же самое.
   - Нет, милый мой мальчик. Не любит. Билькуль - совершенно.
   Должен признать, что в  ту  минуту  мне  было не до выяснений. Грубость
сама  собой  слетела с моего языка: "Ну, так  вставите  тогда ей". - "Что ты
сказал?" -  "Я  сказал,  вставить ей. Мамаше моей,  по рукоятку.  О..."  Она
оставила  эту  тему,  перейдя к  более насущному. Ее  губы зашептали  мне  о
другом: "Ты  хочешь этого, милый мой, и этого, сделай же, сделай, ты можешь,
если хочешь, если  ты хочешь". - "О Господи, да, я хочу, я сделаю, да, да...
О..."
   Такие  разговоры  лучше вести  самому,  чем  читать  или  подслушивать,
поэтому я здесь остановлюсь. Но  приходится сказать - и, говоря, я заливаюсь
краской, - что Ума постоянно возвращалась  к  враждебности  моей матери, так
что это словно бы стало частью возбуждавшего ее ритуала.
   - Она ненавидит меня, ненавидит, скажи мне, что с этим делать...
   На  это я  должен  был  отвечать  определенным образом, и,  каюсь, весь
охваченный желанием, я отвечал, как требовалось: "Трахнуть ее. Трахнуть суку
безмозглую". А Ума: "Как? Милый мой, милый, как?" - "Спереди, сзади, вдоль и
поперек". -"О, ты можешь, мой сладкий, мой единственный,  если  хочешь, если
ты  только скажешь, что этого  хочешь".  -  "О Господи, да. Я  хочу.  Да. О,
Господи".
   Так в минуты моего  величайшего  счастья я сеял семена беды  - беды для
меня, для моей матери и для нашего славного дома.

x x x
   Мы все, за одним исключением, любили Уму в то время, и даже не любившая
ее  Аурора смягчилась; ибо, появляясь в нашем доме, Ума привлекала туда моих
сестер,  и  мое  лицо  тогда  недвусмысленно  сияло  восторгом.   При   всей
невнимательности, отличавшей Аурору как мать,  она все же оставалась матерью
и  поэтому  несколько  умерила  свою  неприязнь.  Кроме  того, она  серьезно
относилась  к творчеству,  и после  того,  как Кеку Моди  побывал в Бароде и
вернулся  восхищенный работами девушки, великая Аурора еще  больше растаяла.
Ума как почетная гостья была приглашена на одну из редких теперь вечеринок в
"Элефанте".
   -  Таланту, -  заявила  мать, -  все прощается.  Ума польщенно потупила
глаза.
   -  А  посредственности, - добавила  Аурора,  - ничего не полагается. Ни
одной пайсы, ни  одной каури*********,  вообще ничего.  Эгей,  Васко,  - что
скажешь на это?
   Васко  Миранда,  которому  перевалило за пятьдесят, был теперь нечастым
гостем в Бомбее; когда он появлялся, Аурора не тратила времени на любезности
и обрушивалась на его "вокзальное искусство" с ядом, который  удивлял даже в
этой  язвительнейшей  из женщин.  Вещи  самой  Ауроры  мало куда вывозились.
Что-то купили  крупные  европейские  музеи  -  амстердамский  муниципальный,
галерея Тейт, - но Америка оставалась непроницаема для ее искусства, если не
считать Гоблеров из  Форт-Лодердейла, штат Флорида, чей коллекционерский пыл
дал  столь  многим индийским художникам  средства к существованию;  поэтому,
возможно, материнским тирадам добавляла остроты еще и зависть.
   -  Ну,  чем  теперь  потчуешь транзитных авиапассажиров,  а,  Васко?  -
осведомлялась она. - Небось, на эскалаторах все  пятятся назад, чтоб получше
рассмотреть  твои  росписи.  А  смена  часовых поясов?  Как  она  влияет  на
восприятие искусства?
