нократно и на "Память Азова", "Нахимов", "Корнилов", и
на  "Владимир  Мономах",  развозя  заказанные  в  магазинах  сладости,  чаи,
фарфоровую посуду, гребни, веера и прочую галантерею.
     Русские офицеры были  горячими патриотами  своих кораблей  и  настолько
крепко их любили, что едва ли не как один,  желали обзавестись  искусными их
копиями.  Японские  мастера,  славившиеся  тонкой,  кропотливой  работой,  в
большом количестве  изготовляли  модели их крейсеров и канонерских лодок, но
для  этого  они  нуждались  в  точных  измерениях.  И командиры  кораблей  с
удовольствием предоставляли им такую возможность. Так что русские корабли до
последней заклепки давно не предоставляли секрета для командования японского
флота.
     И  до того он увлекся  своими  изысканиями,  видя полнейшее  отсутствие
бдительности местных властей, что однажды попался.
     Наняв за неплохую  плату  небольшую  группку  безработных  китайцев,  в
поношенной  куртке и заплатанных штанах из  синей  дабы бродил он с ними под
предлогом поисков  работы  по  всем интересующим  его местам  города.  Таких
шатучих группок тогда было множество. Прикрытие оказалось настолько удачным,
что пару раз натыкаясь на знакомых офицеров,  а поиски работы приводили  их,
безусловно, на  военные объекты, он остался неузнанным.  Это отец подсказал,
что  работодатели  различают и ведут переговоры только  со старшинками таких
бродячих  групп  ищущих  работу азиатов,  а  на  остальных  не  обращает  ни
малейшего  внимания, скользнув  лишь равнодушным взглядом по  кучке  понурых
ладей с заискивающими глазами и робкими улыбками.
     На  сей раз  они забрались довольно  далеко от  города, в  бухту  Малый
Улисс, где  располагалась  со своими  складами  минная команда и где сегодня
должен  был  стать под  разгрузку пришедший на  днях  военный транспорт.  От
духоты августовского дня спасали легкий ветерок с моря,  со стороны Русского
острова,  и  белые пушистые  облака изредка загораживающие  солнце.  Сидя на
круглых,  обкатанных  волнами  береговых  валунах  и  опустив  босые ноги  в
прохладную ласковую воду, он  с интересом наблюдал,  как обнаженные до пояса
военные моряки  перегружали с  транспорта  на  берег длинные,  блестевшие на
солнце мины Уайтхеда.  Постукивали поршнями и шипели струйками пара  судовые
лебедки;  над  сонной еще  водой бухты  звучали команды  "Вира",  "Майна"  и
"Давай-давай" и  не несущий  смысловой  нагрузки,  но обязательный словесный
гарнир  озорного мата;  одна  за  другой  появлялась из  трюма  и  осторожно
переносились на берег серебряные  акулы мин; и он тихонечко шептал себе  под
нос,  - сити,  хати, кю..., как  вдруг ощутил на  плече  увесистую  ладонь и
жесткие  пальцы  впились  в  ключицу.   Мгновенно  сгруппировавшись,   чтобы
распрямиться   в   отпоре  стальной  пружиной,  боковым  зрением  он  увидел
владивостокского  контрразведчика, крепостной  жандармской команды ротмистра
Марпурова,  франтоватого  красавца  с  холодными  бледноголубыми  глазами  и
тонкими черными усиками над вечно мокрыми красными губами. Но  держал его не
Марпуров, которого ему ничего не стоило в мгновение ока превратить в мешок с
требухой и обломками  костей,  джиу-джитсу и  каратэ в училища им преподавал
опытный мастер; на него  уже грузно наваливался, ощутив его  крепкою мышцы и
предупреждая отпор, здоровенный краснорожий унтер.
     - По мне все косоглазые на одно  лицо, но вот  этот  примелькался, явно
славится излишним любопытством, - насмешливо говорил Марпуров.
     И  унтер  добродушно  бормотал,  -  Не  дергайся, манза,  не  дергайся,
охолонь, - но держал за плечи основательно.
     Спешившему  к  ним  в виноватом  поклоне  старшинке  китайцев  Марпуров
равнодушно бросил, - с тобой потом побеседую...
     Пока унтер, сведя его руки  вместе и обхватив их здоровенной лапищей за
запястья, другой рукой жестко  шарил, обыскивая  сверху  вниз  по  телу,  он
заметил, как  один из парней-китайцев  юркнул в  густые кусты и  заспешил  в
соседнюю  бухту Диомид, где  было небольшое китайское  поселение и откуда на
лодке за час вполне можно было добраться до города.
