0-121.
[30] Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники: Ежегодник. 1984-1985. М., 1986.
[31] Бахтин Н.М. Их жизни идей. Статьи. Эссе. Диалоги. М., 1995.
[32] Тульчинский Г.Л. К живому философствованию // Философская и социологическая мысль. 1991. № 3. С. 123-128. См. также: Энергия понимания. Л., 1990. С. 199-205.
[33]Epstein M. Symposion and Russian Filosofia // Symposion. A Journal of Russian Though. 1996. Vol. 1. P. 3-6.
[34] Флоренский П.А. Symbolarium (словарь символов). Предисловие // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 284: Труды по знаковым системам. Т. V . Тарту, 1971. С. 521-527.
[35] Бэкон Ф. Новый органон. Л., 1935.
[36] Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. Том 2. М., 1991. С. 18-64.
[37] Вопр. философии. 1998. №3. С. 178-184.
[38] Горелов А.А. Экология - наука - моделирование. М., 1985. С. 102.
[39] Игнатьева И.Ф. Антропология техники. Екатеринбург, 1992. С. 37.
[40] О проблеме определения техники см.: Е.А. Шаповалов. Курс лекций по философии техники. СПб., 1998, глава 5. Е.А. Шаповалов - автор первого в отечественной науке курса философии техники, изданного в Санкт-Петербурге в 1991 г.
[41] Соболев С.Л. Возможное и невозможное в кибернетике. М., 1964. С. 83.
Адрес: http: www.philosophy.ru/library


Глава II. Метафизика и философия культуры.
     2.1. Культурология: от видЕния к вИдению.
     В 1983 г. один из авторов сдал в издательство питерского университета книгу под названием "Познание и культура". Речь в ней шла о социально-культурных и личностных факторах познания. Издательство книгу приняло, но по существующему тогда порядку некоторые рукописи отправлялись на цензурную рецензию в Москву. В редакции были спокойны за книгу и с чистой совестью отправили. И оттуда пришел разгромный отзыв, подписанный Василием Липицким - ныне выдающимся демократом, председателем даже какой-то Республиканской партии, а тогда сотрудником Института марксизма-ленинизма, специализирующимся на проверке философических рукописей на их идеологичекую всхожесть. Рецензент усмотрел два проявления неблагонадежности. Во-первых, в книге говорится о познании, но никак не упоминается "основной вопрос философии". А во-вторых, в книге говорится о культуре, но ничего не говорится о реальной культуре, например, о культуре села. Автор сначала даже опешил, но потом, из бюллетеня ВАК узнал, что, оказывается, коллега Липицкий к тому времени подготовил диссертацию о культуре села. В издательстве сказали, что надо, не портя рукопись, внести некоторые изменения, что и было сделано, рукопись опять послали в Москву, она опять попала к тому же Липицкому, который разразился еще более разгромным отзывом, в котором указывал, что автор всего 6 раз ссылается на классиков марксизма-ленинизма, но 18 раз ссылается на какого-то Ю.М. Лотмана и вообще говорит о какой-то семиотике культуры. Тут уж в издательстве развели руками - мол, теперь уж мы сделать ничего не можем. Да тут еще на философском факультете университета прошла волна борьбы с семиотикой и особенно - семиотикой культуры. Борцов смущал корень "семи" - в этом виделось что-то сионистское. А главное - в культуре ну никак не обнаруживался все тот же основной вопрос философии. Рукопись пришлось забрать, но в 1986 году она все же вышла под названием "Проблема осмысления действительности" - если взять пересечение понятий познания и культуры, то это и будет осмысление. Получилось даже, что автор ввел новую категорию, так что в конечном счете он даже благодарен судьбе, хотя оба отзыва Липицкого хранит как реликвию того времени.
Эта история вспомнилась к тому, что она очень точно передает отношение "профессиональной" философской общественности к культурологической проблематике. Последняя пробивалась во многом именно как философская фронда режиму, как проблемное поле, сфера интеллектуальной деятельности неангажированное официальной идеологией, искавшей везде и во всем основной вопрос философии, классовую борьбу и противостояние двух систем. А под крышей культурологии уживались и космополитичные семиотики и методологи науки, и славянофильствующие гуманитарии. Это потом их пути резко разошлись. А тогда и Вяч. Вс. Иванов и В. Кожинов вместе публиковались в сборниках, посвященных М.М. Бахтину, и отдушиной любого продвинутого гуманитария были выпуски "Трудов по знаковым система" Ученых записок Тартуского университета, выходивших под редакцией Ю.М. Лотмана - одного из хранителей отечественной духовности и интеллектуальной культуры.