   Под градом ее стрел Васко  только вяло улыбался и  опускал  голову.  Он
теперь обладал  громадным  состоянием в иностранной валюте  и  не  так давно
избавился от всех своих квартир и мастерских в  Лиссабоне и Нью-Йорке с тем,
чтобы построить  подобие  замка в холмах Андалусии,  на  каковой проект,  по
слухам, он готов  был израсходовать больше, чем составлял в сумме доход всех
художников  Индии за всю  их  жизнь. Эта  байка,  которую он  не опровергал,
только увеличила неприязнь к нему  в Бомбее  и добавила ярости атакам Ауроры
Зогойби.
   Он  неимоверно  раздался  в  поясе,  его  усы  превратились  в  двойной
восклицательный знак на  манер  Дали,  его сальные волосы были разделены  на
пробор над самым левым ухом  и приклеены к лысому,  блестящему напомаженному
темени.
   - Неудивительно, что ты до сих пор в холостяках, - дразнила его Аурора.
-  Второй  подбородок женщина еще  может стерпеть, но у тебя,  дорогой  мой,
целый зоб вырос.
   В кои-то веки издевки Ауроры пришлись в тон мнению  большинства. Время,
которое благотворно сказалось на  банковском счете Васко, жестоко обошлось с
его  репутацией  в Индии,  равно  как и с его  телом. Несмотря  на множество
заказов,  оценка его  работ  стремительно и  неуклонно  падала,  их  считали
пошлыми и поверхностными, и  хотя Национальный музей в свое время купил пару
его  ранних  вещей, подобного  не  случалось  уже  много  лет.  Картины  эти
хранились  в  запаснике.  Для  взыскательных  критиков  и художников  нового
поколения Миранда был отыгранной картой.
   Чем выше восходила звезда УМЫ Сарасвати, тем ниже опускалась тускнеющая
звезда" Васко;  но  когда Аурора  выгнала  его  вон, он  сохранил  за  собой
последнее слово.
   Сотрудничество между Васко и Ауророй  на манер Пикассо и Брака так и не
состоялось; убедившись  в эфемерности его таланта, она  пошла  своим  путем,
оставив ему мастерскую  в "Элефанте" только  ради памяти  о  былых годах  и,
возможно, еще  потому, что ей нравилось иметь его  под рукой как предмет для
насмешек. Авраам, который всегда на  дух не переносил Васко, показал  Ауроре
вырезки из иностранных газет, откуда явствовало, что В. Миранда неоднократно
обвинялся  в  хулиганстве  и  едва не был  депортирован  как из  Соединенных
Штатов, так  и из Португалии;  а также что  ему пришлось пройти ряд лечебных
курсов   в    психиатрических   больницах,   антиалкогольных    центрах    и
реабилитационных клиниках для наркоманов по всей Европе и Северной Америке.
   - Избавься наконец от этого кривляки и шарлатана, -упрашивал ее Авраам.
   Что  до меня,  я  помнил  многое,  чем  Васко меня одарил, когда я  был
маленьким испуганным  ребенком, и я  все еще любил его за это, хотя и видел,
что его демоны  выиграли внутреннюю битву  с тем, что  в  нем было светлого.
Васко,  пришедший к  нам в тот же вечер,  что и Ума,  был похож на  пузатого
клоуна и воистину являл собой печальное зрелище.
   Ближе к концу, когда алкоголь ослабил в нем тормоза, его понесло.
   -  К  чертям  всю вашу бражку! - кричал он.  -  Скоро  отбываю к себе в
Бененхели, и если у меня не зайдет совсем ум за разум, не вернусь никогда. -
Потом принялся петь  без склада и лада. - До свиданья, фонтан Флоры, - начал
он. -Прощай, Хутатма-чоук. - Он остановился, поморгал и покачал  головой.  -
Нет. Не то.  До свиданья,  Марин-дра-айв.  Прощай, улица вождя Субхас Чандра
Бо-о-ос.
