Российский гуманитарный научный фонд
   Международная Кафедра (ЮНЕСКО)
   по философии и этике СПб Научного центра РАН
   
   
   
     
Перспективы метафизики: Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков
     Под редакцией 
     засл. деят. науки РФ, проф. Г.Л. Тульчинского и проф. М.С. Уварова
     Санкт-Петербург - 2000
     
     
     
     
     
     
     
     Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда  (грант РГНФ № 97-03-04130-а)

     Содержание
В поисках новой гуманитарной парадигмы (От редакционного совета)
Предисловие
Глава I . Метафизика и рациональность
1.1 Координата рационального 
1.2 Сущность и рациональность 
1.3 Два типа рациональности
1.4 Ометафизичивание науки 
1.5 Философия техники в современной культуре 
Глава II . Метафизика и философия культуры
2.1. Культурология: от видЕния к  вИдению 
2.2. Возможна ли культурология как "чистая" наука?
2.3. Семиотическое пространство культуры
2.4. Язык и текст в культуре XX века 
2.5. Метафора - знак неполноты бытия  
Глава III . Метафизика, самопознание и свобода 
3.1. Философская антропология и метафизика свободы 
3.2. Самосознание и страх, диалог и Третий 
3.3. Пространства священного. Христианская антропология на рубеже веков
3.4. Исповедальное слово в метафизической перспективе
3.5. Исповедь: бытие-под-взглядом или философический эксгибиционизм
Глава IV . Метафизика российского духовного опыта
4.1. Содержание и судьба российского духовного опыта: метафизические раскопки 
4.2. От мифократии трансцендентального к смыслоутрате: деконструкция тоталитаризма и тотальность деконструкции
4.3. Исторический пессимизм как оптимизм
4.4. Опыт означивания в стратегии и тактике посткоммунизма
4.5. Империя и свобода: итоги и перспективы постсоветского духовного опыта
Глава V . Классическое и неклассическое в метафизике сегодня  
5.1. Классическая метафизика в современном философском образовании
5.2. Слово и тело постмодернизма: от феноменологии невменяемости к метафизике свободы
5.3. Метафизика свободы и ответственности 
5.4. Атактический синдром, или Похороны Винни-Пуха
5.5. Персонология и хапос
Глава VI . Перспективы
6.1. Междисциплинарность, метафизика и перспективы "глубокой семиотики" 
6.2. Комментарии к предстоящему: ракурсы и взоры
6.3. Предстоящее: фундаментальный объект
6.4. Постчеловеческая телесность и неантропоморфная персонология 
6.5. Духовные итоги ХХ столетия и новый сдвиг гуманитарной парадигмы
Адрес: http: www.philosophy.ru/library


