ейчас и необратим, поскольку создает новые реалии. Во-вторых, только с этих позиций можно объяснить - как происходит "скачок" из царства сознания и мышления в царство реальности: "единственность наличного бытия нудительно обязательна". Жизнь и история движутся не законами, а поступками живых людей, в том числе и руководствующихся этими законами. Ответственность неустранима из человеческой жизнедеятельности. Не потому поступок ответственен, что он рационален, а потому он и рационален, что ответственен. Поступок не иррационален, - писал Бахтин, - он просто "более чем рационален - он ответствен". Рациональность - только момент, сторона ответственности - как мера ее масштабов и глубины. Она не что иное, как объяснение и оправдание поступка как до, так и после его свершения.
Сущность человека с этой точки зрения не "технична", а "космична" - в его единстве и сопричастности целостной гармонии мира, в его зависимости от других в собственном самоутверждении, в невозможности самоутверждения без других, но не за счет других, а в силу других, в их необходимости и неизбежности. На передний план выходят не элементарные отношения типа "субъект-объект", "причина-следствие", "элемент-множество", "цель-средство", а системная взаимность - собор со всеми в человеческой душе.
У этой системной взаимности есть две стороны: со стороны общества "извне" эта реальность предстает человеческим достоинством, правом личности на свободу воли и свободу выбора, а со стороны личности "изнутри" - это принятие своей ответственности и долга "не могу иначе". В эпилоге романа "Война и мир" Л.Н. Толстой писал: "Глядя на человека, как на предмет наблюдения ... мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя, как на то, что мы сознаем, мы сознаем, мы чувствуем себя свободными...". Это рассуждение Толстого представляется принципиально важным: извне человек не свободен - всегда можно найти факторы, причины и обстоятельства, обусловившие его действия; изнутри человек всегда свободен - он и никто другой совершает нравственный выбор в своих действиях и их объяснении. Поэтому нравственна, социальна та личность, которая сознает необходимость своих действий, и нравственно, гуманно то общество, которое признает за личностью право на свободу выбора. Долг и достоинство потому и нравственные категории, что выражают взаимное самоограничение личности и общества.
Как в реальной практике живой нравственности и политики долг и ответственность едины, так же Кант и Бахтин сходятся в итогах построения философии нравственности. Разве долг - это не рационализованная ответственность? И разве участная ответственность не есть реализация долга? И этика долга, и этика метафизика ответственности предполагают разум как сознание меры глубины человеческой ответственности. Чем шире границы автономных действий личности, тем гуманнее и свободное общество. С другой стороны, личность сама устанавливает себе "черту" поведения и несет за нее ответственность. Сказанное не следует понимать в плане противопоставления "внутреннего" и "внешнего" - реальная диалектика нравственности не так уж груба: долг, мол, исключительно "изнутри", а честь - "извне". Скорее можно говорить о своеобразной "ленте Мебиуса" - единой плоскости, перекрученно соединяющей оба плана - и "внешний" и "внутренний". Долг, пропущенный через сердце и открывающийся миру честью и достоинством личности. И точка склейки нравственной ленты Мебиуса проходит через сердце души человеческой - чувствилище свободы и ответственности. 
Бог умер, но умер и сверхчеловек. Нет никого, кто каждому бы указал истинный путь добродетели. Этот путь, путь к другим начинается в сердце каждого и пройти его, осознав свою ответственность и единство - дело работы ума и души каждого и самого.
Бытие как со-бытие 
В свете проведенного рассмотрения очевидно, что ответом на вопрос, "чье" сознание может быть указание какого-то пункта духовного целого, относительно места, позиции личности в мире. В этом плане человек вторичен от своей "доли", от своей включенности в мир. Поэтому-то не личность формирует ответственность, а наоборот - ответственность формирует личность. Не личность формирует общение, диалог, язык, а они - личность. Самосознание Я оказывается на границах взаимооплотнения личности другими. Я - и пограничник, и таможенник одновременно, защитник суверенитета и посредник.
"Моя жизнь", "моя работа", "мои идеи и убеждения" есть ссылки на мое участие в соборных отношениях и связях мира. Моя жизнь - соучастие в этой соборности, сопричастность ей, а не самозванство. "Бытие человеческое утверждается общением, а не обобщением", - писал Г.Г. Шпет. Согласно М.М. Бахтину человеческое бытие есть со-бытие. А по словам кн. С.Н. Трубецкого, "я по поводу всего держу внутри себя собор со всеми". Природа и исток сознания не общее, а общное. Личность и человеческое бытие не могут обобщаться в принципе, так как связаны с уникальной судьбой, долей в общности мира. Ничей чужой опыт не убедителен. Главное в жизни - найти себя в своей свободе, свой дао-путь как дао-истину в целостности окружающего мира. Не заимствованную у других, а данную другим, явленную им в ответ. 
