в Приморье и на юге
Сахалина; Старцев, главным образом по семейной традиции,  ведет чаеторговлю,
месяцами пропадает в Тяньцзине; я пытаюсь наладить малый каботаж  и рейсы по
корейскому побережью. Промышленности как таковой, то есть широкой фабрикации
изделий  на продажу на Дальнем  Востоке  у  нас  нет и  поэтому мы  не можем
наладить  торговлю  с Кореей. Да, покупаем некоторое  количество скота, рис,
чумизу, и все... Но, за недостатком средств, в весьма малых количествах. Тит
Титычи  и  Пуд Пудычи, как иронически называют нашего брата-купца  в России,
вкладывать  средства здесь не  желают. Главная  причина  -  на нашем Дальнем
Востоке  очень   мало  русского  населения.  Да   и   те,   что  есть,  либо
неповоротливы,  обзавелись домишками,  скарбом, семьями  и  с  места  их  не
сдвинешь, либо голь перекатная,  умеют только  горькую пить  да на  гармошке
играть,
     И  словно  в подтверждение  его слов  где-то  неподалеку  весьма  дурно
заиграла гармоника, явно в нетрезвых руках.
     - Вот еще один русский, отстал от парохода, ходит ко мне клянчить денег
и спускать их в японских трактирах.
     - Для  рейсов по корейскому побережью и  развертывания торговли в Корее
мне удалось приобрести, с величайшим трудом, здесь и в Гензане, это недалеко
от нашей границы, небольшие участки  земли.  Но участок  в Фузане,  вы  сами
видите, расположен  очень неудобно,  на крутом берегу,  внизу у  моря  стоят
корейские фанзы и, главное, в японском городе. Японский консул уже  требовал
продать  дом и  очистить  пакгауз. А в Гензане мне  предложили лишь узенькую
полоску болота  шагов в десять  шириной и  сто  пятьдесят  длиной.  Я осушил
болото  и построил там дом и  пакгауз  для  хранения грузов, но безраздельно
распоряжающийся там англичанин  - директор таможни, требует у властей снести
мой постройки, так как они, якобы, мешают расширению таможни. Телеграмм моих
на почте не принимают, ссылаясь на то, что телеграф испорчен, хотя это явная
ложь.  Мало того, японцы взломали пакгауз и разграбили все товары, а платить
за   них   отказываются.    У   нас    привыкли   считать   купцов    лихими
торгашами-выжигами. А  мы здесь и  первооткрыватели  - вспомните-ка освоение
Охотского  побережья,  Камчатки,  Русской  Америки, Сахалина;  и  основатели
гражданских поселений  -  да хоть  и Яков  Семенов,  без него,  может  быть,
Владивосток  так  и  остался бы  военным постом; и двигатели  просвещения, и
патриоты  и  защитники  российских интересов. Гляжу  я  на  молодых  людей с
университетскими  значками,  коих  множество сидит в конторе торгового  дома
Кунста и Альберса на Светланской и горько мне становится. На что себя тратят
- вино, карты,  женщины... А не отдать ли свои знания на  пользу России,  не
вступить  ли  в  борьбу  с  чужестранным купцом,  который  пользуется  нашей
косностью, леностью и невежеством?
     Видно  было,  что  господин  Шевелев  горячо,   ревниво  переживает  за
медлительность,  неповоротливость,  да  что  там,  за  полнейшее  равнодушие
русских купцов не только к Корее, но даже к собственному Приморью.
     -  Теперь  об  иностранцах  в  Корее. В  Гензане,  например,  проживают
несколько миссионеров - американцы, англичане и французы. Североамериканская
пресвитерианская миссия  была основана там  двенадцать  лет назад  и, прежде
всего, они  открыли  школу  для детей и госпиталь,  который корейцы посещают
весьма  охотно.  В  Гензане открыто  японское  консульство, буддийский храм,
японская  школа, три аптеки, три больницы, две почты,  около трехсот лавок с
различными  японскими  товарами,  отель  с  бильярдом, японский  ресторан  и
несколько  трактиров.  Молодой  человек  японец открыл  в Гензане  школу для
корейских  детишек. На свои  деньги купил дом,  парты  и  учебники, обучение
ведет бесплатно.  Вот он - патриот своего  отечества,  стремится расположить
корейский народ к Японии. В Фузане и того больше. Он  открыт для японцев уже
лет  двадцать  и  они  построили  здесь  практически  свой  город.  Японское
население уже перевалило за пять тысяч и,  кроме того, не менее восьми тысяч
рыбаков ведут рядом промысел и постоянно заходят в Фузан. Японская полиция и
большой, более  двух сотен солдат, отряд японской армии превратили  город  в
колонию Японии.
