ым государствам, выбрали тактику возвращения всей власти императору и
изменили   князю,   не  пошли  на  поводу   его   стремлений   к  феодальной
самостоятельности. Я хорошо помню, как  взбешенный князь Хисамицу жаловался,
что  не желал,  чтобы  император получил  право на  управление  княжествами,
потому  что для прочности  страны  необходимо, чтобы  все  князья  в  стране
владели своими землями и имели собственные войска. Сайго  и Окубу на  словах
были согласны с князем, но сами  подготовили указ  о  возвращений императору
права на  управление  княжескими землями. А ведь прежде,  с  помощью  тех же
князей, Сайго и Окубу разгромили армию сегуна Кэйки и подавили сопротивление
северных дайме...
     - Да,  я  участвовал  в  тех  походах,  - горделиво воскликнул  молодой
самурай,  -  и  в бою при  Тоба,  и  в  битве при  Фусими,  и в  сражении  у
Хакодате...
     -А я  за ваши успехи  пил сакэ,  -  насмешливо взглянул на него Андо  и
опять потянулся к бутылке
     - Сайго и Окубу предали сацумского князя, а их приятели по центральному
правительству предали  своих князей, верными вассалами которых прежде  были.
Где теперь дайме? Где их княжества? Нету... И вместо сопротивления иноземным
государствам, Сайго и Окубу открыли для них страну, ввели их порядки, вместо
княжеств сделали  префектуры, упразднили деление самураев по рангам, уравняв
их всех... Кому-то это и пришлось по вкусу, да не всем...
     - А почему Сайго попал в опалу и вышел из правительства?
     - Он оказался недостаточно гибким.  Окубу изменил дайме и своим прежним
друзьям-самураям и утвердился  у власти, а Сайго не нашел в себе мужества на
эту измену.
     Они помолчали, обдумывая сказанное.
     -  Вот  лично ты, чего ты добивался,  служа  у  Сайго, - спросил  Андо,
прерывая затянувшееся молчание.
     -  Не  знаю,  -  нерешительно  ответил молодой  самурай,  - в  общем-то
ничего...Я был сукэтати - оруженосцем, и верно служил Сайго...
     - Хорошо, поверю. Ну, а другие, им то что было нужно?
     - Ты же  знаешь,  Андо-доно, очень  многие самураи  были  недовольны  и
земельной  реформой  и  высокими   податями,  и  запретом  носить  мечи,   и
фактическим упразднением самурайства...
     -Вот то-то же.  Нашего  брата-самурая расплодилось великое множество, а
после  поражения бакуфу им и  делать-то стало нечего. Но они все чувствовали
себя победителями, требовали себе  почестей и благ,  вели  себя вызывающе...
Вон сколько  восстаний самураев прошло в те годы - и в провинция  Сага, и  в
Симпурэн, и в Акидзуки, и в Хаги... Вот тогда-то правительство и решило было
направить  лишних  самураев на завоевание Кореи.  По  примеру  красноголовых
спасителей  гроба Эсу Киристо-сама. Однако  Окубу,  тогда министр финансов и
фактический диктатор, решительно воспротивился  этому  решению, ссылаясь  на
значительные внутренние проблемы и острую нехватку денег, а  главным образом
на то,  что  из всех стран,  окружавших страну Ямато, самой опасной является
Россия; ее тяготение к  югу всем давно известно, и в случае  войны  Японии с
Кореей они  обе  могут  стать  легкой добычей  великой соседней хищницы. Эти
доводы  убедили  императора  и явились  причиной  отставки  правительства  и
удаления Сайго в Кагосиму, а за ним  последовали и  все офицеры набранной им
из сацумских самураев императорской гвардии. Вот  они-то и толкали  Сайго на
восстание  против центрального правительства.  И  маленькая война племянника
Сайго на Формозе не спасла положение. Самурайству нужна была большая война и
большая победа. И если Окубу не хотел войны в Корее, то он получил  мятеж на
Кюсю. И  вот итоги -  мятеж  разгромлен, Сайго сделал  себе сэппуку, а Окубу
убит преданными Сайго самураями. Мятеж разгромлен, Сайго и Окубу погибли, но
проблемы-то остались.  Чтобы стать великой державой, стране Ямато непременно
придется воевать на материке. И именно против России! Иначе Япония останется
мелкой, зависимой страной, какой до сих пор и  является и каких  множество в
Азии.
     - Значит, Сайго был прав, требуя военный поход на материк?
     - Прав, не прав, какое это имеет для него значение ?
