разграничение исповеди и покаяния имеет более "рациональный" смысл, поскольку "одним из важных требований покаяния является признание, исповедание своих грехов перед лицом Божиим в присутствии священника: верующий исповедуется Богу, а священник - только свидетель его исповеди..." (Свет Евангелия.  № 15 (166). С. 4).
[71] Поснов М.Э. История христианской церкви (до разделения церквей - 1054 г.). Брюссель, 1964. С.508-509.
[72] Там же. С.510.
[73] Вопросы на исповеди взрослых христиан: Пособие пастырей церкви при совершении таинства покаяния и для говеющих мирян, приготовляющихся к исповеди. М., 1996. С. 140-144.
[74] Алмазов А. Тайная исповедь. Т.1. С. 11.
[75] Там же. С.323.
[76] Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т.1. С.244.
[77] Витело. О первоначальной причине покаяния в людях // Время, истина, субстанция: От античной рациональности к средневековой. М., 1991. С.125.
[78] Фромм Э. Человек: кто это такой? // О человеке. Вып. 1: (Пространство и время, любовь и вера в его жизни). Сборник. М.,1991. С.11-12.
[79] Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. М., 1990. С.32. В контексте "Авторской исповеди" Гоголя совершенно иначе оцениваешь тот урок, который преподал всем нам В. Г. Белинский своим небезызвестным письмом.
[80] Бердяев Н.А. Самопознание. СПб., 1991. С.8.
[81] Горький А. М. Исповедь // Горький А. М. Собр. сочинений: В 30 т. М., 1949. Т. 8. С. 330-346.
[82] Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда. // Вехи. Из глубины. М., 1991. С.25.
[83] Шестов Л. Власть идей // Шестов Л. Соч.: В 6 т. Т.4. СПб., 1907. С. 256.
[84] Интересно сравнить парные изображения св. апостолов у Эль Греко с диптихом из коллекции Русского музея, созданным в школе Даниила Черного и Андрея Рублева. Канонические особенности православной иконы великолепно сочетаются здесь с очевидно доминирующими исповедальными мотивами, характеризующими служение св. апостолов.
[85] Ирецкий А. Н., Рукавцова О. М., Псалтопулу Д. Исповедь церковная и литературная. Нравственно-педагогический опыт российского общества // Опыт религиозной жизни и ценности культуры. СПб., 1994. С. 123
[86] Кандауров О. Автопортрет как исповедальный жанр // Красная книга культуры? М., 1989. С 189-201.
[87] Там же.
[88] Хейзинга Й. Осень средневековья. М., 1988. С.25.
[89] Петрарка Ф. Письмо к потомкам // Петрарка Ф. Избр. автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974. С.9, 24.
Адрес: http: www.philosophy.ru/library



Глава VI. Перспективы.
6.1. Междисциплинарность, метафизика и перспективы "глубокой семиотики".
Философия культуры и уровни междисциплинарности.
Возможности теории и философии культуры ограничены, что становится очевидным при рассмотрении динамики культуры и смыслообразования. При рассмотрении развития культуры, а тем более таких его факторов как научное, художественное, техническое творчество, деловая активность и т.д., на первый план выходит не воспроизводство традиций, а их преодоление, становление и формирование новых традиций и норм. Но в этом случае тем более необходим некий подход, позволяющий не ограничивающийся более или менее удачными аналогиями, сопоставлениями и примерами adhoc , остроумной и не очень критикой и игрой этимологиями, а позволяющим на некоем общем метаязыке строить описания различных процессов перехода и динамики различных феноменов культуры. 
