бращенном  в
истинную веру гяуре разнеслись  по  всему  городу,  и  я  получил  репутацию
святого.  Мне  даже  дали  отдельную  хижину,  где  бы  я  мог   предаваться
благочестивым упражнениям. Дела  у  меня  пошли  отлично,  стали  появляться
деньжонки, и я одно  время  подумывал  о  том,  чтобы  навсегда  остаться  в
Стамбуле и, объявив себя пророком, написать дополнительную главу  к  Корану.
Но тут произошла глупая история, и турки заподозрили, что я шарлатан. Чепуха
вышла: один благочестивый турок пришел ко мне за  наставлением  и  застал  у
меня девчонку. Ну и пошла писать губерния! Сплетни пошли по всему  Стамбулу.
Я подумал-подумал да и удрал на левантинском судне, а Коран  так  и  остался
недоконченным. Пожалуй, это вышло к лучшему. Глупо было навсегда  отказаться
от христианских женщин и ветчины, и  из-за  чего  отказываться-то?!  У  этих
ихних гурий всегда воняет изо рта чесноком, а баранина, которую турки  имеют
обыкновение жрать, отвратительна.
     Беседуя таким образом,  мы  миновали  Фэрхам  и  Ботлей  и  выехали  на
Бишопстокскую дорогу. Известковая почва, по которой нам  приходилось  доселе
ехать, сменилась песками. Лошади  ступали  мягко,  и  стук  копыт  не  мешал
разговору. Впрочем, говорил всегда один Саксон, а я  только  слушал  его.  Я
думал о недавно покинутом родном доме и о  том,  что  нас  ждет  впереди,  и
веселая болтовня мне казалась тяжелой и неуместной.
     По небу ходили облака, но месяц по  временам  выглядывал  из-за  туч  и
освещал вившуюся перед нами бесконечную дорогу.  По  обеим  сторонам  дороги
попадались там и сям домики с садами, подходившими к самой дороге. В воздухе
пахло спелой клубникой.
     - Приходилось ли вам убивать в запальчивости человека? -  спросил  меня
Саксон.
     - Никогда.
     - Эге! Ну, когда вы услышите звяканье скрещивающихся стальных клинков и
взглянете врагу прямо в  лицо,  то  сразу  же  позабудете  все  нравственные
правила, наставления и прочую чепуху, которой  вас  обучил  отец  и  другие.
Искусство фехтования тоже на войне неприложимо.
     - Но я не изучал фехтовального искусства, - ответил я, -  отец  показал
мне лишь, как  надо  наносить  прямой,  честный  удар;  этот  меч  разрубает
квадратный дюйм железной полосы.
     - Для меча Скандерберга нужна и рука Скандерберга, - заметил Саксон,  -
я осматривал этот меч - великолепный клинок. Такие мечи  некогда  имели  все
правоверные пуритане, и ими-то  и  заставляли  своих  противников  заучивать
священные тексты и петь благочестивые псалмы.
     Это было время, когда считалось нужным

     Больше грешников лупить,
     Чтобы рай на свете водворить.

     Итак, вы фехтовальному искусству не обучались?
     - Нет, не обучался.

     - И не беда. Для старого и  опытного  воина  вроде  меня  знание  этого
искусства составляет все,  но  для  нового  Геркулеса  вашего  типа  главное
заключается в силе и энергии. Я  часто  замечал,  что  люди,  навострившиеся
попадать в набитого соломой  попугая  и  рубить  голову  деревянному  турку,
оказываются никуда негодными на войне. Да это и понятно.
     Вооружите-ка попугая самострелом или  дайте  турку  не  деревянному,  а
живому в руки ятаган, - и тогда эти  ученые  стрелки  и  драгуны  сейчас  же
почувствуют себя неспокойными. Я убежден, мистер Кларк, что мы будем с  вами
добрыми товарищами. Позвольте, как это говорится у старика Бутлера? Да:

     Друзьями были баронет
     И сквайр, и зла меж ними нет.

     Знаете, живя в вашем доме, я не смел цитировать "Гудибраса"  из  боязни
рассердить вашего отца. Бедовый он старичок!
     - Послушайте, - сказал я сурово, - если вы хотите, чтобы  мы  на  самом
деле были добрыми товарищами, отзывайтесь об отце с большей  почтительностью
и без этой противной фамильярности. Отец едва ли стал бы вас держать у  себя
в доме, если бы знал историю вашего перехода в мусульманство.
