роля и народа к вам, русским...

     Осень выдалась пасмурной,  ненастной, дождливой. Тайфуны один за другим
обрушивались  на  город,  из провинций  доходили  известия о  многочисленных
бедствиях,  приносимых ужасными ветрами и бурными потоками срывавшихся с гор
паводков, цены  на продукты питания в лавчонках и на базаре сильно  выросли,
что простолюдины встретили бурей возмущения.
     Ивашников продолжал свои, большей частью одиночные, вылазки в город, не
опасаясь  быть  узнанным,  главным  образом  по  отдаленным, узким,  тесным,
грязным, засыпанным желтой  опавшей листвой,  обломанными  ветром  ветками и
принесенным  водой черт-те  откуда  мусором  улочкам;  сидел  на корточках и
лакомился  фруктами  у  жаровен  приметных  в  своих  широких  белых  шляпах
попусанов -  торговцев снедью, заходил в маленькие бедные лавочки и старался
в  совершенстве  овладеть  совершенно  самобытным,  резко   отличающимся  от
китайского, маньчжурского и  японского  корейским языком,  отмечая,  правда,
часто  появляющиеся  в последнее время  заимствования из  языков соседей  и,
даже,  английского  и  русского.  Английского -понятно:  большое  количество
миссионерских школ вводили в лексикон главным образом церковную фразеологию;
русский же встречался редко и резко, в форме коротких команд, и  усвоен был,
нетрудно  догадаться,  многочисленными   зрителями,   наблюдавшими  строевые
занятия корейских взводов под руководством русских офицеров на широком плацу
неподалеку от  нашей миссии. Иногда поднимаемая в разговорах людей  проблема
засилия  иностранцев  сводилась,  главным  образом,  к надеждам  на мудрость
короля. Простолюдины часто выражали неудовольствие пронырливыми японцами, но
охотно покупали дешевые их товары.
     Несколько раз за последние два месяца  в Сеул приезжала Ким  Де-кун, но
встретиться с ней удалось лишь  однажды.  Ее дядюшка за важные услуги королю
во  время  его  бегства  из  своего  дворца  в  русскую  миссию был назначен
столичным губернатором  и  перебрался из миссии в  свою  резиденцию. Но  Ким
Де-кун  под надуманным  предлогом  побывала  в  миссии на  половине  короля.
Ивашникову повезло ее  увидеть и они  улучили минутку для свидания. Разговор
толком не получился. Ивашников больше любовался ее личиком, чувствовал тоску
от  того,  что  свидание столь  коротко, и  она  тоже держалась скованно. Их
беседа была бессвязной. Ким  Де-кун, впрочем, сказала,  что надеется к концу
года перебраться в Сеул, к дядюшке. Потом она доверительно сообщила ему, что
симпатии молодых людей, учившихся в миссионерских  школах, принадлежат более
американцам, англичанам и даже японцам, нежели русским, и что на предстоящем
празднике  Кэчхунчхол  -  Дне  национального  основания  Кореи  -  готовится
какое-то враждебное  русским  выступление. Инициаторами этой затеи выступают
молодые   знатные   люди,   объединившиеся   в  так   называемое   "Обществе
независимости", активную роль в котором играет молодой янбань Ли Сын-ман.
     Тревожную эту весть  Ивашников сразу же  после  свидания  сообщил Олегу
Николаевичу, а тот пошел  доложить полковнику Путяте. Полковник Генерального
штаба Путята, давно служивший на Дальнем Востоке и где только не побывавший,
был  послан в  Корею  с  полномочиями  военного советника  короля,  главного
инструктора корейских  войск и  отряда телохранителей короля. На совещании у
посланника  была  оценена сложившаяся обстановка,  обсуждено  противоборство
двух  наиболее  видных  партий  в  Сеуле  -  русофилов,  заинтересованных  в
пребывании короля в нашей  миссии  как  гарантии противодействия настойчивым
экономическим домогательствам японцев, и партии  "Тоннип Хепхве" - "Общества
независимости",  использующей  лозунг борьбы за сильную, процветающую  Корею
для опоры  среди  всех слоев  населения. Было  решено  разместить  корейских
солдат, несших охрану короля  в  миссии, вне ограды, а самим быть готовыми к
отражению возможного нападения.
