сии
наставления по случаю его отъезда на войну. Подобно древнему Давиду он  едет
сразиться с Голиафом папизма, который своими беззакониями исказил  священные
обряды, существующие в Английской Церкви и необходимые по закону Божьему.
     И да соблюдет мой сын следующие наставления:
     1) Меняй носки при всяком удобном случае. Я тебе положила  в  седельный
мешок две пары. Можешь купить еще. На западе этот товар дешев и хорош.
     2) Если будешь страдать коликами, вешай на шею заячью ножку. Это  самое
лучшее средство.
     3) Молитву Господню читай каждое утро и вечер.  Читай  также  священное
писание - особенно книгу Иова, псалмы и евангелие от Матфея.
     4) В эликсире Даффи  содержатся  многие  полезные  свойства.  Он  гонит
слизь, мокроту, ветры и  простуду.  Принимать  его  нужно  по  пяти  капель.
Маленький пузырек этого эликсира ты найдешь в дуле своего левого  пистолета.
Пузырек для сохранности обернут в шерстяную тряпочку.
     5) В подкладку твоей нижней фуфайки  я  зашила  десять  золотых  монет.
Трать эти деньги только в самой последней крайности.
     6) Сражайся храбро за дело Господа, но все-таки молю  тебя,  Михей,  во
время сражений не ходи очень вперед. Пускай и другие тебе помогают. Особенно
не лезь в самую середину свалки,  а  защищай  разумно  знамя  протестантской
религии.
     И о, Михей, мой милый,  хороший  мальчик!  Возвращайся  домой  к  своей
матери живой и здоровый, а не то я умру с горя!  Молиться  за  тебя  я  буду
беспрестанно".
     Этот внезапный взрыв материнской нежности в  последних  строках  письма
расстрогал меня, и на мои глаза навернулись слезы. Но письмо матушки в то же
время и вызвало на  моем  лице  улыбку.  Моей  милой  матушке  некогда  было
вырабатывать  тонкий  слог,  и  она  была  женщина  простая.   Ей   казалось
необходимым облечь свои наставления в форму заповедей, для того, чтобы я  их
точнее выполнял.
     Думать мне над ее советами долго не пришлось, ибо я едва  только  успел
дочитать  письмо  матушки,  как  услышал  голос  Саксона,   звавшего   меня.
Оседланные лошади стучали подковами по камням двора. Пора было уже ехать.


     Глава Х
     ОПАСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА РАВНИНЕ

     Не успели мы отъехать полумили от города, как послышался стук барабанов
и звуки военных рогов. Это подходил конный полк,  о  прибытии  которого  нам
сообщили офицеры в гостинице.
     - Хорошо, думается мне, что мы успели улизнуть, -  произнес  Саксон,  -
этот молодой петух пронюхал, должно быть, про нас и сыграл со мной  скверную
шутку. Кстати, не видали ли вы моего шелкового платка?
     - Нет, не видал.
     - Так, должно быть, платок вывалился у меня из-за пазухи во время нашей
схватки. Мне очень жаль платка. Я небогатый человек,  и  такие  вещи  терять
убыточно... Майор сказал, что этот полк состоит из восьмисот человек,  а  за
ними следует еще три тысячи. Ну, если мне придется встретить этого Огльторпа
или Огильви - как его там? - после окончания дела, - я  ему  прочту  хорошее
наставление. Пускай-ка он поменьше думает  о  химии,  да  получше  сохраняет
военные тайны; оно, конечно, хорошо быть вежливым  с  незнакомыми  людьми  и
рассказывать им все, что они у тебя спрашивают, но правду  говорить  в  этих
случаях не годится.
     - Да, может быть, и он вам солгал, - возразил я.
     - Ну-ну, это едва ли! У него слова  с  языка  сорвались.  Ну-ну,  Хлоя,
потише! Рада, что нажралась овса и готова скакать во  весь  опор.  Чертовски
темно, Кларк, прямо дороги не видно.
     Мы двинулись по широкой дороге, которая белелась впереди нас в  тумане.
По обе стороны дороги виднелись деревья. Различали мы, однако, их  очертания
плохо, так как вечерний  туман  плотно  окутывал  собой  все.  Ехали  мы  по
восточному краю этой великой равнины, имеющей сорок миль в длину и  двадцать
миль в ширину. Солсберийская равнина захватывает большую часть  Вельдшира  и
переходит в Сомерсетшир. Через эту именно пустыню и идет большая  дорога  на
запад, но по большой дороге мы не поехали, а избрали боковой путь, ведущий к
той же цели. Мы рассчитывали, что этот сравнительно маловажный путь не будет
охраняться королевской конницей. Подъезжая по большой дороге к  перекрестку,
ведущему на избранный нами окольный путь, мы услышали позади стук копыт.
