ервое -
искать  возможность для создания  на Дальнем Востоке крупной частной русской
акционерной  компании, в  которую вложили  бы  большие деньги  Романовы и их
ближайшее окружение.  Da  ist der  Hung begraben. С  большой  суммы  ожидают
больших  дивидендов.  Да  и  расстаться с  такими деньгами они не  пожелают.
Компанию надо создавать в Китае или Корее, - Гольштейн немного поразмыслил и
твердо   продолжил,  -  лучше   в  Корее.   Это  сразу  вызовет   обострение
русско-японских  отношений, а  их  конфронтация с  нашей  и  божьей  помощью
приведет  к  нужной  нам  цели.  И  второе  -  надо  подталкивать  Россию  к
территориальным захватам в  Китае. И даже  не  на севере, в Маньчжурии,  а в
центральном  Китае. Захват русскими оставленного японцами Порт-Артура был бы
политически  выгоден  для  нас. Это  сильно  ударит по национальной гордости
японцев, возбудит  острую  их ненависть к  России,  заставит позаботиться  о
реванше.   Все  это  -  морально-этические  соображения.  Но  есть  и  более
существенные  - экономические.  Обосновываясь в  Ляодуне,  Россия  тем самым
загораживает Китай  собою от Японии. А этого они России  не позволят.  Китай
после  победоносной  для  Японии  японо-китайской  войны  представляется  им
беззащитной жертвой и  они не простят России, выхватывающей  плоды победы из
рук. Чтобы возбуждать алчную  жадность у  русского императора и  подтолкнуть
его к более решительным действиям, надо тщательно спланировать и осуществить
захват китайского  порта  где-нибудь  поблизости  от  Ляодуна.  Более  того,
подбросить мысль  об  аннексии китайского  порта Австро-Венгрии или, скажем,
Италии.  Парочку  броненосцев,  для  придания  веса  своим  притязании,  они
наскребут.  Николай  II,  прослышав,  что даже крохотная  Италия  обзавелась
владениями  в Китае, и сам  поторопится. Все это желательно осуществить года
за два, не более.
     После обеда граф  Эйленбург присел к стоявшему в углу зала роялю Эрара,
вывезенному  хозяином дома из  Франции. После подавления Коммуны и оккупации
Парижа германскими войсками инструмент даже такого знаменитого мастера можно
было приобрести за бесценок. Начав играть "Славься в венке побед" - прусский
гимн,  он  обернулся  и  увидел,  что все  присутствующие  стояли  в  полном
молчании.



ЖУН МЭЙ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПЕКИН

     Потом было долгое  путешествие  по  странам  Европы, визиты в Германию,
Францию,  Англию  и  Северо-Американские соединенные  штаты и везде  Жун Мэй
днями служила Ли Хунчжану переводчицей, а ночами грела ему постель.
     Из Америки делегация  на  пароходе  через  Великий  океан  вернулась  в
ближайший к столице Поднебесной империй порт Тяньцзин, но прежде чем ехать в
Пекин, Жун Мэй отпросилась на пару дней в Цзин-чжоу-тин, благо это недалеко.
     Со старым хэшаном Янем она обошла главный зал храма и  оба его придела,
зажгла свечи и воскурила благовония, а потом поставила на поминальный столик
благовонные свечи духу своего сына.
     Позволив ей погоревать недолго, старый хушан увлек ее в  свою каморку и
велел рассказать обо всем, что она видела и слышала в долгом путешествии.
     Он был нетороплив и внимателен.
     -  Говори, девочка,  говори,  - повторял  он, изредка поднимая  на  нее
прикрытые тяжелыми  морщинистыми  веками  темные глаза. Все,  что знаешь ты,
очень важно для спасения Поднебесной.
     - Я так старалась  выполнить ваше  поручение, знать и видеть  как можно
больше,  проникнуть в самые  тайные замыслы  императрицы Цыси и Ли Хунчжана,
что стала его наложницей, - призналась она и горько заплакал.
     - И  цветок, брошенный равнодушным ветром  в грязь, и яшма,  упавшая  в
пыль,  остаются  цветком и  яшмой  и не становятся грязью и  пылью, - утешил
старый Янь, бережно и ласково гладя ее по голове.