   (Много  лет  спустя,  когда  я  тоже  приехал  в  Испанию,  я  вспомнил
неоконченную песенку Васко и даже пропел нечто подобное про себя.)
   Ума  Сарасвати  подошла  к  этому  тоскующему,  беспокойному  человеку,
положила руки ему на плечи и поцеловала его в губы.
   Что  произвело  на  него  неожиданное  действие.  Вместо   того,  чтобы
почувствовать благодарность, - а многие в нашей гостиной, включая меня, были
бы счастливы оказаться на его месте - Васко ополчился на Уму.
   -  Иуда,  -   сказал  он.   -  Знаем-знаем.  Из   тех,   что  веруют  в
Господа-предателя Иуду Христа. Как же, как же, мисс. Видал вас в той церкви.
   Ума отошла, залившись краской. Я бросился ее защищать.
   - Не надо выставлять себя дураком, - сказал я Васко, и он побрел прочь,
высоко задрав  нос; чуть  позже  мы услышали,  как  он  с  шумом свалился  в
бассейн.
   - Вот и ладно,  - сказала  Аурора оживленно. - Теперь давайте сыграем в
"Три персоны, семь грехов".
   Это была ее любимая комнатная игра. Подкидывая  монетку, определяли пол
и возраст трех  воображаемых "персон", после чего, вынимая из шляпы бумажки,
назначали каждой смертный грех, в котором  она "виновна". Собравшиеся должны
были сымпровизировать  историю, в которой  действовали три грешника.  В  тот
вечер  персонами  были Старая женщина, Молодая женщина и Молодой человек; из
грехов  им достались, соответственно, Гневливость, Тщеславие и  Похоть. Едва
бумажки были  вытянуты,  как Аурора, быстрая,  как  всегда, и, может быть, в
большей   степени,  чем   она  желала   показать,   испытавшая   воздействие
мини-урагана в исполнении Васко, крикнула:
   - У меня готово!
   - Ой, расскажите! - восхищенно захлопала в ладоши Ума.
   - Ладно, таким, значит, образом, - сказала Аурора, глядя в упор на юную
почетную  гостью.  -  Гневливая старая  королева обнаруживает, что  ее  сын,
похотливый дурак, соблазнен ее молодой и тщеславной смертельной врагиней.
   -  Замечательная история, - сказала  Ума, лучась безмятежной улыбкой. -
Вот это да. Наваристый бульон. Прелесть.
   - Ваша очередь, - обратилась к  ней Аурора, улыбаясь так же широко, как
она. -  Что происходит потом? Как поступить гневливой старой королеве? Может
быть, ей  прогнать любовников с глаз долой? Разъяриться по-настоящему и дать
им хорошего пинка?
   Ума задумалась.
   - Этого недостаточно,  -  ответила она. - Мне кажется, тут  нужно более
радикальное   решение.   Потому  что  соперница,  эта   тщеславная   молодая
претендентка, если с ней не покончить  вовремя,  не устроить  ей фантуш,  то
есть попросту  ее  не  укокошить, уж обязательно  свергнет  гневливую старую
королеву.  Наверняка!  Ей  нужен  будет похотливый молодой принц  целиком  и
полностью,  плюс  все королевство;  и она слишком горда, чтобы делить трон с
его мамашей.
   -   И   что  вы  в   таком  случае   предлагаете?  -   спросила  Аурора
льдисто-учтивым голосом среди внезапно наступившей тишины.
   - Убийство, - сказала Ума, пожав плечами.  - Несомненно, эта история не
имеет  иной развязки. Так или  иначе,  кто-то  должен погибнуть.  Либо белая
королева  возьмет  черную  пешку,  либо  та дойдет до последней горизонтали,
превратится  в черную королеву и возьмет  белую. Другого  финала я  здесь не
вижу.
   На Аурору это произвело впечатление.
