площади  Храмов  Неба и  Земли, грабят мирных
жителей, совершенно не подчиняются властям, дерзки по отношению к  знаменным
войскам. Те же вести приходят и из провинций.
     -  Почему ты считаешь ошибкой окружение Посольского  городка  и разгром
десанта Сеймура?
     - Дело в том,  что эти  действия  вызовут  ответные  меры  иноземцев, а
Поднебесная  уже неоднократно  испытывала  их  совместные удары и  не  могла
противостоять им.
     - А ты дай оружие ихэтуаням и пошли их в бой впереди регулярных  войск.
Пусть они используют свои магические  заклинания и  силу  иноземного оружия,
победят красноголовых варваров и сами  понесут ощутимые  потери. Потом  наши
войска сумеют рассеять ихэтуаней.
     -  Не  все  так  просто,  императрица.  Оружия  в большом количестве  в
арсеналах просто нет. Князь Дуань вводит вас в заблуждение, утверждая, что я
прячу  его и  не  хочу  вооружить ихэтуаней. Хотя, в последнем он  прав.  Не
остановить огонь, подбрасывая дрова, и не справиться с восставшими, вооружая
их.  Уничтожить вооруженных  бандитов будет  попросту  невозможно,  силы  их
станут неисчерпаемы. Ведь, если  им  удастся  побеждать иноземцев, то на  их
сторону  перейдут все  хорошо обученные и вооруженные  китайские армии, а от
простого люда не будет отбоя. И тогда они вправе вспомнить старый лозунг "Фу
Мин, Фан Цин". Князь же Дуань - интриган  и глупец. Мне прозрачны его мысли.
Вооружив  народ,  он  надеется  изгнать  иноземцев  и  все  же  возвести  на
Драконовый  трон своего сына.  Это  было бы и хорошо,  да  беда в  том,  что
вооруженные ихэтуани способны будут свергнуть  династию Цин.  И уничтожить и
вас, и меня, и нашу дочь.... Надо, пока не поздно, выбираться из пучины зла!
     - Но мне твердят, что ихэтуани - верные мне подданные....
     -  Корни учения ихэтуаней  - в ереси "Белого лотоса", и уже поэтому они
не могут  быть верными подданными. Сегодня они твердят белое, завтра назовут
его  черным. Пока  не  поздно, следует изгнать их из Пекина,  снять осаду  с
Посольского городка, выполнить все требования иноземцев. В этом случае можно
ожидать, что алчущий тигр удовлетворится малыми жертвами. В противном случае
нас сметут или ихэтуани, или иноземцы.
     - Ты пугаешь меня, Жун Лу...
     - Нет, императрица, я говорю то, что есть на самом деле. Лучше один раз
сказать правду, чем тысячу раз солгать.
     - Так что же мне делать?
     -  Издайте  приказ  об  изгнании  ихэтуаней  из  города   и  об  охране
Посольского городка.
     - Да, но будет ли он выполнен..., - нерешительно произнесла императрица
Цыси.
     - Полной уверенности нет, но я постараюсь собрать силы.
     - Хорошо, иди, я еще подумаю...



     ИВАШНИКОВ. Пекин

     Посланник Гирс  и директор Пекинского отделения Русско-китайского банка
Покотилов всполошились.  Еще бы! Армия Не Ши-чэна,  вооруженная  современным
оружием и обученная европейцами, вполне могла  уничтожить двухтысячный отряд
адмирала Сеймура. Хотя генерал Не и проявил завидное  рвение  в  сдерживании
рвавшихся вдоль Большого императорского канала и  реки Байхэ  от Тяньцзина к
Пекину  ихэтуаней, хотя  он  и  расстреливал  их  сотнями,  однако  вряд  ли
осмелится он ослушаться  приказа императрицы, вряд ли найдет в себе мужество
взбунтовать,  или,   хотя  бы,  проявить  сдержанность.   Полковник  Воронов
характеризовал  его как  способного,  имеющего большой опыт  ведения  боевых
действий,  самолюбивого,  возгордившегося   на  должности  командира   самой
боеспособной   китайской   армии   генерала.   Поражение  в   Корее  нанесло
определенный  ущерб  его престижу,  в военной среде о нем ходит  молва как о
"битом" и "умеющим отступать" и сейчас,  что вполне возможно, он постарается
укрепить  пошатнувшийся   авторитет  в   ходе  боевых  действий   не  против
взбунтовавшейся безоружной черни,  а победой  над стоящим  врагом -  союзным
десантом.