     Марпуров  тоже заметил  карабкающегося  по откосу  на сопку  китайца  и
удовлетворенно кивнул.
     Потом унтер ловко перетянул сложенные его руки ремнем  и подтолкнул  за
деревянную казарму, где их уже дожидалась пролетка с парой коней.
     - Дюжий бычок,  крепенький,  - одобрительно отозвался о  нем  Марпурову
унтер, привязывая свободный конец ремня к подлокотнику пролетки.
     -  Этот бычок  на веревочке, а второй конец  на холке у  коровушки, вот
корову-то и доить будем , - туманно отозвался Марпуров.
     Вот тут  у него сердце в  пятки и ухнуло. Влип-то как! Неужели Марпуров
отца  шантажировать  собирается?  О, насколько  это  ужасно.  Он  безнадежно
оглянулся,  но  руки  были  больно  стянуты;  унтер,  охранник  сразу видно,
опытный, револьверы у них с Марпуровым на  поясах внушительные,  да  и  знал
Марпуров, небось, на кого охотился.
     С час, по трясучей проселочной дороге, сперва вдоль поросшей камышами и
осокой  медленной  речушки,   потом  на  крутую   сопку,  вниз,  по  шаткому
деревянному мосточку через речку Объяснение, а затем вдоль бухты Золотой Рог
- по Пфефферовской госпитальной  улочке, мимо флотского экипажа  и  мельницы
Линдгольма  добирались они до  Мальцевского оврага, а оттуда  уже рядышком -
подняться  вверх  на  Лазаревскую  в   Офицерской  слободке   и  по  ней  до
приземистого  кирпичного здания крепостной  жандармерии, Лазаревская, 9. Всю
дорогу сидящий  рядом Марпуров  молчал,  изредка  лишь на него поглядывая, и
усики пощипывал задумчиво.
     Его же мысли лихорадочно метались. Что говорить? Как выпутываться? Да и
что  Марпуров против меня  может иметь? Прогулки  по городу?  Китайскую дабу
заношенную?  Записей  то  у  меня  с  собой  никаких  нет.  А  дома  рыться,
обыскивать, отец не позволит. Консульство экстерриториально... Намекнул, что
отца станет шантажировать... Но чем?
     Приехали. Марпуров  дверь в  свой  кабинет открыл, указал ему на стул в
углу,  и  сам  сел  за  стол,  боком  к окну. Два окна  в кабинете  крепкими
решетками были схвачены и в откос близкой сопки  смотрели.  Унтер потоптался
недолго и, повинуясь  жесту  Марпурова,  вышел и загремел кружкой по пустому
ведру, со дня воду вычерпывая. Потом, слышно было как  подковки гремят, пару
шагов сделал и уселся на шаткую скрипучую лавку.
     Марпуров удобно устроился  в кресле, закурил длинную манильскую сигару,
помахал рукой,  синий  дым разгоняя, и неожиданно  для него произнес, - Ждем
полчаса, сейчас  за  тобой должен явиться господин Ватацубаси-старший. Очень
уж егозливый ты, студент...
     Еще помолчал. Затем опросил, - Зачем  в Анучино, Новокиевское, в Святую
Ольгу ездил?
     Он ответил,  в глаза  Марпурову честно глядя,  как и было  уговорено, -
Отцу помогал, отчеты японских купцов  и ремесленников  собирал и заказы  их,
что покупатели требуют...
     - Врешь ты все... А сейчас отчего заплатанный?  Одеть совсем нечего? По
военным объектам чего шляешься? На обратный путь зарабатываешь?
     - Одеться есть во  что, а деньги нужны, это да. У отца просить надоело.
А работу ищу где придется, и у военных тоже...
     -  А вот  мне  известно, что  ты агент общества Гэнъеся* и по  Приморью
мотаешься, от его членов отчеты собираешь...
     * .Гэнъеся - Общество "Черный океан." /Черный океан- пролив, отделяющий
остров Кюсю от материка/

     - Я впервые слышу об этом обществе, - твердо возразил он.