     - Верно! Верно! - подтвердил искатель приключений, посмеиваясь. - Между
мечетью и пуританской  молельней  большое  расстояние.  Но,  пожалуйста,  не
горячитесь, мой друг. У вас нет сдержанности в характере. Я  уверен,  что  с
годами  ваш  характер  сделается  более  ровным.  Как  же,  помилуйте?  Едва
познакомившись со мною и не успев поговорить и пяти минут, вы уже собирались
мне проломить голову. А после этого вы все время гонялись за мной, как  злая
собака, и кусали меня каждый раз, когда вам казалось, будто я  уклоняюсь  от
истинного пути. Я должен вам напомнить, что вы теперь  вступаете  в  военную
среду, в среду людей, которые дерутся на дуэлях из-за  всякого  пустяка.  Вы
скажете одно неосторожное слово, а вам всадят рапиру в живот.
     - Прошу и вас помнить о  том  же  самом,  -  ответил  я  запальчиво.  -
Характер у меня мирный, но я не выношу двусмысленных слов и угроз.
     - Боже мой! - воскликнул Саксон. - Я вижу, что вы уже  хотите  изрубить
меня в куски и привезти в лагерь Монмауза в разобранном виде. Ну-ну! Мы  еще
успеем с вами повоевать, так ссориться  друг  с  другом  совершенно  лишнее.
Скажите, что это за дома виднеются перед нами там налево?
     - Это деревня Сватлинг, - ответил я. - А там направо в ложбине - видите
огоньки? - это город Бишопсток.
     - Значит, мы отъехали уже на пятнадцать миль. Поглядите-ка - на востоке
розовые пятна: это уже заря занимается. Эге!  Но  что  такое?  Должно  быть,
кроватей мало стало, если люди спят на больших дорогах.
     Темное пятно на дороге, которое я видел еще издали, оказалось при нашем
приближении человеческой фигурой. Человек лежал ничком, вытянувшись во  весь
рост и положив на голову скрещенные руки.
     - Должно быть, какой-нибудь пьяный из ближайшей гостиницы, - заметил я.
     Саксон поднял свой крючковатый нос кверху. Он  был  похож  на  коршуна,
почуевшего падаль.
     - Нет, - сказал он, - тут пахнет кровью. Этот  человек,  кажется,  спит
тем сном, от которого не просыпаются.
     Он соскочил с лошади и  перевернул  лежащего  человека  на  спину.  При
холодном  бледном  свете  утренней  зари  мы  увидели  неподвижные,   широко
раскрытые глаза и белое как мел лицо. Чутье старого солдата не обмануло его.
Перед нами лежало существо, испустившее свое последние дыхание.
     - Чистая работа, - произнес Саксон, опускаясь на колени возле убитого и
шаря у него в карманах. - Конечно, тут орудовали разбойники. В  карманах  ни
гроша, то есть ни одного грошика; даже на погребение не оставили ничего.
     - Как он был убит? - спросил я, в  ужасе  глядя  на  неподвижное  лицо,
которое напоминало мне опустевший дам, брошенный жильцом.
     - Удар кинжалом сзади и удар прикладом пистолета по голове. Он,  должно
быть, умер недавно, а вместе с его жизнью исчезли все деньги, бывшие у  него
в кармане. А человек, должно быть,  был  с  положением.  Камзол  из  тонкого
сукна, даже на ощупь видно, что товар дорогой. Панталоны атласные, а  пряжки
на башмаках серебряные. Плуты, должно быть, здорово поживились. Знаете  что,
Кларк: поедем им вдогонку! Это будет хорошее, большое дело.
     - О да, это будет хорошее дело! - воскликнул я пылко. - Что может  быть
лучше, как учинить правосудие над этими подлыми убийцами?
     - Пфуй! - воскликнул Саксон. - Юстиция прененадежная дама, и  притом  в
руках у нее есть палка о двух концах. Ведь мы с вами - не забывайте этого  -
мятежники и, как таковые, подлежим благодетельному  воздействию  правосудия.
Не  будем  же  соваться  ему  на  глаза  без  надобности.  Я  вам  предлагал
отправиться вдогонку за разбойниками совсем с другой целью. Я  имел  в  виду
отнять у них деньги, взятые у этого человека, да заодно отобрать  уж  и  все
то, что при них имеется.  Ведь  все  их  состояние  приобретено  незаконными
путями, а мой ученый друг Флеминг вполне выяснил, что ограбление грабителя -
не грабительство. Но спрашивается: куда нам спрятать труп?
     - А зачем нам его прятать? - спросил я.
