сказал  я  сурово.  -  Об  этом  и  рассуждать
нечего. Ложитесь-ка спать, а то я позову хозяина и скажу ему, какого молодца
он к себе впустил.
     Саксон поворчал на меня, но наконец улегся. Я лег рядом с ним, но спать
не стал. Скоро через плохую крышу над нашими головами стал проникать  мягкий
свет утра. По правде гоаоря, я боялся заснуть: я опасался, что жадный
     Саксон  не  воздержится  от  искушения  и  опозорит  нас  перед   нашим
гостепреимным хозяином.
     Наконец Саксон заснул. Дыхание его стало глубокое и  ровное.  Теперь  я
мог последовать его примеру и посвятить несколько часов отдыху.


     Глава XII
     ВСТРЕЧА ОКОЛО ВИСИЛИЦЫ

     Утром мы позавтракали остатками ужина и  отправились  седлать  лошадей,
готовясь к отъезду. Но не успели мы сесть на лошадей, как из  дому  поспешно
выскочил наш гостеприимный хозяин. В руках у него были военные доспехи.
     - Пойдите-ка сюда, - сказал он Рувиму. -  Вы,  мой  мальчик,  идете  на
врагов с обнаженной грудью, а ваши товарищи закованы в сталь. Это неладно. У
меня есть моя старая кольчуга и шлем. Думаю, что они вам  будут  впору.  Вы,
правда, потолще меня, но зато я сложен плотнее вас. Ну, что? Так оно и есть!
Если бы придворный мастер Сига Саман делал эти латы для вас по мерке, он  не
сделал бы лучше. А теперь попробуем шлем. Ну, что же, и он прекрасно  сидит.
Ну, молодой человек, теперь вы стали кавалером хоть куда. Монмаузу  -  да  и
всякому другому - будет приятно увидеть под своими знаменами такого молодца.
     Шлем и латы  были  сделаны  из  великолепной  лиланской  стали,  богато
украшены золотом и серебром. Общий вид снаряжения был суров и  воинствен,  и
Рувиму, с его румяным и добродушным лицом, его новый  наряд  не  совсем-таки
подходил. Он был немножко смешон в этом убранстве.
     Мы с Саксоном взглянули на Рувима и улыбнулись. Старый кавалер  заметил
нашу улыбку и сказал:
     - Нечего, нечего смеяться! Этот  мальчик  -  хороший  мальчик,  у  него
доброе сердце, и вполне естественно, чтобы этот драгоценный бриллиант был  в
подобающей оправе.
     - Я вам очень обязан, сэр, - воскликнул Рувим,  -  я  не  нахожу  слов,
чтобы выразить вам мою признательность. Святая  Матерь!  Мне  прямо  хочется
скакать назад в Хэвант, чтобы показаться там всем. Пускай они сами убедятся,
какой из меня вышел воин.
     - Это испытанная сталь, - заметил сэр Иаков, - пистолетная пуля от  нее
отскакивает... Ну, а вы... И обернувшись ко мне, он сказал:
     - Я вам приготовил маленький подарок; возьмите его на  память  о  нашей
встрече. Я еще вчера заметил, что вы бросали жадные взоры на мои книги.  Вот
вам томик Плутарха. Здесь описываются великие  люди  древности.  Перевод  на
английский язык сделан несравненным Латимером. Возьмите с собой эту книгу  и
старайтесь в вашей жизни подражать этим людям  -  великанам,  жизнь  которых
здесь описана. В ваш седельный мешок я кладу небольшой, но довольно  тяжелый
пакетик, который прошу вас отдать Монмаузу в день вашего прибытия к нему
     А затем, обращаясь к Децимусу Саксону, старик сказал:
     - Вам, сэр, позвольте предложить небольшой слиток девственного  золота.
Вы можете сделать из него булавку или какое другое украшение в этом роде. Вы
можете носить это украшение со спокойной совестью, ибо золото получено  вами
честно, а не украдено у хозяина во время его сна.
     Мы с Саксоном  обменялись  удивленными  взглядами.  Слова  сэра  Иакова
показывали, что он слышал наш ночной разговор. Старец, однако, не  выказывал
никакого раздражения, а напротив, стал показывать нам нашу дорогу  и  давать
разные наставления.
     - Поезжайте вот по этой маленькой тропинке, - сказал он. -  По  ней  вы
выберетесь на довольно широкий проселок, который ведет  на  запад.  По  этой
дороге почти совсем не ездят, и вы вряд ли встретитесь там  с  неприятелями.