Человеческое сознание не просто социально-культурный феномен. Оно духовно в том плане, в каком духовность выражает меру активной, осмысленной, ответственной, творческой включенности субъекта в культуру и мир в целом. Дух, духовность подобны эху жизненного многообразия, отклик на звуки и тон - интонированное бытие, осмысленное и вменяемое человеку. Дух - не самостоятельное и отрешенное бытие, не идеальная сущность и не состояние индивида, а чуткий орган, откликающийся как невольно рефлексивно, так и творчески сознательно на всякое событие в бытии единого мира. Индивидуальное реализуется в откликах, ответах и интонациях, в которых индивид "сшивается" с другими, ткет ткань своего бытия как со-бытия. И физическое тело и сознание (духовное тело) формируются в столкновениях и дистанцировании с другими и от других. Однако, отдаваться может лишь тот, кто владеет собой. Чтобы что-то отдать, надо иметь , что отдавать.
Осмысление бытия и осмысленность, смысловая наполненность самого бытия диалогичны в том плане, что зависят от взаимодействия и взаимосвязи личности с другими. Поэтому нынешняя действительность предполагает личность, способную к достаточно сложной и глубокой саморефлексии. В этом выражается характерное противоречие современной цивилизации. С одной стороны, монологичность культуры предполагает развитую диалогичность личности. С другой стороны, возникающий массовый "человек толпы" хочет простоты, ясности, однозначности. Он стремится избавиться от работы души, от рефлексии, от ответственности за свои вопросы и свои же ответы, он стремится вынести диалог вовне, создать себе ответственного партнера, внешнего собеседника, позволяющего понять мир, себя самого, взглянуть со стороны. И как итог - безответственность, стремление переложить на этого другого, на таинственное и странное ответственность за происходящее, создание себе смыслового и нравственного алиби.
Поэтому так полезно иногда оказывается одиночество, переживание своего отношения с миром один на один, обостряющее чувства человека своей связи с миром, своего места в нем, своей неслучайности, "напоминание мне обо мне". И нигде человек не одинок так, как в толпе. 
Границы личности как границы свободы и ответственности 
Феноменология, экзистенциализм, философская герменевтика весьма убедительно продемонстрировали, что интерпретация, понимание и даже язык - не только коммуникативные процессы, а являются проблемами поиска человеческой позиции, проблемами человеческого бытия, иными словами - являются проблемами метафизики, трансцендентальны. Деконструкция - один из шагов в поиске Я, реализации свободы и ответственности, "безосновной основы бытия". 
Такое занятие некоторой позиции вненаходимости - выход в некий контекст для самоосмысления и есть самоопределение, идентичность. Постигая бесконечный мир осмысленно, то есть неизбежно с какой-то позиции, с определенной точки зрения, человек оказывается связанным с выбором этой позиции. И каждая такая позиция является неповторимой, уникальной, а ее занятие - актом свободы. Поэтому метафизика идентичности принципиально неустранима из человеческого познания и духовного опыта в целом. 
Проблема решается не теоретически и даже не религиозно, а в реальной жизни и в реальных поступках. Человек существо не теоретическое, а поступающее. Поэтому ответственность так или иначе, но находит его "явочным порядком", даже если он отказывается от знания о причинах и следствиях. Незнание закона, как известно, не освобождает от ответственности. 
Конечно, все переживания - это чьи-то переживания. У нас есть свои пристрастия, привычки, установки - все то, что, выкристаллизовывая наш неповторимый опыт, составляет нашу личность. Однако, если мы пристальнее взглянем на это, то не сможем даже сказать, что это именно "мы" приобрели все эти привычки. Наше окружение, наше воспитание, наши привычки, наши традиции делают выбор за нас. Каждую секунду выбирают они то, чего мы хотим или жаждем, то, что нам нравится или не нравится - как будто жизнь проходит без нас. Так когда же во всем этом проявляется подлинное "Я"?. Ответ только один - его свобода - это свобода ответственности. Не власть, а вина - вот его удел. Можно полностью согласиться с И.П. Смирновым: "Для человека в отдельности и для культуры в целом отправной, самой ранней точкой становления служит авторефлексия, духовное открытие нашей вины. Инцестуозность здесь вторична, чтобы ни утверждал по этому поводу Фрейд."[41]
Единица измерения его ума, души, свободы и нравственности - ответственность. И тем человек свободней и нравственней, чем шире и глубже та сфера ответственности, которую он познал с помощью разума. И человек тем этичнее (свободнее-ответственнее), чем шире сфера его идентичности. Традиционные общества ограничивали ее своим этносом, позже ее ограничивали расой, нацией, классом. А. Швейцер распространял этическое поведение на все живое. В наши дни этическое самоопределение в смысле очерчивания предела свободы и ответственности распространяется уже практически на весь мир. Для общества и для личности в нынешних условиях научно-технического прогресса они совпадают, включая среду обитания не только одного человека, но и природу в целом. 