     - Вот едет кто-то, не боящийся мчаться галопом в темноте, - сказал я.
     - Сюда, сюда, в тень! - быстрым шепотом скомандовал Саксон.  -  Держите
меч наготове. Вон его из ножен. Это - гонец с важным поручением, иначе он не
порол бы такую горячку.
     Став под  деревья,  мы  начали  присматриваться.  По  дороге  двигалось
какое-то  расплывчатое  пятно,  которое  принимало  все  более  определенные
очертания и, наконец, превратилось в человека,  сидевшего  верхом  на  коне.
Всадник заметил нас уже после того, как поравнялся с местом, на  котором  мы
стояли; он немедленно остановил коня и  с  каким-то  странным  беспокойством
начал оглядываться.
     - Здесь ли Михей Кларк? - воскликнул он наконец. Голос был мне очень  и
очень знаком.
     - Я - Михей Кларк, - ответил я.
     - А я - Рувим  Локарби,  -  ответил  всадник,  придавая  своему  голосу
шутливо-иронический тон. - Дорогой Михей, я непременно обнял бы вас,  но,  к
сожалению, это невозможно. Если я сделаю подобное покушение,  то  непременно
вывалюсь из седла, да и вас увлеку в своем падении. Вот и сейчас,  остановив
сразу лошадь, я чуть-чуть не полетел кувырком. Да, по правде сказать, и  все
время я только и делаю, что шлепаюсь наземь и снова взбираюсь на  лошадь.  И
это от самого Хэванта, прошу заметить. Лошадь, видно, попалась такая. С  нее
очень удобно падать.
     - Боже мой, Рувим,  зачем  это  вы  прискакали  сюда?  -  воскликнул  я
изумленно.
     - За тем, Михей, за чем и вы, и дон Децимо Саксон, любивший купаться  в
Соленте. Я вижу этого благородного дворянина? Как  изволите  поживать,  ваше
превосходительство?
     - Так  это  вы,  молодой  петушок?  -  проворчал  Саксон,  не  особенно
обрадованный прибытием Рувима.
     - Сам, собственной персоной, -  ответил  Рувим,  -  а  теперь,  веселые
кавалеры, подстегивайте лошадок и марш вперед. Терять  нам  времени  нельзя.
Завтра мы должны поспеть в Таунтон.
     - Но, дорогой  Рувим,  это  немыслимо.  С  какой  стати  вы  поедете  к
Монмаузу? Что скажет ваш отец? Вы, может быть, думаете, что наше путешествие
является  чем-то  вроде  увеселительной   прогулки   -   так   разуверьтесь,
пожалуйста! Это предприятие может окончиться очень печально.  Если  мы  даже
победим,  то   это   случится   после   долгого   кровопролития.   Опасности
многочисленны. Знаете, Рувим, ведь всем нам угрожает смертная казнь.
     Рувим пришпорил лошадь.
     - Вперед, дети, вперед! - воскликнул он. - Это все решено и  покончено.
Я намерен во что бы то ни стало подарить свою собственную августейшую  особу
его высокопротестантскому высочеству Иакову, герцогу Монмаузу. Меч я взял, а
лошадь украл. И то, и другое я тоже предназначаю в подарок герцогу.
     Мы двинулись вперед, и я стал расспрашивать Рувима:
     - Объясни мне, пожалуйста, как это все случилось? -  спросил  я  своего
приятеля. - Я ужасно, всем сердцем рад видеть тебя рядом со  мной,  но  ведь
ты, насколько мне известно, никогда не интересовался религией  и  политикой?
Как же в тебе созрело это внезапное решение?
     - По правде тебе сказать, - ответил Рувим, - мне совершенно все  равно,
кто будет сидеть на английском троне - король или герцог! Ни за того, ни  за
другого я не отдал бы и пуговицы. Ведь мне же прекрасно известно, что доходы
"Пшеничного снопа" не увеличатся ни  в  том,  ни  в  другом  случае.  Рувима
Локарби ни тот, ни другой на должность придворного советника не .позовет.  Я
брат, ни за короля, ни за герцога распинаться не намерен, но я принадлежу  к
партии Михея Кларка. Я его сторонник с головы до пят. Михей едет  на  войну,
ну так и я пойду! Чума меня возьми, если я от него отстану.