     Ивашников  и  Корн  заметно  приуныли,  хотя  все это не было  для  них
секретом.
     - Но все  же, Михаил  Григорьевич,  - спросил Корн, -  быть  может и не
столь   плачевны   перспективы   для   России  в  Корее?   Ведь   дело   это
государственное, надо как-то искать возможности укрепления русских  позиций,
тем более что  в  части дипломатической мы  сильно обогнали японцев. Да, они
предприимчивы и способны, но ведь и мы не лыком шиты...
     - Уж коли дело государственное, - в сердцах ответил господин Шевелев, -
то  и  решаться должно  на  государственном  уровне.  Казне  следует вложить
средства, и не малые, в  Корею, и создать, скажем, Русско-Корейский банк, не
бояться субсидировать  русских и  местных  предпринимателей и купцов, что не
замедлит принести  несомненную пользу. Японцы  триста  лет пытаются покорить
Корею. Еще сегун Хидэеси в 1592 году завладел  Фузаном и отсюда всей Кореей.
Только с помощью Китая  им удалось  тогда спасти  свое королевство.  А через
пять  лет  Хидэеси  опять  высадился  в  Корее  и   это  нашествие  обошлось
королевству в двести тысяч погибших. Поэтому корейцы традиционно недоверчивы
к японцам,  но деловые соображение побеждают эмоции, и заморские наши соседи
позиции здесь заняли прочные. Мало-мальски состоятельные корейцы, боясь быть
ограбленными своими  янбанями, вкладывают деньги в  японские  предприятия  и
торговлю, чем укрепляют их позиции, Недавно в японской газете "Дзиммин", а я
слежу  за  дальневосточной  прессой и  плачу немалые деньги за  переводы  из
японских  и  китайских газет,  так вот,  в  "Дзиммин"  промелькнула  статья,
утверждавшая, что Корея экономически  уже представляет собою колонию Японии.
Они  вывозят  товаров на  пять миллионов иен,  а ввозят  на десять.  Вот это
торговля! А  мы? Крохи жалкие, не  более двадцати тысяч рублей, при том, что
йена по стоимости равна рублю.
     Тут и Ивашников отважился задать Михаилу  Григорьевичу  вопрос. - А как
вы оцениваете недавно приобретенную господином Бринером концессию на вырубку
лесов в бассейнах Тумень - Ялу?
     - Не более, чем авантюра! - махнул рукой господин Шевелев. - Дело, если
браться за него по настоящему, многомиллионное, а у Бринера таких денег нет.
И  компаньонов  он себе  во Владивостоке не  отыщет. Кому  как не  мне знать
возможности   наших  дельцов?  Не  потянуть  Бринеру  такое  предприятие,  -
решительно заключил Михаил Григорьевич.
     - Разве что  перепродаст кому он концессию  и  погреет  на этом руки, -
после  небольшого  размышления  решил  господин  Шевелев.- Но и  купцов  ему
придется искать не на Дальнем Востоке.

     Немало  расстроенные вышли  Ивашников  с поручиком Корном на  фузанскую
улицу оценить, так сказать, положение своими глазами. Здесь царило восточное
многолюдие и разноголосие. Легкие строения корейского и  японского  типов  с
черепичными крышами были густо увешаны всякого  рода вывесками, исполненными
иероглифами,  почти всегда  с  английским дублем - парикмахерские,  бакалеи,
рыбные лавки, мясо, птица, пивные пабы, которые, впрочем,  стоило заглянуть,
оказывались крохотными тесными щелями с двумя-тремя столиками, ресторанчики,
очень много чайных домиков  с рисунками угодливо изогнутых гейш на витринах,
аптеки,  отделения банков, мастерские по выделке  японских татами, корейских
шляп, трубок,  глиняной и чугунной посуды, мелкие лавчонки с широким выбором
пестрых  многоцветных  вееров,  зонтиков,  бумажных  фонариков,  тигровых  и
барсовых  шкур, костяных  и  фарфоровых  статуэток, синих  майоликовых  ваз,
восточных картин на рисовой бумаге и соломке, перламутровых пуговиц, больших
розовых раковин и черте чего.