     - Сейчас же после твоего отъезда из Анучино на  стрельбище был задержан
приказчик Отиро, гильзы от новой винтовки ползал искал, а в карманах найдены
из  мишеней выковыренные пули  и бумажка с иероглифами. Интересен перевод, -
Марпуров вынул из ящика стола  лист бумаги и  прочитал: -  " Клянусь богиней
Солнца  Аматерасу,  нашим  священным  императором, который  является  высшим
священнослужителем  Великого  Храма  Исэ, моими  предками,  священной  горой
Фудзияма, всеми  реками и  морями, всеми  штормами  и  наводнениями,  что  с
настоящей минуты я посвящаю себя службе  императору и моей родине и не ищу в
этом личной выгоды, кроме того блаженства, которое  ожидает меня на небесах.
Я торжественно клянусь,  что никогда не  разглашу ни одному живому  человеку
того,  чему  общество  научит  меня или покажет мне, того, что  я узнаю  или
обнаружу в любом  месте, куда я буду послан или где  окажусь.  Исключение из
этого  будут  составлять  мои  начальники,  которым я обязан  бесприкословно
повиноваться  даже тогда,  когда  они прикажут мне убить себя. Если я нарушу
эту клятву, пусть откажутcя от меня мои предки и пусть я буду вечно гореть в
аду.
     Он съежился, испарина мелким бисером на лбу выступила.
     - Я ничего не знаю об этом.
     - Так ты, говорят, студент Токийского университета?
     - Студент...
     - Какого хоть факультета?
     - Историко-филологического...
     - Со шпионским уклоном?
     -  Ворона  ворону  за  глаз  не  укусит, -  эту  фразу  уже  произносил
запыхавшийся отец, войдя  без стука и кладя на край стола  пухлый конверт. -
Скучно мальчику  целыми  днями  дома  сидеть, вот он  и гуляет. Опять  же  с
сокровенными  глубинами подлинно народного фольклора знакомится...Он заметил
страх  и  бешенство  в  глазах  жандармского  ротмистра, но  на из  озорства
искаженную  хорошо  знавшим  русский  язык  отцом  пословицу, тот ответил  с
деланным безразличием, - Да, и посоветуйте ему не быть  столь безграничным в
своей  любознательности:  за  русским фольклором не стоит забираться в такие
дебри, как  Анучино, или,  скажем,  Посьет.  У вас  базар рядом, или  причал
Добровольного флота.
     Смахнул  конверт в ящик  стола,  крикнул унтера  и  велел проводить  до
крыльца  господина  Ватацубаси  с  сыном.   -  Представителей  дружественной
косорылой  державы,  империи  хризантем и  проституток,  -  на прощанье хоть
чем-то отомстил он.
     А дома отец  жестко выговорил сыну за позорный провал, велел немедленно
уезжать в Японию и тот час заказал билет на первый же пароход.
     - Не вздумай там рассказать, что побывал в  жандармерии. Неудачников не
любят, будут относиться с пренебрежением, ничего  не  станут доверять.  Твои
записи я  прочел, кое-что  добавлю, самое ценное, конечно. О сыне заботиться
надо...

     В  Майдзуру командор  Тодаси Одзу  бегло  просмотрел  его  записи,  для
чего-то  отчеркнул синим  карандашом  фамилию командира расквартированного в
Новокиевском   урочище   9-го  Восточно-Сибирского   стрелкового   батальона
полковника  Стесселя  и  по-настоящему  заинтересовался   лишь  информацией,
которую предоставил ему отец при прощании в каюте японского парохода.
     - Аппарэ - Великолепно, Браво! - не удержался он от восклицания.
     -   Твой  отец,  -  сразу  определил  он   подлинного  хозяина  добытой
информации, - истинный тедзин!
     И принялся читать.