     Это  одна  сторона медали.  Вторая  выглядела не лучше.  Окруженные  на
территории Посольского городка  европейцы  и те  немногие китайцы-христиане,
что  успели укрыться здесь от резни,  вряд ли  выдержат  долгую  осаду. Если
ихэтуани  и не  представляли серьезной  опасности, от них успешно отбивались
винтовками и американскими скорострелками-максимами, то рядом серьезных атак
с разных  направлений армейских частей сопротивление будет  подавлено.  Дела
обстояли  хуже  горькой редьки.  И если  десант Сеймура мог  отступить,  или
получить  серьезную  поддержку  со  стоящих  в  Печилийском  заливе  военных
кораблей восьми государств, то судьба Посольского города висела на волоске.
     Надо было что-то срочно предпринимать. Но что?
     Призванный  на  помощь  для  принятия  верного решения  капитан  Минаев
растерянно развел  руками: как начальник охраны  миссии он делает все, что в
его силах.
     -  А  вы могли бы,  -  тут господин Покотилов повертел в воздухе рукой,
словно  поддерживая  нечто  тяжелое,  и нерешительно продолжил,  - подыскать
какие-нибудь дополнительные возможности...
     -  Да,  я постоянно подыскиваю дополнительные  возможности для усиления
охраны миссии..., - прикинулся непонимающим Минаев.
     - ...воздействовать на кого-либо в китайском правительстве в нужном для
нас направлении? - закончил мысль Покотилов.
     - Вся моя жизнь так или иначе связана  с  Китаем. Я считаю, что неплохо
знаю историю, религию, обычаи  и образ жизни китайцев и маньчжуров, и  много
размышляю  над  создавшимся  положением.  На  мой  взгляд,  оно  возникло  в
результате  грубого  и  бесцеремонного  вмешательства  европейцев   в  жизнь
империи,  разрушения  экономических  связей  в  веками отлаженном хозяйстве,
привнесении чуждых им религии и морали...
     - Эк, вы, батенька, - досадливо поморщился Покотилов, - сейчас  мы не о
том...
     -  Однако все  во  взаимосвязи.  Размышляя  об  опубликованных  статьях
договора и известных всем фактах нашего проникновения в Маньчжурию и Ляодун,
я нахожу, что лишен очень важного звена в цепи причин и следствий. Возможно,
знание  некоторых деталей,  позволивших  России  столь  быстро,  едва  ли не
стремительно, утвердиться  в Китае, позволило  бы  мне помочь вам в  решении
этой сложной проблемы - спасения наших жизней.
     - Вы что-то имеете в виду? - осторожно спросил Гирс.
     - Да, конечно. Если  в  Ляодуне мы  утвердились, послав туда крейсера и
вынудив Китай подписать договор аренды,  то, как я считаю, для  того,  чтобы
получить  концессию  на  строительство   трансманьчжурской   железнодорожной
магистрали,  нашей  империи  пришлось  здорово  раскошелиться.  Классический
случай - за купцами идут солдаты...
     - Ну, и, если вы узнаете,  что Россия заплатила Китаю за концессию, что
это вам даст? - остро и прямо взглянул в глаза Минаева Покотилов.
     - Российская империя  не может заплатить Китайской  империи, -  цинично
ухмыльнулся Минаев, - это  не  физические лица.  Если же делается заем, то о
нем широко  оповещается в газетах. Такого сообщения не  было.  Главное же  в
том, что если передача денег все же состоялась,  а  сумма должна быть весьма
значительной,  то  эта  передача оговаривается  либо  секретным  протоколом,
прилагаемым к концессии,  либо  это была  обычная взятка.  И опять же, столь
значительную сумму необходимо было провести по финансовым документам; значит
должны остаться следы...
     -  Хорошо,  предположим,  вы  знаете  наверно,  что  за  концессию были
уплачены  большие  деньги. Какие шаги можете вы предпринять, чтобы облегчить
положение  Посольского  городка и,  естественно,  не поступиться  интересами
России?
     Минаев спокойно и холодно посмотрел на посланника Гирса и Покотилова и,
оставаясь  невозмутимым, сказал, - Все  мною давно обдумано. Мы  сейчас не в
том положении, чтобы разыгрывать из себя благородных девиц. Естественным  и,
видимо, единственным средством  нашего  спасения  может  служить  вульгарный
шантаж!
     Посланник Гирс растерянно  поджал губы, а господин  Покотилов, знавший,
что в  серьезном деле белоснежные манжеты лучше  закатать  повыше,  согласно
кивнул головой.