     - Ах, молодой человек, молодой человек! Не знаете вы, что значит  война
и военные предосторожности. Представьте себе, что  тело  это  будет  найдено
сегодня. Крик и гам поднимутся по всему околотку, и нас с  вами,  как  людей
неизвестных, заподозрят и арестуют. Предположим, мы  оправдаемся,  хотя  это
вовсе не так легко, как кажется. Но судьи,  во  всяком  случае,  станут  нас
допрашивать, кто мы такие, откуда едем и куда  направляемся.  Поверьте  мне,
что от этих расспросов добра нам не будет. Поэтому, - и обратившись к трупу,
Саксон произнес, - извините меня, мой неизвестный и молчаливый друг,  что  я
позволю себе сволочь вас вон в те кусты. Вы полежите там денек или два никем
не замеченные, и вследствие этого из-за вас не пострадают порядочные люди.
     И он уже схватил труп за ноги. Но я соскочил с лошади и, взяв  товарища
за руку, воскликнул:
     - Ради Бога, не обращайтесь с телом таким образом! Зачем вы тащите  его
за ноги? Уж если, по вашему мнению, нужно  его  отсюда  удалить,  то  я  его
отнесу с должным уважением.
     Говоря таким образом, я взял труп на руки и отнес его к кустам  желтого
терновника недалеко от дороги. Я положил тело на землю и закрыл его ветвями.
     - У вас бычьи мускулы, но сердце женщины, - пробормотал мой товарищ.  -
Клянусь обедней, что старый псалмопевец с седой бородой был  прав.  Кажется,
он сказал о вашем характере именно что-то в этом  смысле.  Ну,  теперь  надо
набросать немного пыли на кровавые пятна,  а  затем  мы  можем  двигаться  в
дальнейший путь, не опасаясь быть привлеченными к  ответу  за  чужие  грехи.
Дайте я только  подтяну  хорошенько  подпругу,  и  мы  скорее  выберемся  из
опасного места.
     Мы поехали дальше, и Саксон заговорил:
     - Много я видал на своем веку этих дворян большой  дороги.  Приходилось
мне иметь дело и с албанскими разбойниками, и с пьемонтскими бандитами, и  с
ландскнехтами, и со свободными рыцарями Рейна, и с алжирскими пикаронами,  и
со всякой дрянью. Я положительно не знаю ни одного человека этой  профессии,
который мог бы рассчитывать дожить до старости. Опасное это ремесло, и  рано
или поздно, а  дело  кончается  тем,  что  вам  надевают  тесный  галстук  и
заставляют танцевать по воздуху. А какой-нибудь добрый друг  стоит  внизу  и
дергает вас за ноги для  того,  чтобы  облегчить  вас  от  дыхания,  которое
случайно осталось еще в вашей глотке,
     - Но и здесь еще не конец, - сказал я.
     - Конечно, не конец. За виселицей следует ад с огнем и вечные  мученья.
Так, по крайней мере, нам говорят наши добрые  друзья  пасторы.  Да,  нечего
сказать, человек живет всю жизнь живет  без  денег,  затем  его  вешают,  и,
наконец, он горит в вечном огне. Это в полном смысле слова  тернистый  путь.
Но с другой стороны, если представляется случай взять туго набитый  кошелек,
как это удалось, например, этим плутам,  которых  я  предлагал  догнать,  то
почему и не рискнуть будущим блаженством?
     - Но какую пользу им  может  принести  этот  туго  набитый  кошелек?  -
спросил я. - Эти  кровожадные  негодяи  зарезали  человека,  чтобы  овладеть
несколькими десятками золотых монет. И каково будет им самим от этих  монет,
когда наступит их смертный час?
     - Верно, верно,  -  сухо  сказал  Саксон.  -  Но  смерть-то  когда  еще
наступит, а деньги могут пригодиться между тем. Так  вы  говорите,  что  это
Бишопсток? А вон там огоньки, видите? Это что такое?
     - Это, по всей вероятности, Бальзам, - ответил я.
     - Ну, нам; в таком случае, надо поспешать. Я хотел бы быть в  Солсбери,
прежде чем окончательно рассветет. Там мы поставим лошадей в конюшню и будем
отдыхать до вечера. Нет никакого толку, если человек или животное  прибывает
на войну в изнуренном виде. И кроме того, днем по дорогам то и  дело  скачут
курьеры,  а  может  быть,  разосланы  уже  и  конные  разъезды.  Зачем   нам
подвергаться опасности? Нас могут остановить, начнут расспрашивать. Мы  днем
будем отдыхать, а ночью  ехать.  Кроме  того,  надо  держаться  подальше  от
больших  дорог.  Самое  лучшее,  мы  поедем  Солсберийской  равниной,  а   в
Сомерсетском  графстве  -  лугами.  Таким  образом,  мы  сделаем  наш   путь
безопасным.