    В поисках новой гуманитарной парадигмы
    (От редакционного совета)
В предлагаемой издательской серии предпринимается попытка осмысления и обоснования новой парадигмы гуманитарной культуры, приходящей на смену постструктуралистско-деконструктивистскому подходу. Потребность в таком парадигмальном сдвиге вызревала по мере того как, с одной стороны, критика деконструкции, исходившая из традиционных и сциентистских представлений, все более явно обнаруживала свое теоретическое бессилие, а с другой - не менее явным становился переходный характер деконструктивизма и постмодерна в целом. Главным вопросом становится не после чего они, а перед чем и в обоснование чего. 
Развенчание логоцентризма в деконструкционизме фактически оказалось последней ступенью развоплощения логоса, который лишился своих характеристик телесности и присутствия, каковые придавались ему практикой голоса, звучащего слова, и перешел в область чистых отсрочек и нефизических отслеживаний в рамках письменной речи, окончательно разрывающей связи с означаемым и происхождением.
Результатом деконструктивизма стала культура означающих без означаемых, обращенных в замкнутую цепь самореференций;  или грамматоцентризм, то есть культ не просто письменного слова, но письменности как растворения и стирания всяких следов телесности и "означенности". "Слепая ласточка в чертог теней вернется на крыльях срезанных, с прозрачными играть" (О. Мандельштам). И культура, деконструируясь, превращается в такое царство теней, следов без подлинников, симуляций без оригиналов, в нечто неотмирное.
Критика логоцентризма обернулась его приумножением и факторизацией, логомахией, самодостаточностью отсылающих друг к другу означающих - апофеозом грамматоцентризма.  Выявился   шок гуманитарной интеллигенции перед новой цивилизацией, требующей  изменений в духовном опыте, мировоззрении, метафизике, нравственности, художественной, научной, политической практике. Постмодернизм оказался неконструктивным в том плане, что застыл в стадии  остранения (деконструкции) привычного. Но необходим следующий шаг - новая конструктивная работа с остраненными смыслами.
Такой сдвиг должен отвечать нескольким требованиям: не отрицать, а обобщать опыт деконструктивизма; быть по-настоящему междисциплинарным; давать осмысление нового цивилизационного опыта, его оснований и перспектив; делать акцент не столько на статуарной структурности, сколько на процессуальной динамике осмысления и смыслообразования, которое является результатом глубоко личностного опыта, проявлением человеческой свободы и ответственности.
Каждый парадигмальный сдвиг, как и любое новое осмысление, как это было показано русскими формалистами, а также А. ван Геннепом и В.Тернером при анализе ритуалов перехода, включает три фазы. Во-первых, отстранение, делание привычного непривычным, лишение его обычных статусных признаков,  деконструкция буквально как демонтаж; во-вторых, игра с этими остраненными смыслами, порождающая новые ассоциации и коннотации; и в-третьих, выстраивание нового смыслового ряда, новая сборка или ре-аггрегация.  Деконструктивизм успешно  осуществил первые две стадии парадигмального сдвига, но его критические, "разборные" процедуры сами по себе еще не пересекают порога к третьей, решающей  стадии формирования новой парадигмы.
Предварительно сумму таких методологий можно обозначить как концептивизм, имея в виду двузначность корня "conception" (концепция и зачатие): не только концептуализм как промежуточное поле опосредования номиналистических и реалистических методологий, но и зачинательно-генеративную природу новых методологий, которые не столько деконструируют концептуальные объекты, сколько порождают их в соответствующих гипотетических и поссибилистских модальностях.
Ключевыми моментами таких методологий являются: поссибилизм - смещение акцента с критики сущего и преобразовательного активизма к раскрытию все новых и новых возможностей сознания, сценариев реальности и поведения; динамизм - смещение акцента со структурно-статичного на процессуальность изменения; переход от плоскостных поверхностных моделей к моделям многомерно-стереометричным; персонализм - неизбывность личностного начала как источника, средства и результата динамики осмысления и смыслообразования.
Предлагаемая серия трудов следует логике опамятования, выраженного восклицанием поэта: "О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, и выпуклую радость узнаванья" (О. Мандельштам). Н.М. Бахтин писал: "Тысячелетиями мы оттесняли и заглушали в себе самое древнее, самое верное, самое земное из наших чувств - осязание. И вот теперь, в то время как наши "высшие чувства" отравлены и искажены, пропитаны и разбавлены чуждыми рациональными элементами - осязание сохранило всю свою девственную цельность и чистоту. Только оно - в те редкие моменты, когда оно действительно в нас оживает - реально приобщает нас к вещам".
Отсюда и название серии - "Тела мысли". В данном проекте речь идет об осязательных измерениях современной культуры, но не о возврате к невинной пластике, к девственности осязания, а об осязательности  культурно проработанной,  прошедшей  через стыд самопредставления, саморазъятия, самодеконструкции и восстанавливающей себя в формах постдеконструктивных, концептивных,  в той точке, куда ее привело, во-первых, ускоренное развитие в 20-ом веке визуально-аудиальной культуры и, во-вторых, осознание ее симулятивной природы, падение в нечувственность интервала, отсрочки, промедления, дифференции, которая подлежит теперь новому заполнению, новой культурной проработке знаками осязания в их интенциональной неотделимости от означаемых (вопреки такой разделимости в дистанционных  перцепциях зрения и слуха).
Серия может рассматриваться как продолжение прерванного издания "Санкт-Петербургских Чтений по философии и теории культуры" ("Разум. Духовность. Традиция" и "Российский духовный опыт").
Новая философская серия как издательская программа может стать дополнением и концептуальной альтернативой московской серии "Ad Marginem", которая способствовала продвижению и закреплению постструктуралистской  парадигмы в российской гуманитарной мысли.
При подготовке и отборе работ серии ставка делается на новое поколение философов и не столько на критику, сколько на позитивный, конструктивный поиск.
Немалую роль в появлении этой серии играет то, что можно назвать питерской философской культурой, традициями и широким контекстом  этого города, где живет столько глубоко  философствующих поэтов и художников, физиков и социологов, филологов и психологов. Думается, что  в этом городе, с его надэтничностью, надконфессиональностью, многокультурием,  с его атмосферой  рациональности - и инфернальности, имперскости - и экзистенциальности,  интересом к маленькому человеку и судьбам державы,  с его  напряжениями и противостояниями естественной и культурной среды, скорее всего может вызреть новый парадигмальный сдвиг в философии.
    
