то
вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни "яже не подвижется". Куда-то выгнали
в  шею, в какую-то  пустоту, да еще  и матерщину вслед пустили. "Вот-де твоя
родина -  наплевать и  размазать!" Читая учебник астрономии,  чувствую,  что
кто-то палкой выгоняет  меня  из собственного дома и  еще  готов  плюнуть  в
физиономию". Ворчит русский человек, но не боится.
     В  России  события развивались  иначе.  Жестокие  правители,  от  Ивана
Грозного  до   Сталина,  внушали  русским   людям   страх  вполне  разумный,
реалистичный.  Страх эпохи сталинизма, о котором нам поведали в  перестройку
либеральные интеллигенты, есть, по  всем признакам, именно "западный" страх.
Недаром  многие  считали  все  эти  выступления  Ю.Афанасьева, Д.Лихачева  и
Л.Разгона  неискренними, чистой "идеологией". Видимо, простые люди ошибались
-  страх  элиты  был настоящим, но  он  был чужим  для  тех, кого  не  овеял
"западный"  дух (и большие семьи моих родителей  были затронуты репрессиями,
но я,  зная о них с детства, никакого мистического страха перед  ними у моих
родных не видел).
     Не успел возникнуть  в России и  "внутренний"  страх  перед  буржуазной
моралью  и  перед  возможной потерей буржуазного статуса, не нагнетали у нас
страха и перед ядерным  апокалипсисом. Можно даже сказать, что ядерный страх
у нас в массе людей был так  же неразвит, как у крестьян был  неразвит страх
перед  недородом,  о  котором писал Салтыков-Щедрин. Когда  после  аварии на
Чернобыльской  АЭС  из  городка  было  срочно  эвакуировано население, перед
милицией встала  немыслимая  для Запада  проблема:  жители,  тайными тропами
обходя  заслоны, повадились возвращаться в  покинутые  жилища за  вещами.  А
потом и жулики потянулись - стянуть, что плохо лежит. В зараженную зону!
     Можно  принять как общий вывод: вплоть до последнего времени в культуре
России не играл существенной роли экзистенциальный страх - страх перед самим
существованием  человека,  страх  как  важная  сторона  самой   его   жизни.
Православие и выросшая на его  почве культура делали акцент на любви.  И это
уже  само по себе не оставляло места для экзистенциального страха: "В  любви
нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх,  потому что в страхе  есть
мучение. Боящийся несовершен в любви" (Первое послание Иоанна, 4, 18).
     Однако в той  части советских  людей, которые в наибольшей степени были
проникнуты рациональным способом мышления и западническими иллюзиями, в ходе
перестройки  удалось раскачать  невротический  страх.  Речь идет  не  о  том
разумном страхе перед реальными опасностями, который необходим, чтобы жить в
меняющемся, полном неопределенностей мире. Нет, как раз эта осмотрительность
и  способность   предвидеть  хотя  бы  личный   ущерб  была   у  либеральной
интеллигенции  в ходе  перестройки  отключена.  Ведь уже в 1988-89 гг.  было
ясно,  что  тот  антисоветский  курс,   который  интеллигенция  с  восторгом
поддержала, прежде всего уничтожит сам смысл ее  собственного существования.
Об  этом  предупреждали довольно внятно  -  никому из сильных  мира  сего  в
разрушенной  России  не  будет  нужна  ни  наука,  ни  культура. Нет,  этого
разумного страха не было, и сегодня деятели  культуры и гордая Академия наук
мычат, как некормленая скотина: "Дай поесть!".
     Речь  идет   о  страхе  внушенном,  бредовом,  основания  которого  сам
трясущийся  интеллигент-либерал  не  может  объяснить.   В  него   запустили
идею-вирус, идею-матрицу,  а он уже сам вырастил  какого-то монстра, который
лишил   его   способности   соображать.   Вот,   большинство   интеллигенции
проголосовало в  1996 г. за  Ельцина (особенно красноречива  позиция научных
городков). Социологи, изучавшие мотивы этого выбора, пришли к  выводу: в нем
доминировал страх - перед Зюгановым!
