ьной и конструктивной ясности, обсуждение проблемы сущности и существенности может выглядеть старомодным, если вообще не философическим моветоном. И все-таки, до тех пор, пока философская мысль хочет сохранить качества мысли, то есть быть предметной, определенной и желательно - ясной, тема сущности и существенности, как представляется, сохранит собственную существенность для философии.
Существенность сущности 
Автор "Метафизики", со свойственной ему лапидарностью, отмечал: "...о сущем говорится в различных значениях, но всякий раз по отношению к одному началу: одно называется сущим потому что оно сущность, другое - потому, что оно - состояние сущности, третье - потому, что оно путь к сущности или уничтожение и лишенность ее, или то, что производит или порождает сущность и находящееся в каком-то отношении к ней: или оно - отрицание чего-то из этого или отрицание самой сущности..."[6].
В истории философии и в современной литературе сложился чрезвычайно широкий спектр понимания сущности и соответствующих ее толкований. Под сущностью понимается и единая, внутренняя, определяющая связь, и система всех необходимых сторон и связей вещи, взятых в их естественной взаимосвязи, и система свойств и отношений, обусловливающих другие свойства и отношения, и совокупность  устойчивых  (инвариантных) свойств, и определенный закон развития вещи и т.д. и т.д.
Одно только сопоставление различных подходов и дефиниций, деталей и тонких различий их содержания могло бы составить тему самостоятельного и чрезвычайно интересного исследования. Не углубляясь в детали этих тонких различий стоит отметить главное.  
Во-первых, сущность характеризуется набором инвариантных (всегда присущих), устойчивых признаков вещи. С помощью этих признаков и свойств сущность фиксируется и выражается, предстает как единая целостность. Во-вторых, свойства, образующие сущность, являются независимыми, определяющими другие свойства вещи. Эти два качества - инвариантность (устойчивость) и независмость обычно рассматриваются в качестве необходимых и достаточных условий (критериев) рассмотрения свойств как существенных, присущих сущности вещи. Их удовлетворение определяет содержание конкретных методов познания - как абстрактно-теоретического, так и опытного от бэконовских методов индукции до изощренных экспериментов современной науки.
Каким же образом фиксируется и выражается знание сущности и существенных свойств? Вопрос этот имеет особое значение в перспективе рассмотрения динамики, развития осмысленного знания, перехода одних его форм в другие.
Сущность и идентификация
Глубоко в истории философии и логики коренится понимание развития познания как взаимодействия двух основных форм фиксации и выражения знания: непосредственного указания предмета и его описания. Аристотель подчеркивал принципиальное различение двух характеристик вещей: нерасчлененной индивидуальной неповторимости вещи и свойств, общих ряду объектов. В этой связи он говорил о "первых"("первичных") и "вторых"("вторичных") сущностях. Основной чертой вторичных сущностей является выделение характеристик, общих некторому множеству объектов. Поэтому за вторичными сущностями в истории философии закрепилось также название их "общими". Вопрос об общей сущности есть вопрос о принадлежности понятия вещи определенному роду. В этом ее отличие от сущности первичной, настолько тесно связанной со своим объектом, что никакой другой объект не может ею обладать. Не случайно первые сущности называют также "индивидными".
Показательна судьба вопроса о соотношении индивидных и общих сущностей. Для Аристотеля указать сущность явления - это определить его через род и видовое отличие, причем первичные сущности выступают в качестве некоего "предельного вида". Обусловлено это двумя тесно взаимосвязанными факторами: во-первых, центральным местом в учении Аристотеля проблемы соотношения общего, единичного и степеней особенного, лежащих между общим и единичным, и во-вторых, общей классификационной методологической ориентацией Стагирита.
Общей аристотелевской установке в понимании сущности более соответствовало понятие вторичной сущности, определяемой набором классифицирующих свойств, используемых в качестве родов и видов. Не случайно именно понятию общей сущности было уделено более пристальное внимание последующих поколений философов. Так, родо-видовая трактовка сущности была развита Порфирием, который относил род, вид и видообразующие отличия к существенным свойствам в отличие от собственного и случайного признака - свойств несущественных.
Взгляд на сущность как нечто общее был закреплен в Средневековье. Так, по определению Фомы Аквинского, сущность это то, что выражено в дефиниции, "дефиниция же объемлет родовые, но не индивидуальные основания"[7] Отождествление сущности с общими свойствами вещи привело к вопросу о возможности общей универсальной сущности и ее природе.