Миновав деревни Фованд и Хиндон, вы доберетесь до Мира, а оттуда уж недалеко
и до Брутона, который находится на границе Сомерсета.
     Поблагодарив нашего почтенного хозяина за его великую доброту к нам, мы
натянули поводья и двинулись  в  путь.  А  старец  остался  продолжать  свою
странную одинокую жизнь в пустыне. И удивительное же  место  выбрал  он  для
своей хижины! Проехав всего-навсего несколько шагов,  мы  обернулись,  чтобы
послать наш последний привет, но и он, и его дом уже  исчезли.  Напрасно  мы
вглядывались в окружающую нас ложбину, стараясь  определить  место,  но  все
было напрасно. Дом, в котором мы встретили такой  радушный  прием,  сделался
совершенно невидим. Прямо перед  нами  раскинулась  необозримая,  темная  от
поросшего на ней дрока равнина.  Равнина  эта,  немного  неровная,  шла  без
малейших перерывов .до самого горизонта. На всем этом пространстве  не  было
заметно никаких признаков жизни. Только изредка мы видели убегающего в  свою
нору кролика, испугавшегося лошадей, овец, которые едва  могли  поддерживать
свою жизнь, питаясь грубой, похожей на проволоку травой. Печальное это  было
место! Тропинка была так узка, что приходилось ехать гуськом. В тех  местах,
где это было возможно,  мы  выравнивались  и  галопировали  в  ряд.  Все  мы
молчали.
     Рувим, очевидно, думал о своем новом убранстве. Он то и дело поглядывал
на свои латы и нарукавники. Саксон ехал, полузакрыв глаза и  тоже  о  чем-то
думая. Что касается меня, то я не мог отделаться от  скверного  впечатления,
которое на меня произвело злое  намерение  солдата,  собиравшегося  ограбить
сундук с золотом. Мое возмущение достигло высшей степени после того,  как  я
узнал, что хозяин слышал наш разговор. Может  ли  произойти  что  доброе  от
общения с таким человеком, лишенным всякого чувства благодарности? .
     И негодование мое достигло такой силы, что я не вытерпел наконец. В эту
минуту мы проезжали мимо места, где скрещивались две дороги. Я  остановился,
и указывая на этот перекресток Саксону, сказал:
     - Поезжайте по этой дороге и оставьте нас. Вы доказали, что не годитесь
для общества честных людей.
     - Клянусь святым крестом! -  воскликнул  Саксон,  хватаясь  за  рукоять
рапиры. - Вы потеряли разум, Кларк. Знаете ли вы, что таких  слов  не  может
перенести ни один порядочный кавалер.
     - И однако, я говорю правду, - ответил  я.  Лезвие  рапиры  блеснуло  а
воздухе  в  то  время,  как  лошадь  Саксона,  почувствовав  шпоры,  сделала
отчаянный прыжок. Саксон стал передо  мною.  Его  гордое,  худое  лицо  было
искажено страстью.
     - Место здесь великолепное! - воскликнул он. - И мы можем  очень  скоро
выяснить это дело. Вынимайте свой меч и поддерживайте свои слова оружием.
     - Я не сделаю и шага, чтобы напасть на вас, -  ответил  я.  -  С  какой
стати я буду нападать на вас? Я ничего против вас не имею. Но если вы ко мне
сунетесь, то, конечно, я вышибу вас из седла, несмотря на все штуки, которые
вы умеете делать вашей шпагой.
     Произнеся эти слова, я обнажил  свой  меч  и  стал  настороже.  Я  имел
основание думать, что этот старый воин учинит на  меня  жестокое,  внезапное
нападение.
     - Клянусь всеми святыми! - воскликнул  Рувим,  вынимая  пистолет.  -  Я
выстрелю в первого из вас, кто нанесет удар. Пожалуйста, бросьте ваши шутки,
дон Децимо; клянусь вам Богом, что я убил бы вас даже в том случае, если  бы
вы были моим родным братом. Прячьте-ка скорее вашу шпагу, а то у меня  курок
очень слаб да и палец что-то дергается.
     - Черт вас возьми! Вы портите  игру,  -  мрачно  сказал  Саксон,  пряча
рапиру в ножны. А затем, подумав несколько минут, он сказал: - И то,  Кларк,
я затеял ребячество. Глупо будет, если товарищи, имеющие перед собою  важное
дело, станут ссориться из-за пустяков.  Я  -  старый  человек,  в  отцы  вам
гожусь, и вызывать вас на  дуэль  было  нехорошо  с  моей  стороны.  Вы  еще
мальчик, говорите, не подумав, и легко можете сболтнуть лишнее.  Вы  должны,
однако, признать, что сказали не то, что думали.