     Через два  дня  наступил  День национального  основания Кореи.  С  утра
светило яркое солнце, но воздух был по осеннему свеж и остро прохладен, лишь
пахло дымком сжигаемого на огородах и  улицах осеннего мусора, овощной ботвы
и  падшей  листвы.  По приказанию полковника Путяты,  знавшего  о  прогулках
прапорщика  Ивашникова  в корейской  одежде  по  городу,  он  отправился  на
праздник, к Западным воротам, там где  кончался "Пекинский проход" и  прежде
возвышалась  треугольная арка,  уже с  месяц как  разрушенная  и  сожженная.
Теперь вместо нее  была возведена новая,  называемая "Аркой  независимости".
Для открытия арки собралась толпа  тысяч в пять человек, в большинстве своем
экзальтированные молодые люди в  нарядной  богатой одежде. Отдельной  кучкой
держались   члены  английской,   французской   и   американской   миссий   и
священники-миссионеры.  Наш   и  японский   посланники  не   присутствовали,
обнаружив,  таким   образом,  поляризацию  интересов.  Молодые  люди  громко
скандировали лозунги независимости Кореи,  распевали  гимны "Корея" и "Песнь
независимости",  кричали   о  будущем  процветании  и  борьбе   с   засилием
иностранцев.  Потом на возвышение вскарабкался посланник  Североамериканских
соединенных  штатов  господин  Силл  и принялся  через  переводчика  обещать
широкую  поддержку  Корее, а  за ним  поочередно сулили  бескорыстную помощь
английский и французский посланники.
     Ивашников слушал восклицания, смех, шутки,  читал на лицах резкую смену
настроений  -   от   одобрительно-восторженного   до  резко-враждебного,   и
почувствовал, что молодежь осторожно подогревается для нападения  на русскую
миссию, чтобы "освободить нашего  бедного короля".  Выбравшись из  толпы, он
поспешил  в  миссию, где  его с  нетерпением  ждали.  Внимательно  выслушав,
полковник  Путята приказал тот  час  седлать коня  и мчаться  в Чемульпо  за
подмогой.

     Мимо синих  корейских палаток  со  спящими  внутри на красных  бумажных
одеялах  солдатами  и  в  беспорядка  валяющимися  перед  палатками  ружьями
Ремингтона, мимо низких фанз с  голубыми и желтыми дымками над трубами, мимо
каменных  оград, по тесным улочкам, через юго-западные  ворота по  дороге на
Чемульпо скакал Ивашников на вороном  своем Аметисте, страшась  опоздать, не
успеть привести  подмогу,  обнаружить  разгромленной миссию  и убитыми своих
товарищей.  Бредущие  навстречу  корейцы с изумлением  смотрели на скачущего
галопом русского офицера и поспешно уступали ему дорогу.
     Эти двадцать верст до реки Ивашников проскакал единым духом. И здесь он
не стал ждать  всегда забиваемую под завязку с вечно  недовольным  крикливым
паромщиком  маленькую медлительную шаланду, а пересек реку на  перекате выше
по течению, промочив брюки. У  гостиницы, содержавшейся японцем, он спрыгнул
с  коня,  велел подошедшему слуге-корейцу задать коню меру овса и сам  решил
перекусить и отдохнуть немного. Предстоял последний бросок к Чемульпо и коню
нужен был  отдых.  Обеденный зал  справа  от  входа был отведен европейцам и
меблирован  по европейски:  столы, деревянные стулья с высокими спинками, на
столах белые скатерти, салфетки, фарфоровая  посуда и мельхиоровые  приборы.
Ивашников сел к столу боком и сделал  заказ официанту. Входя в гостиницу, он
заметил острый взгляд,  брошенный в  его сторону хозяином, стоявшим у окна и
разговаривавшим с  низеньким  плотным  корейцем, но  не придал этому особого
значения.  Минут  через пять  Ивашников  услышал  беспокойное ржание  своего
Аметиста и какую-то возню у входа в гостиницу. Выскакивая во двор, он сбил с
ног  плотного корейца,  явно  пытавшегося его  задержать,  заступив дорогу в
дверях.  Другие  двое корейцев в  рваной  и грязной одежде  и обкорнанных на
новый манер волосяных шляпах  пытались  увести Аметиста, но тот дико  ржал и
норовил прижать их боком к коновязи.