     Никаких позитивных  причин  поддержать Ельцина у  интеллигенции уже  не
было.  Полностью  растоптан и отброшен  миф демократии.  Нет никаких  надежд
просочиться в "наш общий европейский дом". Всем уже  ясно, что режим Ельцина
осуществляет  демонтаж промышленности и  вообще  всех  структур  современной
цивилизации,  так  что  шансов  занять  высокий  социальный статус  (шкурные
мотивы) интеллигенция при нем не имеет.
     Если  рассуждать на  холодную голову, то овладевшая умами  образованных
людей   вера  ("Придет  Зюганов  и  начнет  всех  вешать")  не  могла   быть
подтверждена  абсолютно  никакими  разумными  доводами,  и  этих  доводов  в
разговорах получить  было  невозможно. Более  того,  когда  удавалось как-то
собеседника успокоить и настроить на рассудительность, на уважение к законам
логики,  он  соглашался,  что   никакой  видимой  связи  между   сталинскими
репрессиями  и  Зюгановым  не   только  нет,  а  более  того,  именно  среди
коммунистов  сильнее  всего иммунитет к репрессиям.  Если где-то и гнездится
соблазн репрессий, то именно среди харизматических политиков-популистов. Тем
не  менее предвыборная стратегия  Ельцина,  основанная на страхе,  оказалась
успешной.
     Если  бы этот страх лишь грыз и мучал  душу  либерального интеллигента,
его можно было бы только пожалеть. Но психоз стал политической силой, потому
что ради избавления от  своего комплекса  эта часть интеллигенции  посчитала
себя  вправе не жалеть никого. Поддержать такие изменения в стране,  которые
причиняют  несовместимые с жизнью страдания  огромному числу сограждан. Видя
воочию  эти страдания, либеральная интеллигенция, тем не менее, поддерживает
причиняющий   эти   страдания   режим,  оправдывая  это  единственно   своим
избавлением от самой же созданного страшного привидения.
     Пригласили  меня  перед  выборами  в  Думу  1995  г.  на  круглый  стол
"Культура, образование, наука" Общественной палаты при Президенте РФ. Видно,
плюрализмом  решили  тряхнуть.  Собрался  цвет   "демократов  от  культуры",
послушать  было интересно.  Начальница  Палаты,  драматург, поставила вопрос
по-шекспировски: "Если  на выборах победят коммунисты, Зюганов, то всех  нас
поставят  к стенке. Хоть это вы все понимаете?". Все закивали  головами. Да,
это  они понимают. Я чуть не вскочил: "Объясните, господа, какие вы за собой
знаете дела, за  которые кто-то жаждет поставить вас к стенке?". Ведь просто
так  подобные  мысли  в  голову  не  приходят.  Что-то, значит,  точит  этих
"драматургов". Пытался  я выяснить  -  нет,  "точит" ирреальный,  иллюзорный
страх, который невозможно перевести на язык осязаемых опасностей.
     Помимо либеральной  интеллигенции  на  время такой  страх  овладевал  и
частью    наших    "предпринимателей"   (впрочем,    сильно   связанных    с
интеллигенцией). Когда  ГКЧП устроил  свой страшный  "военный переворот", то
уже утром 19 августа жителям Москвы  стало ясно, что ни  стрелять, ни давить
танками военные никого  не будут. А после пресс-конференции "хунты" с полной
очевидностью выяснилось, что мы - зрители большого спектакля. Тогда назавтра
к  "Белому дому"  было созвано "ополчение" из демократов.  Какие же  чувства
испытывали "ополченцы"?
     "Известия"  писали:  "Многие  обратили  внимание  на то,  что  в  рядах
ополченцев  немало  предпринимателей.  Тех  самых,  чьему бизнесу обещал  не
мешать Геннадий Янаев во  время  фарсовой пресс-конференции  19 августа.  Из
коротких интервью с биржевиками, менеджерами совместных и малых предприятий,
акционерных обществ, коммерческих банков становилось понятно, что привело их
сюда,  что  заставило  взять  в  руки стальные  прутья,  палки,  кирпичи.  В
"программе"  самозванного ГКЧП они увидели не  только  конец демократическим
свободам, но и собственный конец".