     -"По   мнению   командования   Приамурского  военного   округа   и   по
разработанному штабом  округа плану,  в случае  войны японская  армия  будет
преследовать  цель вторжения в  пределы России  в Южно-Уссурийском крае. Это
вторжение   может  произойти  либо  морским  путем  при  помощи  десанта   в
Южно-Уссурийский край, либо сухопутным путем  из Южной Маньчжурии на Гирин и
далее  в русские  пределы.  Вторжение  морским  путем  возможно  только  при
господстве   Японии  на   море,  то  есть  при   ее   союзе   с   одной   из
западно-европейской  держав.  Сейчас  такое  вторжение  для  японской  армии
немыслимо:  состоявшееся  соглашение между  Россией,  Германией  и  Францией
давало  этому  союзу  громадный  перевес  в  морских  силах,  а  единственно
возможная  для Японии  союница  Англия уклонилась от участия  в  проходивших
тогда переговорах. Вторжение по сухому пути облегчается для Японии тем,  что
ее  почти  восьмидесятитысячная  армия и  без  того, после  войны с  Китаем,
расположена  на  линии  Ньючжуань  -  Хайчен  в  Южной  Маньчжурии.  В  виду
возможности для японцев оперировать только по  сухому пути и потому, что при
этом условии кратчайший путь  в русские пределы из района, где сосредоточена
главная часть японской армии,  идет  через  Гирин,  решено все  мобилизуемые
части  Приамурского   военного  округа  двинуть  к  Гирину.  Образовать  для
предстоящих  действий по  усмотрению  командующего войсками округа  генерала
Духовского полевые действующие отряды со штабами, управлениями, необходимыми
на первое  время парками, транспортами и санитарными учреждениями, составить
соображения  и подготовить средства для производства всеми свободными силами
округа движения  к Гирину, как сухопутно, так и водой, по  Амуру и  Сунгари,
выяснив все потребности для этого движения и подготовив его настолько, чтобы
движение начато  было  немедленно по  получении приказа. Военное движение  в
Китай необходимо исполнять при дружественном его соглашении, а при известных
обстоятельствах -  и  самостоятельному  нашему  решению;  во  всяком  случае
необходимо  будет  установить и всячески поддерживать  дружеские отношения с
местными  властями,  которые  могут  впоследствии доставлять  нашим  войскам
продовольствие,  перевязочные  средства и  топливо.  Первой целью экспедиции
должно быть занятие нами Гирина, как важнейшего города  Северной Маньчжурии,
узла сухопутных  дорог,  конечного пункта водного пути по Сунгари и будущего
опорного  пункта нашего для дальнейшего движения. Наступление к Гирину может
быть  исполнено  как  со  стороны Южно-Уссурийского края, так и  от среднего
Амура и из Забайкалья. Для обороны морского побережья Южно-Уссурийского края
оставляются  два  стрелковых  батальона, горная  полубатарея  и  Уссурийская
казачья сотня. Для обороны Владивостока - пять линейных батальонов, три роты
крепостной артиллерии  с восемью горными орудиями, минная рота и Уссурийская
казачья сотня. Для обороны устья Амура в Николаевском отряде - один линейный
батальон, крепостная артиллерийская команда и четыре горных  орудия. Оборону
устья   Амура  сосредоточить  вблизи  мыса   Чныррах,  а   оборону  Сахалина
предоставить его собственным силам, то  есть местным  командам, поселенцам и
каторжанам.  Оборона  острова  от  вражеского  десанта  возлагается  главным
образом на Тихоокеанскую эскадру.
     Остальные  войска  округа  составят   два  отряда:  Южно-Уссурийский  и
Забайкальский. Первый  отряд формируется из Приморской группы в составе пяти
стрелковых батальонов, шестнадцати легких  и четырех горных орудий и четырех
казачьих   сотен  и  должен  идти   на  Синчагоу  и  Нингуту  в  Омоссо;   и
Хабаровско-Благовещенской  группы,  которая  в   составе  четырех   линейных
батальонов и шестнадцати легких орудий должна  водою и железнодорожным путем
добраться до Никольского, а отсюда следовать по пути первой колонны, то есть
на  Синчагоу  и  Нингуту  в Омоссо. В  общем, Южно-Уссурийский  отряд  будет
состоять из  двенадцати батальонов, шести  казачьих сотен и пятидесяти  двух
орудий  под  общим  командованием  командующего  войсками  Южно-Уссурийского
отдела генерал-майора Конанского. Забайкальский отряд формируется из четырех
колонн:  первая  в составе трех казачьих батальонов, трех  казачьих полков -
шестнадцати   сотен  -  и   двенадцати  конных  орудий,  сосредоточившись  у
Цурухайтуна, должен двинуться на Хайлар, Цицакар и Бодунэ; вторая колонна, в
составе четырех конных  амурских  сотен и  четырех ракетных  станков, должна
идти  из Благовещенска на  Мергень и  Цицикар, где присоединиться к  войскам
первой колонны; третья колонна, в составе трех казачьих батальонов при шести
горных орудиях, подлежит  сплаву по Амуру и Сунгари до  Бодунэ; четвертая, в
составе  четырех Сретенских резервных батальонов, также подлежит  сплаву тем
же путем.  В Бодунэ все колонны Забайкальского отряда  должны  соединиться и
поступить  под  общее  командование  помощника командующего  войсками округа
генерал-лейтенанта  Гродекова,  причем  во  всем  отряде  получается  десять
батальонов, двадцать сотен и восемнадцать орудий. Из Омоссо  и Бодунэ отряды
Южно-Уссуражского и Забайкальского отрядов  совокупно напрявляются к Гирину,
где  соединяются  под  общим  начальством генерала Духовского. Здесь  должно
сосредоточиться двадцать два батальона,  двадцать  шесть  сотен и  семьдесят
орудий. Тот час по  объявлении войны, то есть если Япония откажется очистить
Ляодунский полуостров, Российский императорский военный флот должен отрезать
сообщение японской армии от метрополии."