В силу двойственной природы человека, как единства духа и плоти, несколько замечаний относительно биологических (психо-физиологических) аспектах лиминальности. Возникающая проблема лиминальности самосознания, конечно же, так или иначе, но затрагивает старую философскую психо-физическую проблему. Не исключено, что переходы от химических процессов к биологическим, а от тех - психологическим, затем - искусству, политике и т.д. сами являются вариантами лиминальных процессов и их анализ представляет собой важную междисциплинарную проблему. Возможно, что с биологической точки зрения жизнь как таковая есть лиминальный феномен: например, как лиминальная стадия перехода от одной формы неживого - к другой, или - как смертельная неизлечимая заразная болезнь, передающаяся половым путем.
Если же говорить серьезно, то искомый подход к персонологической динамике осмысления возможен только как реализация некоего междисциплинарного комплекса. Хотя бы потому, что, как уже говорилось, смысловая проблематика проявляется в самых различных областях культуры, да и культура в целом может рассматриваться как комплекс освоения и осмысления человеком действительности. Да и сама природа осмысления предполагает некоторое взаимооплотнение смысловых структур, реализующееся на их стыке. 
Междисциплинарность рассмотрения и осмысления в науке проявляется по-разному и в различной степени: в постановке проблем, в подходах к их решению, в развитии теорий, выявлении связей между ними, формировании новых дисциплин. Можно сказать, что существует несколько вариантов понимания междисциплинарности и междисциплинарного подхода:
       (1) Исследователь использует язык описания одной области для описания другой области. Например, этнограф использует филологические термины для объяснения этнических феноменов. В этом случае мы имеем метафоризацию, которая очень важна в эвристическом плане для поиска нетривиальных объяснений. Эвристический потенциал культурологических штудий во многом связан именно с этим случаем. 
       (2) Исследователь использует различные языки для описания различных сегментов сложного комплекса. Например, маркетинговое исследование пользуется понятиями, терминологией и концепциями экономики, психологии, социологии и других наук на различных стадиях и участках анализа. Но это не окрошкообразный пицца-метод, а выстроенный комплекс специализированных подходов и методик. Я думаю, что эта версия междисциплинарности весьма плодотворна применительно к дискурсу лиминальности.
       (3) Исследователь создает новый синтез, который открывает новую реальность. И тогда он пользуется новым языком. Этот случай есть случай создания новой дисциплины.
Обобщая, следует признать, что междисциплинарность в науке - дело степени. Следует помнить об ограниченных возможностях каждого уровня рассмотрения. Невозможно говорить обо всем сразу. Междисциплинарный подход не есть "пицца-метод". Максима "anything goes" хороша только в ситуации выбора, но, после конкретного выбора, мы уже должны придерживаться избранного пути. Можно говорить о шкале междисциплинарности. На одном полюсе этой шкалы - в той или иной степени интегрированная мозаика дисциплинарно точных описаний и объяснений. Связи между ними (интегративная схема) могут быть вырожденными или все более и более выходить на первый план, доходя до очерчивания собственных границ и формирования пограничных проблем и теорий. И, наконец, - другой полюс - некий новый синтез, новые фундаментальные метафоры и, таким образом, возникновение и развитие новой научной дисциплины.
Особую роль в этих проявлениях междисциплинарности и переходах из одной степени в другую играет язык. На одном полюсе шкалы в описаниях сохраняется дисциплинарная семантика (терминологическая точность определений понятий).Междисциплинарность имеет как бы сугубо синтаксическое исполнение. На другом речь уже идет о новой семантике, введении и определении новых понятий, описывающих фактически новую реальность. Степень междисциплинарности - фактически суть степени нарастания семантического в схематизме связи и переходов между описаниями различных предметных областей. В наиболее зрелом случае речь идет об образовании принципиально новой предметной области - о новой научной дисциплине.