Классовое чутье не подвело борцов за чистоту идеологических рядов. В культурологии действительно нет "основного вопроса философии". По той простой причине, что даже "материальная" культура по определению - как культура - сопряжена с каким-то смысловым содержанием, значением и т.д. Даже если принять самое "материалистически-марксистское" понимание культуры как способа деятельности (известный и очень плодотворный "технологический" подход к определению культуры), то и тогда получается идеологический конфуз, потому что центральным моментом деятельности является цель, желаемый результат, т.е. то, чего еще нет в реальности, но то, что уже есть в мысли, в идее. А что же тогда говорить о ценностном понимании культуры или о понимании культуры как "человекотворчества", как духовного возвышения человека? 
Вот так и формировалась будущая отечественная культурология, как заповедник гуманитарного инакомыслия, идеологической фронды, чрезвычайно эклектичный по составу участников и концептуальному содержанию. Системообразующим фактором в этом интеллектуальном движении была отнюдь не единая парадигма, не единство взглядов и подходов, а скорее ключевые слова (именно слова, а не понятия - типичным примером концептуального разнобоя в одной упаковке является бахтинская идея диалога и диалогизма, персонологически-метафизическая у самого М.М. Бахтина, но понимавшаяся кем-то коммуникативно, кем-то как вопрос-ответная структура и т.д.), титульно-культовый круг авторитетных авторов etc.
Да и сам термин "культурология" появился не как "этноним", самоназывание этой гуманитарной субкультуры, а извне. Термин получил распространение сначала в Восточной Германии (на Западе предпочитают пользоваться терминами теория и философия культуры, антропология и т.п.) как название соответствующего проявления советской гуманитарии и совершил бурную экспансию в перестроечное время. И опять-таки экспансия эта была вызвана отнюдь не внутренними дисциплинарно-культурологическими причинами, а причинами чисто внешними - с уходом из вузовских программ курсов диамата, истмата, научного коммунизма, истории КПСС, соответствующих спецкурсов, нужно было как-то оприходовать никуда не девшихся отечественных обществоведов, имя которым легион, найти название дисциплинам, которые они могли бы читать с вузовских кафедр. Тут уж, если бы даже культурологии не было, то ее следовало придумать. Дело дошло даже до "прикладной культурологии" - есть теперь даже такое в ВАКовской рубрикации, при ближашем знакомстве оказывающееся до боли в сердце знакомой методикой культпросветработы. Как говорит один коллега, "те же яйца, только в профиль". Яйцо как не крути - все равно будет яйцом. Так и тут. Но зато - в профиль. Культ-урологический.
Как грибы после дождя пошли программы курсов и учебники. Сейчас на каждом книжном прилавке обязательно найдется пара учебников по культурологии. Вроде бы надо только радоваться. Культурологический бум. Но... В профиль подается лежалый товар. Один пишет про классовую культуру, другой пересказывает Л.Н. Гумилева, третий пишет о "диалоге культур", четвертый пересказывает А. Тойнби, пятый - о языках, шестой о социальной информации и коммуникации... Чаще же всего, очевидно, признавая собственное интеллектуальное бессилие, пишут и читают историю культуры, а чтоб было еще попроще делиться радостью книжного узнавания - историю художественной культуры.
Культурологией, оказывается, может быть какой угодно сектор гуманитарии. Термин утрачивает свою определенность. Впору вспомнить яркую статью К. Шеннона "Бандвагон", в которой создатель теории информации отчаянно протестовал против бездумно расширительного употребления ставшего модным термина. Надо только термин "информация" заменить на "культура" - получится очень актуально.
Исключением являются, пожалуй, только книги Э.В. Соколова ("Культурология"), М.С. Кагана ("Философия культуры") и особенно Б.С. Ерасова ("Социальная культурология"). Что касается Э.В. Соколова, то если бы он даже просто пересказал свою раннюю работу "Культура и личность", то одно это уже возвышалось над морем разливанным нынешней культурологической продукции. М.С. Каган - автор такой интеллектуальной культуры и силы, что в принципе не может написать ничего невразумительного - даже если захотел бы, то не получилось бы. А книга Б.С. Ерасова хороша конкретным разговором по существу - общим закономерностям, механизмам и процессам любой культуры: национальной, профессиональной, возрастной, дворовой, семейной.... 
Иначе говоря, фактически только в этих трех работах намечается предмет культурологии, ее дисциплинарная определенность как специфической науки. А это вопрос вопросов для культурологии не только как учебной программе, но и самой по себе и самой для себя, an sich und fur sich. 
Культурой, действительно, может быть названо что угодно. Указать на культуру - это ткнуть пальцем в небо. Языкознание занимается культурой? Несомненно. Этнография? Быт и нравы - самое, что ни на есть культура. Социология, психология, социальная психология, экономика, политология... - все они изучают те или иные стороны культуры. А богословие, религиоведение, общая история, история искусств etc.etc.etc... А технические науки? Даже естественные науки, осмысляющие природу - суть проявления определенной культуры. Так что же, получается, что либо культурология новая "наука наук", "мать всех наук", либо это нечто вроде селянки или окрошки, с миру по нитке - культурологу культурология? Именно так и получается, если судить по большинству публикаций.