     - Поживи несколько дней  в  пристройке,  побудь рядом  с сыном, окрепни
душой,  отдохни,  воспрянь  телом,  очистись   в  молитвах  нашим  богам   и
возвращайся  в Пекин,  к  императрице-регентше Цыси. Все,  что ты  сообщила,
очень  важно. Это  помогает  нам  копить  силы  и  искать  способ  сохранить
Поднебесную от  захвата варварами. Ты помогаешь нам  узнать замыслы безумных
правителей  и  собрать  силы для  отпора врагам. Постарайся  быть  близкой к
императрице Цыси и Ли Хунчжану. Его, как стало нам известно,  скоро назначат
главой Цзунли-ямыня, и  все  сношения  с внешним миром будут проходить через
его руки.
     Вернувшись в  Пекин,  Жун Мэй привезла императрице  богатые  подарки  и
вкусные заморские лакомства - консервы и  конфеты. Старуха долго, с любовью,
нескрываемым   жадным  любопытством  и   с  явным  наслаждением   перебирала
иностранные башмачки и туфли на высоких каблучках,  даже попыталась ходить в
них, но едва  не упала, за что жестоко выбранила поддерживавшую ее служанку;
хихикая,  примеряла кружевные трусики  и  бюстгалтеры; закутывалась  в яркие
ткани; тщательно рассмотрела  и,  прижимая к уху  выслушала  многочисленные,
привезенные из разных стран Европы и Америка  золотые, серебряные и стальные
часы; подивилась  фонографу,  поющему и  разговаривающему на разные  голоса;
любовалась  нанизанными  на  пальцы  перстнями  и  кольцами  с  драгоценными
камнями; тыкала пальцы в мази и притирания; с восхищением заставляла фрейлин
перенюхать все  флаконы  с духами и одеколонами; кривлялась перед  зеркалом,
примеряя парижские, берлинские, лондонские и ньюйоркские шляпки... Радости и
веселья императрице хватило едва ли не на неделю.
     Очень  осталась она  довольна Жун Мэй. Да  и  Ли Хунчжан обрадовал  ее,
сообщив,  что тайный договор, согласно которому  Россия  обязалась  защищать
Поднебесную  от  всех  варваров,  подписан.  Она  потребовала  принести этот
договор, долго и внимательно разглядывала французские буквы, а  затем велела
унести в главное хранилище в Цзунли-ямыне и хранить его особенно бережно.
     Теперь  заключенный  в  Москве  договор  следовало  обсудить  в  Высшем
императорском совете, а затем утвердить императором.
     Трижды прозвенел серебряный  колокол, вознесся  к небу ароматный дым из
старинных бронзовых курительниц, заиграли флейты  и свирели у  губ одетых  в
зеленые и  голубые халаты музыкантов. Евнухи распахнули тяжелые драгоценного
черного  дерева  двери  и  императрица  Цыси  шагнула  к трону. Гуансюй, как
обычно,  чувствовал   себя   неважно   и   просил   императрицу   заниматься
государственными делами в его отсутствии.
     Внизу на полу перед тронем  застыли коленопреклоненные высшие сановники
в разноцветных  парчовых халатах, украшенных тканными  золотом  иероглифами,
обозначающими  мудрость,  долголетие, честь,  верность..,  -  лгуны, воры  и
лицемеры.
     Впереди  всех в пурпурном халате с изображением журавля, красным поясом
с пряжкой из нефрита и рубинов и рубиновыми шариками на шапочке скорчился Ли
Хунчжан,  раздувшийся  спесью  от сознания  отлично  выполненного  поручения
императрицы и недосягаемого превосходства над взиравшими на него с завистью,
ненавистью и страстным желанием  подставить ножку Гуна, Цина и Дуаня. Жун Лу
выглядел озабоченным,  а Юань Шикай, после  сокрушительного разгрома в Корее
неожиданно возвысившийся,  просто пыжился от самодовольства; в  интригах он,
пока, не участвовал, хотя и заметно было, как льстиво он льнет к триумфатору
- Ли Хунчжану.
     - Докладывай, - махнула рукой императрица.
     - Нуцай Ли Хунчжан заключил от имени  Милосердной, Счастливой, Главной,
Охраняемой, Здоровой, Глубокомысленной, Ясной, Спокойной, Величавой, Верной,
Долголетней, Чтимой, Высочайшей, Мудрой, Возвышенной, Лучезарной императрицы
Поднебесной  империи  оборонительный  союз  с  Россией,  -  гордо,  с  видом
человека, одержавшего грандиозную победу, произнес он.
     - Хао, хао, - кивала императрица, - мы знаем о том. А что еще?
     - Еще,  за  подарок  от России  восьми миллионов ланов  была  подписана
концессия  на  строительство  из  Забайкалья   до  Владивостока  через  нашу
Маньчжурию  железной  дороги.  Концессия заключена  на  восемьдесят  лет, по
истечении которых дорога бесплатно поступит в обладание Поднебесной империи.