     Собственный конец,  какой ужас! Это  - из пресс-конференции трясущегося
Янаева! Можно ли в это поверить? Оказывается, так и было. Пишет М.Леонтьев в
"Независимой газете": "Никогда ни в одном государстве мира военный переворот
не  означал  такой  физически  ощутимой  угрозы  жизни  для  десятков  тысяч
предпринимателей.  И  никогда  демократия  не   получала  столь  единодушной
поддержки  от бизнеса". Это написано вполне серьезно, а ведь  налицо психоз.
Тут  мы  явно  видим  отщепление  от  народа  некоторой  группы  по  важному
культурному  признаку:  она  стала  подвержена "западному"  страху.  Значит,
подвержена новым, непривычным для нас методам манипуляции поведением.
     И это уже опасно. Как писал в получившем известность "Дневнике" один из
защитников "Белого  дома" журналист С.Хабиров, "по сути мы - участники  пока
еще тихой  гражданской войны:  две группы  граждан - готовы  стрелять друг в
друга.  Во всяком случае люди, охраняющие  "Белый дом", вполне способны  это
делать...".  Военные, как  известно,  стрелять  ни  в  кого  не  собирались,
психологически  к  этому  совершенно  не  были  готовы,  да  и  приказы  это
строго-настрого  запрещали.   А  собравшиеся  демократы,  оказывается,  были
"вполне способны это делать". Ничего себе - эффект перестройки.
     В целом  культивирование  страха  было  важной  составной  частью  всей
программы перестройки и  реформы. Для этого были использованы  все возможные
темы: репрессий  1937 года,  голода,  дефицита,  технологических  катастроф,
преступности,  СПИДа,  экологических  опасностей,   межнациональных  войн  и
полицейского насилия.  При этом в каждой теме  образы страха накачивались  в
массовое сознание  с  невероятной  силой,  всеми  средствами государственной
машины  пропаганды, а  потом и  "независимого"  телевидения. Нам  непрерывно
показывали ужасные сцены  разгрома  Бендер, а потом бомбардировок  Грозного,
избиения  демонстраций  и,   наконец,  расстрела  Верховного  Совета  РСФСР,
заснятого как спектакль заранее установленными камерами.
     Конечно,  нагнетанию  страхов  в  разных   слоях  российского  общества
способствует сама  жизнь. Пока  что трудно сказать, идет ли речь о  реальных
страхах или они приняли уже невротический,  а то и шизофренический характер.
Западные эксперты используют как количественный показатель нарастания страха
рост  числа  телохранителей.  По  этому  показателю  можно  говорить  уже  о
шизофреническом страхе: в  советское время всего около трех десятков человек
в Москве имели личную охрану. Сейчас  крупные  коммерческие структуры тратят
на охрану около трети своих прибылей. Тем не менее, в конце 1996 г. примерно
половина всех бизнесменов в России  находилась в постоянной  тревоге за свою
жизнь и жизнь своих близких.
     Второй  индикатор  страха  -  общая уверенность  бизнесменов  и  высших
чиновников, что их телефон прослушивается. Этот страх  также приобретает уже
характер паранойи.  Простой обыватель, видимо, этим невротическим страхам не
подвержен.   Для  него  обычен  вполне  реальный  и  здоровый  страх   перед
расплодившимися преступниками при полной недееспособности правоохранительных
органов. Если раньше опасность нападения хулигана была локализована именно в
нем, а тыл обывателя защищала милиция, то сейчас никто  не уверен в том, что
она встанет на его сторону, если хулиган окажется членом влиятельной банды.
     Профессор Мичиганского университета В.Э.Шляпентох (специалист по России
и бывший советский социолог, работавший для "Правды") пишет:  "Страх за свою
жизнь  влияет  на  многие  решения  россиян  -  обстоятельство,  практически
неизвестное  в  1960-1980  годах...   Судьи  боятся,  и  не  без  основания,
обвиняемых,  налоговые  инспекторы  -  своих  подопечных,  а  милиционеры  -
преступников.  Водители  смертельно  боятся  даже  случайно  ударить  другой
автомобиль,  ибо "жертва"  может  потребовать компенсации, равной  стоимости
новой машины или квартиры".