Более того, как блины стали печься диссертации по "культурологическим наукам" с широким веером специальностей, фактически дублирующими традиционные. Поэтому крестовый поход ВАКа последних двух лет против культурологии можно понять.
Или же мы являемся свидетелями и участниками довольно редкого явления - появления на широком - если не бескрайнем - междисциплинарном поле действительно новой дисциплины? Хочется думать, что дело обстоит именно так, тем более что для такого суждения имеются веские основания. 
На рубеже XX-XXI столетий человечество сталкивается с необходимостью радикально нового видения реальности, видения самого себя. На глазах у всех нас рухнул социал-коммунистический миф о справедливом обществе и сталкивается со все возрастающими проблемами либерализм. Не всегда вспоминают, что оба мировоззрения восходят к единым корням рационалистического Просвещения. Но, как говорил Гете, "общие понятия при большом самомнении, ведут к большой беде". Абстракции справедливого общества и свободы личности прошли убедительную апробацию исторической практикой. Первая оказалась чреватой тоталитаризмом. Вторая - самоцельными процедурами и гарантиями, обессиливанием общества в критических ситуациях. 
Либеральная демократия, являющаяся несомненным завоеванием исторического опыта человечества (по словам У. Черчилля, "демократия препаскуднейшая вещь, но, к сожалению, пока ничего лучшего не придумали"), оказывается эффективной моделью общественного устройства только в стабильной экономической и социальной ситуации. В условиях кризиса она дает сбои, оказывается бессильной перед центробежными силами, в еще большей степени раскачивает лодку, нередко даже создавая возможности для легитимизации различных форм самозванства и даже тоталитаризма. 
Либеральная демократия - удачная форма, но она нуждается в содержательной энергетике, придающей силу и действенность этой форме, задающей центростремительные социальные силы. Иначе говоря, либеральная демократия эффективна только в условиях сплоченного общества. Обществу, раздираемому противоречиями и конфликтами она просто противопоказана - несть числа примерам тому в Новейшей истории. 
Решающим фактором сплочения общества оказываются не абстрактные рационалистические идеи справедливости и свободы, а конкретная культура, реализующая сознание "мы" не только и не столько на рациональном уровне, сколько на уровне первичного опыта, переживаний идентичности личности и ее сопричастности некоторой общности. 
В этом плане - и чем дальше, тем больше - современный мiръ (именно как универсум, world) предстает мiромъ культуры, которая теперь пронизывает все сферы и поры общественной и индивидуально-личностной жизни.
Показательны следствия краха мировой системы социализма. 
Снятие чугунной плиты противостояния двух систем открыло очень пестрый переливчатый и весьма нестабильный мiръ, впрочем и нестабильный миръ (как благоволение, peace) тоже. С. Хантингтон не так уж и неправ, когда говорит о том, что противостояния в современном человечестве носят уже не столько идеологический, сколько культурный характер. Чрезвычайно показательны в этом плане войны во Вьетнаме и Афганистане, конфликты вокруг Ирака и в Боснии, чеченский конфликт. Они показательны именно тем, что в их подоплеке весьма неоднозначные мотивы, в конечном счете культурального плана. В таких конфликтах практически невозможно добиться радикальной победы, поскольку они являются конфликтами типа "мы - они", а "они", которые не "мы" - не-люди и поэтому к ним не применимы нормы и правила человеческих отношений. В таких конфликтах трудно отделить правых от виноватых, у участвующих сторон оказывается неожиданно широкая социальная и внешняя база поддержки.
Культура оказывается мощным фактором современной политики. Это обстоятельство часто ошибочно связывают с ростом национализма, неожиданным для либерально-демократических аналитиков и экспертов. На самом же деле "национализм", так же как и религиозный фундаментализм являются мощной и неизбежной реакцией на нивелировку и утрату дома души личности. Редко кто может и хочет чувствовать себя гражданином мiра. Нормальному человеку думается на родном языке, приходят на ум стихи любимых поэтов и даже дым отечества ему сладок и приятен - переживания и чувства иногда имеющие характер иррационального бессознательного, но от этого не становящиеся менее значимыми. 
Впору говорить не о национализме и фундаментализме, а именно о "культурализме", который, собственно, и является необходимым дополнением-противовесом по отношению к либерализму. Культурализм и либерализм предстают Янем и Инем современной политической жизни и никакая политическая философия и реальная политика без учета этого обстоятельства будут несостятельными. 