     - Ну, а что, - спросил я, - если Монмауз даст сражение прежде,  чем  мы
успеем к нему прибыть?
     - Что ж! Тогда мы потеряем удобный случай окончить жизнь насильственной
смертью. Представьте себе, молодой человек, что Монмауз разбит и его  войско
рассеяно? Тогда мы  можем  проделать  прекраснейшую  шутку.  Мы  появимся  в
качестве двух верноподданных граждан,  которые  ехали  от  самого  Гэмпшира,
чтобы  сразиться  с  врагами  короля.   Мы   можем   себе   даже   выпросить
вознаграждение за наше усердие деньгами или землей. Ну-ну, не  хмурьтесь,  я
ведь шучу.
     Давайте подымемся на эту гору  пешком:  пусть  лошади  передохнут.  Моя
лошадь еще совсем свежая, а вот ваша-то, кажется, начала сдавать.
     Светлая полоска на востоке постепенно увеличивалась и ширилась, и скоро
все небо покрылось  маленькими,  розовыми  перистыми  облачками.  Выехав  на
небольшое  взгорье,  близ  Чандлер-Фордо  и  Ромсея,  мы   в   юго-восточном
направлении увидали дым из  домов  Саутгемптона,  а  позади,  на  горизонте,
сквозь утренний туман виднелась  широкая,  черная  линия  Нового  леса.  Нас
обогнали несколько скачущих всадников, но  они  были  слишком  заняты  своим
делом, чтобы приставать к нам с расспросами.
     Проехала пара телег, а по боковой дороге тянулся целый караван  вьючных
лошадей, нагруженных главным образом деревянными ящиками. Погонщики  снимали
свои шляпы с широкими полями и кричали нам приветствия. В  Ренбридже,  когда
мы проезжали мимо, обыватели еще  только  подымались,  открывали  ставни,  и
заспанные люди подходили к заборчикам  садиков,  чтобы  посмотреть  на  нас.
Наконец мы достигли Дина.  Большое  красное  солнце  внезапно  появилось  на
горизонте, в ароматном утреннем воздухе послышалось  жужжание  насекомых.  В
этой деревне мы отдохнули немного, дали лошадям напиться, а сами  выпили  по
кружке эля. Расспрашивали у трактирщика про восстание, но он ничего  не  мог
сообщить; он очень мало интересовался политикой. Трактирщик сказал нам:
     - За водку мне приходится платить  пошлины  шесть  шиллингов  и  восемь
пенсов за галлон. Прибавьте к этому полкроны на перевозку и убыль. Продаю же
я водку по двенадцати шиллингов. Вот и вся моя политика, и кто будет королем
Англии, мне, право, неинтересно. Вот если бы вы  мне  дали  короля,  который
сумеет предохранить хмель от порчи, тогда другое дело; я сделаюсь его рьяным
приверженцем.
     Так  говорил  трактирщик,  и  очень  многие  люди  придерживались   его
воззрений на политику.
     От Дина к Солсбери дорога идет степью, болотами и низинами.  Только  на
берегах Вельдшира есть одинокая деревушка. Лошади  наши,  немного  отдохнув,
бодро двинулись вперед. Утро было чудное,  солнечное,  и  мы  приободрились.
Скучная ночная поездка и история с мертвым телом привели было нас в  уныние.
Дикие утки, кулики, бекасы, испуганные топотом  наших  лошадей,  то  и  дело
перелетали  дорогу.  Лежавшее  между  папоротниками  стадо  красивых   ланей
вскочило при нашем приближении и помчалось к далекому  лесу.  Проезжая  мимо
густой древесной чащи, я увидел неопределенные очертания какого-то  большого
белого животного, прятавшегося между деревьями.
     Думаю, что это был один из тех диких  быков,  о  которых  я  так  много
слышал от крестьян. Эти быки обитали на юге  Англии  в  лесах  и  отличались
такой дикостью и свирепостью, что ни одно живое существо не  осмеливалось  к
ним приближаться.
     Перед  нами  открывался  широкий  горизонт.  Воздух   был   прохладный,
бодрящий. Бодрило также и совершенно новое для меня чувство, что вот  я  еду
делать большое дело. Я почувствовал сильный прилив энергии; такого  ощущения
мне ни разу не дала тихая сельская жизнь. Обстановка действовала также и  на
моего опытного товарища. Его трескучий  голос  стал  громче,  и  он  затянул
какую-то заунывную песню на непонятном языке.