Примером развития на базе междисциплинарности новой дисциплины, является синергетика[1]. Однако и в этом случае необходимы дальнейшие уточнения и оговорки. Прежде всего, это относится к персонологичности лиминальности. Синергетика претендует на статус универсального обобщения в описании процессов реального мира. Это концепция колоссальной обобщающей силы, в том числе и относительно важных аспектов процессов перехода и трансформации. Но лиминальность связана с процессами осмысления и смыслообразования, т.е. попытками конечного существа, каковым является человек постичь бесконечный универсум с какой-то определенной позиции, в каком-то смысле. Именно ограниченность (определенность) человеческого разума порождает смыслы и значения. Например, временные границы человеческого бытия порождают проблему смысла жизни и смерти, а значит - проблему поиска контекста реальной жизни. Но что есть этот контекст? И каков путь к вненаходимости по отношению к реальности? 
Поэтому хотелось бы иметь возможность междисциплинарного рассмотрения лиминальности как именно смысловой динамики.
Семиотический подход 
Очевидной привлекательностью в плане возможностей осмысления лиминальности обладает семиотика как общая теория знаков. Семиотический подход доказал свою плодотворность в культурологии и искусствоведении, этнографии и теории коммуникации.[2]
Традиционная семиотика, как известно, задает три вектора рассмотрения и соответственно три аналитических измерения знаков и знаковых систем: прагматику, семантику и синтаксис.
Прагматический контекст лиминального дискурса берет в рассмотрение   ряд социальных условий трансформации общества, порождающих многие факторы изменения языковой практики: новые интенсивные способы коммуникации в бизнесе, политике, рекламе, публицистике, public relations, искусстве и т.д.; более широкие и интенсивные межкультурные и международные контакты; интенсивное изменение содержания и методов подачи информации в СМИ; новые электронные средства коммуникации (интерактивные мультимедиа, Интернет, электронная почта и т.п.); стремительный рост разнообразных новых субкультур (в сферах бизнеса, искусства, молодежных, криминальных), создающих новые специфические способы общения.
Синтаксический аспект лиминального дискурса связан с новыми и деформированными знаками и языками. Некоторые из них хорошо известны: профессиональный жаргон, прежде всего - сферы бизнеса; сленг молодежных субкультур; новые языки искусства; криминальный и паракриминальный сленг; заимствования слов и выражений из иностранных языков.
Семантика лиминального дискурса особенно интересна, поскольку задает онтологические (экзистенциальные) допущения и предположения дискурса. Любой язык, текст, каждая теория и каждое рассуждение и суждение делают допущения о существовании сущностей, образующих предметную область этих языков, текстов, суждений и т.д.[3] И экзистенциальные допущения лиминального дискурса задают в высшей степени неординарные области и сущности.
Этот дискурс метафоричен и чрезвычайно многозначен - вследствие упоминавшихся прагматических обстоятельств. Это дискурс семантического изменения (перехода) и травмированного сознания. Неустоявшаяся, непроясненная ментальность порождает тотальную неопределенность и демонтаж традиционных смыслов и смысловых структур, отрицание привычных символов и реальности, норм и ценностей. Лиминальный дискурс есть дискурс в стиле нонсенса и абсурда. А нонсенс - отнюдь не лишенность смысла, а наоборот - неограниченное нагромождение смыслов, их мультиплицирование. Эта игра со смыслами и значениями порождает многообразие интерпретаций, объяснений, толкований, прочтений.
Специфика семантического фактора лиминальности зависит и от специфических тем лиминального дискурса: повышенного внимания к теме смерти, специфической танатологии; катастрофизма и эсатологизма; акцентированного внимания к социальным девиациям и маргинальным группам; сексуальной свободы, гомосексуализма и трансексуализма; "черного" (стрессогенного) юмора, тотальной пародийности и травестирования; отказ от научной рациональности, ориентация на мистицизм, эзотерический гностицизм. 
Этот прагматико-семантико-синтаксический комплекс лиминального дискурса проявляется в обыденном опыте, деятельности СМИ, политической аргументации, публицистике, гуманитарных исследованиях, искусстве - словесном и изобразительном, духовном опыте, включая не только активизацию традиционных конфессий, но и New Age, интерес к чань(дзен)-буддизму, Веданте, деятельность тоталитарных сект.