Бесплатно! - он победно оглядел ревниво внушавших ему сановников. - Хотя, из
осторожности, нуцай  Ли  Хунчжан  в  контракте концессии оговорил, что через
тридцать шесть  лет мы  можем  приступить к выкупу железной  дороги. Русские
обязались   в  день  открытия  движения  по  дороге  уплатить  правительству
императрицы еще пять миллионов ланов.
     -  Какое  же участие  в управлении  строительством  и  работой железной
дороги примем мы?
     - Нуцай  Ли  Хунчжан  добился,  что  Председателем  правления  Общества
Китайской  Восточной  Железной  Дороги, так по-русски она называется,  будет
представитель правительства императрицы.
     Но туг вмешался великий князь Дуань, люто ненавидивший выскочку китайца
Ли Хунчжана.
     -  Нуцай Дуань осмелится спросить - кто будет  вести  изыскания  трассы
дороги, кто  будут  инженеры,  которых у  нас вообще  нет,  откуда возьмутся
десятники, специалисты  по  строительству  полотна дороги, мостов,  станций,
водокачек, депо и множества других сооружений?
     И на все эти вопросы старый Ли Хунчжан вынужден был отвечать:  русские,
русские, русские...
     -  Нуцай Дуань знает, что такое строительство железной  дороги, хотя бы
на  примере  английских  и  германских в Южном Китае. Строительство железной
дороги означает  захват  громадной полосы земли  вдоль дороги, и  совершенно
бесплатно;  вызванных  этим волнений среди  местного  населения;  наводнения
трассы  дороги  множеством наглых и бесцеремонных белых дьяволов;  появление
чужеземных войск и полиции для охраны их; исключение полосы отвода дороги из
нашей  юрисдикции  и  установленне  там  законов  государства  красноголовых
червей. То есть фактическое расчленение Срединного государства, захват нашей
территории  с  нашего  же разрешения.  Они будут пользоваться  трудом нашего
населения,  грабить богатства наших недр,  устанавливать свои законы, введут
свои войска, будут обманывать и обирать народ... И за что?
     -  Но  русские  обязались  оборонять  нас за  все  это от  всех  других
варваров, - воскликнул Ли Хунчжан, обиженный, что его дипломатическая победа
не оценена по достоинству, а наоборот, подвергается беспощадной критике.
     -  Ах, оборонять, - не  выдержал молчавший  до сих  пор Жун  Лу. - Свои
армии им сюда подтянуть не удастся, слишком далеко. А если и удастся, то это
будет самым ужасным, что  только можно придумать.  Добровольная оккупация  -
какой позор  дня  Поднебесной империи!  Если они  расположат свои войска  на
нашей территории, то мы не будем властны в своих землях,  лишимся собираемых
налогов, а народ станет дерзким и непослушным...
     Он перечислял все мыслимые и немыслимые беды, ожидающие  Поднебесную от
дипломатического успеха  Ли Хунчжана,  а Жун  Мэй  видела,  что  императрица
успокоена тем, что, пусть и с помощью русских солдат, но она защищена, ей не
придется бежать и прятаться от японцев или каких других варваров.
     Потом злобное  бормотание сановников и лоскутки  улавливаемых ею мыслей
императрицы слились в ровное, успокаивающее жужжание  толстого  с коричневым
брюшком  мохнатого  шмеля,  изображение  их  дергающихся  фигур  подернулось
туманом,  словно  она  смотрела  сквозь запотевшее  стекло, дрогнуло, плавно
накренилось  и  потихонечку поплыло. Жун Мэй покрепче ухватилась  за  кресло
императрицы, махнула на  них всех  рукой и стремительно  помчалась  к своему
милому,  веселому,   пушистому,  с   ровными  белыми   зубками,   блестящими
любопытными глазками, крепкими  лапками и  гладкой красной шерсткой лисенку.
Они  чрезвычайно соскучились  друг  по другу,  да и наступила  пора занятий.
Сейчас Жун Мэй обучала сына запахам и вкусам. Осень, время уборки  урожая, и
они лакомились  плодами земли от северной Маньчжурии до  южной  Юньнани и от
Шаньдуна на востоке до Тибета на западе.