     -  Прочь,  канальи,  -  рассвирепев и  памятуя  урок поручика  Минаева,
Ивашников выхватил из кобуры  револьвер  и  выстрелил в  небо.  Дверь  сзади
хлопнула и боковым  зрением  он увидел, что сбитый им кореец уже заносит над
ним железную  кочергу.  Инстинктивно, последним  усилием  качнулся Ивашников
вправо и почувствовал резкую боль  в левой ключице. Не сдерживаясь, от  души
ударил  он тяжеленной рукояткой револьвера по голове противника и уже  решил
было стрелять в нападавших на  Аметиста, но  те трезво оценили обстановку и,
испуганно подвывая, разбегались в разные стороны.
     Выскочивший  на  выстрел  хозяин  беспрестанно  кланялся  и повторял  -
тонгаки, тонгаки, тонгаки...
     Галопом, держа  узду  в левой, а револьвер  в правой руке, задыхаясь от
боли, злости, нехватки воздуха, проскакал Ивашников оставшийся путь до моря,
увидел гавань и городишко Чемульпо и  принялся отыскивать стоявшую на  рейде
канонерскую лодку "Кореец". Он ужасно обрадовался знакомому  силуэту  и, дав
Аметисту  волю,  пустил его  вскачь. По дороге, через лощины и гривки сопок,
спустился он к бухте и  сразу увидел стоявшую у  берега шлюпку с  "Корейца".
Из-за  высоких отливов  пароходы  не  подходили  здесь  близко  к  берегу  и
сообщение с  ними  производилось специально выделяемыми шлюпками. Моряки уже
знали его в лицо  и  тот час доставили на корабль. Командир  корабля капитан
2-го ранга Линдстрем внимательно выслушал, сыграл боевую тревогу и, выстроив
экипаж, назначил  восемьдесят  нижних  чинов  и двух  офицеров,  почти  весь
экипаж, в немедленный  поход в  Сеул.  Взяв одну  горную  мортиру  и добыв в
течении трех часов при помощи  нашего торгового агента в Чемульпо  пятьдесят
лошадей и два десятка повозок, они уже затемно выступили в поход. Рано утром
вошли  они в город , произведя  переполох  и вызвав ужас  жителей,  что явно
читалось на  лицах встречных. Нападения на миссию не состоялось, король  же,
уверовав в силу русских, велел арестовать  всех, кого он считал сторонниками
японцев.

     Как вы помните, надеюсь, король Кочжон занимал правую половину главного
здания  русской  дипломатической   миссии,   недавно  выстроенного  большого
прекрасного   дома.  Хотя  русские  солдаты   и  несли  охрану  миссии,  но,
естественно,  не   имели  права   препятствовать  аккредитованным  в   Сеуле
иностранным  дипломатам  наносить  визиты королю  и его  министрам,  большей
частью жившим на половине короля. Надо сказать, что днями в миссии и рядом с
ней болталось громадное количество  всякого рода придворных и слуг - евнухи,
министры,  военачальники, слуги, прислуга министров и чиновников, зеленщики,
истопники,  кухарки, конюхи, носильщики разукрашенных деревянных паланкинов,
вне которых придворные не смели, согласно этикета, показываться на улицах. И
все  это  создавало  изрядную толчею, гомон  и суету на территории  миссии и
лишало ее респектабельной тишины и спокойствия  уютных миссий американцев  и
японцев.  Так  вот,  когда  иностранные  дипломаты  подъезжали  к увенчанным
российским  двуглавым  орлом каменным воротам  миссии,  охрана застывала  во
фрунт, а дежурный офицер обязан был проводить их в покои короля.
     В  последнее  время  к  корейскому  королю  заметно  зачастил  японский
посланник Комура, давно обеспокоенный ухудшением  японо-корейских отношений.
По корейскому этикету он обычно прибывал в задрапированном желтым  и зеленым
шелком  деревянном  паланкине  с  золотыми  шарами на  крыше, несомый  сразу
восемью  носильщиками  и  окруженный  отрядом  вооруженной  охраны для пущей
важности. Сперва король Кочжон пытался, блюдя свое королевское достоинство и
в  знак  нерасположения,  потомить Комуру  в маленькой  прихожей но  японец,
выждав  для  приличия  пару минут, решительно двинулся дальше,  и король был
вынужден дать ему аудиенцию.
     Все в  миссии были  страшно заинтригованы переговорами, но король и его
ближайшее окружение, несмотря на симпатии  к русским, не посвящали в детали.