У человека как существа, наделенного разумом, нет алиби в бытии. Он ответствен в силу самого факта своего существования. "Всяк за все и вся в ответе".Глубина же и содержание этой ответственности, т.е. мера свободы выявляются только в результате интеллектуального усилия самоопределения. 
Самосознание "Я" всегда индивидуально конкретно, что и выражается в идентичности. Но тогда можно утверждать и что границы личности задаются свободой и ответственностью. Человек проделал путь от целостности мифа, сливающего человека в неразличимый синтез с природой, обществом, к этносу, роду, классу и, наконец - к личности. От безличного человека к индивидуальной личности. 
Но тогда границы личности совпадают с границами свободы и ответственности и они динамичны и подвижны, завися, прежде всего, от особенностей культуры, которой принадлежит личность, и которая собственно и определяет границы личности. До позднего Средневековья к ответственности привлекались не только отдельные люди, но и общности людей. Кровная месть могла быть распространена на весь род. В ХVI в. на Руси Иван Грозный, наказывая боярина, распространял вину не только на весь его род, но и на дворню, крепостных. Вырезались и сжигались целые деревни. В истории известны преследования иноверцев и целых народов. Умалишенный мог быть обвинен в колдовстве, связях с дьяволом и подвергнут любому наказанию, вплоть до смертной казни. В таком же
положении могли оказаться и дети - даже младенческого возраста. Широко известны средневековые процессы над детьми и даже над домашними животными: котами, собаками, свиньями, печально заканчивавшиеся для "обвиняемых". Еще в 1593 г. был сечен кнутом и сослан в Сибирь церковный колокол, которым били в набат в связи с убийством царевича Димитрия в Угличе. Мировоззренческой почвой для всех этих преследований выступало одушевление природы, стремление человека во всех явлениях окружающего мира видеть действие намеренных сознательных сил - добрых или злых. Любое явление рассматривалось как "поступок". Можно сказать, что мир древнего человека, включая и космос, был миром личностным, миром поступков.
До сих пор сохранились рецидивы коллективной ответственности. Классовой к "буржуям", "кулакам", "интеллигентам". Национальной - пресловутая ответственность немецкого народа, попытки обвинить "малый" народ в бедах "большого", то есть евреев в бедах русских, попытки обвинить русских в присущей им агрессивности, косорукости и недоумочности, поиски "врагов народа" и т. п. - явления того же рода.
Однако, в настоящее время в цивилизованном обществе правовые границы личности как субъекта поступка и ответственности за него, практически совпадают с границами психофизиологической целостности индивидуальной человеческой личности, буквально - с ее кожно-волосяным покровом. Причем даже эти границы подвижны, зависят от возраста и психического здоровья личности. Несовершеннолетний (а в каждой культуре свои правовые границы совершеннолетия) или психически больной (невменяемый) человек в эти границы н попадает, т.к. не отвечает за свои действия в силу недостаточности интеллектуального и нравственного развития или в силу болезненного состояния. За этими границами человек не является личностью, так как невменяем (ребенок, маразматик, психический больной и т. п.). Однако в круг правовой ответственности до сих пор попадают и некоторые общности людей - "юридические лица" типа фирм, трудовых коллективов, общественных организаций. Определенный круг ответственности в рамках гражданского законодательства возлагается и на семью. Тем не менее, можно говорить об общеисторической тенденции "привязывания" границ поступка и ответственности за него к границам индивидуальной личности, о постепенном сужении этих границ - как правовых, так и нравственных.
Поучителен в этой связи российско-советский опыт с его негативизмом по отношению к частной собственности, когда все вокруг Божье, ничье, государственное. В условиях отсутствия собственности границы свободы и ответственности как границы личности буквально совпали с границами тела, границами кожно-волосяного покрова. В этой ситуации, когда собственность, свобода и ответственность совпали с "голой избыточностью", когда в распоряжении личности оказывается исключительно только собственное тело, проявиться личностная свобода могла только в нанесении татуировки, членовредительстве и суициде. Опыт гулаговских з/ к и не только их, но их - в наиболее чистом виде, убедительно показал это. 