     - Да, возможно, вы попали в цель. При обсуждении вопроса о концессии на
строительство   трансманьчжурской  магистрали   между   министром   финансов
господином Витте и Ли Хунчжаном было оговорено, что  Ли получит три миллиона
рублей  золотом.  Один  он уже  получил. Второй, я полагаю, сейчас ему везет
князь Ухтомский. Кроме того, после ввода в действие магистрали, а она готова
уже на  две трети,  Россией будет еще уплачено пять  миллионов  таэлей - это
почти  восемь миллионов рублей. Таким образом, наши обязательства составляют
порядка   одиннадцати   миллионов.   Как   директор   Пекинского   отделения
Российско-Китайского банка, я знаю это  точно. Знаю наверно и то, что китаец
Ли,  без  личного  благословения  императрицы  Цыси, никогда и ни  за что не
осмелился бы договариваться о строительстве железнодорожной магистрали через
Маньчжурию, родовую вотчину правящей династии Цин. Значит, деньги идут лично
императрице Цыси.
     -  Вот  и повод для  шантажа!  Потеря  денег  и  огласка, международный
скандал, новые притязания наших европейских соседей...
     -  Кого же  вы собираетесь  шантажировать?  Не  надеетесь  же вы  лично
беседовать с императрицей Цыси? Ведь Ли Хунчжан далеко...
     -  Но я  знаком  с  доверенным  лицом  императрицы  - главнокомандующим
маньчжурскими войсками Жун Лу.
     - Ого, и откуда?
     - Пятнадцать  лет назад, Жун Лу,  назначенный  императрицей командующим
Новой  полевой  армией,  вместо  попавшего  в  опалу  великого  князя  Гуна,
обратился  в  германскую и российскую дипломатические  миссии с предложением
прислать оружие и инструкторов для перевооружения и  обучения армии. Тогда я
служил  в  охране миссии и был послан к  Жун  Лу  для  показных  стрельб  из
винтовок Бердана, которые  были в то время у  нас на  вооружении.  Я отлично
выполнил упражнения и Жун Лу попросил меня научить его стрелять. Ежедневно в
течении  двух  недель  я проводил с ним  занятия.  Жун  Лу научился  неплохо
стрелять, а  меня  он наградил  атласным халатом с  иероглифом  "Счастье" на
груди. Дома в Кяхте лежит, - улыбнулся Минаев.
     - И вы думаете, что он вас запомнил? - с сомнением спросил Гирс.
     - Обязательно. Я, по молодости лет и служебному рвению, обходился с ним
как  с  солдатом-новобранцем,  был  весьма  строг, заставлял  по  многу  раз
выполнять упражнения, а он терпеливо выполнял  мои распоряжения. Нет, забыть
меня он не мог никак. Психологически это невозможно. Давно замечено, что сам
процесс  обучения военному  делу  персонифицируется в  преподавателе,  и тот
невольно закрепляется в памяти.
     - Хорошо, предположим, что он помнит вас. А захочет ли он разговаривать
с вами, не отправит ли сразу в тюрьму?
     - Он умный человек и понимает, что я пришел в качестве посредника. Да и
любопытно ему будет узнать, что я имею через него сказать императрице.
     -  Тогда, - чуточку  поколебался посланник Гирс, -  для полной гарантии
успеха вашей миссии, не забудьте добавить, что в случае разгрома Посольского
городка   и   гибели   его   обитателей,  державы   потребуют   значительных
территориальных  уступок  и  колоссальной  контрибуции.   А  Россия  -  всей
Маньчжурии! И им, маньчжурам, есть над чем задуматься.
     - А как вы собираетесь проникнуть в Китайской город и в дом Жун Лу?
     - Встану на скользкий путь  подпоручика Ивашникова, - засмеялся Минаев.
- Немножко грима,  фальшивая коса, плюс вера  в удачу. Ночью по каналу Юй-хэ
проберусь  под стеной в Китайский  город  и  за день-другой, а Жун Лу должен
быть в Пекине, постараюсь встретиться с ним и прежним путем вернусь назад.
     - Ну, удачи..., - резюмировал господин Покотилов.
     - А Ивашникова придется послать в Тяньцзин к Воронову с предупреждением
о приказе императрицы Цыси генералу Не, - господин посланник беспокоился и о
десанте.
     - Приказ генералу Не уже доставлен,  - не согласился Покотилов, - а вот
попытаться убедить  его не проявлять излишнего рвения в его исполнении, было
бы желательно. Будем надеяться, что полковнику Воронову это удастся.