     -А для нас?
     -Мне  тоже это довольно  безразлично, - потянулся  к бутылке  Андо, - я
дослужу как-нибудь при старом князе. А вот что ожидает тебя, неизвестно...
     - Меня в наказание за участие в мятеже посылают в Россию...
     -  Вот видишь! Я же говорю, что все имеет  начало. Это тоже  было  лишь
начало!
     Они  еще  помолчали,  а потом молодой  самурай  нерешительно спросил, -
Скажи, Андо-доно,  ты никогда не думал,  не могло ли случиться так, что  бог
красноголовых  Эсу Киристо-сама, поселившись на нашей земле,  постепенно, за
триста лет, обрел силу, стал помогать тем, кто в него верит? Вот,  посмотри,
все, что  происходит сейчас на наших островах, угодно именно красноголовым и
их  последователям. Сегуна нет, император  фактически сам не волен принимать
важные решения,  народ стал  совсем  дерзок и непослушен, и даже  мы, верные
императору самураи,  выступили против его воли... А они,  красноголовые, уже
едва ли не распоряжаются здесь, заполнили многие наши города, продают  везде
свои товары, становится модным  одеваться, как они, есть их пищу, даже мясо,
строить их дома, ездить в Европу и Америку.
     Андо  решительно и  категорично махнул  рукой,  едва  не  сбив со стола
бутылку, но во время ухватился ее за горло.
     - Нет! Такого не должно быть! Я  тоже как-то думал  об этом, и мне тоже
становилось страшно,  что  приплывшие из-за горизонта красноголовые  варвары
обстреливают из пушек наши  города, вводят свои новые обычаи, заставляют  во
всем подражать им; и я тоже думал, что их бог сильнее нашего Хатимана - бога
самураев. Но постепенно я прозрел. И помогло мне в этом сакэ - наш священный
напиток. Я понял, что один их  бог не  может быть сильнее многих наших. Наши
главные  боги  Амэ-но  Минакануси,  Камимусуби, Такамимусуби, великая богиня
света Аматэрасу и О-кунинуси  по-прежнему владеют душами истинных  самураев.
Всем известно, что  лучший из цветков -  сакура, а  лучший  из людей - Буси.
Поэтому, если даже их бог Эсу  Киристо-сама  и  его жена Санта-Мария-сама  и
сумели несколько  потеснить наших богов в  душах подлых буракуминов и жадных
тенин, то это не так уж и страшно, хотя вызывает тревогу  и озабоченность. И
еще  я понял,  что это  у себя дома их боги сильнее, а на наших островах они
все равно покорятся нашим богам. Наши боги живут везде - и в горных речках и
озерах,  и в лесных  чащах, и в прибрежных водах, и в пещерах, в деревьях, в
цветах, в ветерке, везде-везде. Их богам  просто нет здесь места. А если они
и  сумели  поселиться  в  душах  некоторых наших соотечественников, то  лишь
потому, что  они  уже  совсем и не боги красноголовых,  они  уже  сами стали
желтолицыми  и с раскосыми  глазами, да  и  имя-то  они  уже  приняли  наше,
японское.  А то, что произошло, все  случилось по воле наших богов: им стало
обидно, что красноголовые обстреляли из пушек Кагосиму и Симоносэки, поэтому
они заставали нас таким образом учиться новому.
     - Хорошо, ты  немного успокоил меня, Андо-доно, но вот что еще...  Меня
надолго отправляют в Россию и я боюсь,  что, живя в окружении красноголовых,
я  сам, постепенно,  уподоблюсь им, возьму их женщину,  буду  жить как  они,
перенему их обычаи  и нравы, научусь думать  как они, и, что самое страшное,
их бог овладеет моей душой... А потом, когда-нибудь, если я вернусь, то наши
боги отвернутся от меня.
     - Что  же,  в молодости  люди боятся оторваться от  своего  племени, не
чувствуют в себе  достаточно  душевных сил, чтобы  в  одиночку противостоять
возможным  опасностям.  Но  ты   уже  достаточно  закаленный  воин,  если  с
шестнадцати  лет служишь  у  Сайго. Отправляясь  в  дальний  путь,  укрепись
молитвой нашим богам, Дзодзо - богу путников, возьми с собой из родного дома
амулеты,  а  самое  главное -  помни, что в пути дорог спутник, а в жизни  -
добрая душа. Поэтому, мой тебе совет - женись. Возьми с собой в чужую страну
добрую женщину, она  станет  тебе хорошей опорой  в  жизни, поможет избежать
душевной  слабости и многих  соблазнов,  будущие  ваши дети  скрепят  вас  с
родиной, ваши мысли будут принадлежать родине  и бог красноголовых не найдет
себе места в ваших душах, - ответил Андо и опять потянулся за бутылкой.