     Я видел, что Саксон  требовал  только  формального  извинения  и  готов
удовлетвориться всем, чем угодно, и поэтому ответил:
     - Я согласен, что слова мои были слишком прямы  и  грубы,  но  все-таки
ваши взгляды слишком разнятся от наших, и  если  этого  противоречия  нельзя
устранить, то мы не можем быть вашими товарищами.
     - Ладно-ладно, господин нравственный человек, - ответил  Саксон.  -  Вы
требуете, чтобы я бросил свои привычки. Но клянусь богами, если вы уж  такой
щепетильный, если я вам не нравлюсь, то что  бы  вы  сказали  о  тех  людях,
которых пришлось встречать мне? Однако оставим это; видно, нам пора уже быть
на войне. Наши добрые мечи не хотят сидеть в ножнах и просят себе работы.

     В ножнах лежать мечу без дела
     Ужасно как-то надоело.
     Он без работы приуныл
     И ржавчиной себя губил.

     Видите, Кларк, старый Самуэль предвидел и это еще прежде вас.
     - Господа, да когда же  кончится  эта  скучная  равнина!  -  воскликнул
Рувим. - Скучища тут ужасная, и немудрено, что  и  лучшие  друзья  сделаются
врагами. Право. подумаешь, что мы находимся в какой-то Ливийской пустыне,  а
это вовсе не Ливия, а Вельдширское графство,  принадлежащее  его  величеству
высоко немилостивому Якову Второму.
     - Вот я вижу дымок, глядите, там, около горы, - сказал Саксон, указывая
на юг.
     - Надо полагать, что это ряд домов, - ответил я, прикрывая рукой  глаза
и вглядываясь в даль, - но это очень далеко. Я разглядеть не могу, солнечный
свет мешает.
     - Надо полагать, что это и есть деревня Хиндон, - сказал Рувим.  -  Ох,
этот стальной камзол! Как он здорово пригревает! А что,  господа,  не  будет
это чересчур по-штатски, если я сниму панцирь и подвяжу его под шею Дидоне.
     Если это не сделать, я испекусь заживо, как рак в собственной скорлупе.
Что вы скажете на это, светлейший, не будет ли  мой  поступок  противоречить
тем тридцати девяти военным правилам, которые вы носите на своей груди?
     - Ношение тяжести, содержащейся в вашем вооружении, молодой человек,  -
ответил важно Саксон, - есть одно из воинских упражнений,  и,  уклоняясь  от
этого упражнения, вы не сделаетесь совершенным воином. Вам  нужно  научиться
еще очень многому. Между  прочим,  сидя  на  коне,  не  торопитесь  угрожать
товарищам пистолетом. Это очень опасно. В то время когда вы предаетесь этому
неразумному занятию, ваша лошадь может  сделать  движение,  курок  пистолета
спустится, и в армии Монмауза одним старым и опытным солдатом будет меньше.
     - В этих ваших словах было бы очень много правды, если бы мой  пистолет
был заряжен, - ответил мой друг, - но я позабыл  его  вчера  зарядить  после
того, как стрелял в большую желтую собаку.
     Децимус Саксон печально покачал головой.
     - Сомневаюсь, что из вас можно будет сделать хорошего солдата, - сказал
он, - какой вы солдат, если  сваливаетесь  с  лошади  каждый  раз,  как  она
спотыкается. И затем  вы  обнаруживаете  легкомыслие,  тогда  как  настоящий
солдат  должен  быть  серьезен.  Вы  грозите  незаряженными  пистолетами  и,
наконец, изъявляете готовность  снять  с  себя  и  повесить  на  шею  лошади
панцирь, от которого не отказался бы сам Сид. И,  однако,  у  вас,  кажется,
есть мужество и храбрость, ибо, если бы у вас их не  было,  вы  не  были  бы
здесь.
     - Спасибо, сеньор! - воскликнул Рувим и поклонился Саксону  так  низко,
что опять чуть не свалился с лошади. - Последняя мысль исправила предыдущие,
а иначе я, чтобы защитить свою воинскую честь, непременно скрестил  бы  свой
меч с вашим.
     Саксон произнес:
     - А что  касается  этого  происшествия  сегодня  ночью...  Я  говорю  о
сундуке, который, как я  полагаю,  был  наполнен  золотом  и  коим  я  хотел
овладеть как законной военной добычей. Я готов теперь признать, что  в  этом
деле обнаружил недостодолжную поспешность и опрометчивость.  Ведь  старик-то
принял нас очень радушно.