     В объяснение он мне сказал, что это восточная ода, которой его  выучила
вторая сестра валахского господаря.
     -  Да,  что  касается  Монмауза,  -  вдруг  сказал  он,  возвращаясь  к
действительности. - Непохоже на то, чтобы он дал сражение вскорости, хотя, в
сущности, для него было бы выгодно нанести удар как можно скорее, прежде чем
войска короля успеют собраться. Дух его последователей был  бы  этим  сильно
поднят. Но едва ли он может это сделать.. Ему не только  еще  нужно  собрать
войско, но и вооружить его, а это вовсе не легкое  дело.  Представьте  себе,
что Монмауз может поднять пять тысяч  людей  -  с  меньшим  количеством  ему
двинуться  нельзя.  Мушкетом  будет  вооружен  только  один  из  пятерых.  У
остальных будут только пики, дубины или что-нибудь в этом  роде.  Для  того,
чтобы превратить весь этот сброд в войско - нужно время. На основании  всего
этого  я  думаю,  что  сначала  будут  происходить  только  мелкие   стычки.
Генерального сражения ждать еще долго.
     - Мы приедем, наверное, к нему на четвертый или пятый  день  после  его
высадки, - сказал я.
     - Да, за это время он со своим маленьким штабом офицеров едва ли успеет
собрать войско. Хоть нам и приказано ехать в Таунтон, но едва ли  мы  найдем
его там. А не слыхали ли вы, нет ли в этой части страны богатых папистов?
     - Не знаю, - ответил я.
     - Если там есть богатые  паписты,  то  есть  и  сундуки  с  драгоценной
посудой и серебряные блюда. Я не говорю уже о дамских бриллиантах  и  прочих
сундуках, которые очень и очень могут пригодиться доброму солдату.  Что  это
за война без грабежа!  Это  бутылка  без  вина  или  раковина  без  устрицы.
Глядите-ка, вон  какой  хорошенький  домик  выглядывает  из-за  деревьев.  Я
убежден, что в этом домике есть масса хороших вещей.  Если  бы  мы  захотели
получить эти вещи, то могли бы иметь  их:  стоит  только  пригрозить  мечом.
Кстати, ведь вы можете засвидетельствовать, что ваш отец подарил мне,  а  не
дал взаймы лошадь?
     - Зачем вы мне говорите это?
     - А затем, что человек, давший воину взаймы лошадь, может потребовать у
него половину добычи. Вот что говорит по этому поводу ученый Флеминг: "Имеет
ли право тот, кто дал взаймы лошадь, требовать  себе  добычу,  приобретенную
занявшим?" В этом своем рассуждении он приводит пример следующего рода: один
испанский генерал дал взаймы лошадь  одному  из  своих  капитанов.  Этот  же
капитан взял в плен генерала  неприятельской  армии,  который  выкупился  за
двадцать тысяч крон. Тогда испанский генерал подал на капитана в суд, требуя
в свою пользу  половину  выкупа.  Такой  же  пример  приводит  и  знаменитый
Петринус Беллус в своей книге "De Vo Milltari",  которая  очень  читается  в
военных кругах.
     - Я могу вам обещать, - ответил я, - что отец к вам никаких претензий в
этом  роде  не  предъявит.  Взгляните-ка  лучше  вон  на  ту  вершину  горы.
Поглядите, как солнце красиво освещает высокую  колокольню.  Эта  колокольня
своим каменным пальцем указывает дорогу, по которой должен пойти  каждый  из
нас.
     - Да, - произнес Саксон, - вот в церквах то же: очень много имеется там
разного серебра и драгоценностей. Я помню, что в  Лейпциге,  во  время  моей
первой кампании, мне удалось приобрести тяжелый серебряный  подсвечник.  Мне
потом пришлось продать этот подсвечник жиду-ростовщику за четверть цены.  Но
даже и продав так невыгодно эту вещь, я набил себе ранец доверху монетами.
     В это время лошадь Саксона обогнала немного мою, и мой взгляд  упал  на
товарища. Во все время нашего путешествия мне не пришлось взглянуть на него,
чтобы полюбоваться, как идет ему военное снаряжение. И теперь  я  прямо  был
поражен происшедшей в нем переменой. Худой и длинный, в штатском  платье  он
казался смешным. Теперь же, сидя в седле, в стальной каске,  из-под  которой
выглядывало  его  суровое  худое  лицо,  в  буйволовом   камзоле,   покрытом
кольчугой, и в высоких сапогах из  недуб