Подобный подход приводит к резкому противопоставлению сущности (essentia) и существования (existentia). В отличие от Аристотеля, для которого сущность есть виды сущего, и даже Боэция и аверроистов, рассматривающих различие между сущностью и существованием как продукт познавательной деятельности, Фома ставит вопрос сугубо онтологически. Наличие у единичных явлений некоторой сущности означает для него причастность этих явлений божественному, обладающему предельной сущностью, в которой сущность и существование тождественны: существование Бога есть прямой результат его собственной сущности. Сущность же единичных вещей не определяет всей конкретности существования - для его реализации необходим особый акт милостивого творящего Божества. Тем самым отрыв сущности от существования, произведенный "ангельским доктором", имел целью обоснование теологической картины мира, творимого божественной волей.
Предопределен этот отрыв, как это видно из вышесказанного, абсолютизацией общих сущностей. Это то обстоятельство, которое позволяло Августину признавать за истинно сущим такие качества, как нематериальность, бестелесность и внепространственность, что с одной стороны, обеспечивает ему вездеприсутствие, а с другой - делает его недоступным чувственному восприятию и постижимым только умственно[8].
Между тем, Аристотель не случайно называл индивидные сущности первичными: именно они являются для него прежде всего сущим тем, что будучи предельным видом не может говориться о другом в качестве его рода - общего свойства. Если для Фомы бесспорным существованием обладает универсальная сущность, предельный предикат - Бог, то для Аристотеля сущей сущностью является предельный субъект - единичная вещь. На это обстоятельство было указано средневековыми номиналистами. Так, для Дунса Скота, в отличие от Аквината, наибольшей реальностью обладают именно индивидные сущности. Индивидуальная природа вещей - haecceitas (этовость, этость) в терминологии Скота, является ключевым моментом всей его философии и логики.   
Однако магистральные пути анализа категории сущности вплоть до начала ХХ столетия лежали в направлении рассмотрения общих свойств и отношений. Более того, Лейбницем был выдвинут знаменитый тезис о тождестве неразличимых, согласно которому, вещи характеризуются свойствами вообще вне зависимости от их существенности. Для идентификации вещи, согласно Лейбницу, достаточно некоторое ее описание. Именно в контексте нейтрализации существенности свойств следует понимать замечание Лейбница о том, что "минимум сущности порождает максимум существования".
В философской традиции, таким образом, можно выделить три основные направления в анализе указания сущности и существенного свойства. Первый подход, наиболее полно и последовательно реализованный Аквинатом, состоит в рассмотрении сущности вещи как ее принадлежности общему. Очевидно, что этот подход есть абсолютизация общих (вторичных) сущностей Аристотеля. Другой подход определяется "тезисом Скота", согласно которому указание сущности вещи заключается в указании ее нерасчлененной на свойства уникальной неповторимости. Такой подход, по сути дела, есть абсолютизация индивидных (первичных) сущностей. Третий подход - Лейбница - является радикальным отказом от проблемы существенного вообще. Фактически он является вырожденным случаем подхода Фомы, поскольку также сводит идентификацию к подведению явления под некоторый предикат, характеризующий общее свойство.
Встает вопрос о соотношении и взаимосвязи этих способов указания сущности. Сводимы ли индивидные сущности к общим или наоборот - общие к индивидным? Или же их природа принципиально различна? Эти вопросы, лежащие в основе спора об универсалиях, о связи сущности и существования и других проблем, магистральных для развития философии, показательно рассмотреть в контексте проблем, возникающих при обосновании систем логического анализа, в первую очередь - модальных и интенсиональных логик, семантическое обоснование которых потребовало уточнения и переосмысления способов указания необходимых (существенных) свойств именно в плане соотношения индивидных и общих сущностей.  
Такое рассмотрение не только поучительно, но и важно в контексте современного рассмотрения проблемы сущности. Проблема указания сущности, как уже говорилось, самым непосредственным образом связана с проблемой идентификации (отождествления, индивидуации, распознавания) вещей. Так, согласно Н. Решеру[9], можно говорить о четырех основных способах идентификации, в зависимости от выбора необходимых и достаточных ее критериев.
В первом случае для идентификации достаточно указания "существенных" свойств, так же как равенство этих свойств у двух вещей позволяет говорить об их тождестве:
       E(x)=E(y) - x=y 
Н. Решер связывает этот подход с именем Д. Скота. Поэтому, когда он говорит о "существенных" свойствах, речь фактически идет о haecceitas, индивидной сущности вещи.