     Говоря эти  слова,  Рувим  поднял  вверх  руку,  потерял  равновесие  и
шлепнулся в придорожные кусты. Ноги его беспомощно болтались в темноте.
     Наконец он выбрался из кустов и, вскарабкавшись на лошадь, произнес:
     - Это уже десятый раз. Отец мне говорил, что, сидя на лошади, не  нужно
крепко прижиматься к седлу. Старик говорил: "Ты эдак полегонечку  поднимайся
и опускайся". Ну я больше все опускаюсь, и притом совсем не полегонечку.
     - Ах, чертова кукла! - воскликнул Саксон. - Спрашиваю вас во  имя  всех
святых, значившихся в календаре, каким  манером  вы  думаете  удержаться  на
лошади, встретясь с врагом, если вы уже теперь, мирно путешествуя по большой
дороге, то и дело валитесь на землю?
     - Отчего же не попытать счастья,  ваше  превосходительство?  -  ответил
Рувим, оправляя камзол. - Может быть, мои внезапные и  неожиданные  движения
приведут в смущение и страх этого самого врага.
     - А вы этим не шутите! В ваших словах  гораздо  более  правды,  чем  вы
думаете, - сказал Саксон и, приблизившись к нему, поехал совсем рядом.
     Так Рувим и двигался между нами, и упасть ему было бы некуда,  если  бы
он даже захотел. А старый солдат продолжал свою мысль:
     - Мне гораздо легче сражаться с человеком вроде того молодого петуха  в
гостинице, а он все-таки кое-что по части оружия знает. Вы же или вот  Михей
ничего не знаете, и поэтому справиться с вами  труднее.  Про  того  дурня  я
знаю, что он будет делать, и как нападет, и как станет защищаться, а про вас
этого сказать  нельзя.  Не  зная  научных  приемов  фехтования,  вы  начнете
изобретать свои собственные, и эти изобретения могут оказаться, на мою беду,
удачными. Да вот, например, я знал обер-гауптмана Мюллера.  Это  был  лучший
боец на саблях во всей императорской армии.  Он,  бывало,  на  пари  отрубал
любую пуговицу на камзоле противника, не портя материи.  Вот  какой  он  был
мастер, и, однако, он был убит на дуэли прапорщиком Цолльнером,  служащим  в
нашем полку. А этот Цолльнер так  же  хорошо  дрался  на  рапирах,  как  вы,
Локарби, верхом ездите. Рапира не то что эспадрон, она колет, а не рубит,  и
поэтому, дерясь на рапирах, человек от боковых ударов себя не защищает.  Что
же сделал Цолльнер? Руки у него были длинные,  и  он,  схватив  рапиру,  как
палку, изо всей силы ударил ею противника по лицу, а затем, прежде  чем  тот
успел опомниться, проколол его насквозь. Конечно, если бы дуэль  можно  было
повторить, обер-гауптман взял бы свое, но  что  вы  прикажете  делать,  если
человек отправился на тот свет? Тут уж дело конченое.
     - Если опасными бойцами считать тех, кто не знает,  как  управляться  с
мечом, - ответил Рувим, - то я буду еще ужаснее того  джентльмена  с  трудно
произносимым именем, о котором  вы  рассказываете.  Позвольте,  однако,  мне
докончить рассказ о моих приключениях.  Рассказ  этот  прервался  вследствие
того, что я... сошел с лошади в кусты. О вашем отъезде я узнал рано утром, а
куда вы уехали, я узнал от Захарии  Пальмера.  И  вот  я  решил  тоже  людей
посмотреть и себя  показать.  Меч  я  взял  взаймы  у  Соломона  Спрента,  а
лошадь... Отец мой был в  отлучке,  уехал  в  Госпорт,  ну,  стало  быть,  я
отправился в конюшню и взял самую лучшую лошадь. Я слишком  уважаю  старика,
чтобы мог его обидеть. А старик был бы, конечно, огорчен, если бы узнал, что
сын его уехал на войну на плохой лошади. Ехал я целый день с самого  раннего
утра, два раза меня останавливали, считая за сумасшедшего, но мне везло, и я
от этих благодетелей удирал. Я знал, что еду по пятам за вами. Я ведь вас  в
солсберийской гостинице искал. Да и не я один - вас там все искали.
     Децимус  многозначительно  посвистал,   видимо,   встревоженный   этими
словами.
     - Нас искали? - спросил он.
     - Да, по-видимому, они заподозрили, что вы вовсе не те люди, за которых
вы себя выдавали. Когда я проезжал мимо, гостиница была  окружена  войсками,
но никто не мог мне сказать, по какой дороге вы поехали.