     И, кроме того, ей нужно было пересказать все, что она видела и слышала,
старому мудрому  хэшану  Яню. Он ждет ее известий, он  внимательно выслушает
ее,  он просит подробно описывать все, что она  читает  в мыслях импратрицы,
слышит из уст  сановников, видит на их лицах, узнает из сплетен и  пересудов
дворцовой  челяди. Проницательный хэшан Янь видит всю опасность безмозглых и
рискованных   решений,  принимаемых  этими  злобными   пауками,   именуемыми
Верховным  императорским  советом,   и  только  он  один  знает,  как  можно
противостоять им.
     Ждут ужасные беды
     погрязших в пучине разврата.
     Сколько людей не обманывай,
     всегда наступит расплата. 1

     I. Развеянные чары, стр. 396. Пер.И. Смирнова.



МЕДНИКОВ. ПРИМОРСКАЯ ОБЛАСТЬ.

     Два дня  Андрей  Медников  ходил  как в угаре.  Боялся. Из  Никольского
приехал  полицейский  пристав,  днями  долго  рыскал  по рощице,  вынюхивал,
высматривал,  а  вечерами  вызывал  к себе  в  опустевший  домик Кирилловича
землекопов по одному и подолгу беседовал. Дошла очередь и до Андрея.
     Пристав был вежлив, - Садись и рассказывай.
     - Чего? - решил стоять насмерть Андрей.
     - Все и с самого начала.
     - Когда родился, что ли?
     - Для протокола пригодится и это.
     - Метрика у хозяина, - хмуро отвел глаза Андрей.
     - Куда ушел Буяный? - внезапно спросил пристав.
     -  Увели его сперва в полицию,  а потом в  тюрьму на Корейской улице об
прошлом годе, солдатушки.
     - Хитришь, ты знаешь куда. Твои рваные бахилы со стоптанными подметками
оставляют заметный след. Вот я сейчас  покажу гипсовый слепок из  рощицы,  а
затем полюбуемся твоими отпечатками, - пристав вытащил из-под стола какой-то
грязно-белый камень с торчащими из  него прутками и принялся тыкать  его под
нос Андрею.
     - Чего это? -отпрянул Андрей. - Я такого никогда не видывал.
     - Пойдем во двор, - пристав  крепко ухватил Андрея за рукав и потащил к
двери.
     На улице у скобы,  об которую  терли ноги, соскребая грязь, чтобы в дом
не тащить, пристав указал на влажную жирную землю.
     - Ступи ногой!
     Андрей ступил.
     - Да крепче, - прикрикнул пристав.
     Андрей,  не  понимая, чего от  него  хотят, оперся  на ногу всей  своей
тяжестью.
     - Отойди,  -  скомандовал пристав,  присел над следом и внимательно его
оглядел.
     - Ах,  каналья,  -  вдруг выругался он, -  хитришь, сволочь. Ты  правой
ступи!
     Опорки Андрей были  худые,  протекали и расквашивались,  доставляя  ему
много хлопот, и  как  раз вчера он на старые  подошвы набил новые из толстой
кожи. И подковки приладил, чем очень гордился. Этим днем они его не подвели.
     Бегло взглянув на след правой ноги, пристав взъярился.
     - А ну, снимай их, - скомандовал он.
     - Нету такого закону, -  не послушался  Андрей, - чтобы босиком ходить.
Или меняться станете? - кивнул он на блестящие  сапоги пристава, надраенные,
тупоносые, хромовые голенища гармошечкой.
     Тот уже понял бесполезность своего требования и решил испытать Андрея с
другой стороны.
     - Ты куда в ту ночь ходил?
     - В каку?
     - В позапрошлу, - передразнил его пристав.
     - Дак дрых я, уставши.
     - Нет, ходил, ходил, люди видели.
     - Не зна..., по нужде может...
     Неудача   с  отпечатками  обуви   подорвала   уверенность  пристава   в
выстроенной версии, да и сведения, добытые хитроумными расспросами боявшихся
власти мужиков были, видимо, расплывчаты и туманны, так что он махнул рукой,
- Пошел вон...
     Андрей тому и рад был.
     Но назавтра с  железки его выперли. Благо корейцев и китайцев на дорогу
много нанялось. И деньги тот час рассчитаться нашлись.
     Огорчился Андрей, но  и  обрадовался. Подальше  от  греха.  Сразу  он в
Никольские   подался  и  вола  купил.  Довольно   заморенного,  правда,   но
мужик-малоросс присоветовал,  бери, мол,  по  свежей  траве быстро отъестся,
кости, шкура есть и молод еще.
     Так, гордый покупкой, вошел он в Ивановку.