Согласно другому  подходу, связываемому Решером с Лейбницем, для идентификации достаточно указания  общих свойств, а их совпадение у двух вещей означает тождество последних
       P(x)=P(y) - x=y
Согласно третьему подходу (согласно Н.Решеру - аристотелевскому) идентификация и тождество должны учитывать оба предыдущих критерия
       (P(x)=P(y)) & (E(x)=E(y)) - x=y
Сам Н.Решер вводит также еще один дополнительный критерий идентификации и тождества - остенсивное (непосредственное) указание на предмет типа его предъявления или указания на него как "вон тот предмет". Поэтому полнота идентификации и тождества, согласно Н.Решеру должна включать в себя все указанные критерии:
       (P(x)=P(y)) & (E(x)=E(y)) & (I(x)=I(y)) - x=y
Как представляется, и это будет специально рассмотрено чуть позже, остенсивное указание суть один из способов указания уникальной неповторимости и целостности вещи, то есть - разновидность указания индивидной сущности. Поэтому можно констатировать главное - полное указание сущности предполагает не только простое указание "нейтральных" свойств вещи (Лейбниц) или некоторых общих свойств, существенных в каком то аспекта (Фома), но и всегда должно дополняться и подкрепляться указанием индивидуальной неповторимости вещий, ее haecceitas (Скот, Решер). Короче говоря, полноценная идентификация и отождествление предполагают полноту указания сущности, включающую указание и общей и индивидной сущности вещи, ее функционально-описательную и нормативно-указательную идентификации.
В чем же различия видов знания, возникающих в результате осмысления на основе описательной и нормативно-указательной идентификации объекта познания? Они улавливаются, например, в двух вариантах ответа на вопрос "Кто написал эту работу?": "Профессор такой-то кафедры такого-то вуза" и "Вот этот господин". В связи с подобными различиями Б. Рассел отличал "знание по описанию" от "знания по знакомству". Последнее он считал фундаментом познания, единственно гарантирующим адекватность идентификации, поскольку оно предшествует любым характеристикам и описаниям. "Мы говорим, что мы знакомы с чем-либо, если это нам непосредственно известно, - без посредства умозаключений и без какого-то ни было знания суждений"[10]. Показательно, что этой фундаментальной для него идее теории познания Рассел не изменил на протяжении всей своей длительной и временами - радикальной философской эволюции.
Знание по знакомству Рассел связывает с некоторым "полным комплексом переживаний", образующим единое целое из зрительных, слуховых, осязательных и других восприятий и впечатлений. Такое знание апеллирует ко всему этому комплексу в целом без различения его составляющих. Именно знание по знакомству фигурирует при использовании имен собственных, а также указательных местоимений, необходимость в которых, согласно Расселу, "связана с нашим способом приобретения знания и исчезла бы, если бы знание было полным"[11]. Иначе говоря, необходимость в знании по знакомству возникает в тех случаях, когда нам неизвестны составляющие комплекса переживаний, когда наши знания неотдифференцированны в систему описаний. В этом плане Рассел принципиально противостоит Лейбницу, утверждавшему, что полное индивидуальное понятие (соответствующее индивидной сущности) всегда является конъюнкцией всех общих свойств объекта.
С установкой на знание по знакомству в качестве исходной точки роста знания, фактически, связана и концепция твердой десигнации: употребление имен собственных не требует знания всей совокупности описаний объекта и обеспечивает зачастую более точную идентификацию, более точно указывает на объект, чем целая система описаний и определений через род и видовое отличие. Однако, ни Рассел, ни современные логические семантики не идут дальше различения и противопоставления двух путей идентификации. Между тем, несомненно, особый интерес представляет рассмотрение реального процесса идентификации, когда обе крайности оказываются не принципиально различными, противостоящими друг другу способами указания сущности, а сторонами, аспектами возникновения и развития знания.
Рост знания: динамика существенного и диалогичность осмысления
Развитие знания и осмысления это не только путь от выделения свойств вещи к знанию вещи как комплекса этих свойств, но и встречное движение - от идентификации некоторой нерасчлененной целостности к постепенной дифференциации ее свойств. Так человек первоначально имел дело с индивидной сущностью - водой, и лишь по мере развития научного знания постепенно формулировал знания о ее свойствах, химическом составе, т.е. о ее общей сущности. Аналогично ребенок впервые использует слова "стол", "собака" и т.д. фактически как имена собственные этих предметов и лишь по мере развития и усложнения своего опыта приходит к осознанию общих сущностей, указываемых этими словами.