   - Ума, дочка  моя,  а  вы, оказывается, скрытная. Почему  вы не сказали
мне, что уже играли в эту игру?

x x x
   "Вы, оказывается, скрытная..." Мою мать не покидала мысль, что Уме есть
что таить.
   - Заявляется ниоткуда и цепляется к нашей семье, как ящерица-чипкали, -
беспрестанно тревожилась Аурора, хотя в  свое время ее  нимало  не тревожило
столь  же  неясное  прошлое  Васко Миранды. -  Кто ее  родственники? Кто  ее
друзья? Что у нее была за жизнь?
   Я рассказал  об этих  сомнениях  Уме,  когда тени от  больших  лопастей
потолочного вентилятора в "номерах для отдыха" гладили ее обнаженное тело, а
ветерок от него сушил ее любовный пот.
   - Уж  с  твоей-то  семьей  мне  трудно  тягаться  по части  секретов, -
ответила она. -  Прости  меня.  Мне совсем не хочется плохо говорить о твоих
близких,  но  разве у меня  одна сумасшедшая сестрица уже в  могиле,  другая
разговаривает с  крысами  в монастыре,  а третья  норовит развязать пояс  на
пижаме у  подруги? И еще: чей, спрашивается, отец вот по это место в грязных
делишках  и  несовершеннолетних  красотках?  И чья мать -  прости меня,  мой
любимый, но ты должен это знать - чья мать сейчас имеет не одного, не двоих,
а троих любовников?
   Я сел в постели.
   - Кто это тебе нашептал? Кто  тебе дал выпить этот змеиный  яд, которым
ты вся насквозь пропиталась?
   - Да это всем известно, - сказала Ума, обнимая меня. -Бедный мой софто.
Ты думаешь, она  богиня  с  крылышками.  Весь город  об этом толкует.  Номер
первый - Кеку Моди, этот недоумок-парс, номер второй - жирный мошенник Васко
Миранда, а  хуже  всех номер третий - ублюдок  Мандук.  Раман  Филдинг! Этот
банчод!.  Сукин сын! Мне очень жаль,  но у дамы просто-напросто дурной вкус.
Некоторые даже  шушукаются о том, что она  будто бы совратила своего родного
сына, - да, бедный невинный малыш,  ты еще не знаешь, как злы бывают люди, -
но  я  на  это отвечаю,  что  нет,  всему  есть предел, уж тут я  могу  сама
поручиться. Так что, видишь, твое доброе имя теперь в моих руках.
   Это  дало  повод для нашей первой настоящей размолвки, но даже  защищая
Аурору, я в глубине души чувствовал справедливость Уминых обвинений. Собачья
преданность Кеку не могла остаться  без награды, и  приправленное  издевками
долготерпение  Ауроры в  отношении Васко получало  смысл в контексте  связи,
пусть даже и сходящей на нет. После того, как они с Авраамом перестали спать
в одной постели,  где ей было искать утешения? Талант  и величие изолировали
ее; сильные женщины  всегда отпугивают мужчин,  и мало кто из бомбейцев  мог
отважиться на ухаживание. Это объясняло Мандука. Грубый,  физически сильный,
безжалостный, он был как  раз одним из тех немногих, кто не испытывал  перед
Ауророй никакого  трепета.  Столкновение из-за  "Поцелуя  Аббаса  Али  Бека"
должно было возбудить  его; он принял от нее взятку и мог захотеть - так, по
крайней мере, мне представлялось - в отместку завоевать ее. Мысленным взором
я видел влечение, смешанное с отвращением, которое она, вероятно, испытывала
к этому реально могущественному порождению сточных канав, к этому  дикарю, к
этому исчадью трущоб.  Если ее муж  предпочитал красоток с Фолкленд-роуд, то
она, Аурора Великая,  могла отомстить ему,  позволив Филдингу лапать  и мять
свое тело; да, я видел, что это должно было возбуждать  ее, выпуская на волю
присущую  ей самой  дикость.  Может быть,  Ума  была  права, и моя мать была
подстилкой Мандука.