Общая   же  направленность  переговоров   была   ясна  с  самого   начала  -
восстановление утраченных японцами позиций. Наиболее осведомленным оказался,
как и следовало ожидать, Ен Пан-са. После почти  ежедневных бесед с  ним наш
посланник  составлял  длиннейшие  депеши  в  Петербург. Совместные  прогулки
Ивашникова с Ен  Пан-са на  некоторое время прекратились, но как-то вечером,
вежливо постучавшись, переводчик зашел к Ивашникову.
     Прапорщик не спеша  заварил свежий китайский жасминовый чай, который он
очень любил  за  непередаваемый  аромат, и в глубоком молчании,  но с  явной
взаимной симпатией они выпили по чашке, а потом заговорили.
     Я понимаю, что все очень интересуются переговорами Комуры с королем. До
последнего времени  и  мне мало  что  было  известно,  но  сейчас  положение
прояснилось.  Никакой тайны я не  открою, расскажу лишь о том, что буквально
на днях станет известно всему миру.
     Ивашников  с  недоверием  покачал  головой,  -  Да  многие  ли  в  мире
интересуются событиями в таком отдаленном уголке земного шара?
     Но  Ен  Пан-са неверно  истолковал его сомнение и  горячо уверил, - Да,
очень  скоро.  И  господину  Веберу я  уже все рассказал, а сам  узнал от Ли
Бом-чжина,  двоюродного  брата  короля  и  ближайшего   его   советника,   -
простодушно добавил Ен Пан-са.
     -  Японский посланник  господин  Комура рассказал  королю  о  секретных
статьях  русско-японского договора, касающихся  Кореи. Он так  преподнес это
королю, что Россия в его глазах оказалась обманщицей и предательницей Кореи.
По словам  Комуры  выходило, что именно Россия предложила едва ли  не раздел
Кореи между Россией и Японией.
     Ивашников был возмущен  такой низкой клеветой.  -  Да ведь король видит
нашу бескорыстность и может сопоставить ее с алчностью японцев!
     - Комура навязал королю мнение, что Россия не желает ничем помочь Корее
- заем  не  представляет, частный капитал  не  вкладывает,  за спиной короля
договорилась с Японией о разделе страны и увеличивает здесь количество своих
военных,  что, хотя  и предусмотрено  русско-корейским договором,  но  очень
опасно и подтверждает ее намерения.
     - Однако именно к нам он  прибежал  прятаться, -  возразил Ивашников, -
знал, что только русские могут его спасти.
     - Память  на доброе у людей коротка,  а король  - всего  лишь  человек.
Сейчас японцы  предлагают ему  деньги,  просят  концессии  на  строительство
железных дорог от  крайнего  юга  до  границы с Китаем и  развернули широкую
торговлю своими  товарами по всей стране. Американцы, французы и англичане -
все торопятся  представить Корее займы,  просят  концессии  на строительство
железных дорог, в  том  числе  Сеул  - Чемульпо, а связать столицу с  портом
очень важно.  Россия же денег в  Корею не  вкладывает, лишь  требует,  чтобы
строительство железных дорог велось с русской широкой  колеей. Но ведь тогда
ею  невозможно  будет  пользоваться  -  никто  в  мире  не  выпускает  такие
локомотивы и вагоны.
     - Как же король не понимает, что железные  дороги японцам нужны,  чтобы
быстро доставлять войска из портов в любую точку  Кореи и далее,  к границам
Маньчжурии, Китая.
     - И к вашим границам, - Ен Пан-са тревожно взглянул Ивашникову в глаза.
     - Ну, с нами воевать японцы  не осмелятся,  - снисходительно  улыбнулся
Ивашников наивности собеседника.
     - Как знать, - задумчиво отозвался тот. - Словом, под влиянием Комуры и
Броуна благодарность нашего короля России стремительно уменьшается. Господин
Вебер сообщил королю, что  скоро  сюда прибудет русский советник  финансов и
что Россия предоставит крупный  финансовый заем через Русско-Китайский банк,
но это лишь обещания. Король колеблется:  уступить ли ему настояниям Комуры,
Броуна и партии "Тоннип Хепхве" и перебраться  в свой дворец  Чандоккун  или
остаться в русской миссии.
     - Действительно, короткая у него память...
     -  Да,  только  страх перед  японцами  удерживает его  здесь,  -  после
некоторых размышлений добавил Ен пан-са.