     Причину невозможности эффективной борьбы с преступностью и оздоровления
обстановки В.Э.Шляпентох видит в том, что "все российские олигархи-"феодалы"
и их многочисленная челядь, как на государственной службе, так и в  бизнесе,
практически без исключения  боятся законного  расследования  их деятельности
намного больше, чем  наемных убийц... Обнародованные факты делают Мжаванадзе
или   Чурбанова,  олицетворявших  коррупцию   брежневского   времени,  почти
невинными младенцами в сравнении с нынешними деятелями".
     Эти  реальные страхи  - другая тема. Для  нас здесь  важно то,  что они
создают основу для искусственного  превращения их в  страх шизофренический с
целью создания благоприятной обстановки для манипуляции массовым сознанием -
прежде  всего  в  политических  целях. Например,  для  приведения  к  власти
"крутого" генерала, обещающего навести порядок железной рукой.

5. Страх терроризма

     Для России сегодня актуальным стал  давно разработанный на Западе страх
терроризма как  эффективное средство манипуляции сознанием. Понятие  террора
(terror  значит ужас)  ввел Аристотель для  обозначения особого  типа ужаса,
который овладевал зрителями трагедии  в греческом театре. Это был ужас перед
небытием,  представленным  в форме боли,  хаоса, разрушения.  Считается, что
осмысление террора посредством театра породило ритуал суда как разновидности
театра, побеждающего террор через закон. Позже, именно на волне Просвещения,
был  открыт на  Западе этот мощный  метод воздействия  на мысли и  поведение
граждан  - террор. Доктрина превращения страха (terror значит ужас) в орудие
власти принадлежит  якобинцам  и подробно изложена  в сочинениях Марата. Для
создания массового страха новое  государство шло на  разрушение собственного
образа  как  гаранта  права   -  государство  само  организовывало  "как  бы
стихийные"  погромы  тюрем с убийством  политических  заключенных.  Марат же
сформулировал важнейший  тезис:  для завоевания или удержания  власти  путем
устрашения  общества  (это  и  есть   политический  смысл  слова   "террор")
необходимо создать обстановку массовой истерии.
     Вслед  за   государством  террор  в  "войне  всех  против  всех"  стали
использовать  и  политические  силы,  борющиеся с государством  (или  с  его
противниками).  Так возник терроризм  как  средство  устрашения  общества  и
государства   в  политических  целях.  Он  также   возник  как  своего  рода
политический  театр, зрители  которого  испытывают  ужас.  Главной целью его
является не убийство конкретных личностей, а  именно  воздействие на чувства
широкого круга людей. Согласно принятому в американской политологии понятию,
терроризмом является "угроза или использование насилия в политических  целях
отдельными лицами  или  группами, которые  действуют как на  стороне,  так и
против  существующего правительства, когда такие действия направлены на  то,
чтобы оказать влияние на большее число людей,  чем непосредственные жертвы".
Таким  образом,  терроризм  -  средство  психологического  воздействия.  Его
главный объект - не те,  кто стал жертвой, а те, кто остался жив. Его цель -
не  убийство, а  устрашение  и  деморализация  живых.  Жертвы -  инструмент,
убийство -  метод.  Этим терроризм отличается от диверсионных действий, цель
которых   -  разрушить  объект   (мост,  электростанцию)  или  ликвидировать
противника. Иногда цели совпадают (например,  в  покушениях на  политических
деятелей),  но мы будем  говорить  лишь  о терроризме,  направленном  против
населения.
     Выше  говорилось,   что   есть  страх  разумный,  когда  человек  верно
определяет  источник  и  величину опасности  и принимает  меры,  которые  ее
снижают. Есть страх неадекватный (невротический), когда человек  или впадает
в апатию,  или совершает действия, вредные  или даже  губительные  для  него
самого.   Цель  террористов   -  создание  именно   невротического   страха.
Деморализованные и запуганные люди делают сами, требуют от  властей или хотя
бы одобряют  действия, которые  этим  людям  вовсе  не  выгодны.  Иногда это
действия,  которые выгодны террористам или  чаще  - заказчикам,  нанимателям
террористов.  Иногда   самый  большой  выигрыш  получают  политики,  которые
бесплатно пользуются "чужим" терактом.