5.4 Атактический синдром, или Похороны Винни-Пуха
От шизоанализа к грамматологии и обратно
Из обыденного человеческого опыта и из практики психологической науки известно, что необходимой характеристикой здорового человеческого мышления является способность осознавать антитетически заостренную ситуацию не как ситуацию разлома, распада, но как нормальную, а следовательно, и преодолимую. То есть больной человек не в состоянии ощущать себя "нормальным" в экстремальной ситуации, и склонен, скорее, поступать по рецепту старой бардовской песни:
Ни к чему выяснять отношенья
Между сердцем и головой.
То и это - одною мишенью,
То и это - один Вавилон.
Уже начальными характеристиками психического расстройства следует считать неспособность человека принимать такую ситуацию как потенциально разрешаемую[42] . Рассогласованность логического и синтетического начал в мышлении является социально верифицируемым признаком душевной болезни.
По мнению одного из крупнейших отечественных специалистов по проблеме шизофрении, основным - кардинальнейшим - проявлением последней "является антагонистический синдром, выражаемый, в частности, ...атактическим (т.е. разорванным - М.У.) мышлением"[43] . Существенным признаком шизофрении можно считать также неспособность больного соизмерять свою точку зрения с противоположной, а также с конкретным действием ("умею мыслить, но не умею действовать" - так сами больные зачастую воспринимают свое положение). Доказано также, что основным нарушением психики при шизофрении является наличие неустранимой противоречивости, несовместимости, проявляющихся в качестве стержневого расстройства во всех психических проявлениях больного[44] . 
Обзор публикаций по клинике и нозологии шизофрении, имеющихся в зарубежной литературе, показывает, что медицинский аспект проблемы является одним из самых сложных и малоисследованных в психопатологии. Объем исследований, нарастающий с каждым годом, а также их направленность свидетельствуют, что клинический диагноз этого вида психического расстройства по-прежнему является одной из загадок психологической науки[45] . 
Следует заметить, что бидоминирующее, "амбивалентное" сознание, свойственное европейской культуре, нельзя отождествлять с синдромом атактического мышления при шизофрении. Феномен противоречивости далеко не всегда несет в себе деструктивное, разрушительное начало: он нередко свойствен и нравственному миру людей, склонных к моральным размышлениям и самоанализу. Более того, феномен диалогического мышления (и это нужно особо подчеркнуть) является стержнем "нормально" амбивалентной личности, поскольку, как говорил М.М. Бахтин, "все сводится к диалогу... Один голос ничего не разрешает. Два голоса - минимум жизни, минимум бытия"[46] .
Тем не менее, в культуре не бывает ничего случайного. Бурное развитие психоаналитической теории и практики, начиная с первых десятилетий нынешнего века, со всей остротой поставили вопрос о критериях нормальности человеческой психики. Антиномия личности и сверхличностных сил, с одной стороны, антитетика сознательного и бессознательного в человеке, с другой, создают, как полагает Е.М. Мелетинский, предпосылки для "кафкианской мифологии социального отчуждения... "Мифологизируются" не только и не столько внешние, сверхличностные силы, как таковые, и не сам по себе индивид, а отношения между ними"[47] .
Стоит зафиксировать, например, следующий любопытный феномен. Большинство крупнейших психологов и философов ХХ века начинали свой творческий путь с исследования проблем психопатологии. Даже если не учитывать очевидные примеры такого рода (З. Фрейд, К.Г. Юнг и др.), то бросается в глаза, что К.Ясперс, например, начиная с 20-х годов, публикует серьезные психопатологические исследования, важными разделами которых являются главы о шизофрении.[48] Не обошел вниманием эту проблему Ж.-П. Сартр, начинающий свою раннюю работу "Воображение" систематическим анализом неврозов и психических патологий.
Показательны также работы М. Фуко, написанные им в начальный период творчества ("Психическая болезнь и личность", 1954 г.; "Безумие и неразумие: история безумия в классический век", 1961 г.; "Рождение клиники: археология взгляда медика", 1963 г. и др.) Не только содержание этих книг, но и сама антитетическая формулировка заголовков свидетельствует о многом. 
Многочисленные примеры, которые можно было бы еще привести, однозначно свидетельствуют о глубоком "проживании" болезни разорванного сознания в философии и психологии ХХ в., причем речь идет о сознательном переложении клинического синдрома, свойственного болезни личности, на самые широкие горизонты европейской культуры. Речь идет также и о фиксации процессуальной "болезни к смерти" в скрепах которой, как и предсказывал С. Кьеркегор, оказалось самосознание европейского человека.
Закономерно, что предметом исследования в наиболее значимых работах, как правило, становилась проблема творческого гения, идея инфернального озарения личности. Последовательное проведение мысли о том, что гениальность, гармоничность личности заключается в присущей ей антиномичности, а не в патологической шизофреничности все же "косвенно" дополнялось и прямо противоположными суждениями. То есть говорилось примерно о т