     - А я думал, что  ты подскажешь мне положиться на  этот напиток, как на
самое надежное средство, - грустно улыбнулся молодой самурай.
     - Вот уж нет. Держись  от  него подальше.  Сакэ хорош дома, там, где ты
чувствуешь себя в полной безопасности и  можешь позволить себе расслабиться.
А  в чужой стране он смертельно  опасен, особенно если едешь туда воином. Ты
не только  рискуешь потерять лицо,  ты  рискуешь  потерять честь - что самое
опасное для буси, а то и саму жизнь.  Возьми лучше с собой  женщину и  у вас
будут  дети,  возьми  с  собой  какэмоно с  изображением цветка  сакуры  или
курящегося  Сакурадзима,  возьми  с собой  книги, ну, скажем,  "Тайхэйки"  и
"Сказание о братьях Сога", возьми сацумский бива, возьми с собой нашу одежду
и обувь  и  носи  дома  только их, словом, заполни свой дом в России  нашими
вещами. Все это внесет покой в твои мысли и прочность в твою душу.
     - И еще одно, Андо-доно.  Судьи сказали мне, может быть для того, чтобы
успокоить мое  смятение, что, осуждая мое неповиновение центральной  власти,
мое  участие в мятеже,  они высоко  ценят мою преданность и  верность  Сайго
Такамори, мое воинское искусство и боевой опыт. И еще они сказали мне, что я
не  должен  воспринимать  их  решение послать  меня  в  Россию  как  суровое
наказание,  хотя  наказанием  в  какой-то степени  оно  и является.  Главным
образом, сказали они, это будет высокая честь для меня  послужить дозором на
дальних рубежах, дозором против сильного врага.
     Воле грозной подчиняясь
     Государя своего.
     Должен дом родной покинуть я
     Чтобы Родину  охранять,  -  стихом из Манъесю*  сказали  мне.  Они  еще
добавили,  что эта высокая честь  оказана не только мне одному, Она  оказана
многим  высокородным самураям,  доказавшим своей  воинской службой  верность
стране Ямато. Они сказали, что император не гневается на Сайго, наоборот, он
высоко ценит  его  верность и одобряет  его  лозунги;  и воины Сайго, прежде
офицеры императорской гвардии, по-прежнему являются его личными вассалами.
     - Но у тебя возникли сомнения в искренности твоих судей? Ты считаешь их
слова не более, чем хитрой уловкой, ты  подозреваешь своих  бывших врагов  в
отточенном  коварстве,  в   стремлении   освободиться  от  тебя,  ближайшего
соратника  Сайго, и тебе подобных, чтобы  не  бояться  повторения мятежа? Ты
думаешь,  что они  отсылают тебя за пределы страны  Ямато потому, что боятся
казнить, ведь это вызвало бы вспышку  ярости у многих самураев? Ты не веришь
им?
     - Да, Андо-доно, примерно так. И в то же время я задумался, смогу ли я,
находясь в чужой стране, в чужом окружении, строя добрые отношения с людьми,
живя рядом с ними, прибегая часто к их  помощи и  услугам и оказывая сам  им
посильную  помощь,  должен  ли  я  одновременно   питать  к  ним  ненависть,
высматривать уязвимые их места, готовить им  ловушки,  желать им страданий и
гибели? Да и  смогу ли я? Ведь все это расходится с кодексом  Бусидо, нашими
представлениями о чести.
     - А  ты не  считай,  что  едешь к ним  врагом, что  будешь  готовить им
гибель.  Вспомни,  что  в стране  Ямато  испокон  веков  существовал  обычай
самураям носить  два меча, а тенин - один меч. Но ведь никто и не думал, что
мечи  предназначены для  убийства.  Если  бы  мы,  жители островов,  считали
главным и единственным предназначением мечей - убивать, то  кровь  лилась бы
рекой и острова давно бы обезлюдили. Конечно, бывали  случаи нападения людей
друг на друга с мечами, но в качестве смертельного оружия можно использовать
и  палку,  и  камень, и  мотыгу, обычные бытовые предметы...  Нет, мечи были
предназначены  для  того,  чтобы  предотвратить  возможные нападения,  своим
присутствием  они  охраняли   владельца  от  покушений  на  жизнь,  честь  и
достоинство,  своим  видом  они воспитывали  слабых душой,  способных на зло
негодяев.  Внуши себе,  что  едешь  в  северную  страну  дозорным,  что твоя
обязанность  все  видеть, все  слышать  и  знать,  все  важное  своевременно
сообщать, чтобы предотвратить возможную  беду. Не возносись в своей гордыне,
знай  лишь  свой долг  и  выполняй его. А главное -  помни  о  стране Ямато,
далекой и всегда нуждающейся в тебе.