Семиодинамика или глубокая семиотика
Однако и традиционный семиотический подход ограничен возможностями только описания de facto лиминальности и лиминального дискурса, но не самой динамики перехода в осмыслении и смыслообразовании, что заставляет искать пути, дополнительные к традиционным структуралистским и семиотическим подходам, путей, адекватных самой природе лиминальности. 
Обычный структурально-семиотический подход оставляет лиминальный дискурс в кругу общих мест: рассмотрение перевода, метафоры, иронии как типичных случаев лиминальности; соотношение лиминальности и интерпретации, понимания, диалога; трактовки лиминальности как соотношения внешней и внутренней позиции и т.п. Но всякая ли интерпретация порождает лиминальность? В каком случае пространство интерпретации и понимания становится пространством лиминальности? Каково реальное пространство лиминальности? Где она реализуется? Имеется ли лиминальность в каждой стадии развития, в каждой ситуации перехода из одного состояния в другое? Поскольку лиминальность характеризует динамику социально-культурных систем, то не есть ли ее пространство пространством человеческого бытия? Но тогда как она связана с тем, что задает человеческое измерение бытия - со свободой?
С философской точки зрения мы сталкиваемся с типичной ситуацией. Феноменология, экзистенциализм, философская герменевтика очень ясно продемонстрировали, что интерпретация, понимание и даже язык - суть не только процессы коммуникации. Они содержат в своей сердцевине проблемы поиска человеческой, личностной позиции, самоопределения, самосознания, вненаходимости этого сознания, иначе говоря - проблемы трансцендентального характера.
Лиминальность - ситуация поиска Я, поиска идентичности, осуществления акта творчества, ситуация реализации свободы. Свобода же внеприродна, она не имеет отношения к физической реальности, в которой нет свободы, а есть только причинно-следственные связи. Свобода - специфически человеческое измерение бытия. Лиминальность в отношении к человеческому бытию есть позиция абсолютной вненаходимости (Outside) и именно такова позиция человека в бытии, поскольку абсолютным центром (Inside) , определяющим его полноту, является только Бог.
Становится ясным, что проблема лиминальности - метафизическая проблема, что не удивительно, поскольку такова судьба всех понятий и идей, претендующих на универсальность: чем шире круг обсуждаемых контекстов, тем вернее это ведет к философской генерализации, а та - прямиком к метафизике. Как гласит русская пословица: "Коготок увяз - всей птичке пропасть" И это не так уж плохо. Более того, это замечательно. Я думаю, что лиминальность, так же, впрочем, как и культурологические штудии вообще, нуждается в большем числе измерений, чем позволяют структурализм с его бинарными оппозициями и традиционная (трехмерная) семиотика. Необходимо дополнить их измерением трансцендентальным, метафизическим, понимая под ним "вероятное существование трансцендентального, нематериального, вневременного, благорасположенного, упорядоченного и привносящего порядок бытийного пространства, каковое, судя по всему, ... оказывает универсальное воздействие на посюсторонний мир".[4]
Поскольку же речь идет о поле сугубо человеческого, личностного самоопределения, и именно личность, ее сознание является источником, средством и результатом смыслопорождения, то это измерение может называться также личностным (персонологическим). Так или иначе, но такой подход подобен переходу от двумерного, плоскостного рассмотрения к стереометрическому, дающему анализу глубину (высоту). Из плоскости явленной дискурсивности анализ как бы ныряет вглубь, уходя к корням и источникам смыслопорождения, получая возможность рассмотрения его динамики. 

В некотором смысле такой подход аналогичен переходу в физике от кинематики, прослеживающей траектории движения к динамике, рассматривающей силы, порождающие это движение. Поэтому такой подход можно было бы назвать "семиодинамикой". Однако, использование такого термина требует дополнительных уточнений и обобщений. Поэтому, применительно к кругу рассматриваемых в данной работе вопросов, я предпочитаю называть такой подход "глубокой семиотикой" ("deep semiotics "). Этот термин напоминает "deep play" , используемый Д. Бентамом в его "Theory of legislation", когда он говорит о процессе порождения законодательства. Однако, это совпадение случайно и предлагаемая концепция "глубокой семиотики" не зависит от бентамовской интуиции. 