Предисловие
Предлагаемая работа является результатом исследовательского проекта, основной целью которого было обоснование нового статуса метафизики в современной культурной ситуации. 
В результате возникновения феномена посткультуры обсуждение взаимосвязи классических и неклассических образов метафизики становится чрезвычайно актуальным. В философском дискурсе комплекс метафизических проблем представляет особое поле, которое, в силу разных обстоятельств, оказывается сегодня на периферии исследовательского внимания. Традиционно центр современной философской рефлексии составляют проблемы историософии, антропологии, онтологии, теории познания, теории ценностей. Метафизика подразумевается как "созданная" наука, в рамках которой обсуждению могут быть подвергнуты  только некоторые частности. Иногда даже можно слышать высказывания о том, что поиск в области метафизики чреват тавтологией, неумеренным эпатажем, "интеллектуальным пижонством".
Вместе с тем, очевидно, что образ метафизики как "чистого" аналога философского знания не является достаточным, поскольку этот статус поддерживается лишь известными и апробированными в истории философии архетипами и не всегда соответствует современной ситуации. Идея метафизики в европейской философии от Платона и Аристотеля до Декарта, Гегеля и Хайдеггера постепенно вбирает в себя основополагающие достижения, возникающие  в различных пластах культуры,  находя истинное самовыражение на перекрестии культурных смыслов.
По мнению авторов книги, становление нового образа метафизики связано с важными переменами в традиционной постановке философских и общекультурных проблем в конце ХХ в. В этом смысле новые горизонты метафизического знания, с одной стороны, наследуют традиции классической рациональности, а с другой, позволяют заглянуть за ее пределы, в "постхайдеггеровский" мир метафизики.
Современная культурно-историческая ситуация несет в себе особые смыслы, связанные с рождением разнохарактерных философских парадигм. Общей чертой таких новообразований является их маргинальный характер, явная неустойчивость, подвижность возникающих моделей, их труднопредсказуемость, устремленность к границам философского знания. Подобное положение вещей совсем не является признаком ущербности культурного пространства современности. Речь идет о преодолении "паузы культуры", которая грозит вылиться в жест "метафизического недеяния".
Основные культурно-философские построения, возникающие в данной ситуации, приобретая видимость завершенности, окончательности, но на самом деле они играют роль поисковых зон, в которых  находятся метафизические "складки" бытия, требующие современной расшифровки и интерпретации. Общепринятое использование приставки "пост" для обозначения логики образования этих парадигм весьма своеобразно:  на смену извечному "нео-", приписанному всей истории ХХ в. (неотомизм, неопозитивизм, неореализм, неокритицизм) или же его, "нео-", этимологическим инверсиям (новый рационализм,  "новые левые, фрейдо-марксизм) приходит энтимема "пост" культуры.
Стратегия "пост" игры" часто исполняет роль нежелательного ограничителя культуры, ее смыслового оконечивания. Возникающий в этой связи феномен деструктивного мышления, реализующийся в форме адаптивно-конформистских установок (часто выдающих себя за нонконформистские), обращается в осознанный жест "шизоаналитического" философствования, для которого любой "новый рационализм", любое, даже феноменологически окрашенное  cogito,  оказывается не более,  чем мифом Нового времени.
По мнению авторов, использование междисциплинарного метода исследования, ориентированного на метафизическое пространство искусства, религии, философии, политики и  естествознания позволит разработать и обосновать оригинальную концепцию метафизического знания, отражающего специфику современной историко-культурной ситуации.
Предисловие - М.С. Уваров
Глава I    написана С.С. Гусевым (1.1.), Г.Л. Тульчинским (1.2, 1.3, 1.4.), Д.Н. Козыревым (1.5.);
Глава II - Г.Л. Тульчинским (2.1.), М.С. Уваровым (2.2, 2.4.), С.С. Гусевым (2.3., 2.5.);
Глава III - Г.Л. Тульчинским (3.1, 3.5), Д.Н. Козыревым (3.1), С.С. Гусевым (3.2), М.С. Уваровым (3.3, 3.4);
Глава IV - Г.Л. Тульчинским (4.1. 4.2. 4.3. 4.5), М.С. Уваровым (4.4);
Глава V - М.С. Уваровым (5.1, 5.4), Г.Л. Тульчинским (5.2, 5.3, 5.5);
Глава VI - Г.Л. Тульчинским (6.1, 6.4, 6.5), Г.М. Бревде (6.2, 6.3)






