения  народа,  утраченных  исконных
земель  и т.д. воздействует на подогретые  национальные  чувства безотказно.
При  этом  человек, глядящий  на  карту, совершенно  беззащитен  против того
текста,  которым сопровождают карту идеологи. Карта  его  завораживает, хотя
он, как правило, даже не пытается в ней разобраться.
     Мы  сами  совсем  недавно были свидетелями,  как во  время  перестройки
идеологи,  помахав  картой  Прибалтики  с неразборчивой  подписью  Молотова,
сумели полностью парализовать всякую  способность к критическому анализу  не
только  у депутатов Верховного  Совета СССР, но  и у большинства нормальных,
здравомыслящих людей. А попробуйте спросить сегодня: какую же вы там ужасную
тайну увидели? Почему при виде этой  филькиной грамоты вы усомнились в самой
законности  существования СССР  и  итогов Второй  мировой  войны?  Никто  не
вспомнит. А на  той карте ничего и не  было. Просто наши манипуляторы хорошо
знали  воздействие самого вида карты  на  сознание.  Поскольку  тоталитарный
контроль над  прессой был в их  руках и  никакие призывы  к здравому  смыслу
дойти до масс не могли, успех был обеспечен.
     Новаторская  практика  фашизма вообще  сыграла  очень  большую  роль  в
привлечении  зрительных  образов к манипуляции  сознанием. Перешагнув  через
рационализм Нового времени, фашизм "вернулся" к древнему искусству соединять
людей в экстазе  через огромное  шаманское  действо -  но уже со  всей мощью
современной  технологии. При соединении  слов со зрительными образами возник
язык, с помощью которого  большой и  рассудительный  народ был превращен  на
время в огромную толпу визионеров, как в раннем Средневековье.
     Сподвижн