     -Да, Андо-доно, я запомню твои слова...
     - И на прощанье, если  ты из Фудзивара,  то тебе  интересно бы  знать и
хранить в душе стихи из Манъесю*, соответствующие твоему случаю:
     Кристально дно в воде,
     Сверкающей как пламень,
     Что блеском фудзи** лепестков озарена,
     И оттого водой покрытый камень
     Блестит как жемчуг дорогой!

     *  Манъесю  ( Собрание  мириад листьев), сборник  стихов периода заката
древности и зари средневековья -VIII век.
     ** Фудзи - глициния.






МЕДНИКОВЫ. ИВАНОВКА.

     Во  Владивосток пароход  "Кострома"  пришел  в конце апреля месяца.  Во
время плавания на пароходе вспыхнула эпидемия кори, от которой умер ребенок,
поэтому всех пассажиров  с детьми  переселили в  карантинные бараки  на мысе
Шкота  и  держали  там  под  охраной  вооруженных  солдат,  чтобы  хворь  не
распространилась  по   городу.  Еще   через  две  недели  Степан  принес  из
переселенческого  управления   бумагу,   которая  определила  им  место  для
поселения в деревне Ивановке.
     На  пароходике "Новик",  недавно купленном  местным купцом  Шевелевым в
Англии и совершавшим свой первый рейс, они добрались до устья недалекий реки
Суйфун, вдоволь  налюбовавшись  прекрасными  видами Амурского  залива,  и  в
поселке  Рыбачьем  пересели на  пароходик  "Пионер". В сравнении с большущим
пароходищем "Кострома" эти суденышки кроме как  пароходиками и  назвать было
нельзя.
     После  недавних проливных  дождей  Суйфун  вздулся,  нес  в  море массу
коричнево-желтой воды  и по этому половодью пароходику  удалось добраться до
самого Никольского - крупного села, откуда переселенцы  разъезжались едва-ли
не по всей Южно-Уссурийской круге.
     Сторговавшись на базаре за пару низкорослых, но крепеньких маньчжурских
волов и скрипучую телегу,  они  загрузили на  нее  свой  жалкий  скарб  и  -
цоб-цобе - отправились к месту нового жительства.
     По узенькой  до  крайности лесной дороге, скорее тропе, утопая по  чеки
колес в грязи, тяжело наваливаясь грудью, подталкивая телегу, тащились они к
месту заселения, уже проклиная тот день, когда совместно решились ехать.
     - Ох  уж  и  дичь!  -  охал  Степан, и ему  вторили жена Мария, сыновья
Андрей, Арсений и Афанасий.
     И  впрямь,  проселок  тонкой ниточкой едва  пробивался  сквозь  вековую
дремучую тайгу. Грозно  шумели  над  головами  кронами  высоченные  деревья,
толстые  их корни, обильные  густые кустарники и необыкновенной высоты травы
оплетали землю, преграждали путь и уже страшно было вообразить, что придется
им еще и пилить, рубить. вывозить  лес,  раскорчевывать, выжигать и выдирать
пни и корни, уничтожать сорные травы, испокон веков хозяйничающие здесь.
     У страха глава велики, и Мария уже подвывала от подступившего ужаса. Но
Степан,  тоже поперву опешивший, начал прикидывать, как быть дальше. Уж если
втравил семью в такой  дальний переезд,  через  восемь морей  трех  океанов,
наобещал им  на новом  месте  жизнь  безбедную, нарисовал перед ними картины
бескрайних  пустующих  просторов,  тучных  земель  и  строевого леса, то  не
дозволяй терять веру, настраивай на труд.  Он  по собственному  опыту  знал:
глаза  боятся, а  руки  делают...  И  начал  Степан  исподволь,  потихонечку
ободрять сыновей и Марию.
     - Смотри, Мария, какие  деревья - высокие, ровнехонькие. Вот приедем на
место, напилим лесу, вывезем, годик дадим просохнуть, да и дом поставим.