Начинаясь со знания неполного, развитие знания и осмысления продолжается во все более дифференцированном указании общих сущностей посредством все более точных описаний и определений первоначально нерасчленимо целостной характеристики. Однако, аналитическая истинность таких описаний и определений обеспечивается и подкрепляется всегда указаниями тождества вновь вводимой общей сущности (описательной идентификации) с сущностью индивидной (идентификацией нормативно-указательной), введенной ранее. Например, тепловые явления первоначально объяснялись через ощущение тепла. Затем выяснилось, что причина их заключается в движении молекул. Это знание следовало определить как необходимо истинное в самом строгом смысле слова, поскольку не мыслима такая система описания, в которой тепловые явления не проявлялись бы через движение молекул. По этой причине термин "молекулярное движение" составляет в паре с первоначальным твердым десигнатором "тепло" необходимо истинное утверждение тождества.
Описательная и нормативно-ценностная идентификация оказываются проявлением действия общего механизма осмысления действительности, носящего принципиально диалогический характер взаимодействия его дискретно-дискурсивной и образно-целостной подсистем[12].Существо дела оказывается не в противопоставлении общих и индивидных сущностей и соответствующих способов их указания, во взаимодействии и взаимосвязи этих способов и соответствующих средств. Первая из подсистем осмысления обеспечивает накопление и развертывание описаний и других характеристик явлений, вторая - устойчивость и преемственность динамики осмысления посредством отождествления вновь вводимых описаний с имеющимися твердыми десигнаторами, вводя, тем самым, новые указательные нормативы.
Эта динамика осмысления воспроизводится в развитии научного знания и в соотношении чувственного и рационального, эмпирического и теоретического. Так, раскрытие значения и смысла эмпирических фактов и наблюдений, их объяснение дают гипотезы и теории, т.е. дополнительное знание, за счет синтеза которого с фактами и достигается осмысление данных опыта, возникает новое знание. Однако, именно эмпирические данные позволяют контролировать развитие знания посредством установления соответствия гипотез и теорий фактам. Единство же теоретического и эмпирического посредуется логической связностью и непротиворечивостью единой системы знания.
Чрезвычайно показательно (но, к сожалению, выходит за рамки данной работы) сопоставление двух видов указания сущности и их взаимосвязи со специализацией полушарий головного мозга: правого, как хранителя индивидуальной памяти в виде целостных образов, и левого, связанного с социализацией и словесной дискурсией.
Может быть раскрыта и еще одна сторона взаимосвязи способов указания сущности и идентификации в процессах познания и осмысления. Речь идет о соотношении индивидуального и социального опыта в динамике осмысления. Поскольку общие сущности как описания и определения выявляются по мере вовлечения объектов в сферу социальной практической деятельности, их проактического и духовного освоения, то знание этих сущностей предстает знанием социальным, а сами они - социальными значениями. Однако, в свою очередь, развитие социального знания и опыта предполагает наличие знания индивидуальной личности, реализуется в этом знании. Обычно человек не обладает "полным" знанием о каждом объекте. Носителем исторически определенной полноты знания общей сущности являются субъекты, профессионально занимающиеся определенным видом деятельности в силу общественного разделения труда, например, ученые-специалисты. Человеку же обычно достаточно знания "частичных" значений, а недостаток знания общих сущностей вполне компенсируется твердой десигнацией индивидных сущностей личного опыта или отсылкой к нормативному авторитету специалиста.
Особый интерес представляет связь нормативной идентификации с авторитетом, поскольку выводит анализ динамики роста знания в контекст социальной коммуникации. В этом плане может быть по-новому рассмотрена проблема "герменевтического круга". По-новому в этом плане может быть рассмотрена и роль классических произведений в развитии художественной культуры, которые в историческом времени живут более полной и интенсивной жизнью, чем в культуре их породившей. Очевидно, достигается это за счет богатства связей и ассоциаций этих произведений как с прошлыми, так и с современными культурами. Такие произведения ведут себя фактически как твердые десигнаторы, выполняя роль связующих нитей между культурами, обеспечивая преемственность в их развитии.
В основе динамики осмысления не могут лежать простые отступления от образца, ошибки, искажения нормы и закрепление их в практике, как считает, например, М.А.Розов, сравнивая эти процессы с игрой в "испорченный телефон"[13]. Общество не могло бы существовать, если бы в каждом акте деятельности оно не воссоздавало бы свойственную ему систему отношений, определенную традицию. Следовательно, динамика осмысления реализуется лишь как выражение традиционного и нетрадиционного, сдвигов в осмыслении и сохраниения преемственности осмысления в соответствующих нормативных системах. Традиционность нового нетрадиционного в осмыслении обеспечивается взаимосвязью рассмотренных способов идентификации и указания сущности.
Между общими и индивидными сущностями, между описательной и нормативной идентификацией нет и не может быть пропасти, поскольку это не две различные формы осмыслени