   Неудивительно,   что  она   начала  проявлять   параноидальные   черты,
предполагая, что за ней следят;  такая сложная тайная жизнь, так много можно
потерять,    если    это    станет    явным!    Знаток     живописи    Кеку,
упадочно-западнический  В.  Миранда и  коммуналистская  жаба;  добавьте сюда
теневой мир денег и черного  рынка,  в котором существовал Авраам Зогойби, и
вы получите полный  портрет  того,  что моя мать действительно  любила,  все
румбы ее внутреннего компаса, отраженные в ассортименте мужчин. Глядя сквозь
эту  призму  на ее творчество, можно,  пожалуй, назвать  его отвлечением  от
тяжких реальностей ее  характера; изящным покровом,  наброшенным  на грязную
лужу ее души.
   Я в моем  смятении почувствовал, что плачу и в то же время набухаю. Ума
заставила меня лечь на спину, оседлала меня и стала целовать, осушая слезы.
   - Неужели все знают, кроме меня? - спросил я. - Майна? Минни? Все?
   -  Перестань  думать о сестричках, -  сказала она,  двигаясь  медленно,
нежно. -  Всех-то  ты, бедный мой,  любишь,  ничего-то тебе не нужно,  кроме
любви. Если бы еще ты был им так же дорог, как они тебе! Но  послушал бы ты,
что они о тебе говорят. Такое! Ты не знаешь, какие битвы я из-за тебя с ними
выдержала.
   Я заставил ее остановиться.
   - Что ты говоришь? Что ты говоришь мне?
   -  Бедный,  маленький мой,  - произнесла  она, прильнув  ко мне.  Как я
боготворил ее; как счастлив был из-за того, что в нашем предательском мире у
меня  есть  ее  зрелость, ее  спокойствие, ее  практический ум, ее сила,  ее
любовь!
   - Бедный злосчастный Мавр. Теперь я буду твоей семьей.

   * Паддок - выгон для лошадей на ипподроме.
   ** Деревни в городе (лат.) - цитата из "Эпиграмм" Марциала.
   *** Л.  Кэрролл, "Алиса в стране чудес", стихотворение в переводе Д. Г.
Орловской.
   **** Каспар  Хаузер - молодой человек неизвестного происхождения, слабо
владеющий речью и почти не знакомый с цивилизацией; обнаружен в  Нюрнберге в
1828 г.
   ***** Имеется  в  виду  убийство невесты с инсценировкой  самосожжения,
совершаемое родственниками, неспособными дать за ней положенное приданое.
   ****** Намек на Лорела и Харди,  пару американских комических актеров -
"тонкого и толстого". В то же время "хардон" (hard-on) означает по-английски
"эрекция".
   ******* Ситар - индийский музыкальный инструмент, напоминающий лютню.
   ********  Доса -  южноиндийское  блюдо: свернутые трубочкой  лепешки  с
начинкой.
   ********* Пайса, каури - мелкие разменные монеты.



15
   Картины неуклонно теряли  цвет, пока не остались только черный и белый,
да  еще изредка оттенки серого. Мавр  теперь стал  абстрактным персонажем, с
головы до пят покрытым чередующимися черными и  белыми  ромбами. Айша, мать,
была  черна; Химена,  возлюбленная, - ослепительно бела. На  многих полотнах
изображались  любовные сцены. Мавр и его дама  любили  друг  друга  в  самых
разных местах. Они покидали дворец и бродили по городским улицам. Выискивали
дешевые гостиницы и лежали обнаженные  в комнатах  с  закрытыми ставнями над
лязганьем поездов. Айша, мать присутствовала  на всех картинах: то стояла за
шторой, то подглядывала в замочную  скважину, то взлетала по воздуху к окну,
за которым нежились влюбленные. Черно-белый  мавр неизменно смотрел  на свое
белое сокровище и  отворачивался от черной родительницы; однако составлен он
был  из  них  обеих. И  теперь  уже  у  дальнего горизонта  всегда явственно
виднелись  войска. Цокали копытами кони,  поблескивали  копья.  Год от  года
армии придвигались все ближе и ближе.