     В начале  декабря  Ивашникова  и  поручика  Корна  вызвал  посланник и,
обрисовав  вкратце  политическую  обстановку  в  Корее, попросил съездить  в
Фузан, где, по  его  сведениям,  должен  был в  настоящее  время  находиться
владивостокский  промышленник  коммерции  советник  Шевелев.  Им  поручалось
обсудить    с   господином   Шевелевым   возможности   расширения   русского
предпринимательства и  торговли с Кореей и узнать, насколько глубоко пустили
корни на юге страны японцы.
     Михаил Григорьевич Шевелев был  заметной фигурой во  Владивостоке. Один
из пионеров  края, он занимался  всякого  рода  промышленной и  коммерческой
деятельностью:  содержал  банковскую контору и  ссудную  кассу,  организовал
страховое    общество,   занимался   продажей   пороха,   выделкой   каната,
производством     спичек,      снабжал     весь     Дальневосточный     край
сельскохозяйственными  орудиями  и,  кроме  того, был  пионером  культурного
земледелия  и  скотоводства  -  его  ферма Кангауз  считалась  образцовой  и
продукты  с  нее  долго были лучшими в  крае. А самое  главное - он  положил
начало  малому  каботажу  на  Дальнем  Востоке, купив и  фрахтуя  пароходы и
организовав регулярные  рейсы  по Приморскому  побережью и  на  Сахалин.  Во
Владивостоке господин  Шевелев славился гостеприимством и  добросердечием, а
Ивашников хорошо знал его красавицу дочь.
     На небольшом пароходике, принадлежавшим японской компании "Ниппон  Юзен
Кайша"  и   совершавшим  рейсы  из  Нагасаки   по  корейскому  и  китайскому
побережьям, из  Чемульпо на  вторые сутки русские достигли  Фузана. Обширная
Фузанская бухта, защищенная от моря Оленьим островом, делилась высоким мысом
на две части. На берегу западной части просторно  разместился японский город
Фузан, а к концу восточной прилепился корейский городишко Пусан.
     Сойдя на причал таможни, они наняли двух носильщиков доставить чемоданы
в дом господина Шевелева и отправились вслед за ними.
     Небольшой участок  земли и дом господина Шевелева находились в японском
городе. Встретил он  их  гостеприимно,  отвел две комнаты  во  втором этаже,
предложил  располагаться  и отдохнуть  с дороги, а сам  отправился  к своему
торговому агенту американцу Смиту.
     - Часа через два-три я вернусь,  -  добавил он,  -  тогда  и  поговорим
обстоятельно и не спеша.
     Ивашников  и поручик  Корн  приняли  ванны, переоделись в свежее белье,
пообедали и  в ожидании хозяина  решили было  прогуляться по городу, но  тут
услышали уверенные шаги. Хозяин вернулся скоро.
     Они удобно расположились в низких кожаных  креслах в просторной комнате
с широкими окнами на бухту  и Олений остров,  слуга принес  кофе и  японскую
минеральную  воду  в  высокой  темного стекла  бутылке и  Михаил Григорьевич
принялся расспрашивать  их  о  положении  в  Сеуле  и  последних  посольских
новостях.
     Ивашников  больше  молчал;  поручик  Корн  с  изрядной  долей  сарказма
рассказал  о  последних событиях  и сплетнях,  после  чего  изложил  просьбу
посланника.
     Шевелев поднялся, подошел к окну, задумчиво посмотрел  на бухту, Олений
остров, синевшие  далеко на горизонте цусимские острова, обернулся и грустно
заговорил.
     - Вы бывали во Владивостоке? Хабаровске?
     - Да, да, - кивнули Ивашников и Корн.
     - Тогда, без сомнения, обратили внимание  на вывески торговых заведений
на центральных  улицах:  Лангелитъе,  Линдгольм, Конрад, Эльвангер,  Кунст и
Альберс,  Тун-ли,  А-но  и  множество других.  Практически  всю  торговлю  в
Приамурском  крае  взяли в  свои  руки  иностранцы.  Почему так  происходит?
Относительно крупные купцы и предприниматели Владивостока Семенов, Старцев и
я  пытаемся  широко внедрить  русское имя и  русские деньги, но здесь  царят
законы жесточайшей  конкуренции,  которую  мы  не выдерживаем. Средства наши
ограничены,  они  уже вложены в различные  сферы  промышленности,  торговли,
банковского и страхового дела,  но не приносят больших  дивидендов.  Семенов
сейчас занят промыслом морской капусты и продуктов моря