     -  И  стайку,  - оглядев  подступившие  к дороге  могучие кедры,  робко
напомнила Мария.
     - И стайку, и сараюшку, и сеновал, и амбар..., - разгорячился Степан, и
сыновья, податливые к душевному настроению бати, воспрянули духом.
     - А я  постою большую конуру, чтобы там жили сразу две собаки, и буду с
ними на охоту ходить, - радостно закричал младший, Афанасий.
     -  Травы-то какие,- продолжал Степан.  -  Накосим,  высушим и корову, и
вторую, и третью заведем.
     - Козу бы купить сперва, - охладила его мечтания Мария, - чай забелить.
     Недалеко, камнем добросить,  из  лесу выпрыгнула  и  перед ними застыла
стройная, на высоких тонких ножках зверушка с маленькими рожками на голове и
без робости  принялась разглядывать их блестящими выпуклыми глазами, задирая
точеную головку, словно принюхиваясь к будущим соседям.
     - 0й, кто это? - забоялась Мария.
     - Вот коза я прибежала, услышала, небось, что ты ее позвала.
     Сыновья,  успевшие  за  месяц  с  лишком  жизни  в  Приморье  по  своим
мальчишечьим каналам многое разузнать  о  тайге, охоте и рыбной ловле, сразу
бурно вмешались в разговор.
     - Нет, батя, это олень-цветок!
     - Нет, не олень, у него по бокам белые пятна. Это кабарожка!
     - Или изюбрь, сохатый!
     - Ты и сказал, изюбрь с быка ростом и рога у него, как корни от дерева.
     Сошлись на том, что это была кабарожка.
     - Охота, видать,  здесь  знатная, ели-пали,  если зверь  сам  прямо  на
человека бежит, - предположил Степан.
     - Ух, и зверья здесь, - хором, перебивая друг друга, спешили выплеснуть
обширные своя познания сыновья, - И медведи, и изюбры, и олени, и  кабаны, и
косуля, и барсуки, и еноты, белки, выдра в речках, дикие козы и кабарги...
     - И  тигры полосатые, кусучие, - испуганно-счастливо дополнил Афанасий,
младший, любимый, двенадцатилетний сын.
     Мария с тревогой огляделась, но дальше как  рукой подать сквозь  густые
заросли ничего же было видно.
     -  Не бойся,  Мария,  он вола скушает  и уйдет  к  себе  домой картошку
окучивать, - подтрунивал  Степан и  от веселого гомона и громких восклицаний
стало  легче толкать  телегу, и волы  зашагали  поживее, отмахиваясь чахлыми
кисточками хвостов от висевшей над ними тучи слепней.
     Афанасий  сломал  густую  ветку и  пошел помогать волам  отбиваться  от
изнуряющих кровопийцев.
     - Вола  нельзя,  нам и землю пахать, и лес возить,  никак нельзя, -  не
соглашалась Мария.
     -  Тогда,  кроме  тебя, и некого, -  пошутил Степан  и  тут  же  ощутил
увесистый шлепок по спине.
     - ... комарика..., - пояснила Мария.
     И  тревога   перед   неизведанным  исчезла,   уступила  место   тысячам
повседневных мелких забот и волнений, из которых и складывается жизнь.


     Основанная в восемьдесят третьем году между двух мелких речушек Лубянки
и Ивановки, правых притоков реки Лефу, деревушка Ивановка представляла собой
два десятка вольно разбросанных русских изб, тяготеющих к реке, да такого же
количества корейских фанз, окруженных огородами.
     Встретивший их староста  долго  выспрашивал, откуда они, как добрались,
изучал, шевеля губами, документы, а потом, прикидывая, осмотрел деревеньку и
решил, - Остановитесь пока у Ивана Кривошеева. У него дом новый, просторный,
места на зиму должно хватить. Лес напилите, а вывезти вам поможем, следующим
летом поставите дом. Да вам помощь и не нужна, - четверо  мужиков, - пошутил
он,  заставляя выпрямиться  и  расправить  плечи  семнадцатилетнего  Андрея,
пятнадцатилетнего Арсения и младшего Афанасия.
     - Мужики, - поддержала его шутку  Мария, и жалея сыновей и надеясь, что
все обойдется благополучно.
     У  Ивана  Кривошеева просторно не было, хоть и  в  новом доме.  Андрея,
Арсения и  Афоню  определил  он в комнату к двум своим сыновьям, а Степану с
Марией  предложил жить в  старой полуземлянке, в  которой  сам ютился четыре
года.
     -Жизнь  -