     Глубокой ночью Минаев  и Ивашников  притаились  у мостика  через  канал
Юй-хэ,  дожидаясь,  пока  сидевшие  на стене ихэтуани  угомонятся  и ослабят
бдительность. Факелы  на стене ярко горели  и освещали пересохший  канал,  и
покамест пытаться пробраться по нему под стеной нечего было и думать.  Душно
пахло  травами,  звенели цикады, а  за оградой  близкой американской  миссии
коротавшие ночь солдаты негромко пели,
     - In the city of Peking, with its ancient walls of brick
     And its streets for mud and filth afar renowned,
     We have been besieged for weeks,
     By a beastly Chinese trick.
     And the buildings all around us burnt to ground.
     Tramp, tramp, tramp, the troops are marching.
     Cheer up, Comrades - they will come.
     And beneath our various flags,
     We shall breath fresh air again
     Of the free land in our own beloved home.
     Капитан  Минаев  был  одет  в  халат и шапочку китайского чиновника,  а
Ивашников - в рваную грязную куртку, подпоясанную красным кушаком. По дороге
в  Тяньцзин  он  решил  изображать полуграмотного  туповатого  парня,  чтобы
избежать  расспросов  и  не попасть  впросак.  Вид  у него  был, несмотря на
юношескую  стройность, откормленный, что в общем было  заметно на общем фоне
худых китайцев-простолюдинов. И ладони его были мягкие, не крестьянские, вот
он  и  придумал  себе  легенду  - был прислужником в харчевне  у Цзянмынских
ворот, да весь квартал сожгли ихэтуани, вот и приходится возвращаться домой,
в  Тяньцзин.  И кушаком красным перепоясался,  чтобы  не  выделяться в общей
массе  людей,  почти  сплошь  перепоясанных  красными кушаками и  с  красной
повязкой на голове.
     Но  мало  помалу  китайцы  на  стене  угомонились,  факелы  догорели  и
установилась  тишина. Серебряный  ковшик на небе заполз  за  тучку и  Минаев
дернул Ивашникова за  руку - пошли. На цыпочках, крадучись, пробрались они к
обложенному тесаным камнем  туннелю под широкой стеной и, низко сгибаясь, по
щиколотку в ужасно пахнущей тине перебрались на  другую  сторону. Здесь тоже
было тихо.  Капитан Минаев легонько обнял  Ивашникова,  похлопал  по  плечу,
пожелал удачи и растаял в темноте.
     И  пустился Ивашников в путь-дорогу. Держа в  уме план города, вышел он
на  колесную дорогу и,  пристроившись  к  кучке сравнительно  неплохо одетых
людей,  зашагал в  сторону  Тяньцзина. Попутчики,  наудачу,  были пекинцами,
лишившимися своих домов от  пожаров и тоже направлялись  в Тяньцзин, богатый
город,  где  надеялись  пережить  смутное  время.  Сам   Ивашников  старался
отмалчиваться, на вопросы отвечал нехотя и односложно, сгибался, тянул ногу,
туповато  открывал  рот, прятал глаза,  да  на  него, впрочем, и не обращали
внимания. Идет себе  и пусть  идет.  Давно известно - у  простолюдина нет ни
счастья,  ни благополучия, никогда он  не  делает большого добра,  но  и  не
творит большого зла.


     ЖУН МЭЙ. Пекин
     Императрица  Цыси потеряла всякий вкус к жизни. Бесцельно  бродила  она
днями по дворцу; сидя, могла часами тупо смотреть  в одну точку; ела  много,
но без всякого  аппетита,  равнодушно жуя подаваемую  пищу;  не злилась, как
прежде, на  допущенные евнухами, служанками и фрейлинами  мелкие оплошности;
потребовала  однажды ларцы  с  драгоценностями, но, бросив  вялый и холодный
взгляд на сверкающую всеми цветами радуги груду драгоценных камней в золотой
оправе,  махнула   рукой,  -  несите  обратно.  Даже  ее  любимые  иноземные
механические часы  с фарфоровыми передвигающимися фигурками остановились, не
заводимые ею. Единственной отрадой императрицы стала  ее  заветная трубка. И
новости о событиях, приносимые  ежедневно гонцами,  ее уже  не интересовали.
Пусть все идет как идет...
     Белый тигр и синий дракон
     Всегда появляются вместе,
     Потому-то сразу и трудно понять
     Где горе, где добрые вести. (Заклятие даоса. Стр. 38).