     Прошлый  год   Медниковы  не  то,  что  пробедствали  -   землю  отдали
корейцам-половинщикам,  а  сами  дом  достроили,  огородом,  садом,  пасекой
занимались, словом, испугом отделались. Да и  деньжат  немного скопили, сдав
ячмень в  интендантство.  Купили они вола, да второго  Андрей привел,  опять
пахать  можно, чем они  сразу и занялись.  Но  Андрей, пожив в новой  избе с
недельку, в город засобирался.
     - Плохо мне что-то тут,  к людям привык. Пойду в город работу искать, -
объяснил он отцу-матери. И ушел во Владивосток.
     С  работой в городе было  неважно. Все  были  рады пользоваться дешевым
желтым трудом,  да и специальности  у Андрея никакой  не  было. Потыкался по
городу он, работу поспрашивал, но  все  бестолку. Половым, правда, в трактир
предложили,  но  Андрею  с   души  воротили  повадки  внешне  угодливых,  да
бесцеремонных молодцов, и он решил, что у него так не получится никогда.
     Тут  прослышал  он, что местный купец Яков  Лазаревич Семенов  набирает
ватажку капусту морскую драть и подался к нему. Семенов со своим компаньоном
Демби  организовал   капустный  промысел,  в  прошлые  годы  у  них   хорошо
получалось, вот они и расширяли свое дело. Артели набирали, по  преимуществу
корейские, человек по тридцать - сорок, но пять - шесть русских обязательно.
Хоть  корейцы  и  не обманут никогда и  с  оплатой  всегда  согласны, да  на
русских, по привычке, надежды более. Артели свои Семенов развозил  по  всему
побережью Приморья, и на Сахалине  южном капусты  было множество. Но  Андрею
повезло,  недалеко  отправили,  в  залив  Стрелок.  Построили  рабочие  себе
балаганы,  лапника  наземь елового-пихтового настлали, застелили  брезентом,
вот и  устроились. Где по мелководью, где под воду ныряли корейцы с серпами,
а на берегу длинные листья анфельции укладывали на козлы для просушки. Потом
в плотные тюки упаковывали и шаландами  в город  отправляли, а оттуда уже  в
Китай  и  Японию.  Работа  тяжелая,  совсем  Андрей  тощим  стал  и  солнцем
прожаренный.  Но  платил  Семенов  хорошо,  в  два  раза  больше, чем Андрей
зарабатывая на строительстве дороги.
     К концу октября, когда совсем уже холодно стало, выбрались они в город.
Семенов дал  расчет,  но остался Андреем доволен,  звал на  следующий год на
прежнее  место  работать. На  зиму же у  него  для Андрея  работы  не  было.
Побродил он  по  городу,  опять везде потыкался, но без особого старания. По
дому соскучился.  Потом  сходил к Кунсту и Альберсу на Мальцевскую,  накупил
обнов братовьям, шаль цветастую матери, сапоги добрые бати,  а себе тульскую
гармонику,  девок  к  себе в  Ивановке  приваживать,  и  снес  все  добро  в
Матросскую слободку, чьи улочки за Гайдамаковским оврагом с сопки к Морскому
госпиталю у моря скатывались, и где ночевал он у бабы Авдотьи. Завтра с утра
решил домой отправляться, а вечером с товарищем по капустному промыслу зашли
пиво  попить  в  трактир  "Петербург"  обшарпанный,  там  же,  в  Матросской
слободке. Без особого желания  Андрей согласился в  трактир идти. И накурено
там, и воздух спертый, от чего назавтра голова болит, и тоска, и матерно, да
и драки без конца  вспыхивают, приходится унимать соседей. Но не откажешь же
товарищу. Не к лицу, не по-мужски выйдет.
     Пришли пораньше, пока рабочие  с механических мастерских  и служивые из
флотского экипажа не нахлынули, заняли удобный угол, за  фикусом разлапистым
в  кадке,  здесь  покойней  было, и пива заказали  дюжину. По  первой кружке
залпом  выпили,  с  жадностью,  недолго  посидели,  внутрь  себя  блаженству
прислушиваясь, по бутерброду с кетовой икрой сжевали и за второй потянулись.
Но  тут  Андрей  ощутил  на  себе  взгляд  из  другого  угла,  тоже  фикусой
загороженного. Отпил  он полкружки недовольно, мешали ведь, поставил на стол
и  вгляделся в  соседний угол. А  оттуда  скалил зубы сквозь  бороду  Матвей
Буяный. То-то радости было.  И по  груди поколотили  кулаками друг друга  и,
обнявшись, по спинам тузили, и