     -  Не  будем  вспоминать  об  этом,  -  ответил  я,  -  но  прошу  вас,
воздержитесь от таких порывов в будущем.
     - Но в том-то и дело, - ответил Саксон, - что в этих, как вы  говорите,
порывах виноват не я, а Вилль  Споттербридж,  человек,  не  имевший  никаких
похвальных качеств.
     - А при чем же тут этот Вилль? - заинтересовался я.
     - А вот при чем. Отец мой, видите ли, был женат на дочери этого  самого
Билля Споттербриджа, и вследствие  этого  наша  старая  честная  кровь  была
испорчена нездоровой примесью. Вилль жил во  времена  Иакова  и  был  первым
распутником  Флит-стрита.  В  Альзации  он  считался  первым  коноводом,   а
Альзация,  джентльмены,  была  любимым  местом  сборища  всех   драчунов   и
скандалистов. Кровь этого Вилля через его дочь была передана нам  десятерым.
Я рад, что я последний в роду и что во мне эта ядовитая кровь явилась уже  в
ослабленном виде. Я чужд пороков моего деда, и эти его пороки выражаются  во
мне только умеренной гордостью и похвальным стремлением к честной наживе.
     - Но как же повлияла кровь Споттербриджа на ваш род? - спросил я.
     - Как?! - ответил  Децимус.  -  А  вот  как.  В  старину  Саксоны  были
довольными собой, краснощекими и круглолицыми людьми. Шесть  дней  в  неделю
они ходили с молитвенниками, на седьмой брали в руки Библию.  У  моего  отца
были, положим, свои слабости: он иногда, бывало, лишнюю кружку  пива  выпьет
или же выругается, а любимыми его  ругательствами  были:  "чтоб  тебя  негры
съели" и "собачье сердце"... Но рассудите сами, какая это брань? Это даже  и
не грех, а между тем мой  отец  был  так  благочестив,  что  даже  эти  свои
слабости оплакивал,  да  как?!  Словно  он  всеми  семью  смертными  грехами
согрешил. Вот каков был наш отец. Что же вы думаете, мог  ли  такой  человек
зачать десятерых долговязых и сухопарых ребят, из коих десять могли бы  быть
родными братьями и сестрами Люциферу и двоюродными - Вельзевулу?
     - Мне жаль вашего отца, - сказал Рувим.
     - Вам его жаль? Нет, его жалеть нечего, а нас, его детей, надо жалеть -
вот кого. Ведь он-то находился в здравом уме и твердой памяти, как вступил в
брак с дочерью воплощенного дьявола Вилля Споттербриджа. А женился он на ней
потому, что ему нравилось, как она пудрилась и  к  лицу  мушки  приклеивала.
Чего же его жалеть? Вот другое дело мы, его дети. К  нашей  хорошей  честной
крови была примешана кровь этого кабацкого Гектора, и мы на это имеем  право
жаловаться.
     - Ну, если рассуждать таким манером, -  сказал  Рувим,  -  то  придется
признать, что один из наших предков женился на  женщине  с  чертовски  сухой
глоткой. Должно быть, мы с отцом потому так и любим выпить.
     - Вот то, что вы унаследовали чертовски дерзкий язык, так это верно,  -
проворчал Саксон и, обращаясь ко мне, продолжал: -  Из  всего  того,  что  я
сказал вам, легко понять, что вся наша жизнь - я говорю о братьях и  сестрах
-  есть  непрерывная  борьба  между  естественной  добродетелью  Саксонов  и
греховными наклонностями Споттербриджа. Мое вчерашнее поведение есть один из
таких случаев. Во мне живет чуждая мне и злая сила.
     - Ну, а ваши братья и сестры?- спросил я. - Как на них  повлияла  кровь
Споттербриджа?
     Дорога была утомительная и скучная, и болтовня старого солдата  немного
развлекала.
     - О, они все пали побежденные злом! - простонал  Саксон.  -  Увы,  увы!