   Но Альгамбра высится незыблемо, убеждал  мавр любимую.  Наша твердыня -
как наша любовь - выстоит против любого врага.
   Он был сотворен  из черною и  белого.  Он  был живым  примером единства
противоположностей.  Но Черная Айша тянула в одну сторону,  Белая Химена - в
другую. Они начали раздирать его надвое. Черные ромбы, белые ромбы падали из
трещины, как слезы. Он вырывался из рук  матери, приникал  к Химене. А когда
армии  подошли  к подножью  холма,  когда белые  полки сконцентрировались на
пляже Чаупатти, фигура в черном плаще с капюшоном выскользнула из крепости и
сбежала вниз по склону. Изменническая рука сжимала ключи от ворот. Одноногий
стражник,  увидев  фигуру, отдал ей  честь. Это был плащ его возлюбленной. У
подножья холма  изменница сбросила  его.  Ослепительно-белая, она  стояла  и
держала в предательской руке ключ от судьбы Боабдила.
   Она  отдала его осаждающим крепость войскам, и ее белизна влилась в  их
белизну.
   Дворец пал. Его облик истаял - в белизну.

x x x
   В возрасте  пятидесяти  пяти лет  Аурора  Зогойби  позволила  Кеку Моди
организовать  большую  ретроспективную  выставку  ее  работ  в музее  Принца
Уэльского; это  был  первый  случай,  когда  музей  почтил  такой  выставкой
здравствующего художника. Нефрит, фарфор, статуи, миниатюры, старинные ткани
-  все это  почтительно потеснилось, давая  место  картинам Ауроры. Выставка
стала заметным событием в  жизни Бомбея. Приглашающие  на  нее  афиши висели
повсеместно.  (Аполло   Бандер,   Колаба-козуэй,  фонтан   Флоры,  Черчгейт,
Нариман-пойнт,   Сивил-лайнз,   Малабар-хилл,   Кемпс-корнер,   Уорден-роуд,
Махалакшми,  Хорнби  Веллард,  Джуху,  Сагар, Санта-Крус.  О  благословенная
мантра моего утраченного города! Эти места уплыли от меня навсегда; осталась
лишь память.  Прошу  простить  меня,  если  я поддаюсь искушению посредством
простого  называния  вызвать  их пред мои  отрешенные  очи.  Книжный магазин
Таккера,  кафе  "Бомбелли",  кино "Эрос", улица  Педдер-роуд.  Ом мани падме
хум...*) Отовсюду на тебя  смотрели стилизованные буквы А. 3. - с  хлопающих
на  ветру плакатов,  со  страниц  газет  и журналов.  Вернисаж,  на  котором
присутствовали все  до единого влиятельные  лица  города,  ибо игнорирование
такого  события  было  равносильно  социальной  смерти,  вылился  в  подобие
коронации.   Аурора   была   увенчана,   восславлена,  засыпана   цветочными
лепестками,  льстивыми словами  и  подарками.  Весь  город  склонился,  дабы
коснуться ее ступней.
   Даже Раман Филдинг, всесильный босс "Оси Мумбаи", явился, мигая жабьими
глазками, и отвесил почтительный поклон.
   - Пусть все видят, что мы делаем для меньшинств, -  изрек он. - Кого мы
сегодня чествуем -  разве индуса? Разве одного из  наших крупных индуистских
художников? Нет,  но пусть оно так и  будет.  В Индии каждая общность должна
иметь  свое  место,  свои  возможности  для досуга - для творчества  и все