     - Ну что? Разве я не прав? -  воскликнул  Саксон.  -  Эта  юная  ехидна
пронюхала правду и натравила на нас весь  полк.  Нам  надо  поторапливаться,
они, наверное, послали за нами погоню.
     - Но мы уже не на большой дороге, - заметил я, - они, даже если  станут
нас преследовать, не догадаются, что мы поехали по этой дороге.
     - А все-таки показать им  пятки  будет  куда  благоразумнее,  -  сказал
Саксон, пуская свою кобылу галопом. Локарби и я последовали  его  примеру  и
быстро помчались по степи.
     Изредка попадались небольшие участки соснового леса, и из чащи  неслись
крики сов и мяуканье диких кошек, а затем опять шли  низины  и  болота.  Над
нашими головами носились, нарушая тишину своими криками, выпи и утки. Дорога
местами густо заросла папоротниками. Из земли высовывались  корни  растений.
Лошади спотыкались и падали на колени. В одном месте деревянный  мост  через
речку оказался разрушенным, и нам пришлось  переезжать  вброд,  причем  вода
доходила до пояса.
     Вначале там и сям мелькали огоньки, свидетельствующие  о  том,  что  мы
находимся недалеко от человеческого жилья, но потом огоньки становились  все
реже и реже. Только вдали виднелся темный туманный горизонт.
     Из-за туч показался месяц, и  лучи  его  стали  слабо  освещать  степь,
покрытую целыми облаками тумана.  Благодаря  этому  свету  мы  могли  теперь
различать дорогу, которая сливалась с давящей ее со всех сторон степью.
     Мы решили,  что  погони  не  будет.  Всякие  опасения  миновали,  и  мы
замедлили ход. Рувим потешал нас рассказами о том,  какое  возбуждение  было
вызвано в Хэванте нашим отъездом...
     И вдруг в ночной тишине мы услышали  глухое  топанье  лошадиных  копыт.
Саксон немедленно же спрыгнул на землю и стал напряженно прислушиваться.
     - Клянусь сапогами и  седлом!  -  воскликнул  он,  снова  вскакивая  на
лошадь. - Они следуют за нами по пятам! По слуху, их  двенадцать  всадников.
Нам во что бы то ни стало надо от них отделаться или прощай-прости Монмауз!
     - Дадим лошадям полную свободу! - заметил я. Мы дали шпоры и  помчались
по темной степи. Ковенант и Хлоя были  совсем  свежие  и  шли  карьером  без
всяких с нашей стороны  принуждений.  Но  лошадь  нашего  друга,  утомленная
целодневной ездой, начала тяжело дышать. Было совершенно ясно, что долго она
не выдержит. Зловещий топот позади нас продолжал  раздаваться,  и  время  от
времени мы его явственно слышали.
     - А ведь лошадь твоя долго не выдержит,  Рувим,  -  тревожно  сказал  я
своему- другу.
     Лошадь Рувима споткнулась, и мой приятель  чуть  не  полетел  через  ее
голову.
     - Старая лошадка совсем расклеилась, - печально произнес  Рувим,  -  мы
сбились с дороги, и она, бедняжка, не может скакать по  неровному  грунту  -
это для нее чересчур.
     - Да, мы сбились с  дороги,  -  подтвердил  Саксон,  оглядываясь  через
плечо. Он ехал немного впереди... - Но имейте в виду, что и голубые  мундиры
ехали весь день и их лошади тоже долго не продержатся. Но как  это  они,  во
имя неба, угадали, по как9Й дороге мы едем?
     И словно в ответ на этот вопрос  далеко  за  нами  вдруг  прозвучала  в
ночной  тишине  чистая,  напоминающая  звон  колокольчика  нота.  Эта   нота
постепенно  ширилась  и  росла,  и,  наконец,  весь  воздух  наполнился   ее
гармонией.
     - Ищейка! - воскликнул Саксон.
     Вслед за первой нотой последовала вторая, более резкая и пронзительная,
а затем послышался лай. Сомнений не оставалось.
     - Это другая! - промолвил Саксон. - Они взяли с собой тех самых  собак,
которых мы видели у собора. Черт возьми, Кларк, могли ли  мы  думать  тогда,
что через несколько часов они будут преследовать нас же самих.
     - Мать Пресвятая! - воскликнул Рувим. - А я-то было  собирался  умирать
на поле битвы, - вместо этого приходится играть роль собачьего мяса. Это  не
того, это - против уговора.