     -  Учитесь  у  отца,  мичман, -  кладя в кожаную  папку  листы, говорил
командор Тодаси  Одзу.  -  Половина  успеха  на войне  - это  знание  планов
противника.  А  эта информация тем более бесценная,  что  в ней названы  все
наличные силы русских на Дальнем Востоке.



ИВАШНИКОВ. ПРИМОРСКАЯ ОБЛАСТЬ.

     Долгими  зимними  вечерами  в жарко  натопленной  горнице,  когда  Иван
приезжал домой на зимние вакации из Владивостока, где  он учился в гимназии,
или  душными  летними ночами в  копнах свеженакошенного сена, окружали  они,
ребетня,  как  стайка  серых  воробушков,  деда,  а тот,  весьма  польщенный
вниманием,  степенно  оглаживал  широкую седую  бороду,  ласково  гладил  по
головушке  младшую  его  сестренку  Настену   и   пускался  в  воспоминания.
Ровесников  в станице  у  него не было,  а молодые, в расцвете, мужики все о
повседневных  делах  гутарили,  вот  он  и отводил душу  с детьми. Любил  он
старину помянуть, а помянув - увлекался и увязал в ней глубоко, не вытащишь.
     Дед   рассказывал,  как  его  отец  крепостной  крестьянин  был  сослан
помещиком  "за продерзости" еще в восемьсот пятом в Забайкалье, женился  там
на  бурятке  и  остался  заводским крестьянином  при  Нерчинских  серебряных
заводах.  Вот  откуда  у  Ивашниковых  широкие  скулы,  темные  глаза,  чуть
приплюснутый  нос и густые черные  волосы.  Таких здесь  называет гуранами -
ясно  дня всех  -  помесь  русаков с бурятами. Куда  бы не  забросила судьба
русских людей - в горы ли  Кавказа, в таежные ли дебри Сибири, в песчаные ли
пустыни  и  оазисы  Средней Азии  или  бескрайние степи Забайкалья  -  везде
приходилось им  сталкиваться с местным людом, иной раз  в кровавых сечах, но
большей  частью удавалось налаживать мирные  отношения,  влиять на их быт  и
самому подвергаться влиянию. Да  и шли-то в те края дальние главным  образом
солдаты, казаки, ссыльные да каторжные, вот и брали в жены местных девушек -
отличных  хозяюшек,  трудолюбивых,  покладистых,  детей  рожавших   крепких,
ядреных, сперва  с  явным преобладанием монгольских кровей, но годы  спустя,
сменив  несколько поколений,  круто замешанных на русской крови, все более и
более похожих на природных  русаков; но  приглядись  - гурана всегда  узнать
можно.
     В начале семисотых годов,  с открытием в Нерчинском крае богатых рудных
месторождений,  здесь  стали  строить  государевы  серебряные   заводы.  Для
обеспечения  заводов  и  рудников  рабочими  руками и  продовольствием, сюда
начали переселять крестьян из более заселенных мест Сибири, либо по царевому
Указу 1760  года  помещики  ссылали крестьян "за продерзости", либо в  зачет
рекрутов ссылали крестьян не старее сорока пяти лет с их  семьями. Сюда же с
1764 года стали ссылать вывозимых  из Польши русских крестьян,  негодных для
зачисления в  пешие  и конные  сибирские  полки.  Более  же  всего население
Забайкалья увеличивалось  за счет ссыльных  на поселение  или  каторгу,  а с
изданием  в  1822 году Устава о  ссыльных, такое положение вещей закрепилось
окончательно.
     С   присоединением   к   России   Приамурья   и   установлением  широко
раскинувшейся границы с Китаем возникла необходимость в надежной ее охране и
защите,  ведь допрежь  отношения с соседом худые были, но  вооруженного люда
здесь  было  мало.  Вот   и  получилось  так,  что  русский  казак,  кочевой
пограничный стражник из местных