Очевидно, неспроста для Х.-Г. Гадамера и большинства прочих читателей текстов Ж. Дерриды остается загадкой - почему понимание и чтение с пониманием Деррида называет метафизикой.[5] Понимание - смыслопорождение, а смысл - всегда инобытиен, связан с прорывом к трансцендентному.
Предпосылки и ряд идей, важных для развития глубокой семиотики, содержатся в работах М.М. Бахтина, Н.М. Бахтина, Г.Г. Шпета, П.А. Флоренского, Л.С. Выготского - авторов, с которыми может быть связана прерванная традиция теории и философии знаков. Обычно выделяются две семиотические традиции: семиотика, восходящая к американскому прагматизму Ч. Пирса и Ч. Морриса, и семиология, восходящая к Ф. де Соссюру и французскому структурализму. Думается, однако, что можно говорить и о третьей традиции, восходящей к В. Гумбольдту, В. Вундту, А. Фосслеру, В. Марти, продолженной упоминавшимися русскими авторами, подчеркивавшими особую роль личности и ее сознания в формировании и развитии знаковых систем и смысловых структур. 

6.2. Комментарии к предстоящему: ракурсы и взоры
"Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает"[6]. Тот, кто знает и говорит, минует не. 
Не неба, очерчивающего окоемом: здесь происходит то, что принято считать жизнью - здесь исток и истина происходящего.
Не невозможного: мысль, мышление становится мыслимым, слиянный с созерцаемым созерцатель пребывает в за-бытии - в забвении имен, чувств, образов.
Не неизбежного, неотступного человеческого вопрошания, три рода которого: что, как и каким образом.
Вопрошание что: что есть сущее, что представляют собой его аспекты и атрибуты, что связано с ним в мире вещей и событий, что структурирует бытие и что составляет основу его.
Вопрошание как: как соотнесено с другими определяемое той или иной категорией.
Вопрошание каким образом: о познании и статусе истины.
Вопрошание первого рода (онтологическое, метафизическое, экзистенциальное) возводит небо небес над суетой сует, возводит заключенного в мир в сан странника на грани окоема.
Вопрошание второго (аналитическое) - игра теней невесомого смысла на поле речи.
Вопрошание третьего - проект моста над пропастью "между миром по ту сторону и миром по сию сторону наших чувств"[7].
??????? , философский эрос, трансцендентальная установка - устремленное в за-бытие вопрошание - минует не невозможного: страх расставания с телом, необходимым для того, что принято считать жизнью, страх расставания с ощущениями и мыслями, дающими знать о мире, очерченном окоемом, страх расставания с собой, заключенным в тело, заключенным в мир. Страхом выстроена стена забвения: забвения себя, слиянного с созерцаемым, забвения себя, копошащегося в суетном. "И мы коснулись неба и нашли, что оно наполнено стражами могучими и светочами"[8] Где ужасающие стражи несут службу свою - во мне, у стены, на пути к созерцанию. Где пылают ослепительным мраком светочи - во мне, в за-бытии, на пути к созерцанию. Где небо - во мне, в за-бытии созерцателя. "И тайна этого: закрой глаз свой и поверни зрачок свой, и откроются те светящиеся цвета, что сияют. И лишь закрытым глазам дана власть видеть их" - учение раби Шимона[9]. Развернутыми внутрь, закрытыми, устремленными к пределу - беспредельности за-бытия глазами созерцали мир "ради религиозной объективности и сверхличной метафизичности"[10] иконописцы древности. "О зерцале, которое не светит, открывающемся, написано: видение. Про зерцало, которое светит сокрытое, написано: познание"[11]. В себя восхожу я, и прозре