     - Они ведут собак на своре, - сказал сквозь зубы Саксон, - если бы  они
спустили их, те скрылись бы в темноте. Эх, кабы где-нибудь поблизости  речка
была - мы бы их сбили со следа.
     - Слушайте! - воскликнул Рувим. - Моя лошадь  дольше  нескольких  минут
этим аллюром идти не может. Если я  стану,  вы  двигайтесь,  а  обо  мне  не
беспокойтесь, так как собаки  не  по  моему  следу  идут,  а  по  вашему.  В
подозрении у них состоят лишь два незнакомца, останавливавшиеся в гостинице,
а обо мне и речи нет.
     - Ну нет, Рувим, мы должны и  жить,  и  умирать  вместе,  -  ответил  я
грустно. Я видел, что лошадь его все  больше  и  больше  слабела.  -  Теперь
темно, они различать людей не станут и отлично отправят тебя на тот свет.
     - Будьте  мужественны,  -  крикнул  старый  солдат,  ехавший  теперь  в
двадцати ярдах впереди, - мы слышим топот погони так ясно потому только, что
ветер дует в нашем направлении, но нас они, я готов держать пари, не почуяли
до сих пор. Мне думается, что они поехали тише.
     - Да, топот копыт не так явственен, как прежде, - сказал я радостно.
     - Этот топот до такой степени неявственен,  что  я  перестал  даже  его
слышать, - подтвердил мой товарищ.
     Мы остановили истомленных лошадей и стали прислушиваться, но до нас  не
доносилось ни звука. Только ветер тихо шелестел в вереске  да  уныло  кричал
козодой. За нами расстилалась необъятная равнина; половина ее была  освещена
луной, другая половина оставалась погруженной  в  ночную  тень.  На  тусклом
горизонте не видно было никаких признаков жизни и движения.
     - Или нам удалось их сбить со следа, или же им самим надоела  погоня  и
они вернулись назад, - заметил я. - Но  скажите,  что  это  такое  с  нашими
лошадьми делается? Мой Ковенант храпит и дрожит всем телом.
     - Мое бедное животное  совсем  загнано,  -  заметил  Рувим,  наклоняясь
вперед и гладя потную шею лошади.
     - А все-таки отдыхать нам нельзя, - сказал Саксон, - опасность  еще  не
миновала. Вот проедемте еще милю-две, тогда будем в  полной  безопасности...
Однако, черт возьми, не нравится мне это!..
     - Что вам не нравится?
     - А вот то, что лошади-то наши дрожат. Животные иногда видят  и  слышат
куда больше нас, людей. Я бы вам порассказал кое-что из собственного  опыта.
Когда я служил на Дунае и в Политикате, я видел кое-что поучительное в  этом
роде. Рассказывать мне только некогда - вот беда. Итак, вперед,  господа,  а
отдохнем после.
     Мы дали шпоры лошадям, и они, несмотря на  усталость,  бодро  двинулись
вперед по неровному  грунту.  Ехали  мы  таким  образом  довольно  долго  и,
наконец, остановились. Нам хотелось отдохнуть, и мы стали  поздравлять  друг
друга с тем, что благополучно избавились от наших преследователей.
     И вдруг, когда мы уже собирались отдыхать, где-то совсем близко от  нас
раздался похожий на звон колокольчика лай.  На  этот  раз  лай  был  гораздо
громче, чем прежде, не было никакого сомнения в том, что собаки следовали за
нами по пятам.
     - Проклятые псы! - воскликнул Саксон,  пришпоривая  лошадь  и  пускаясь
снова в дорогу. - Я так и думал, что они спустили собак со своры. Теперь  мы
от этих дьяволов никуда не спасемся, надо только  поискать  удобного  места,
где бы мы их могли достойно встретить.
     - Не бойся, Рувим! - крикнул  я.  -  Нам  теперь  приходится  считаться
только с собаками.  Хозяева  спустили  их  со  своры,  а  сами  вернулись  в
Солсбери.
     - И пусть они себе сломают шею на дороге! -  воскликнул  Рувим.  -  Что
они, за крыс нас, что ли, считают, что спустили на нас псов?! И после  этого
Англия называется христианской страной?! Но  ехать  я,  Михей,  все-таки  не
могу. Бедная Дидона не может и одного шага сделать.
     В то время как Локарби говорил, близкий  и  свирепый  лай  собак  снова
разнесся по ночному воздуху. Собаки то глухо рычали,  то  заливались  тонким
пронзительным лаем. Они точно торжествовали, что  их  добыча  находится  уже
близко от них.
     - Ни шагу больше! - воскликнул Рувим Локарби, останавливаясь и  вынимая