     Поручик  Корн мигом  выбрал  на  прилавке  лавчонки  длинный бамбуковый
покрытый мелкой  резьбой и лаком стэк с белой каучуковой рукояткой и кожаной
петелькой на конце.  Точно такой он видел у английского морского  офицера на
причале в  Чемульпо  и, судя  по гримасе  на лице, весьма  ему  позавидовал.
Англичанин небрежно вертел стэк в пальцах и у Корна сразу получилось так же,
словно он имел врожденную привычку.
     -  Везде  надо чувствовать себя господином  и вести  соответственно,  -
процедил он сквозь зубы, - особенно среди азиатов.
     Он воспарил высоко и вид армейского прапорщика был ему явно не по душе.
     -  Совершу  променад, отдохну  где-нибудь  в  чайном домике  с  гейшей,
ночевать,  возможно,  приду  к  Шевелеву,  - глядя  в сторону  сказал  он  и
повелительным  жестом  поманил  к  себе  стэком  джинерикшу, дзин-рики-ся  -
человек  - сила  -повозка,  по-японски.  Подбежал худой  пожилой  человек  с
глазами побитой собаки и лихо развернул  свою легонькую двухколесную коляску
с плетеным из золотистой соломки сиденьем между высоких колес. Поручик Корн,
явно красуясь перед воображаемым кем-то,  легонько, у рикши сразу напряглись
мышцы, хоть анатомию  изучай, вспрыгнул в коляску, постучал  стэком рикшу по
плечу  и указал  на  вершину горы,  разделяющей  фузанскую бухту,  с которой
открывался  прекрасный  вид  на   море   и  окрестности  и  где  были  видны
разноцветные вывески явно увеселительных заведений.
     Рикша напрягся еще, легонько качнул чуть просевшую в мягкой после дождя
земле коляску и сперва тяжело пошел, вытягивая худую жилистую шею, а затем и
натужено  побежал.  Сахиб  Корн воздушно-божественно  покатил,  а  Ивашников
поплелся  следом.  Ему тоже  захотелось  полюбоваться бухтой  с  горы, очень
удобной для размещения артиллерийской батареи.
     - Однако  я уже совсем стал военным человеком, - с насмешкой подумал он
о себе.
     Недалеко, метров  на  двадцать  умчался  богоподобный Корн,  как  вдруг
колесо  попало в покрытую грязной  водой выбоину и коляска накренилась. Едва
не потеряв равновесие на своем шестке, Корн покачнулся и,  коротко взмахнув,
ударил рикшу по спине стэком, видимо больно, потому что  рикша, не ожидавший
удара,  схватился  рукой  за  правую лопатку,  выпустив оглобли  коляски  из
подмышек. И сахиб Корн полетел спиной в грязь. Ивашникову лишь казалось, что
все  на улице заняты  своими делами  и не обращают на них никакого внимания.
Многочисленные мужчины,  женщины  и дети  мигом  сбежались  и  подняли дикий
гвалт,   в   котором   отдельные  слова  были  неразличимы,   но   явственно
чувствовалась интонация ненависти.
     Без  фуражки, с  мокрой  спиной  и  комьями грязи  в  светлых  волосах,
испуганный,  с выражением ужаса  и беспомощности в глазах, стоял Корн и  над
ним уже нависали кулаки.
     -  Стойте, стойте, - закричал Ивашников по-корейски и кинулся защитить,
даже не Корна,  а мундир  русского офицера.  Он ткнулся во враждебную  стену
спин,  а  с  противоположной стороны,  что-то  гортанно  выкрикивая, к Корну
пробивался  японский полицейский  с белым  значком  шестнадцати  лепестковой
императорской  хризантемы  на  фуражке.  Японца боялись  и мигом  перед  ним
расступились.  Выражение лица  Корна стало  приобретать  уверенность,  спина
разогнулась, но  тут полицейский  крепко ухватил его за рукав и бесцеремонно
потащил  к  недалекому полицейскому  участку.  И  поручик Корн  опять  сник.
Ивашников  заступил  им дорогу, но полицейский отстранил  его  и,  как  мать
провинившегося мальчишку, потащил Корна  за собой. К нему на подмогу  спешил
еще один полицейский и,  не  устраивать же  международный инцидент, пришлось
пройти с ними в участок.
     Поручик Корн  оправдательно  лепетал  по-французски, Ивашников  пытался
объясниться по-корейски,  японцы-полицейские молчали по-японски и тут прибыл
бог-спаситель  в  лице  японского  консула  господина   Като,   как  он  сам
представился им по-русски почти без акцента.