Какие бы прекрасные люди вышли из них из всех, если бы  они  направили  свои
дарования к добру. Прима - это моя самая старшая сестра. Она вела себя очень
хорошо, пока не вышла замуж. Секундус был прекрасным  моряком;  еще  молодым
человеком он  завел  уже  себе  собственный  корабль.  Люди,  однако,  стало
замечать странности. Ушел однажды Секундус в море на шхуне, а возвратился на
бриге. Ну, его арестовали, стали допрашивать. Секундус  объявил,  что  нашел
бриг пустым в Северном море, а так как судно ему понравилось, то  он  бросил
шхуну, а бриг взял себе. Может быть, брат говорил и  правду,  начальники  не
стали проверять его слов, и Секундус был повешен. Что касается  моей  сестры
Терции, она в молодые годы еще сбежала со скотопромышленником, приехавшим  с
севера, и находится в бегах до сих пор. Квартус и Нонус давно уже занимаются
тем, что вызволяют черных людей из их окаянной  языческой  страны,  а  затем
везут их в трюме корабля на плантации, где эти черные язычники  могут,  если
хотят, познать спасительную христианскую религию. Квартус и Нонус,  впрочем,
люди необузданные, грубые  и  никакой  любви  к  своему  младшему  брату  не
чувствуют.  Квинтус  был  многообещающим  мальчиком,  но  с  ним   случилось
несчастье. Он нашел на месте крушения какого-то корабля бочку рома и  вскоре
затем умер. Секстус мог сделать себе карьеру, так как ему  удалось  получить
место  писца  и  атторнея  Джонни  Трантера,  но  у  Секстуса  был  чересчур
предприимчивый характер, и в один прекрасный день он, захватив все деньги  и
ценные  документы  своего  хозяина,  убежал  в  Голландию.  Это  было  очень
неприятно для Джонни Трантера, и он до сих пор не может найти  ни  Секстуса,
ни своих денег и бумаг. Сентимус умер мальчиком. Что касается  Октавуса,  то
Вилль Споттербридж сказался в нем очень рано. Убит он во время игры в  кости
в драке с партнерами. Враги Октавуса утверждали,  что  у  него  были  кости,
налитые свинцом, так что шестерка всегда выходила  у  него,  но  это,  может
быть, и враки. Так-то, молодые люди. Пусть этот трогательный  рассказ  будет
для вас предостережением. Не будьте глупцами и,  если  захотите  вступить  в
семейную жизнь, выбирайте себе свободных от порочных наклонностей девушек  в
жены. Поверьте мне, что красивое личико не может вознаградить за  отсутствие
добродетели. Главное - это добродетель.
     Рувим и я, несмотря на все наши усилия, не могли  не  смеяться,  слушая
эти откровенные семейные признания. Саксон рассказывал все это спокойно,  не
стыдясь и не краснея.
     - Да, - сказал я, - вы дорого поплатились за  неосторожный  шаг  вашего
батюшки, но что это такое там, налево от нас?
     На  небольшом  пригорке  возвышалось  какое-то   неуклюжее   деревянное
сооружение.
     - По внешнему виду - это  виселица,  -  сказал  Саксон,  бросив  взгляд
налево, - поедем-ка, виселица - это нечто такое, что не должно нас касаться.
В Англии это редкое зрелище. Но если бы вы только могли видеть Палантинат  в
то время, как в него вошел Тюренн с  войсками!  Виселиц  в  нем  тогда  было
больше, чем верстовых столбов. Вешали шпионов, изменников, всяких мерзавцев,
которых так много разводится в военное время. На виселицу часто отправлялись
и так называемые черные рыцари ландскнехты,  богемские  крестьяне  и  разные
люди, которых вешали не потому, что они  совершили  преступление,  а  затем,
чтобы они этого преступления не совершили. Воронам тогда было много корма  а
Палатинате.
     Приблизясь к виселице,  мы  увидели,  что  на  ней  болтается  какой-то
высохший кусочек. В этом жалком кусочке было трудно угадать смертные останки
человека. Эти жалкие останки смертного существа были подвешены к перекладине
на железной цепи и медленно качались взад и вперед.
     Мы остановили лошадей и молча  глядели  на  страшное  зрелище  позорной
смерти. Что-то, что мы сперва приняли за кучу лохмотьев, лежавших  на  земле
около  виселицы,  зашевелилось,  и  мы  увидали,  что  на  нас  глядит  злое
старушечье лицо. Лицо этой женщины было  отвратительно;  на  нем  отражалась
злоба и все дурные страсти.
     - Боже небесный! -  воскликнул  Саксон.  -  Всегда  это  так!  Виселица
привлекает ведьм, как  магнит  железо.  Поставьте  виселицу,  и  все  ведьмы
околотка соберутся около нее и  будут  сидеть,  облизываясь,  как  кошки  на
крынку с молоком. Берегитесь ведьмы. У нее дурной глаз.
     - Бедная женщина! - воскликнул Рувим, подъезжая к женщине. - Я не знаю,
какой у нее глаз, но что желудок у нее в дурном состоянии - это  несомненно.
Ведь это не человек, а мешок с костями. Я уверен в том,  что  она  давно  не
видела хлебных корок.
     Жалкое существо захныкало  и