Но роль культуры проявляется его действие не только на внешнеполитическом, межнациональном уровне. Даже высокоурбанизированная культура мегаполисов, вроде бы расплавляющая все и всяческие культуры, выступила средой, давшей мощный выплеск многообразных субкультур: пестрый мир молодежных субкультур (панки, хиппи, рейверы, рокеры, бритоголовые....), криминальных субкультур с их изощренной и тщательно охраняемой диверсификацией, субкультур научных сообществ, сообществ деловых людей, инвалидов, ветеранов, не говоря уже о традиционных этнических и конфессиональных субкультурах. Даже экспоненциальный рост "новых религий" в конечном счете имеет не столько религиозные, сколько именно субкультуральные причины. 
И причины эти весьма существенны и значимы. Это бегство от одиночества, обособление и объединение, острая потребность быть сопричастным чему-то общему, что придает смысл существованию, возможности оценки и успеха, самореализации, коммуникации, общения и компенсации от стрессов "большой культуры" - этот перечень можно продолжать и продолжать. 
Более того, даже такая космополитичная сфера деятельности как бизнес приобретает все более отчетливый "культурологический" характер. К современному бизнесу, как необходимое условие его успешности, предъявляется требование диверсификации, многопрофильности. Моно-бизнес в нынешних условиях - бизнес с коротким дыханием. Чем в большей степени диверсифицирована деятельность фирмы, тем лучше она держит удары судьбы, тем оперативнее и пластичнее она реагирует на динамику рынка. 
Но тогда на первый план выходит не столько то, ЧТО именно делает фирма, сколько то, КАК она действует в различных зонах деловой активности, чем ОНА как фирма, отличается от других именно как фирма, то, что это именно такая-то фирма, следующая определенным ценностям. "It's a Sony" - и не важно, о каком конкретно товаре идет речь, важно, что это "Sony". Речь идет об имидже фирмы как ее целостном образе и репутации, об имидже ее руководителей.
Маркетинговые стратегии, исходя из анализа образа жизни потребителей, включая национально-этнические, возрастные, профессиональные, социально-психологические и прочие социально-культурные факторы, обстоятельства и особенности, ведут, в конечном счете, к формированию объема и интенсивности конкретных форм потребления, т.е. того же образа жизни, даже образа мысли людей. Агрессивная, навязчивая реклама (часть маркетинговой стратегии продвижения товара) внедряет в сознание не только потребителей, но и широких групп населения вообще, стереотипы поведения, восприятия, общения. Все чаще продается уже не просто товар, а определенный стиль (стиль "Кент", стиль "Мальборо", стиль "Кэмел", стиль "Кока-Кола" и т.п.). 
И эта тенденция закономерна. Современный бизнес осуществляется в чрезвычайно динамичной, пластичной рыночной и социальной среде, в условиях широких информационных возможностях конкурентов, партнеров и общественности. Поэтому успех дела, не только имплицитно, но и все более явно, начинает зависеть не только и не столько от позиционирования товара на рынке, сколько от позиционирования фирмы, ее имиджа в обществе в целом. 
В этой связи можно говорить о нарастании гуманитарного, культурологического содержания современного менеджмента. Проявляется это практически по всем векторам бизнеса. Современный бизнес - инновационен по самой своей сути - кто стоит, тот проваливается. Неслучайно современный менеджмент иногда характеризуют как инновационный по преимуществу. Поэтому успешность современного менеджера в изрядной степени оценивается в зависимости от его способности организовывать и проводить нововведения. Но кто когда-либо занимался нововведением, тот знает, что успех дела определяется способностью преодолеть возможное сопротивление - как внешнее (конкурентов, потребителей, общественного мнения, властей, движений и общественных организаций, СМИ), так и внутрифирменное (распределение полномочий, функциональных обязанностей, лично конкретных работников и специалистов). Необходимость учета и формирования общественного мнения, эффективного лоббирования, формирования и продвижения образа (имиджа) фирмы и т.п. породили public relations (PR) как технологию, подход и философию современного менеджмента.
В этой ситуации радикально меняется и технология работы с персоналом. Короля играет свита, а имидж фирмы "играется" ее персоналом и первыми лицами. И это должна быть одна команда, способная, как в атаке регби, бежать веером в разные стороны, но по одному поводу с единой целью. Главным становится не столько задание системы контроля и стимулирования как поощрения и наказания за достигнутые результаты. Решающим фактором оказывается учет мотивации конкретных работников и формирование оптимальных условий развития мотивации, развития чувства сопричастности единому делу, обеспечения осознания и переживания нормативно-ценностного "мы". Именно в персонал-ориентированных технологиях менеджмента крылся один из решающих факторов, объясняющих реальные механизму и пружины "японского вызова" и "японского чуда".
Традиционный менеджмент ориентировался на конечный результат, выступающий в качестве цели деятельности. Под эту цель подтягиваются средства. Главной опорой в менеджменте является формальная организационная структура, воплощающая "дере