     Господин Като вежливо побеседовал с  "представителями  великой соседней
империи",  как  он  учтиво выразился,  не торопясь  рассказал,  что пять лет
провел  в  России, путешествовал по Волге,  Дону, Черному  морю,  настойчиво
рекомендовал до  парохода и носа не высовывать на улицу и пообещал, чтобы не
было скучно, прислать ящик пива. Пришлось проглотить.
     - Вы же, - обратился он  к Корну,  - обладаете характером слабым, легко
возбудимым,  но  столь  же  быстро  и теряете  уверенность.  Поэтому  впредь
тщательно обдумывайте  каждый свой поступок. Не зная броду, не суйся в воду,
- закончил он, приветливо улыбнулся и проводил до дверей.
     В сопровождении  уже трех полицейских, один впереди  и  два  по  бокам,
чтобы никто не обидел русских офицеров, как объяснил господин Като, были они
препровождены в дом  Шевелева и два дня до парохода просидели каждый в своей
комнате.
     Часто вспоминал этот конфуз  Ивашников, пытался  читать,  но  ничего на
получалось;  овладеть  собой не мог,  ничего на  лезло в голову, очень уж он
переживал. Что думал  поручик Корн он не знал, но уже в пути тот попросил не
сообщать в миссии о происшествии.
     Ивашников отвел глаза, - Вы старший, вам и докладывать.


     Слева от русской миссии расположился Дипломатический клуб, в котором по
субботам собирались практически все европейцы, живущие либо наведывающиеся в
Сеул.  Атмосфера  клуба  была  самой свободной -  разноцветные  наклейки  на
бутылках в баре, постоянно  звучащий фонограф, исполняющий модные в ту  пору
вальсы  Штрауса,  карточные  столики,  курительные   комнаты  с  просторными
креслами и  широкими  диванами,  все это  располагало к отдыху,  завязыванию
знакомств и вольному, свободному общению. Да и собеседников здесь можно было
встретить весьма интересных. И, что немаловажно, попрактиковаться  в языках.
Речь  в клубе  звучала самая разнообразная,  более того, можно  было неплохо
освоить и лингвистические особенности  валлийцев, шотландцев, провансальцев,
нормандцев,  лотарингцев,  пруссаков  и  мекленбуржцев; здесь  соседствовали
классический   оксфордский,   шутливая   скороговорка   лондонского   кокни,
ньюйоркский инглиш с богатыми анклавами певучего итальянского,  живого идиш,
чеканного испанского и резкого немецкого.
     Дипломаты  высокого  ранга  -  посланники,  пожилые   и,  как  правило,
обремененные семьями, редко  посещали клуб, но молодежь собиралась  часто, и
занятия  в клубе находили по интересам. Приверженцы карточной игры  садились
за зеленые  ломберные  столики  и обменивались лишь им  понятными репликами,
бильярдисты окружали  два  больших  бильярда  и  здесь  звучали резкие сухие
щелчки  ударяющихся шаров, любители  острых  вкусовых ощущений  собирались в
баре, а  чаще  в  левой  курительной  комнате, куда  бой  приносил поднос  с
разноцветными  бутылками и вазочкой  льда; курили, смаковали  напитки или их
смеси и живо обсуждали события в мире.
     Ивашников  не  был  частым  гостем  в клубе;  ему  была  поручена,  как
коренному дальневосточнику, что ассоциировалось в  предоставлении начальства
с таежником, охотником и следопытом, оборона миссии от тигров!
     Вот так-так,  воскликнет  любой  читатель. Что за бездна экзотики. Да и
правда ли это - едва ли не в центре столицы государства и вдруг - оборона от
тигров? И тем не менее - факт. После  начала японо-китайской войны  сельское
население страны, страшась военных действий, не приступало к полевым работам
и, собрав очень маленький урожай, испытывало такую нужду, что люди мерли как
мухи. В  стране царили голод и болезни, множество людей сбежались в столицу,
надеясь покормиться здесь,  но королевские закрома были пусты, а раздаваемые
миссионерами  бесплатные  обеды не могли утолить  голод всех страждущих.  По
корейскому обычаю покойников хоронят только  через  несколько  месяцев после
смерти. А до похорон их оборачивают соломенными матами к ставят вдоль полей,
часто  неподалеку  от  дома.  Голодные  собаки  и  дикие  звери  обгладывает
покойников, а тигры,  те вообще стали  нападать на  стоящие на краю деревень
дома  и  поедать  живых людей.  В  эту голодную зиму тигры  повадились  и  в
столицу, так что приходилось выставлять вооруженную охрану для защиты миссии
от полосатых хищников.