Глава I. Метафизика и рациональность.
1.1. Координата рационального.
Современная фаза развития теоретического сознания вновь выдвигает на первый план проблему рационального. Это обусловлено целым рядом обстоятельств, среди которых не последнюю роль играют как продолжающиеся попытки найти какие-то универсальные правила, обеспечивающие эффективность практического взаимодействия людей с окружающей действительностью, так и стремление полнее и глубже осознать интеллектуальные механизмы, используемые в поиске этих правил.
Осмысление собственных действий в окружающем мире заставляет людей все большее внимание обращать на характер организации своих знаний об этом мире, поскольку именно эти знания задают деятельностные программы, реализуемые в процессе существования общества на различных этапах его развития. Данное обстоятельство обусловливает и усиление роли познания в общем комплексе взаимодействия человека с окружающей его действительностью. С этой точки зрения само понимание рациональности как проявления действия Разума (независимо от представлений о его сущностной природе) связано с необходимостью выявить фундаментальные формы и уровни устройства этого Разума. 
С давних времен понимание сущности и природы рационального распределилось в основном по двум направлениям. Одно из них связано с оценкой эффективности человеческих действий и характеризует в качестве "рациональных" те из них, которые позволяют достигать желаемых целей с наименьшими затратами времени и усилий. Сегодня это направление наиболее ярко выражено в различных вариантах, развивающих концепцию М. Вебера, которая базируется на идее полезности и целесообразности хозяйственных усилий человека. В соответствии с данным подходом рациональность действий зависит от количественных характеристик, выражающих соотношение затраченных усилий и достигнутого результата. Рациональным, с этой точки зрения, считается максимальное соответствие организации действий и той цели, на которую действия были направлены. Познавательное отношение при таком подходе хотя и присутствует, но играет вспомогательную роль и выражено, главным образом косвенно. Рациональность отождествляется с последовательностью деятельностных актов, наличием однозначных связей между ними, допускающих их отображение в сознании в виде определенных логических схем и правил. 
Другое направление, отчетливо оформляющееся в философии Нового времени, направлено на поиск регулятивных правил, обеспечивающих последовательность и связность человеческих рассуждений, в устройстве самого человеческого интеллекта. Традиция обычно связывает возникновение данной программы, главным образом, с именем Р. Декарта, противопоставляя его программу линии эмпиризма, родоначальником которой считается Ф. Бэкон. Однако, несмотря на противопоставление этих двух программ, между ними  можно увидеть немало общего. В самом деле, бэконовская борьба с "идолами" весьма созвучна принципу сомнения, на котором базируется методология Декарта. Да и сам основатель эмпиризма, как известно, рассматривал свою концепцию как средство корректировки деятельности разума. Поэтому, несмотря на утвердившееся представление о полярности эмпиризма и рационализма их следует рассматривать как изначально взаимодополнительные тенденции, выражающие с разных сторон некую общую для Нового времени идею о регулятивной роли познания в комплексе человеческих взаимодействий с окружающей реальностью. Эмпиризм и рационализм в этом случае оказались различными формами анализа интеллектуальных предпосылок и допущений, из которых исходили мыслители предшествующих эпох.
Начиная с философии Нового времени эпистемологическая линия становится одной из важнейших составляющих всех последующих философско-методологических систем, направленных на прояснение сущности и природы рационального. Правда, оформившееся к XVII в. естествознание попыталось понять универсальные правила человеческого рассуждения как результат осмысления чисто эмпирического взаимодействия с миром, рассматривая интеллектуально-теоретическую сферу как вспомогательную и вторичную. Однако сложный и долгий путь, пройденный познающим (не только внешнюю действительность, но и собственное функционирование) разумом, обнаружил, в конце концов, неэффективность и даже опасность абсолютизации чисто эмпиристской стратегии, поскольку метод проб и ошибок, играющий важную регулятивную роль в большинстве эмпирических процедур научного исследования, способен привести человечество к катастрофическим результатам.  
К XX столетию окончательно сложилось представление о том, что наиболее открыто и полно рациональное проявляется именно в науке. Но, в связи с необходимостью предвидеть возможные результаты человеческого воздействия на мир и управлять этим воздействием, на первый план стала выдвигаться сфера теоретического познания, охватывающая не столько сиюминутный интервал исследовательской деятельности, сколько область прошлого и будущего. И так как традиция понимать рациональное как систему универсальных правил работы человеческого интеллекта сохранилась, то именно с теорией стали связывать надежды на обнаружение таких схем рассуждения, которые успешно действовали в прошлом и могут быть эффективными в будущем. При таком подходе рациональное стало отождествляться с логическим, поскольку одна из важнейших задач логики всегда связывалась с выявлением и экспликацией универсальных, не зависящих от особенностей страны или времени, правил, позволяющих с организовывать процесс любого рассуждения.  
Однако постепенно стало ясно, что понятие "рациональное" шире, чем понятие "логическое" поскольку первое связано и с процедурами изменения действующих правил, созданием новых, тогда как логика выявляет уже существующие и контролирует следование им. Поэтому потребовалось найти какие-то базисные установки, определяющие действия по сохранению одних правил и замене других как "рациональное поведение". Такие установки, вплоть до второй половины XX столетия, по-прежнему старались обнаружить в практике естественнонаучного исследования. Это обусловило, во-первых, рост интереса к историко-научной проблематике, ставшей в философии науки ХХ в. одной из наиболее обсуждаемых тем, а во-вторых, офор