     А вести действительно приходили странные и непонятные.  Сперва ихэтуани
разгромили двухтысячный десант английского вице-адмирала Сеймура, а вслед за
этим захватили и громадный город Тяньцзин. Войска генерала Не Ши-чэна прежде
стреляли в ихэтуаней, а потом, выполняя приказ  императрицы, начали стрелять
в  иноземцев.  Но и в ихэтуаней  тоже.  Вскоре  иноземцы со своих  громадных
военных кораблей высадили десант в устье реки Байхэ, захватили форты в Дагу,
взяли  штурмом Тяньцзин, а  генерал Не погиб в бою. Подтянутые из Маньчжурии
армии сражались  плохо,  больше увлекались грабежом городков и деревушек, не
координировали  боевые действия друг с другом, и  почти без боя отступили от
Тяньцзина к Пекину.
     В столице  Поднебесной  империи  дела тоже шли из рук вон плохо. Жун Лу
запретил своим охранным знаменным  войскам участвовать в  штурме Посольского
городка   и  не  давал  ихэтуаням  оружие.  Войска  Дун  Фусина   совершенно
разложились и  больше грабили город  вместе  с расплодившимися  во множестве
бандитами,  чем  помогали истинным  ихэтуаням сражаться с  врагами. И  среди
государственных   мужей   царили   распри,   интриги,   взаимная    зависть,
недовольство,  а  большей частью  -  откровенная трусость. Да  и  было  чего
бояться  -  смертельно  опасно  стало  громко высказывать свое мнение даже и
высшим чиновникам.
     На  одном из  ставших  уже  редким  Императорском совете имели мужество
выступить  Юань  Чан и  Сюй  Цзин-чэн.  Жун Мэй  с изумлением слушала  их  и
внутренне  негодовала:  жалкие  трусливые  рабы,  что  это  они  по  очереди
бормочут, касаясь плечами друг друга?
     - В  то время как теперь правительство Срединной  империи хочет дружить
со  всеми державами  и  искренне к  ним  относиться,  ихэтуани под предлогом
"Ху-цинь-ме-янь"   вносят  разногласия   между  Поднебесной   и   иноземными
державами. Им  охота  разыграть  комедию  в свете. Но  о чем говорят эти два
слова:  "Ме-янь"? То  ли, что надо истребить иноземцев, находящихся в Китае,
или то,  что следует истребить все  племена  земного  шара,  кроме китайцев?
Пусть бы они и уничтожили тех иноземцев,  что живут  в Китае, но разве можно
запретить новым иноземцам появляться у нас? А можно ли истребить все племена
земного  шара? На этот вопрос сумеет ответить  и не особенно  умный человек,
зная, что иноземцев в десять раз больше, чем китайцев.
     Их речи  вызвали бурю негодования  старого  канцлера Сюй  Туна и нового
канцлера  Ган  И. И не императрица, а великий князь Дуань удовлетворил живые
еще души Сюй  Туна  и  Ган И: уже  через  день тяжелый меч палача  отсек  на
центральной площади Пекина головы Юань Чана и Сюй  Цзин-чэна. Покатились они
по  грязным доскам в  вонючую пыль,  вызвав  смех  праздной  толпы и  ужас в
сердцах других слабодушных чиновников. Известно: каждому дорога своя  жизнь,
даже какой-нибудь птахе или мыши, не говоря уже о человеке.
     А князь Дуань  опять требовал от Жун  Лу винтовки и пушки, жаловался на
нехватку  патронов,   и  даже  признался,  что  ихэтуаням  уже   не  удается
колдовством побеждать иноземцев. Он ругательски ругал бездарных генералов за
их громадное, но  не  имеющее  оснований  самомнение  и  массовые  расстрелы
ихэтуаней.
     Но  императрица  уже  не слушала  ни  его,  ни  Ли  Ляньина и  даже  не
поддавалась лисьим чарам Жун Мэй. Видимо, крепко запомнила она слова  Жун Лу
о  наказании,  которое ждет  ее от иноземцев.  Сообразила,  что  дело  худо,
окончательно разочаровалась в силе колдовства ихэтуаней,  перестала верить в
могущество  маньчжурских  и  китайских  богов. Да  и князь  Дуань уже не был
уверен в успехе восстания:  войска Жун  Лу его не  поддержали, а ихэтуани не
только терпели поражение  за поражением  от  иноземцев,  но даже  не  сумели
захватить и Посольский городок.
     Императрица же Цыси, узнав, что губернатор столичной провинции Юй Лу ее