     Тигра Ивашников пока ни одного не убил, даже и не видел, но уже прослыл
великим  охотником  и  чувствовал  к  себе,  особенно  со   стороны  женщин,
повышенный  интерес.  Купить  шкуру  тигра или  леопарда  в  Сеуле  не  было
проблемой, но  женщины просили его подарить шкуру  убитого им лично  тигра и
он, немало сконфуженный,  отчетливо  понимая,  что это  скорее игра, обещал,
обещал, обещал...
     Этим вечером собрались в холле  у камина, пили сухой вермут, целый ящик
которого любезно презентовал клубу капитан стоявшего в Чемульпо итальянского
парохода, и катили по наезженной колее.
     Олег Николаевич, для  начала, рассказал  байку о традиционном корейском
способе охоты на тигров, чем вызвал всеобщий интерес.
     -  Представьте себе  ,  -  по-английски  рассказывал  поручик,  -  двое
корейцев собираются  на охоту на тигра. Прежде  всего они едят суп из сердца
тигра,  тигровое  мясо или  пьют бульон  из костей этого  зверя, чтобы стать
такими же отважными и не уступать ему в силе и ловкости. Потом они одеваются
в синие  холщовые  куртки,  повязывают головы синим  или зеленым тюрбаном  с
цветными бусами, прикрывают шею ожерельями из цветных бус, а на грудь вешают
нитки с  бобовыми зернами.  Один из охотников  вооружается длинным копьем, а
другой  -  коротким.  Зная примерно, где  тигр  может  сейчас  быть,  они  с
величайшей осторожностью  продираются сквозь кусты  или  подлесок, упрашивая
зверя явиться  перед  ними, но не называя  его по имени.  При охоте на тигра
нельзя ни в коем  случае называть его по имени - это табу.  Обнаружив зверя,
первый  охотник,  вооруженный  коротким  копьем,  строит  зверские  гримасы,
ругается,  плюется,  всячески  оскорбляет  тигра,  чтобы  разгневать  его  и
спровоцировать  нападение. Потеряв  терпение  от  назойливого обидчика, тигр
бросается на него, но  ловкий  охотник направляет копье  в пасть зверя. Пока
тигр  старается  перекусить или выбить из рук охотника копье, второй охотник
сзади  тычет длинным  копьем ему в  мягкие  части.  Удивленный, более  того,
пораженный такой  дерзостью,  тигр устрашающе рычит, при чем широко разевает
пасть. Первый  охотник, пользуясь его оплошностью,  вонзает  копье  дальше в
пасть тигра и убивает зверя.
     Слушатели негромко  похлопали в ладоши  мужеству  охотников и искусству
рассказчика. Чуть дольше всех, на два такта, чтобы привлечь к себе внимание,
хлопал редкий  здесь гость  - католический епископ  француз Митель. Одетый в
широкую  лиловую рясу,  с белым кружевным воротничком и выбритой тонзурой на
макушке,  он выглядел столь безобидно  и домашне, хлопки его  мягких ладоней
звучали столь  тепло и  глухо,  улыбка  была столь  сладкой,  что он казался
старенькой  ласковой бабушкой,  желающей всем добра хранительницей домашнего
уюта. Память у него была замечательной и, раз познакомившись, он не ошибался
в  именах, даже  и непривычных  для  уха европейцев и  трудных в  правильном
произношении корейских.
     - С  большим удовольствием  выслушал  я весьма занимательную историю  о
местном  способе  охоты на тигров, совершенно мне не известном, несмотря  на
довольно продолжительною  знакомство  со  страной  и обычаями,  способе, без
сомнения, достойном  высокочтимого мною барона Мюнхгаузена. А  не расскажете
ли   вы  о   предлагаемом  неким  русским  столь  же  замечательном  способе
колонизации Кореи  вашими каторжниками? Способ,  увы,  не нов, его с успехом
использовали  англичане  и французы при  заселении  своих  колоний. Вспомним
освоение Австралии,  Новой  Зеландии,  Тасмании,  Новой  Каледонии  и других
остовов. Но ведь Корея -  это не остров и не ваша  колония, не так ли? И что
это   -   частная   инициатива,   или   реализация  зам