     Атаки террористов могут быть  направлены  на узкую группу, к которой ты
принадлежишь (такой группой были, например, жители дома в Буйнакске).  Тогда
опасность  велика - идет прицельный огонь, стреляют именно в  тебя.  Но если
бьют  по очень широкой группе (например, по  группе "жители России" или даже
"москвичи"),  то  бояться  за себя  лично нет никакого смысла -  вероятность
стать жертвой  очень мала, можешь попасть лишь под редкую  шальную пулю.  Во
всяком  случае,  эта  опасность на три  порядка (в тысячу раз)  меньше,  чем
вероятность стать  жертвой катастрофы за  рулем автомобиля. Из  15 миллионов
водителей  в России ежегодно гибнет порядка  1 на тысячу. От терактов в 1999
году погибло порядка 1 на миллион. Но мы ведь не боимся ездить на машине.
     Почему же мы не боимся ездить на машине,  но боимся террористов? Прежде
всего  потому,  что  сильные мира  сего  не  заинтересованы в том, чтобы  мы
боялись автомобиля. Поэтому их телевидение не показывает нам с утра до  ночи
изуродованные  трупы  жертв  автокатастроф.  Если  бы показывало  с  той  же
интенсивностью, как и дело рук  террористов - то  мы боялись  бы  автомобиля
панически. Отсюда понятен вывод, давно  сделанный  учеными: терроризм возник
вместе  со СМИ  и  связан с  ними неразрывно. Современный терроризм - родной
брат  телевидения. Бомбардировки Ирака,  расстрел Дома  Советов  или взрыв в
Печатниках не имели бы смысла,  если бы телевидение не донесло их  в  каждый
дом.
     Уже газеты  в прошлом веке были абсолютно необходимы для терроризма, но
крови приходилось  лить много  -  газеты  не передают вида крови.  По данным
некоторых  историков, до  1917 г. террористы  в России убили около  17  тыс.
человек (наверное,  преувеличивают, но  в любом случае счет  шел на тысячи).
Эффект был, но намного меньше, чем сегодня от сотен жертв.  Читать и слышать
- это не то, что видеть.
     Мы не можем  жить без  газет  и телевидения, но эти средства могут быть
пособниками террористов  в  создании  неадекватного  страха,  а  могут  быть
"антитеррористами". В  СССР терроризма не было - во многом потому, что  цели
его  были  недостижимы. Советские  СМИ  не  брали  интервью  у  убийц  и  не
транслировали  ужас.  А сегодня,  например,  телевидение России - соучастник
террористов,  оно вдумчиво  и  творчески  делает  именно  то,  что требуется
террористам.  В  1996  г.  телевидение  поэтизировало   Басаева,  непрерывно
показывало  его мужественную  бороду, пускало лживую слезу ("ах,  у него при
бомбежке   погибла   вся  семья")  и  умилялось  ("ах,  он  подарил  русским
детям-сиротам в Грозном телевизор"). Но  главное,  ему предоставлялся эфир -
что абсолютно неприемлемо, если с терроризмом хотят бороться,  а не помогать
ему.
     Кстати, эфир предоставляется и сегодня, хотя и менее  нагло ("Басаев  в
Грозном заявил, что..."). И все демократическое сообщество журналистов горой
встало за репортера радио  "Свобода"  А.Бабицкого, который  вещал из  лагеря
боевиков  и  которого  арестовали в  Грозном. Дело  Бабицкого само  по  себе
замечательно, но мы  возьмем  только  его первую часть  -  его  пребывание у
боевиков, которое демократы  от Шустера до  Олбрайт  представили как право и
даже  обязанность  журналиста. Да,  иностранные  журналисты не  вылезали  из
отрядов боевиков Басаева. 5 февраля 2000 г. по российскому  телевидению даже
показывали один такой отряд, представленный  в передаче какой-то иностранной
телекомпании. Бородатый  боевик размахивал ножом и  приговаривал:  "Это  для
Путина. Я  купил на  пенсию". Очень остроумно  и демократично.  А вот у меня
вырезка  из  испанской  газеты  "Паис"  от  28  октября 1998  г. Влиятельная
Ассоциация  жертв   терроризма  заявила   послу  Великобритании  официальный
протест, который потребовала передать премьер-министру Тони Блэру, в связи с
тем,  что  в  телепередаче  Би-Би-Си   промелькнуло  заявление  двух  членов
террористической  баскской организации  ЭТА о  том,  что с  16  сентября эта
организация объявляет перемирие  и прекращ